Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Русскоязычная фантастика
      Андрей Балабуха. Нептунова арфа (сокращенный вариант) -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  -
елову эта процедура, мягко говоря, не доставила. Ничего, утешил он себя, это полезно, антисептика это. Больше ему здесь, в пещерах, делать было нечего. Правда, вылезать наверх - тоже перспектива, прямо скажем, безрадостная. Не хотелось, ой, не хотелось Аракелову встречаться сейчас с Ганшиным. Не сорваться бы, не наговорить бы такого, чего потом вовек себе не простишь: нет ничего бессмысленнее бессильной озлобленности побежденного. Оба они с Ганшиным были уверены - каждый в своей правоте. И у Ганшина хватило сил, характера, возможностей свою правоту, если не доказать, то хотя бы навязать... Он сидел на краю сифона, свесив ноги в воду. Ганшинский взрыв породил просадки и смещения не только в недрах острова, но и в аракеловских мыслях и чувствах. В них медленно, трудно проходила какая-то перестройка, совершались подспудные духовно-тектонические процессы, осознать которые он пока еще не мог. Но в одном он был уверен. История эта не может кончитьс просто так, ничем, не может остаться лишь одним из эпизодов его, аракеловской, жизни. Так было уже - тридцать лет назад, когда расформировывали военно-морское училище и курсанту Аракелову пришлось искать себе новое место, новое поприще, новую точку приложения сил в изменившемся после разоружения мире. И он нашел ее, стал батиандром, "духом пучин", и не было дня, даже часа; даже минуты, чтобы пожалел он о своем выборе. И так было снова - пять лет назад, когда вызвал его к себе Григорян, битый час ходил вокруг да около, а потом вдруг отрубил: "Все, Саша. Я понимаю, трудно это, больно, но лучше уж сразу. Не пропустила теб медицина. Окончательно. Понимаешь, тебе уже сорок пять". Скажи ему это кто-нибудь другой, Аракелов, может, и стал бы спорить, возражать, требовать... Но Григорян сам был батиандром - еще из первого набора. Он сам шагнул через этот порог. И Аракелов выслушал приговор молча. И так же молча принял новое назначение (иначе он сделанное предложение не воспринимал) - начальником подводных работ на "Руслан". И вот теперь... А что, собственно, теперь? Вода в сифоне пришла вдруг в движение, словно в черной ее глубине взыграла мощная рыбина, вроде того группера, что живет под скальным козырьком возле входа в туннель. Только какая же рыба может жить в этой луже? Бред! Аракелов вскочил на ноги - как раз в тот момент, когда из черной, маслянисто поблескивавшей в свете лежавшего рядом на песке фонар показалась голова, неузнаваемая в бликующем коконе "намордника". Ганшин?! Быстрым движением человек выбросил тело из воды, сорвал "намордник"... - Аина?! - Вы живы, моряк? Живы! Папалеаиаина шагнула к нему, обняла, спрятала лицо на груди. Вода ручьями стекала с ее тяжелых волос, и Аракелов не сразу понял, что она плачет. Плачущая Папалеаиаина - с ума сойти... Аракелов успокаивающе погладил ее: - Что случилось, Аина? Как вы сюда попали? - За вами... Я думала... Мы боялись... - Папалеаиаина говорила быстро, неразборчиво, всхлипывая, и Аракелов толком ничего не понимал. - Ну, успокойтесь, успокойтесь, все хорошо, - бестолково бормотал он; увещевать плачущих женщин никогда не было его любимым занятием. - Успокойтесь же, Аина... - Да... А вы знаете, сколько времени? Три часа ночи, ясно? Аракелов и не предполагал, что ползал по лабиринту пещерных ходов так долго. - Мы чуть с ума не сошли, - успокаиваясь, более связно заговорила Папалеаиаина и отстранилась от Аракелова. - Отправились вас искать. А вдруг вас тут... - Она снова всхлипнула. - Да жив, жив я, - безрадостно отозвался Аракелов. - Что со мной будет? Вот Арфа... - И пошли искать... Орсон и Бен сейчас в ходах, что от Первого грота... Карлос, Бенгтссен, Грант - в верхних пещерах, я им сухой путь показала... Ганшин и Жюстин... - Ганшин? Он что, тоже? - перебил Аракелов. - Ну конечно! Это ведь не он. - Что "не он"? - не понял Аракелов. - Взрыв. Это не он. Понимаете? - Нет. - Я тоже. И все мы тоже. Что-то случилось. Там по всей бухте - рыба кверху брюхом. Подводный взрыв. Аракелов запутался окончательно. Если не Ганшин, то кто же? Или что? - Все равно, - махнул он рукой. - Его взяла. Может торжествовать теперь Николай Иванович. - Нет. Я привезла Указ. Работы остановлены. - Зачем? Арфы-то больше нет?! - Нет?! - Я только что оттуда. Ходы обрушены. Замолчала Арфа. - А может быть?.. - Папалеаиаина легко коснулась его руки. - Нет, Аина. Это как раз те трубы. Мы же здесь все облазили. И потом - вы ведь пришли сюда, пришли с берега, во время прилива. Если бы Арфа запела - не бывать бы вам здесь. - Я не думала об этом, моряк... - И зря. Но теперь это неважно. Уже неважно. Остров от Арфы избавлен. Так что пусть Ганшин строит тут все, что надо. - Он не будет строить, моряк. Он уедет. - Почему? - Я немножко знаю его. Строить здесь будут, да. Но уже не он. Аракелов подумал и кивнул: понять можно. - Но что же все-таки случилось? - спросил он, скорее просто подумал вслух. Папалеаиаина пожала плечами. - Если б знать... - Узнаем, - сказал Аракелов. - Узнаем. Обязательно. Я узнаю. - Вы? - Да, - сказал Аракелов, отчетливо понимая, что взваливает на себя, - да. Я должен. "Это и есть мой долг, - подумал Аракелов. - И дело мое. Узнать. И - не допустить впредь. Арфа погибла, да. Невозвратно погибла. Но сколько их еще в мире - скрытых, никому не известных арф... Сколько еще существует на свете красоты - никем не созданной, первозданной, природной. И каждый день, каждый час уничтожается где-то ее частица. Иногда самой же природой. Порой людьми. По умыслу и недомыслию, во имя разрушения и во благо вроде бы, но какое же благо может быть куплено такой ценой?" И отныне и на всю оставшуюся жизнь Аракелов сделал выбор. Он еще не знал, как свое решение осуществлять, не строил конкретных планов. Он просто увидел путь и был уверен, что не сойдет с него никогда. - Пойдемте, моряк, - Папалеаиаина легонько потянула его за руку. - Там все уже с ног сбились... - Да, - сказал Аракелов. - Сейчас, Аина. Только снаряжение соберу. Без "намордника" ведь отсюда не выберешься, - и он кивнул на сифон. - Я быстро, Аина. Соберусь - и пойдем. ЭПИЛОГ. ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ Их тяжкая работа Важней других работ: Из них ослабни кто-то - И небо упадет. А.Городницкий Такого давно уже не бывало: вместо восьми загруженных контейнеров наверх ушли балластные болванки. Ганшин даже не поверил себе и снова взглянул на контрольный пульт: увы, все правильно. Восемь... Он вызвал дежурного диспетчера. - Как прикажете это понимать? - Караван задержался на шесть часов, Николай Иванович, а ждать я не мог... - В голосе диспетчера не было ни малейшего сомнения в своей правоте. - Не останавливать же Колесо... - Естественно. - Ганшин помолчал, выжидая, пока уляжется злость. - Естественно. Вот только - кто за это должен отвечать? - Речники. Опоздали - пусть и отвечают. - А вы на что? Вы за продвижением каравана следили? Вы их торопили? Вы резерв контейнеров предусмотрели? На то вы и диспетчер, чтобы все предвидеть. И спрос потому будет с вас. ("А с речниками разговор будет особый, - подумал Ганшин, - непременно будет, и пренеприятнейший, но об этом тебе, друг мой, знать вовсе не к чему...") Ясно? - Ясно, - отозвался диспетчер, и на этот раз в тоне его была полнейша безнадежность: он уже знал по опыту, что в таких случаях спорить с Ганшиным - что против ветра плевать. - Разрешите идти? Ганшин молча кивнул. Он несколько минут посидел, собираясь с мыслями, потом надиктовал график на завтра и уже совсем собрался было уходить, как вдруг вспомнил про Бертенева. Уходить сразу же расхотелось. Зачем, ну зачем ему это понадобилось, к чему ворошить старое, отболевшее и умершее?.. Впрочем... Ганшин вышел из кабинета, попрощался с секретаршей и по лестнице - эскалаторы уже не работали - спустился к выходу. В холле стояли трое: тощий Харперс из планового, девица-технолог в струящемся платье (как же ее зовут, попытался вспомнить Ганшин, но не смог, хоть убей) и давешний диспетчер. - Хорошо, если выговором отделаешься, - донесся до него поставленный голос технологини. - А то и... - Твоя правда, - уныло отозвался диспетчер. - Педант шутить не любит... Ганшин сделал вид, что ничего не слышал, и шагнул в распахнувшуюс навстречу ему дверь. Размеренным шагом он пересек разбитый перед зданием директората сад и вышел к паркингу. Машин на площадке было уже мало; Ганшин быстро отыскал свой крохотный черный "тет-а-тет", сложившись чуть ли не втрое (да, "детям маленького роста рвать цветы легко и просто..."), залез внутрь. К счастью, часов до трех погода была солнечной, и аккумулятор оказался заряженным почти полностью. Ганшин вздохнул, щелкнул тумблером - мотор занудно заныл - и набрал на панельке автомедонта адресный код. Полчаса спустя он был уже дома. Дом свой Ганшин не любил. Не то чтобы именно этот дом был ему чем-то неприятен: случись так, шеф-директор Теплоотводного Колеса уж как-нибудь да сумел бы его сменить. Дом был как дом, один из многих в поселке колесников, ничуть не лучше и не хуже других. Просто чувствовал себя в нем Ганшин как-то неприкаянно. Не при деле, что ли? Не было в нем умени окружать себя комфортом и уютом, и потому в доме, невзирая на честный труд кондиционеров, было холодно и уныло, как на только что расконсервированном спутнике. Ганшин быстро переоделся, принял душ и к семи почувствовал себя гораздо свежее - как раз к тому моменту, когда тихонько мурлыкнул дверной звонок. Ганшин сразу же узнал гостя, хотя за двадцать лет в этом высоком, грузном, каком-то прямоугольном человеке со слегка обрюзгшим лицом почти ничего уже не осталось от того, прежнего Борьки Бертенева, которого он знал и любил, от вихрастого долговязого парня, чуть заикаясь, оравшего на все Синявинские болота слова, так не похожие на нынешнюю гладкую речь. - Каким ветром... - Ганшин на мгновение замялся, выбирая обращение, но старое все же пересилило, и он, хотя и с трудом, продолжил: - ...теб занесло в наши края, Борис? - Попутным, - улыбнулся Бертенев. Улыбка у него тоже была новая - более надетая и закрытая. - Повидаться захотелось. Как, примешь гостя? - Долг гостеприимства, - шутливо развел руками Ганшин и вдруг почувствовал, что это действительно только долг, причем долг нелегкий. И хотя он готовил себя к этой встрече вот уже три дня, с того самого момента, как получил Борисово письмо, но только сейчас, пожалуй, до конца понял, как мало у них осталось общего. В сущности, ничего, кроме прошлого, мертвого прошлого, которое равно принадлежало им обоим и в котором не было места никому из них сегодняшних. И, преодолевая себя, он сказал, надеясь, что Бертенев не почувствует в его приподнятом тоне искусственности: - Ну заходи, Борис, заходи! Оставив Бертенева в кабинете, Ганшин сооружал нехитрый ужин, комбиниру полуфабрикаты с произведениями собственного кулинарного искусства, оставлявшего, увы, желать много лучшего, и упорно пытаясь догадаться, что же все-таки понадобилось от него Бертеневу. Оказавшись один, Бертенев подошел к окну. Ему казалось - впрочем, вслух бы он в этом никому не признался, - что открывающийся из окна вид может рассказать о хозяине дома не меньше, чем обстановка или библиотека. Во всяком случае, с тех пор, как люди стали достаточно свободно выбирать себе жилье. Но сейчас он оказался в невыгодном положении. Дом был самым обычным, стандартная жилая чечевица-"карат" безо всяких ухищрений в интерьере. А за окном уже стемнело; стоя на улице, еще можно было что-то разглядеть, но отсюда, из кабинета, освещенного мягкой люминесценцией потолка, увидеть можно было лишь собственное тусклое отражение, искаженное выпуклыми тройными оконными стеклами. А может, зря он приехал сюда? В самом деле: ведь Ганшин сам сбежал, - сбежал тогда, когда дело еще только-только проклевывалось, сбежал, чтобы в конце концов прибиться сюда, к колесникам, инженерной элите века. И стоило бы на этом поставить крест, забыть о нем навсегда, невзирая на годы, что проработали они бок о бок - и хорошо, славно поработали, - и забыл бы, но... Но ведь именно он, Ганшин, подал когда-то идею, которая сегодн привела их всех - и тощего рыжего Тапио, и весельчака Ланге, химика "божьей милостью", и его самого - к тому порогу, на котором не вспомнить о Ганшине было бы просто подло. - Ну пойдем перекусим, Борис. Так уж повелось, что гостя первым делом попотчевать положено. Пережиток, конечно, но приятный. - Ганшин-стоял в дверях кабинета, исподтишка наблюдая за Бертеневым. - С удовольствием, Коля. Традиции традициями, но я и впрямь проголодался. - Нашел-то меня легко? - поинтересовался Ганшин, когда они уселись за стол. - Легко, - автоматически ответил Бертенев и тут же пожалел об этом. Потому что разговор как-то сразу пресекся, а ведь можно было живописать все перипетии поисков ганшинского дома; можно было рассказать, как, припарковав машину на окраине поселка, он нырнул в быстро сгущавшиес сумерки, как дважды ошибался домом и как его облаял какой-то гигантский пес, черный и лохматый, облаял без злости, а просто так, во исполнение традиционного долга, потому что собачьи инстинкты меняются медленнее, чем обычаи людей. Можно было бы рассказать, как он еще минут десять плутал по поселку, который и весь-то состоял из полусотни разбросанных по роще "диогенов", "каратов" и "хеопсов", а потому улиц не было и в помине, да и нужды в них не ощущалось, ибо разрывы между мощными - в обхват, а то и в два - колоннами сосен пропустили бы не то что грузовой инимобиль, но и болотный танк класса "тортила". И про того соседа, который наконец показал Бертеневу ганшинский дом, можно было сказать, а заодно помянуть, как посетовал этот сосед, что мало кто заходит к Ганшину, живет, мол, затворником человек, а почему? В самом деле, почему? Что это за Симеон - столпник, сам себя в пустыню изгнавший? Так, слово за слово, и мог начаться разговор, ради которого он приехал сюда. Но момент был упущен, и теперь снова надо было пытаться сплести нить, так неосторожно порванную единым словом. И Бертенев пытался плести, все время чувствуя на себе настороженный, выжидающий взгляд Ганшина. Он передал привет от Ланге и Тапио. Ганшин кивнул: спасибо, очень рад. Но не было за этими словами радости. Была лишь какая-то невысказанная боль и тоска. Еще бы, подумал Бертенев, трудно говорить с теми и о тех, кого ты бросил в не самый легкий час... Но двадцать лет есть двадцать лет, и срок давности вышел, давно уже вышел, тем более что никакой подлости ведь Ганшин не совершил. Просто ушел, ушел, не веря в успех начатого дела. А это простительно, хотя и больно тем, кто работал рядом. Разговор вновь пресекся, не успев еще, по сути, начаться, и Бертенев попытался воскресить его традиционными "а помнишь?", возрождая в памяти давно ушедшие годы, магией слов вызывая к жизни фантомы тех, с кем вместе они начинали когда-то. Несколько раз ему казалось, что мелькнул в ганшинских глазах живой проблеск, что вслед за односложными репликами, которыми в основном ограничивал Ганшин участие свое в разговоре, вот-вот прорвутся настоящие, нужные сейчас слова. Но ничего не менялось, и Бертенев вновь и вновь гальванизировал умирающий свой монолог, пока не почувствовал наконец, что больше делать этого не в состоянии. - Вот что, Коля, не мастер я дипломатию разводить, - сказал Бертенев, которому эта словесная игра надоела, а может, просто не по вкусу пришлась или не по плечу. - Вот что. Ты в курсе наших дел? - Более или менее, - неопределенно пожал плечами Ганшин. - Мы получили последний штамм. Прирост массы великолепный - до тридцати процентов в сутки. Весь базовый бассейн кишит и бурлит. Помнишь базовый? - Помню. - Производительность - тоже. И главное - главное получаем не только кислород, но и уголь. Понимаешь? - Понимаю, - безо всякого выражения сказал Ганшин и плеснул себе еще кофе; спохватившись, спросил: - Тебе налить? - Нет, спасибо. Ты что, в самом деле не понимаешь? Или забыл? - Ничего я не забыл. Ну так что же? - То, что нас выдвинули на премию. - Министерскую? - Нет. "Золотое облако". - Бертенев против воли улыбнулся, и впервые за этот вечер Ганшин увидел на миг того, прежнего Бориса, с его улыбкой, которую все "болотники" называли инфекционной, ибо в самом деле не заразиться ею было крайне сложно. "Золотое облако" - премия Климатологического Комитета ООН и Международного института охраны среды, пожалуй, самая престижная в этой области. На миг Ганшина охватило сомнение. Ведь все-таки он... - Так что же? - спросил он как можно спокойнее, и кажется, это ему удалось. - Я хочу, чтобы в числе группы был и ты. - Спасибо, Боря. Но ведь, кроме тебя, есть еще Тойво и Оскар... - Их я уговорю. - Думаешь? - Безусловно. "Да, ты уговоришь, - подумал Ганшин. - И спасибо тебе. Но мне этого не надо. Ни "Золотого облака" мне не надо, ни разговоров этих". - Нет, - сказал он. - Я тут ни при чем. Это ваша работа. Ваша, а не моя. - Но ведь это же твоя идея! И забыть этого я не могу, не имею права! Ведь это же ты... "Ну зачем, зачем мне нужно говорить об этом, - подумал Бертенев. - Не мог же он забыть, в конце концов! Как тогда, после пожара, когда начисто сгорел весь третий штамм, и все мы ходили как в воду опущенные, и руки не поднимались, а он, Ганшин, сказал: "Вот и хорошо, Боря. Дело-то безнадежное было. Бесперспективное. Ведь прежде всего нужна самоокупаемость - хотя бы частичная. Так?" Бертенев тогда мог только устало кивнуть, потому что об этой самоокупаемости было уже говорено и говорено... Конечно, сама по себе их идея была прекрасна: вернуть атмосфере безнадежно утраченный кислород, избавив ее от излишков углекислого газа, давно уже ставшего проблемой века. Эта проблема родилась вместе с первыми искрами прометеева огня, зажженного на Земле человеком. Горели дерево, уголь, нефть, горели кизяк и бензин, горели торф, пропан, спирт и водород, - и в атмосфере появлялось все больше и больше углекислого газа. Огонь создал человечество, став самым мощным его инструментом, огонь защищал кроманьонца от пещерного льва, и огонь поднимал в Приземелье сверкающие обелиски первых ракет. И рождал проклятый СО2. Пока в начале века его не накопилось достаточно, чтобы окутать всю Землю незримым покрывалом, сквозь которое не могло уйти тепло, а значит, еще немного - и началось бы таяние ледников, и тогда... Их было четверо, четверо видевших, что тогда будет, видевших наступающий океан и отступающее на возвышенности, в горы человечество, потому что океан поднимется почти на шестьдесят метров, а это значит, что вся жизнь человечества будет нарушена навсегда. С парниковым эффектом уже боролись, боролись давно, уже лениво вращались над Землей гигантские Теплоотводные Колеса, уже запускали в небо контейнеры термоаккумуляторов беззвучные залпы электрических пушек, но это были просто попытки превратить курную избу в избу с дымоходом. Человечество вы

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору