Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Русскоязычная фантастика
      Александр Бушков. Лабиринт -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  -
лести. Они мне надоели, все мои сны толкуют одинаково - меня ждут радость и счастье. - А ты хочешь, чтобы тебе предсказали беду? - Я просто думаю, что иногда мои сны сулят и нехорошее, но мне об этом не говорят. - Что ты видела сегодня ночью во сне, царевна? - спросил я. - Цветущий луг. - Цветы красные, желтые? - спросил я, сохраняя полнейшую серьезность. - Красные. Было очень тихо, и солнце вставало над лугом. - Нет ничего легче, - сказал я. - Тот, о ком ты думаешь, придет, и все будет так, как ты хочешь. Она слегка покраснела (краснеть при ее-то наследственности!) и добавила: - А потом прилетела какая-то странная птица, и кричала она, как человек, которому больно... - Это - к долгой жизни, - сказал я. - Прости, царевна, но и я оказался неоригинальным. Она, однако, ничуть не выглядела разочарованной, поблагодарила и ушла, такая молодая, такая красивая, такая легковерная. Все они одинаковы в этом возрасте - томление души и тела, мечтают о романтической любви и ужасно удивляются, узнав, что любовь - это всего лишь грубая возня на смятой постели. Тошнит меня от этого слова - любовь. Что ж, я отведу в моей пьесе одну из главных ролей и этой глупой девочке. Все она у меня поймет - чего стоит жизнь, чего стоят любовь и высокие слова. Как миленькая поймет, что жизнь проста и грязна, перестанет тешиться красивыми сказками... - Мне можно удалиться? - спросил я. - Подожди, - сказала Пасифая. - Я хочу тебя предупредить, что... - Что мой единственный залог - моя голова, и я должен приложить все силы к тому, чтобы она осталась на моих плечах, - бесцеремонно перебил я ее вопреки всем правилам обращения к царствующим особам. - Не беспокойся, я не убегу на твоем корабле, я вернусь. И мне удастся заставить Миноса поступить так, как ты хочешь. Наконец-то я ее пронял - до души. Казалось, ее волосы сейчас взовьются, зашипят и заметаются вокруг искаженного яростью лица, как змеи Горгоны. Я был на волосок от смерти, но знал, что этот волосок не оборвется, она переборет себя, вспомнив, что я для нее значу. Так и произошло, она опомнилась, отдернула потянувшуюся к золотому колокольчику руку и тихо сказала, полуотвернувшись: - Ты или великий мудрец, или... - Или, - сказал я. - Для мудреца я чересчур грешен. Но какая тебе разница, кто я, собственно, такой, мудрец или подонок? Тем более что одно другому сплошь и рядом не мешает. Главное - я тот, кто наконец поможет тебе. - Послушай, - сказала она с ноткой суеверного страха. - Случалось, что боги сходили на землю в облике смертных... - О священный петух, - вздохнул я. - Я - не воплощение бога плутней. Правда, я лично знаком с Гермесом, как-никак он мой покровитель, но сам-то я - обыкновенный человек. Что это за глупая манера думать, будто человек не в состоянии превзойти бога в хитрости? Еще как способен! Равным образом, - мне захотелось грубо пошутить со своей сообщницей, и я бесстыже улыбнулся, - равным образом человек способен превзойти бога и в некоторых других отношениях. Она меня великолепно поняла, сиятельная шлюха, и по старой привычке, забыв обо всем прочем, улыбнулась не менее бесстыже. Высокая царица Пасифая. Беспомощная стерва. Я поклонился - не особенно низко - и вышел в коридор. Клеон имел немалый опыт службы при дворе: он успел бесшумно отскочить от двери и стоял в стороне в выжидательной позе терпеливого стража. - Ну? - спросил он уже как равный равного. - Корабль, Клеон, - сказал я. - Больше мне ничего не нужно. Распорядись. Я задержался на галерее, откуда открывался вид на Лабиринт во всей его дикой мощи и своеобразной красоте. Шкатулка для драгоценного камня, засада на охотника, воплощение, быть