тые иконы обдирают  и ругаются над
ними так,  что и писать о том страшно. А когда Ивашка Заруцкий* с товарищами
взяли Новодевичий монастырь, они также разорили церковь и ободрали образа, и
таких черниц, как бывшую  королеву  Ливонскую,  дочь Владимира Андреевича, и
Ольгу, дочь  царя Бориса, на которых прежде  и  глядеть  не  смели, ограбили
донага, а иных бедных черниц грабили и насиловали, а как пошли из монастыря,
то его выжгли. Они считаются христианами, а сами хуже жидов".
     * Казачий атаман, ставший любовником Марины Мнишек.
     (Кстати, эти  строчки не  мешало бы перечесть нынешним казакам, которые
пока что вместо реальных  дел лишь пыжливо разгуливают по улицам, увешавшись
бутафорскими крестами и при каждом  удобном случае не преминут ввернуть, что
их предки, изволите ли видеть, всегда служили России верой и правдой...)
     В Москве в плотной осаде  сидели поляки (королевича  Владислава столица
так и не дождалась,  что неудивительно --  ни один нормальный человек на его
месте  не  приехал  бы).  На  севере  "корпус"  Делагарди,  дочиста  ограбив
Новгород,  попытался было  проделать то  же самое со  Псковом,  однако Псков
отбился  -- правда,  тут  же попал  в  руки шайки  некоего  "вора  Сидорки",
который, не мудрствуя лукаво, об®явил себя чудесно спасшимся от убийц "царем
Дмитрием".
     Это был  уже  третий Лжедмитрий. Чуть позже появился  и  четвертый -- в
Астрахани, и его признало царем все Нижнее Поволжье.
     Таким  образом,   в   России  одновременно  существовало   целых   пять
правительств, каждое из  них считало себя законным, издавало указы, жаловало
землями,  а  заодно,  понятное дело,  карало  супротивников. По  сравнению с
тогдашней ситуацией известное противостояние президента  и парламента в 1993
г. -- детская игра в коняшкн.
     Эти пять правительств были следующие:
     1. Так называемое  Ярославское, состоявшее человек примерно из двадцати
вождей  ополчения, которое мы теперь  называем  несколько  проще: "ополчение
Минина и Пожарского".
     2.  Боярская  дума  в  Москве  ("шестибоярщина"), под крылом  польского
гетмана Ходкевича.
     3. Атаманы Трубецкой и  Заруцкий, со своими войсками обосновавшиеся под
Москвой.
     4. Лжедмитрий III в Пскове.
     5. Лжедмитрий IV в Астрахани.
     Речь  идет  только  о   тех,   кто  контролировал  достаточно  обширные
территории  (Делагарди,  правда,  тоже   захватил  изрядный  кусок  русского
северо-востока,  но  он,  по крайней мере, не  издавал  никаких указов, хотя
грабил, стервец, за троих).
     Где-то, словно  киплинговская кошка, гулявшая сама по  себе, мотался со
своим воинством Александр Лисовский, чье положение было самым безвыходным --
за участие в шляхетском мятеже и прочие художества его приговорили к вечному
изгнанию из  пределов Жечи Посполитой, и податься ему было абсолютно некуда.
"Лисовчики",  своеобразное  солдатское  братство,  в  пору  своего  расцвета
насчитывали  до  десяти тысяч  конников. Военные  историки отмечают железную
внутреннюю  дисциплину этой  ватаги, ее исключительную отчаянность  в бою  и
незаменимость при дальних кавалерийских рейдах  по тылам противника. Однако,
с другой стороны, по  грабежам и мародерству  эта  теплая компания наверняка
заняла  бы первое  место  в  европейском чемпионате,  вздумай его кто-нибудь
проводить...
     По  необ®ятным  просторам Руси  великой  вольготно шатались еще десятка
полтора  самозванцев  вовсе  уж  мелкого   пошиба.   По   меткому  замечанию
Иловайского, "самозванство вошло в какую-то моду" (в самом деле, прежде Русь
самозванства практически  не  знала).  Одни называли  себя сыновьями  Федора
Иоанновича: "царевич Федор", Клементий, Савелий, Ерофей и  прочая, и прочая.
Подозреваю,  кое-кто  из них не мог  внятно  ответить  на вопрос, кого же он
изображает -- "царевич", и все тут...
     Некий  Лаврентий  об®явил  себя внуком  Ивана Грозного, сыном  царевича
Ивана. Его коллега по ремеслу Август пошел еще дальше -- не чинясь,  выдавал
себя  за  родного сына  самого  Ивана  Грозного  от  четвертой супруги  Анны
Колтовской. Наглость вышеупомянутого Федора дошла до  того, что он  явился к
Тушинскому  вору  и  вопросил  совершенно в духе  Остапа  Бендера: "Дядюшка,
узнаешь ли родного племянника?"
     Лжедмитрий  II,  не  склонный  поощрять  конкурентов,  "племянника"  не
признал и велел тут же укоротить его на голову. А заодно прикончил Лаврентия
с  Августом --  после чего  остальные  "царевичи"  обходили  Тушино  десятой
дорогой...
     Кроме того, по лесам и  дорогам  разгуливали  многочисленные ватаги так
называемых  "шишей"  -- партизанствующих крестьян,  которых столь запутанная
жизненная  коловерть  довела  до полного остервенения. Согласно  официальной
традиции, они сражались  исключительно  с "интервентами",  однако я  позволю
себе  в  этом  усомниться,   помня,  что  творилось  в  России  во   времена
"бело-красной"  гражданской войны. Вероятнее всего,  попадались  и отдельные
идеалисты, но большая  часть "лесных  братьев", ручаться  можно, колошматила
все,  что  движется,  не  обременяя себя детальными выяснениями...  Во  всех
прочих странах с "лесными братьями"  в периоды неразберихи и внутренних смут
так и обстояло, вряд ли Русь была исключением.

        "ЖЕН И ДЕТЕЙ ЗАЛОЖИМ..."

     Минина с Пожарским принято рисовать самыми светлыми красками. Образы их
едва ли  не  иконописны. Вот только реальность, как  водится, сплошь и рядом
весьма далека от благостных картин...
     Я  вовсе не  намерен  следовать  дурацкому обычаю  нашей  достопамятной
образованщины и "развенчивать" кого-то  --  просто хочу напомнить  читателю,
что действительность всегда сложнее наших представлений о ней, а в характере
практически   любого  крупного  исторического  деятеля,  неважно,  в   нашем
Отечестве  или   за  его  пределами,   намешано  столько  противоречивого  и
прямо-таки порой отвратительного, что изображать кого-то одной лишь  краской
попросту  глупо.  История --  дочь  времени, и  все  поголовно  исторические
персонажи, -- дети  своего времени,  к которому  бесполезно прилаживаться  с
чернобелыми очками...
     Давно  уже  получила  хождение  "романтическая" версия  сбора денег  на
нижегородское   ополчение,  по  страницам  романов  кочевал  умилительный  и
добросердечный  Кузьма Минин-Сухорук, со слезами на глазах  призывавший всех
присутствующих заложить  жен и малых  детушек,  чтобы  раздобыть средства на
снаряжение войска.
     Вообще-то, так и было. Закладывали. Только -- не своих...
     Минин  был  человеком  безусловно зажиточным -- торговлей скотом  в  то
время  занимались люди отнюдь  не бедные,  а  потому к  описываемому времени
приобрел  некоторую "крутость",  практичность  и сильную волю,  свойственные
преуспевающим дельцам. Имеются совершенно достоверные сведения о том,  к а к
он собирал деньги на войско.
     Сначала  Минин  "пробил"  решение,  по  которому   все  его  приказания
выполнялись беспрекословно (за тем,  чтобы это соблюдалось,  следили ратники
князя Пожарского). И разослал по Нижнему многочисленных оценщиков. Имущество
каждого было  оценено  со  всем  возможным  рвением, после чего с  жителей в
приказном порядке потребовали отдать пятую часть имущества (а кое от кого --
и треть). Когда собранных денег  не хватило, Минин без колебаний "пустил  на
торг" наименее зажиточную часть  горожан. Их  небогатое имущество  продавали
целиком,  кроме того, отдавали в кабалу и их самих, и их семьи. Холопы, надо
отметить, шли  за бесценок, потому что их было довольно много. Именно такими
средствами  и  были  собраны нужные  суммы. Нравится это  потомкам  или нет,
разрушает  это  иконописный  образ или  нет,  но  без  подобных  крутых  мер
нижегородское  ополчение  вряд ли  смогло бы снарядиться  в  походи  изгнать
интервентов.  Можно  еще  вспомнить, что Минин, хотя и говаривал,  будто ему
являлись   "видения",  побуждавшие   постоять   за   землю  Русскую  и  веру
православную, окрестные монастыри обложил столь же суровым налогом.
     Увы, бравый Кузьма тогда же, в 1612 г., был изобличен во взяточничестве
и "кривосудии". Речь идет об  истории с Толоконцевским монастырем. Монастырь
этот, довольно древний, в свое время получил от Грозного  жалованные грамоты
и  был  полностью  самостоятельным.  Позже, при  Федоре  Иоанновиче,  игумен
монастыря Калпикет  "проворовался  и  пропил всю  монастырскую  казну" -- и,
стремясь,  должно быть, раздобыть деньжат на опохмелку,  за бесценок спустил
все  документы  богатому  соседу,  Печерскому  монастырю,  тут  же  радостно
завладевшему  всем  оставшимся  достоянием  толоконцевцев.  С   наступлением
Смутного времени толоконцевские монахи пожаловались в  Москву,  дьяку  Ивану
Болотникову (не путать с Иваном  Болотниковым-атаманом! -- А.Б.) Однофамилец
"воровского воеводы"  прислал комиссию, которая быстро во всем разобралась и
вернула  толоконцевцам  самостоятельность.  Однако  стоило комиссии  уехать,
печерский  архимандрит Феодосии отправился  к  "местному авторитету" Минину,
сунул ему  взятку,  и  Кузьма вновь  присоединил толоконцевские  владения  к
землям Печерского монастыря.*
     *  При  Михаиле  толоконцевцы  жаловались ему  уже  на Минина,  но  чем
кончилось дело, мне не удалось доискаться.
     Как бы  там ни было, Минин и Пожарский все же выгнали из Москвы поляков
(среди  которых  гораздо  больше  было  немецких наемников,  кстати,  нежели
поляков  и  литвинов).  Правда,  это  святое дело не обошлось  без  досадных
инцидентов:  когда из города  выходили жены и дочери  бояр, сидевших в осаде
вместе с поляками, казаки собирались их ограбить и, когда Пожарский принялся
их унимать, всерьез грозили  пришибить князя. Как-то  обошлось,  но казаки в
поисках  морального удовлетворения перебили часть  пленных, нарушив свое  же
честное слово сохранить всем сдавшимся жизнь.
     Кстати,  именно  под давлением казачьей  части ополчения  -- о чем есть
недвусмысленные  упоминания  --  и  был  избран  царем  Михаил  Романов.  Не
исключено, что могла бы пройти и другая кандидатура: "выдвигались" многие, в
том числе  и Пожарский,  сохранились  туманные упоминания, что  сначала  был
все-таки  выбран  князь  Трубецкой, и  лишь  несколькими  днями  спустя  под
давлением казаков остановились на Михаиле...
     Прежде  чем перейти к подведению итогов,  следует обязательно упомянуть
об   одной   насквозь   мифической  фигуре,  без  всяких  на   то  оснований
произведенной в народные герои...

        ГЕРОЙ, КОТОРОГО НЕ БЫЛО

     Советский  энциклопедический  словарь  1964-го  года отзывается об этой
героической личности со всем уважением: "Сусанин Иван Осипович (ум. 1613) --
крестьянин  с. Домнино  Костромского  у., нар. герой,  замученный  польскими
интервентами, отряд  к-рых  он завел в  непроходимую лесную  глушь.  Героич.
поступок С. лег в основу мн. нар. преданий, поэтич. и муз. произв.".
     Энциклопедический  словарь  1985-го еще более  уважителен и  прямо-таки
эпичен:  "Сусанин Иван Осипович (? --1613) -- герой освободит,  борьбы  рус.
народа нач.  XVII в., крестьянин Костромского уезда. Зимой 1613 завел  отряд
польск, интервентов в непроходимое лесное болото, за что был замучен".
     Пожалуй,  автор,   писавший  в   85-м,   гораздо  больше   заботился  о
достоверности, нежели  его  коллега  из  64-го.  "Болота",  нужно  признать,
выглядят не в  пример убедительнее "лесной глуши", из которой "чертовы ляхи"
отчего-то не  нашли  выхода  -- любой нормальный человек в  такой  ситуации,
заблудившись зимой в лесу,  вышел  бы оттуда по собственным следам на снегу.
Отряд должен был оставить  за  собой такую колею,  что  обратный путь  можно
отыскать и ночью...
     Ну, а о том, что этот злодейский отряд направлялся, дабы извести только
что избранного на царство  юного государя Михаила Федоровича Романова, знают
даже дети. Гораздо менее известно, что вся эта красивая история  --  выдумка
от  начала до конца. Авторы  энциклопедических словарей  правы  в  одном:  с
давних  пор  известны "многие  народные предания", живописующие  о  том, как
Сусанин завел  поляков в  болота, о  том, как героический  Иван Осипович еще
допрежь того  укрыл царя в  яме  на собственном подворье, а яму замаскировал
бревнами.  Беда в том, что меж народным фольклором и реальной историей  есть
некоторая разница...
     Вообще-то, авторы вышеприведенных статей сами  ничего не надумали,  что
их,  в общем,  извиняет. Они  лишь добросовестно переписали абзацы из трудов
гораздо  более ранних  "исследователей".  "Классическая  версия"  появляется
впервые, пожалуй, в  учебнике  Константинова  (1820 г.)- польские интервенты
выступают в  поход, чтобы  погубить юного  царя,  но Сусанин, жертвуя собой,
заводит  их  в  чащобу.  Далее  эта  история  получает развитие  в  учебнике
Кайданова (1834 г.), в работах Устрялова и  Глинки, в "Словаре достопамятных
людей в России",  составленном  Бантыш-Каменским.  А  яма,  где  якобы укрыл
Сусанин царя, впервые появилась в книге князя Козловского "Взгляд на историю
Костромы" (1840  г.):  "Сусанин увез Михаила в свою деревню  Деревищи и  там
скрыл  в  яме овина",  за что  впоследствии  "царь  повелел  перевезти  тело
Сусанина  в Ипатьевский  монастырь  и  похоронить там  с  честью".  Князь  в
подтверждение своей версии ссылался на некую старинную рукопись, имевшуюся у
него, -- вот только ни тогда, ни потом никто посторонний этой рукописи так и
не увидел...
     Ясно,   что   спасение  царя  от  злодеев-поляков   --  событие   столь
знаменательное, что неминуемо должно было остаться не в  одной лишь народной
памяти, но и в хрониках, летописях, государственных документах.  Однако, как
ни  странно,  о  злодейском  покушении  на  Михаила  нет  ни  строчки  ни  в
официальных  бумагах,   ни   в  частных  воспоминаниях.   В  известной  речи
митрополита Филарета,  где скрупулезно перечисляются все  беды и  разорения,
причиненные  России  польско-литовскими интервентами, ни словом не упомянуто
ни о Сусанине, ни о какой бы то ни было попытке захватить  царя  в Костроме.
Столь  же  упорное   молчание  касаемо  Сусанина   хранит  "Наказ   послам",
отправленный  в 1613 г. в Германию, -- крайне подробный документ, включающий
"все неправды поляков". И, наконец, о покушении польско-литовских солдат  на
жизнь Михаила, равно как и о самопожертвовании Сусанина, отчего-то промолчал
Федор  Желябужский,  отправленный  в 1614  г. послом  в Жечь Посполитую  для
заключения мирного договора. Меж тем Желябужский, стремясь выставить поляков
"елико возможно  виновными",  самым  скрупулезным  образом перечислил королю
"всякие обиды, оскорбления и разорения, принесенные России", вплоть до вовсе
уж  микроскопических инцидентов.  Однако о  покушении на  царя  отчего-то ни
словечком не заикнулся...
     И, наконец, о  якобы имевшем  место  погребении Сусанина в  коломенском
Ипатьевском  монастыре  нет  ни  строчки  в  крайне  подробных  монастырских
хрониках, сохранившихся до нашего времени...
     Столь дружное молчание об®ясняется  просто -- ничего  этого не было. Ни
подвига Сусанина, ни пресловутого "покушения на царя", ни погребения героя в
Ипатьевском монастыре. Неопровержимо установлено: в 1613 г. в  прилегающих к
Костроме районах вообще не  было "чертовых ляхов" -- ни королевских отрядов,
ни "лисовчиков", ни единого интервента либо чужестранного ловца удачи. Столь
же неопровержимо доказано, что в то время, когда на него якобы "покушались",
юный  царь  Михаил   вместе   с  матерью  находился  в  хорошо  укрепленном,
напоминавшем больше крепость Ипатьевском монастыре близ Костромы, охраняемый
сильным отрядом дворянской конницы, да и сама Кострома была хорошо укреплена
и полна русскими войсками. Для мало-мальски серьезной попытки  захватить или
убить  царя  понадобилась бы целая  армия, но ее  не было  ни  поблизости от
Костромы, ни вообще в природе: поляки с литовцами сидели на зимних квартирах
в соответствии с  обычаями  того  времени. По  Руси,  правда,  в  превеликом
множестве  бродили  разбойничьи  ватаги:  дезертиры  из  королевской  армии,
жаждавшие добычи авантюристы, "воровские" казаки вкупе с "гулящими" русскими
людьми. Однако эти банды, озабоченные  лишь добычей, даже спьяну не рискнули
бы приблизиться к укрепленной Костроме с ее мощным гарнизоном.
     Вот об этих бандах и пойдет речь...
     Единственный  источник, из  которого черпали сведения  все  последующие
историки и  писатели,  --  жалованная  грамота царя  Михаила от 1619  г., по
просьбе  матери выданная им  крестьянину  Костромского уезда села  Домнино "
Богдашке"  Собинину. И говорится там  следующее: "Как мы, великий  государь,
царь  и великий  князь Михаил  Федорович  всея Руси, в  прошлом году были на
Костроме,  и  в  те годы  приходили в  Костромскнй уезд польские и литовские
люди, а тестя его, Богдашкова, Ивана Сусанина литовские люди изымали,  и его
пытали великими немерными муками, а пытали у него, где в те поры мы, великий
государь, царь и великий князь Михаил Федорович всея Руси были, и  он, Иван,
ведая  про  нас, великого государя,  где  мы в  те поры были,  терпя  от тех
польских  и  литовских людей немерные пытки, про нас, великого государя, тем
польским и литовским людям, где мы в те  поры были,  не сказал, и польские и
литовские люди замучили его до смерти".
     Царская  милость заключалась  в том, что  Богдану Собинину  и его жене,
дочери Сусанина  Антониде, пожаловали  в вечное владение деревушку Коробово,
каковую  на  вечные времена  освободили  от  всех  без  исключения  налогов,
крепостной  зависимости и воинской обязанности. Правда, уже в 1633 г.  права
Антониды, успевшей  к  тому  времени овдоветь, самым наглым образом  нарушил
архимандрит  Новоспасского монастыря -- отчего-то  он не считал "привилегию"
чересчур важной. А это весьма странно, если  вспомнить, что Антонида -- дочь
отважного героя, спасшего жизнь царю...
     Антонида пожаловалась Михаилу. Тот урезонил архимандрита и  выдал вдове
новую "грамоту о заслугах" -- но и в ней о подвиге Сусанина говорилось точно
теми  же словами, что и в  предыдущей.  Исключительно  о  том,  что Сусанина
"спрашивали",  а  он  ничего  не  сказал  злодеям. И  только.  Царь,  полное
впечатление,  и  понятия не имел о  том,  что  на  его особу  покушались, но
Сусанин увел "воров" в болота...
     И, кстати, в  обеих  грамотах черным  по  белому указано:  "Мы, великий
государь,  были на  Костроме". То  есть  -- за стенами  могучей крепости,  в
окружении  многочисленного  войска.  Сусанин,  собственно  говоря,  мог  без
малейшего  ущерба  для  венценосца  выдать  "литовским  людям"  этот  секрет
полишинеля, ровным счетом ничего не менявший...
     И  еще  одна  загадка:  почему "литовские люди"  пытали  о царе  одного
Сусанина? Будь у врагов намерение добраться до царя, несмотря ни на что, они
обязательно  пытали  и  мучили бы не  одного-единственного  мужичка,  а всех
живущих в округе. Тогда  и  привилегии  были бы даны не только родственникам
Сусанина, но и близким остальных потерпевших...
     Однако   о  других  жертвах  налета  на  деревушку   Домнино  нигде  не
упоминается ни словом. Кстати, в "записках" протоиерея села  Домнино Алексея
так  и  написано:  "...НАРОДНЫЕ  ПРЕДАНИЯ,   послужившие   источниками   для
составления рассказа о Сусанине".
     Выводы?  Самая  правдоподобная  гипотеза   такова:  зимой  1613  г.  на
деревеньку Домнино напала шайка разбойников-то ли поляков,  то  ли литовцев,
то  ли  казаков  (напомню,  "казаками"  тогда  именовались  едва  ли не  все
"гулящие" люди). Царь их не  интересовал ничуть -- а вот добыча интересовала
гораздо больше. В летописи  о  подобных налетах, крайне  многочисленных в те
времена, сообщается так: "...казаки воруют, проезжих всяких людей по дорогам
и крестьян  по деревням и селам бьют, грабят, пытают, жгут огнем, ломают, до
смерти побивают".
     Одной из  жертв грабителей  -- а возможно, единственной жерт