может, самой грандиозной за всю историю человечества лжи. У главного входа расхаживал часовой в черной одежде с золотым изображением священного петуха на груди, солнце играло на его начищенном шлеме и лезвии секиры. Дворец был покоен и тих, и я с удовольствием подумал о том, как разобью вскоре этот покой и эту тишину, как заставлю кукол в пурпуре и золоте разыгрывать мою пьесу. Но зритель-то - зритель будет видеть лишь ее отражение в кривом зеркале и считать это отражение святой истиной, безупречным совершенством. Да будет так! Сын вечно голодного гончара, мальчишка с грязной окраинной улочки Кносса управляет царями и героями, праведниками и подлецами. И плевать мне, что никто ничего не узнает о тайных пружинах происходящего, - истинный талант не вопит о себе на весь мир, а тихо и незаметно делает свое дело. Лабиринт - воплощение грандиозной лжи? Прекрасно. В моих силах сделать эту ложь еще более грандиозной. Я сказал бы, что мой план достоин богов - если бы с большим почтением относился к богам. Я нашел наконец то, свое, великое. Это будет не заурядная интрига с ядами, кинжалами и словесными поединками, какими от сотворения мира полнились дворцы, - все эти интриги при всем мастерстве их исполнения похожи друг на друга, как два горшка умелого гончара. Разумеется, и моя пьеса не обойдется без блеска оружия и словесных битв, но мой замысел неизмеримо гениальнее: совершить чернейшую подлость и заставить всех поверить, что они были свидетелями благородного подвига, достойного Геракла. Создать ложь, которой будут верить наши потомки сотни и тысячи лет спустя. Обмануть праправнуков, тех, кто даже не будет знать моего имени, но станет слагать стихи и красивые сказки о славном подвиге. Все в них будет, все, услаждающее глаза и уши слезливых романтических идиотов: благородный красавец-герой, чистая и нежная любовь, высокие слова и благие помыслы о счастье человеческом. Все, кроме правды. Еще одна маленькая деталь. Пасифая ни словом не упомянула о сумме вознаграждения, которое меня ожидает, - настолько она прониклась мыслью, что я переживу Минотавра не более чем на один-два удара сердца, не подумала, что проницательного человека умолчание о деньгах может встревожить и заставить задуматься. Ну что же, надо подумать и о том, как отсрочить мое путешествие в царство теней, - там, должно быть, невыносимо скучно, ибо вряд ли там существуют интриги и интриганы... Хотя что тут думать - достаточно открыть тайник и достать один из папирусов. Даже скучно чуточку, до того легко. Я шел по городу не спеша - чтобы острее ощутить перемену, разницу между тем (не вижу смысла скрывать это от самого себя) жалким и растерянным человеком, что брел по Кноссу утром, и нынешним, уверенным в себе, таившим в складках одежды Знак. Я прошел бы мимо заведения Валеда, но мое внимание привлекла необычная суета, ничуть не похожая на ту, что обычно царила в этом храме увеселения и утоления грубых инстинктов. Флейты молчали. Не было видно ни танцовщиц, ни гомонящих купцов. На мощеном дворе толпились люди всех возрастов и званий: крестьяне, нищие, ремесленники, бродяги, моряки, солдаты, шлюхи и скучающие знатные юнцы - словом, та самая пестрая толпа, что обычно стекается на место какого-нибудь преступления. Все смотрели на окна, тараторили и пытались проникнуть внутрь, но вход загораживали полицейские и люди Валеда, которыми распоряжался одноглазый бактриец. Я протолкался к нему и спросил: - Что тут у вас случилось? - Горе! - взвыл он, пуская слезы из единственного глаза. - Эта, с Оловянных островов, зарезала хозяина... Я отпихнул его и прошел в дом. Дом был словно маленькая копия Лабиринта, столько там насчитывалось хитрых коридоров, потайных лестниц и укромных комнат. И убийств там произошло наверняка раз в десять больше, чем в Лабиринте, разница лишь в том, что никто за этими стенами о них не знал. Что-то, похожее на грусть, шевельнулось в моей душе - Валед, Валед... Исключительно талантливый в своем деле был человек, ловкач в тайных и подлых делах необычайный. Вот вам и еще один печальный пример того, как глупые слабости губят истинный талант: один упивается до смерти, другой шатается по портовым притонам, пока однажды не заработает кинжал в бок, третий обожает возиться с юными чужеземками, не думая, какое впечатление на них производят его брюхо и рожа. Неужели нельзя создать какого-нибудь железного, медного или золотого человека - гения коварства, не подверженного примитивным страстишкам? Неужели не найдется лекарь, что сможет, покопавшись в наших головах, оставить и усилить искусство интриги, но удалить слабости? Он лежал на полу, видимо, там, где и упал, никто не потрудился перенести его на ложе - с мертвым Валедом можно обращаться по-свински, он уже не внушает почтения и страха. Девчонку караулил в углу полицейский, приняв воинственную позу, а двое других, судя по их хитрым мордам и шмыгающим глазам, прикидывали, что бы стащить под шумок. Тут же пребывал этот паршивый Кандареон, полицейский сотник, что предупреждал меня насчет лидийца. - А ты как сюда попал? - зарычал он. - На дружка пришел взглянуть? Ну, полюбуйся, приятно выглядит, а? Полицейские дружно заржали. - Я и на нее хочу взглянуть, - сказал я и остановился перед девушкой. Удивительно, но страха в ее глазах не было, одно непреклонное упрямство и даже что-то, похожее на силу воли. Женщина - и сила воли? - Ну ладно, берите ее и пойдем, - сказал Кандареон своим. - Дело ясное, и что за это полагается, известно. - Ты не спеши, - сказал я ему неожиданно для самого себя. - Заберу ее я, а не вы. - Ты? - Он залился деланным хохотом. - Рино, дружочек, ты что, выбился в квартальные судьи? Палок захотел, шарлатан? Смотри, у нас это быстро. Я дал ему время повеселиться как следует, насмеяться досыта - смех, уверяют лекари, полезен для здоровья. Потом медленно снял с шеи Знак и ткнул в его корявую рожу. Выражение его лица описать было невозможно. - Кланяйся, тварь, - сказал я. - Ниже, ниже... - Но как ты смог? - еле выдавил он, показывая своим, чтобы они поскорее ушли и не видели его унижения. - Не твое дело, - сказал я. - Прилежно охраняй добро для передачи царской казне (ибо кто знает, есть ли у Валеда наследники и где они?). Шкуру спущу, если что... - Рино, прогнать лидийца? - льстиво предложил он, снизу вверх заглядывая мне в глаза. - Дурак ты все-таки, - сказал я. - Только и умеешь, что с купцов тянуть. Кто тебе приказал уничтожить Каро и его людей? Ты сам никогда не осмелился бы, я твою заячью душонку насквозь знаю. - Меня повесят, если... - Я повешу тебя еще быстрее. Прикажу это сделать твоим же подонкам - сколько из них метят на твое место, а? Кто? - Клеон. Сам Клеон, - прошептал он, оглядываясь на дверь. Все понятно - они хотели для полной уверенности во мне лишить меня верных людей, оторвать от привычных занятий, привязать к Клеону. И не подумали, как я им за это отплачу. Я не верю в дружбу, в то, что под этим словом подразумевает глупое большинство, но Каро на свой лад был мне чем-то вроде друга, и его смерти я не прощу. На улицу мы с северянкой вышли через известную мне потайную дверь, не привлекая внимания зевак, - их уже разгоняли конные стражники. Девушка покорно шла рядом, но вырвалась, когда я взял ее за руку. - Откуда ты взяла кинжал? - спросил я на ее родном языке, которым с грехом пополам владел, - в нашем деле без знания языков не обойтись. Конечно, она взглянула удивленно: - Откуда ты знаешь наш язык? - Я многое знаю, - сказал я. - Где ты взяла кинжал? - Со стола. Что ж, это похоже на Валеда - бросать оружие где попало. В доме у таких людей, как мы, оружия вообще не должно быть, наш ум - наш меч. - Как тебя зовут? - Рета. Куда ты меня ведешь? - Уж понятно, не в тюрьму. Мы пришли. Услышав наши шаги и звук открываемой калитки, во дворе мгновенно появилась Ипполита, мегера моя седенькая. Критически оглядела Рету и заняла обычную позицию - метла отлетела в глубь двора, кулаки в бока, седые волосы раскосмачены. И обрушилась на меня: - Это что еще за новости, что за девка? - И стала сыпать перенятыми у мужа словечками - тот был моряком, побывал, наверное, во всех портовых городах, которые только существуют на свете, и из каждого привозил пригоршню смачных местных ругательств. Мою Ипполиту боялись все торговки на базаре и даже пьяные каменотесы обходили стороной. - Ты что это творишь, холера дельфийская, потрошитель священного петуха, крокодил холощеный? Клиентуру у него отбили, полиция стращает, скоро жрать станет нечего, а он девчонку приволок. Мне, что ли, в шлюхи пойти, чтобы вас кормить? Так кому я нужна? Думаешь, того, что осталось у тебя, надолго хватит? Много ты без Каро сделаешь? Сам-то, недотепа, ни зарезать, ни поджечь толком ведь не сумеешь? - Ну, предположим, старая, даже ты не знаешь, сколько у меня осталось, - сказал я. - И как смеешь ты кричать на владельца Знака? И показал Знак, после лицезрения которого Ипполита издала новые вопли, теперь уже восторженные. Наверное, она единственный человек, привязанный ко мне по-настоящему, - сначала моя кормилица, потом нянюшка, кухарка, служанка, домоправительница и доверенное лицо, передававшее Каро мои распоряжения. Я никогда не пробовал, но уверен - прикажи я ей зарезать человека, зарезала бы без удивления, по-крестьянски споро, как резала птицу для кухни. Ипполита втащила нас в дом, усадила за стол, продолжая восторженно кудахтать, подала великолепный обед и мое любимое вино. Я вкратце изложил ей положение дел, мое теперешнее положение и велел собрать мне вещи для морской поездки. - Не сиделось дома, - заворчала она. - Куда тебя несет? - В Афины, скорее всего. - Тоже нашел место - там у моего Хриса в двадцать третьем двадцать серебряных сперли. Не сиделось дома, плохо было на Крите, приспичило по морям шататься... Что ты на этот раз задумал? - Убить Минотавра, - сказал я. Секретов от нее у меня не было. - Совсем рехнулся! Чудовище это? - Старая, я уже близок к сорока, - сказал я. - Пора и на большие дела замахиваться. - Он же тебя сожрет! - Вовсе не я буду его убивать. - Ну, тогда другое дело, - повеселела она и ушла. - Зачем ты меня сюда привел? - спросила Рета. - Глупый вопрос. - А ты не боишься, что я зарежу и тебя? - Нисколько, - сказал я. - Ну давай рассудим, что нужно девушке? Хорошего мужа, чтобы не бил, не обижал, не обманывал и был с нею ласков. Я не красавец, но и не урод, не юноша, но и не стар. На твои острова тебе уже не вернуться, оставайся здесь и не прогадаешь. Бить тебя я не буду, потому что никогда не опускался до драки, драка - удел животных. Изменять тебе вряд ли хватит времени при моем-то роде занятий. Чем для тебя плоха такая участь? По-моему, я все рассчитал. В любом случае лучше, чем плясать перед купчишками и переходить из рук в руки. - Ты прав, выбора у меня нет, - сказала она, и я понял, что на сей раз угадал ее будущее. - Знаешь, почему я тебя спас? Я был уверен, что повторится набившая оскомину история - сначала ты со слезами и царапаньем достанешься Валеду, а после месяца дрессировки займешь место среди его шлюх-танцовщиц. Как сотня до тебя. Но ты доказала, что я ошибся, а я так редко ошибаюсь, что готов уважать человека, заставившего меня изменить мое мнение о нем. Потому что исключения лишь подтверждают правило. - Чем ты занимаешься? - Помогаю людям понять, какие они скоты. Скажи, ты меня не боишься? Меня ведь многие боятся. - Нет, - сказала Рета. - Я тебя не боюсь. Мне просто кажется, что ты несчастен. - Глупости, - сказал я. - Я не могу быть ни счастливым, ни несчастным, потому что такие люди, как я, не верят ни в счастье, ни в несчастье. Ничего этого нет. Есть только жизнь, в которой везет тем, кто умеет управлять другими. - Но такими людьми тоже что-то управляет, - сказала Рета. - Возможно, - сказал я уже рассеянно, чтобы прервать пустую дискуссию, - не хватало еще обсуждать с женщиной нашу жизнь и мое ремесло. Все-таки нужно плыть именно в Афины. Кандидатур могло быть несколько, но лучше тамошнего Тезея не найти, во всех отношениях подходит, не имеет смысла искать что-то лучшее, так что завтра утром с попутным ветром мой корабль отплывает в Пирей... СГУРОС, ПОМОЩНИК ГОРГИЯ, НАЧАЛЬНИКА СТРАЖИ ЛАБИРИНТА Ничего я не могу с собой поделать. И не хочу, клянусь священным петухом. Нет для меня других женщин, одна Ариадна. Одно солнце светит в небе, других нет. Но что же мне делать, о боги? Кто я для Миноса? Да едва ли не слуга, и никаких надежд впереди. Двадцать пять стукнуло, а я все проверяю посты, покрикиваю на солдат, и хоть платят мне не меньше, чем в иных странах полководцу, но что это по сравнению с сокровищами царских подвалов? Да Минос меня на месте прикончит, заикнись я ему... А ведь Минос с Горгием в свои двадцать пять только что приплыли из-за Геркулесовых столбов, где покрыли славой свои имена, затупили мечи и взяли бесценную добычу. Мне такого не совершить - кто отпустит с Крита посвященного в тайну, которую знают, кроме меня, только Минос и Горгий? Будь проклята эта тайна и моя служба, отца ненавижу за то, что, пользуясь старой дружбой с Горгием, уговорил того взять меня на службу. Но разве я знал тайну Лабиринта? Сначала я даже радовался, болван, в первые дни. И сама Ариадна... Кажется, во всем друг другу признались, все слова сказали, но дразнит она меня постоянно, то разрешает целовать, то холодна, как лезвие меча, ночью. И бросает меня то в жар, то в холод, то в радость, то в тоску. Сто раз себе повторял, что все от ее возраста, что недалеко она ушла от детства, не всегда понимает, что делает. Разве легче от этого? Ничуть. Не пойму, чего я жду. Когда она окончательно повзрослеет? Перестанет меня мучить? Когда с небес спустится священный петух, посланец Солнца, и заставит Миноса отдать Ариадну мне? Нужен я священному петуху, как же... И начинаю ненавидеть Минотавра - за то, что прикован невидимыми цепями к его логову, и не уйти мне от него за славными подвигами и богатой добычей. Сам бы его и убил. Предложить ей бежать со мной? Не согласится и будет права, кто она тогда - жена нищего воина? Когда-то еще придут слава и богатство. Но ведь должен существовать какой-то выход? Или нет? Что мне делать с этой любовью, что мне делать с самим собой, священный дельфин? РИНО С ОСТРОВА КРИТ, ТОЛКОВАТЕЛЬ СНОВ Я не сомневаюсь, что покойный Хрис, муж Ипполиты, попросту потратил те двадцать серебряных на пирейских шлюх - не тот он был молодчик, чтобы позволить кому-то украсть у него деньги. Вот сам он, действительно, мог украсть хоть Дельфийский треножник. Но Ипполита, с юных лет считавшая все человечество бандой скотов, шлюх и преступников (в чем мы с ней сходимся), теряла способность к критическим оценкам, как только речь заходила о ее Хрисе. А впоследствии, будучи посвящена во все мои дела, тем не менее оправдывала любые мои поступки и вообще считала меня едва ли не богом Солнца в человеческом облике, воплощением священного петуха. Я удивлялся поначалу, но скоро вспомнил, что это типично женская черта - наделять любимого человека всеми мыслимыми достоинствами и обращать в добродетели его грехи, а то и просто-напросто не верить в существование этих грехов. По следу Тезея я шел трудолюбиво и настойчиво, более чем полдня. След брал начало в за

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору