". Скукой или разочарованием были вызваны поступки, связанные с этой
стороной ее жизни, сказать трудно. Она уселась  перед  одним  из  пультов,
включила наушники. Было бы глупым тщеславием надеяться - она понимала это,
- что, прослушав один-два канала, можно обнаружить  некую  упорядоченность
сигнала,  которую  пропустил  компьютер,  контролирующий   сразу   миллион
каналов. Но тут  она  испытывала  хотя  бы  ощущение  собственной  пользы.
Прищурив глаза, Элли откинулась назад, лицо ее заволокло  почти  дремотное
выражение. А ведь и впрямь мила, согласился сам с собой инженер.
   Как всегда, небо  пищало  и  скрипело;  помехи  сливались  в  хаотичный
дрожащий шум. Однажды, когда она прослушивала часть неба со звездой  АС+79
3888  в  созвездии  Кассиопеи,  до  ее  слуха  донеслось  пение;  оно   то
появлялось, то исчезало, почти не различимое, в него трудно было поверить.
Та самая звезда, к которой вечно  будет  лететь  "Вояджер-1",  пролетевший
мимо Нептуна. Космический аппарат унес на себе золотую звуковую  пластинку
с приветствием, образами и песнями Земли. Итак, свою музыку  они  посылают
нам со скоростью света, а мы отвечаем в десять  тысяч  раз  медленнее?  Но
всякий  раз,  слушая  беспорядочные  помехи,  Элли  вспоминала  знаменитое
правило Шэннона из  теории  информации:  если  не  знаешь  ключа  к  коду,
наиболее эффективно закодированное сообщение невозможно отличить от  шума.
Она быстро нажала две кнопки на пульте,  включились  сразу  две  частотные
полосы - по одной на каждый наушник. Она поискала поляризованные  сигналы,
сравнила контрастность  линейной  и  круговой  поляризации  -  можно  было
выбирать любой из миллиона частотных каналов.  И  потратить  целую  жизнь,
пытаясь превзойти компьютер с помощью ограниченного человеческого слуха  и
скудного разума.
   Ей было известно, что люди  великолепно  подмечают  тонкие  различия  в
упорядоченных сигналах и еще лучше придумывают их, если порядок  полностью
отсутствует.  Всегда  найдется  такая  последовательность   импульсов,   и
какой-нибудь случайный всплеск  помех  на  мгновение  создаст  впечатление
синкопированного ритма, коротенького обрывка мелодии. Она включила сигналы
с  двух  радиотелескопов,  наведенных  на  известные   внутригалактические
источники, и, пробегая частотные диапазоны,  слышала  вечное  глиссандо  -
"свист", рождающийся при рассеянии радиоволн на электронах  в  разреженном
газе между радиоисточником и Землей. И чем ярче  выражено  глиссандо,  тем
больше электронов встретилось радиолучам на пути, тем дальше находится  от
Земли их источник. Она проделывала эту операцию так часто, что уже умела -
просто по слуху с первого раза - точно оценить расстояние. На этот раз, по
ее мнению, источник находился в тысяче  световых  лет  от  нашей  планеты,
далеко за  пределами  окрестностей  Солнца,  но  все  еще  внутри  великой
галактики Млечного Пути.
   Элли вернулась к методике прослушивания неба, принятой  в  "Аргусе".  И
вновь в сигналах не обнаруживалось  упорядоченности.  Как  музыкант  ловит
отзвуки мелодий в отголосках дальней грозы, так и ей попадались  случайные
упорядоченные обрывки сигнала; они преследовали ее, с такой настойчивостью
протискивались в память, что иногда приходилось возвращаться к  конкретным
записям, чтобы проверить, действительно ли ее разум и впрямь сумел уловить
то важное, что пропустили компьютеры.
   Всю жизнь Элли дружила со снами. Она  видела  цветные  сны,  необычайно
подробные и четкие. Например,  могла  увидеть  лицо  отца,  заглянуть  под
заднюю крышку  старого  радиоприемника  -  во  сне  ей  открывались  любые
подробности. Она всегда могла припомнить любой сон в самых мелких деталях,
если  не  нервничала,  как  перед  устным  экзаменом  на  степень  доктора
философии или перед разрывом с Джесси.  Но  теперь  Элли  все  реже  могла
припомнить увиденное во сне. К собственному огорчению, ей  начали  сниться
звуки, как это бывает с теми, кто слеп от рождения. Где-нибудь под утро ее
подсознание  начинало  выводить  какую-нибудь  музыкальную  тему,   мотив,
который она никогда не слышала.  Она  просыпалась,  брала  ручку,  которую
теперь специально держала рядом  с  кроватью,  рисовала  нотную  строку  и
наносила звуки  на  бумагу.  Вечерами  она  иногда  проигрывала  записи  и
вспоминала, откуда доносились эти обрывки - из Змееносца или  Козерога.  К
сожалению,  ей  пришлось  признать,  что  ее  психику  одолевают  призраки
электронов и дырок, населяющие приемники и усилители, а еще  -  заряженных
частиц и магнитных полей, пронизывающих холодный разреженный газ,  посреди
которого мерцают далекие звезды.
   Звучала  только  одна  тема,  высокая  и  пронзительная,  которая   все
повторялась и повторялась. Элли узнала ее  не  сразу.  И  поняла,  что  не
слышала ее уже  лет  тридцать.  Металлический  шкив  на  бельевой  веревке
принимался жаловаться именно таким образом, когда мать  тянула  веревку  к
себе, чтобы под солнечными лучами оказалась очередная рубаха. Малышкой она
любила наблюдать, как марширует по веревке армия прищепок, а  когда  никто
не видел, обожала  зарываться  лицом  в  свежевысохшие  простыни.  Сладкая
свежесть очаровывала. Если бы вдохнуть ее снова хоть раз!  Она  вспомнила,
как  однажды,  заливаясь  смехом,  удирала  от  простыней,  и  мать  одним
грациозным движением подбросила ее кверху,  казалось,  к  самому  небу,  а
потом несла на руках, словно крохотную стопку отглаженного белья,  которое
укладывали в ящики шкафа, стоявшего в родительской спальне.


   -  Доктор  Эрроуэй?  Доктор  Эрроуэй?  -  инженер  глядел   сверху   на
подрагивающие веки и мерно вздымающуюся грудь. Она дважды  мигнула,  сняла
наушники и со слегка виноватым видом улыбнулась ему -  случалось,  что  ее
окликали и погромче: за космическим радиошумом в наушниках ничего не  было
слышно. И тогда Элли тоже кричала в ответ, чтобы не снимать  наушники  для
недолгого разговора.  Когда  она  оказывалась  достаточно  занятой,  любой
случайный   и   вполне   дружеский   обмен   любезностями   показался   бы
непосвященному   резкой   и   гневной   перебранкой,   неизвестно   почему
разразившейся где-то посреди просторного помещения  радиотелескопа.  Но  в
этот раз она просто ответила:
   - Извини, я, кажется, задремала.
   - На проводе мистер Драмлин! Он в конторе у  Джека...  утверждает,  что
ему назначена встреча.
   - Боже мой, я совсем забыла.
   За прошедшие годы Драмлин не утратил своего блеска, но с тех пор, когда
она была его аспиранткой, он приобрел  немало  новых  привычек.  Например,
шокируя присутствующих, тянулся проверять, застегнута ли ширинка, если, по
его мнению, никто этого не  видел.  Жизнь  успела  убедить  Драмлина,  что
внеземлян не существует, а если даже это не так - люди не скоро встретятся
с ними: цивилизаций слишком мало, они чересчур далеко.  Драмлин  прибыл  в
"Аргус" на еженедельный научный коллоквиум. У него, как поняла Элли,  была
еще одна цель. Оказалось, Драмлин отправил письмо в  Национальный  научный
фонд. Он считал,  что  поиски  внеземного  разума  на  "Аргусе"  следовало
прекратить, а обсерваторию  переключить  на  обычные  радиоастрономические
исследования. При встрече Драмлин извлек черновик  письма  из  внутреннего
кармана и настоял, чтобы Элли прочла его.
   - Но мы проработали только четыре с половиной  года  и  не  успели  еще
обследовать и трети северного неба. Нам впервые удалось свести к  минимуму
радиошумы на оптимальных диапазонах. Зачем же прекращать  работы  в  самом
начале?
   - Нет-нет, Элли, все труды окажутся бесполезными. Через двенадцать  лет
выяснится, что вы совершенно  ничего  не  обнаружили,  и  тогда  приметесь
выпрашивать, чтобы аналогичную "Аргус" установку построили за новые  сотни
миллионов долларов где-нибудь в Австралии  или  Аргентине  -  разве  можно
забывать про южное небо. А когда  и  там  ничего  не  выйдет,  вы  станете
утверждать, что просто не можете  обойтись  без  какой-нибудь  орбитальной
параболической  антенны  с  волновой  ретрансляцией,  чтобы   можно   было
прослушать миллиметровый диапазон. Разве сложно  придумать  новую  причину
для продолжения наблюдений и все нужные  об®яснения  -  почему  внеземляне
непременно будут использовать для передач именно те диапазоны, которые  вы
еще не прослушивали?
   - Ах, Дейв, ну зачем вы повторяете все это в сотый раз? Неудача покажет
нам, насколько редка разумная жизнь... по  крайней  мере  разумная  в  той
мере, что и мы  сами,  и  почему-то  стремящаяся  к  переговорам  с  такой
отсталой цивилизацией, как наша. А если мы преуспеем - сорвем  космический
банк! Открытия большей значимости быть не может... вы ведь понимаете это.
   -  Но  многим   важнейшим   работам   так   не   хватает   времени   на
радиотелескопах. Среди них работы по эволюции квазаров, двойным пульсарам,
хромосферам ближайших звезд, даже эти полоумные  исследования  межзвездных
белков. И все они ждут своей очереди, потому что ваша установка - а сейчас
это лучшая фазированная антенна в мире - почти полностью занята ПВЦ.
   - На ПВЦ уходит 75 процентов всего времени, Дейв,  а  25  процентов  мы
тратим на рутинные радиоастрономические исследования.
   - Не называй их рутинными. У нас появилась возможность заглянуть назад,
в то время, когда образовались галактики, и даже в более  ранние  времена.
Мы можем изучать сердцевины громадных молекулярных облаков и черные дыры в
центрах галактик. Вот-вот  произойдет  революция  в  астрономии,  она  уже
близко, а ты преграждаешь ей путь.
   - Дейв, не переходите на личности. "Аргус" не стали бы строить, не будь
у общественности такого интереса к ПВЦ. Идея этой установки принадлежит не
мне. Вы же знаете, они предложили мне стать  директором,  когда  последние
сорок тарелок еще сооружались. ННФ стоит за...
   - У них нет уверенности, а если я выскажусь... Ведь  это  же  показуха.
Просто уступка тем, кто фальсифицирует всякие сплетни  об  НЛО,  а  еще  -
редакторам комиксов и слабоумным подросткам.
   Драмлин сорвался  на  крик,  и  Элли  чувствовала  безудержное  желание
прервать разговор. Обязанности и занимаемый пост то и дело  заставляли  ее
попадать в научные сборища, где  она  оказывалась  единственной  женщиной,
кроме прислуги и стенографистки. Несмотря на все ее долгие старания,  орда
ученых мужей по-прежнему предпочитала общаться только  друг  с  другом,  и
Элли  вечно  перебивали,  а  ее  мнением  пренебрегали   при   первой   же
возможности. Находились среди ученых и такие, как Драмлин, испытывавшие  к
ней неизменную антипатию.  Но  он-то  по  крайней  мере  подобным  образом
относился  и  ко  многим  ученым-мужчинам,  разражаясь   вспышками   гнева
независимо от половой принадлежности ученых,  с  которыми  имел  дело.  Ее
присутствие   не   вызывало   негативной   реакции   лишь   у   нескольких
коллег-мужчин. Надо бы проводить с ними побольше времени,  подумала  Элли.
Например, с Кеннетом дер Хииром, специалистом по молекулярной биологии  из
Института Солка, недавно назначенным советником президента  по  науке.  И,
конечно же, с Питером Валерианом.
   Нетерпимость Драмлина к "Аргусу", как  ей  было  известно,  разделялась
многими  учеными.  После  первых  двух  лет   работы   радиотелескопа   ее
сотрудниками овладело нечто вроде меланхолии. В комиссариате или во  время
долгих  и  нудных   дежурств   происходили   бурные   споры   относительно
существования внеземлян. Мы не знаем, насколько они  могут  отличаться  от
нас.   Трудно   понять   намерения   даже   наших   собственных   выборных
представителей в Вашингтоне. Тем более намерения совершенно не похожих  на
людей существ, живущих на физически отличающейся от Земли планете в  сотне
или тысяче световых  лет  отсюда.  Некоторые  считали,  что  сигнал  будет
передаваться не в радиочастотном диапазоне, а в инфракрасном или  видимом,
даже, может быть,  среди  гамма-лучей.  Что,  если  внеземляне  уже  давно
сигнализируют, но до нужного уровня технологии нам расти еще тысячу лет?
   Астрономы других обсерваторий  делали  замечательные  открытия  в  мире
звезд и галактик, обнаруживали об®екты, по различным  физическим  причинам
интенсивно излучавшие радиоволны. Они публиковали научные работы, посещали
конференции,  перспективность   и   целесообразность   собственных   работ
придавали им уверенность. Астрономы "Аргуса" не стремились  публиковаться,
и про них всегда забывали,  когда  Американское  астрономическое  общество
рассылало приглашения на свою ежегодную конференцию  или  на  симпозиум  и
пленарные  заседания  Международного   астрономического   союза,   которые
проводились раз  в  три  года.  Поэтому  в  соответствии  с  рекомендацией
Национального научного  фонда  ведущие  сотрудники  "Аргуса"  выделили  25
процентов рабочего времени  телескопа  на  исследования,  не  связанные  с
поиском  внеземных  цивилизаций.  Тогда  были  сделаны  кое-какие   важные
открытия: удалось обнаружить внегалактические об®екты, движущиеся, как это
ни  парадоксально,  со  сверхсветовой  скоростью;   измерить   температуру
поверхности Тритона, крупного спутника Нептуна; исследовать темную материю
на периферии ближайших галактик,  там,  где  не  видно  звезд.  Настроение
сотрудников начало улучшаться. Персонал "Аргуса" ощутил себя  на  переднем
крае   астрономической   науки.   Времени,   необходимого   для    полного
прослушивания неба, конечно,  стало  больше.  Но  теперь  профессиональная
карьера каждого была застрахована. Не  обнаружив  признаков  существования
иных разумных существ, они могли извлечь другие  секреты  из  сокровищницы
природы.
   Поиск внеземных цивилизаций, по первым буквам именовавшийся ПВЦ  всеми,
кроме кучки оптимистов, веривших в связь с внеземными цивилизациями (СВЦ),
был повседневным рутинным занятием, нудной возней,  ради  которой  и  была
построена большая часть установки. Но  четверть  рабочего  времени  самого
мощного из существующих радиотелескопов Земли можно  было  использовать  в
других целях. Надо было лишь выполнить рутинные обязанности. Часть времени
выделялась  и  астрономам  других  обсерваторий.  Когда  общее  настроение
улучшилось, оказалось, что многие сотрудники разделяют мнение Драмлина.  С
вожделением взирая на это технологическое  чудо  -  на  131  радиотелескоп
"Аргуса", - уже предвкушали, как будут пользоваться  им  для  собственных,
куда более важных исследований. Элли и убеждала Дейва, и спорила с ним, но
это ни к чему не привело. Он был настроен совсем не дружелюбно.
   Коллоквиум Драмлина частично являлся попыткой доказать,  что  внеземлян
нет нигде. Если уж мы сами достигли столь многого за  несколько  столетий,
спрашивал он, на что же способны действительно развитые существа?  Да  они
же  могут  передвигать  звезды,  перестраивать  галактики!  Но   во   всем
обозреваемом астрономами космосе не  обнаружено  даже  признаков  явления,
которое нельзя об®яснить естественными причинами, не обращаясь к  гипотезе
внеземного разума. Почему до сих  пор  "Аргус"  не  обнаружил  ни  единого
радиосигнала? Или они считают, что на небе один-единственный передатчик, и
надеются найти его? Так сколько же миллионов звезд  они  уже  обследовали?
Конечно, эксперимент очень  важен,  но  его  пора  заканчивать.  Не  стоит
прослушивать все небо. Ответ уже получен.  Внеземлян  нет  ни  в  глубинах
космоса, ни поблизости от Земли. Их вовсе не существует.
   В ходе обсуждения один из астрономов "Аргуса"  поинтересовался  мнением
Драмлина о "гипотезе зоопарка", гласящей, что внеземляне  в  космосе  есть
везде и повсюду, но  они  просто  не  хотят  обнаружить  признаков  своего
существования,  а  потому  разумные  расы  скрывают  от  человечества  все
свидетельства своей деятельности в космосе... Так, специалист по поведению
приматов, наблюдающий за стаей шимпанзе в буше, старается не попадаться им
на глаза. На это Драмлин ответил другим вопросом: "Разве  возможно,  чтобы
из миллиона цивилизаций в Галактике - а  на  такую  цифру  рассчитывают  в
"Аргусе" - не нашлось  ни  одного  браконьера?  Едва  ли  все  цивилизации
способны неукоснительно соблюдать этический принцип невмешательства.  Куда
вероятнее, если бы они просто кишмя кишели возле Земли".
   - На Земле, - отвечала ему Элли, - у браконьеров  и  лесничих  примерно
одинаковый уровень  технологии.  Но  если  окажется,  что  лесничие  лучше
оснащены технически... скажем, радарами и  геликоптерами,  то  браконьерам
нечего будет делать.
   Среди штатных  сотрудников  "Аргуса"  послышался  ропот  одобрения,  но
Драмлин только бросил:
   - Не выкручивайся, Элли, ты просто выкручиваешься!


   Чтобы проветриться,  Элли  завела  привычку  надолго  уезжать  в  своем
экстравагантном "Тандерберде" 1957 года с  откидным  верхом  и  крошечными
окошечками по бокам заднего сидения. Часто ночами, откинув назад верх, она
носилась по покрытой кустами  пустыне,  ее  темные  волосы  трепал  ветер.
Казалось, что за эти годы она познакомилась с каждым  убогим  городком,  с
каждым плоскогорьем и холмом, с каждым полицейским на  дорогах  юго-запада
штата Нью-Мексико. После  ночного  дежурства  на  телескопе  ей  нравилось
стремительно проскочить мимо контрольного пункта  "Аргуса"  -  проволочной
ограды тогда еще не было -  и,  быстро  переключив  передачи,  отправиться
прямо  на  север.  Когда   она   под®езжала   к   Санта-Фе,   над   горами
Сангре-де-Кристо  [Кровь  Христова  (исп.)]  нередко   появлялись   первые
проблески зари. Зачем это католики, спрашивала она себя,  называют  детали
рельефа только во имя крови, тела и сердца Бога? Почему они оставляют  без
внимания мозг и прочие важные органы?
   На этот раз Элли отправилась на юг к горам Сакраменто. Что,  если  Дейв
прав? И ПВЦ вместе с "Аргусом" - всего лишь средство самообмана для  кучки
прогрессивно  настроенных  упрямцев-астрономов?  Может  быть,   и   впрямь
исследования придется прекратить, если год за годом они  не  будут  давать
результатов, и ей придется придумывать новые стратегии действий передающих
цивилизаций  и  изобретать   все   более   совершенное   и   дорогостоящее
оборудование? Когда именно придется признать неудачу? В тот миг, когда  ей
самой захочется сдаться и  обратиться  к  чему-нибудь  более  надежному  и
гарантирующему успех? Японская обсерватория в Нобеяме только что об®явила,
что ее сотрудники  обнаружили  в  плотном  молекулярном  облаке  аденозин,
сложную органическую молекулу - строительный блок ДНК. Если  она  потерпит
неудачу  с  поиском  цивилизаций,  можно  заняться  поисками  органической
материи в космосе.
   Когда дорога поднялась  выше,  она  бросила  взгляд  в  сторону  южного
горизонта на созвездие Центавра. В этой группе звезд древние греки  видели
химерическое  существо  -  получеловека,  полулошадь,  -  научившее  Зевса
мудрости. Но Элли никогда не  удавалось  увидеть  кентавра  в  этой  кучке
слабых светил.  Альфа  Центавра,  самая  яркая  звезда  созвездия,  просто
чаровала ее. Звезда из числа ближайших, до нее всего  четыре  с  четвертью
световых года. На самом деле Альфа Центавра - тройная система, два  солнца
по близким орбитам кружат друг около друга, вокруг них обращается  третье,
более удаленное светило. Для землян свет всех трех звезд сливается в  одну
яркую точку. В особенно чистые ночи  звезда  над  Мексикой  была  видна  и
снизу. Но после сильных ветров, поднимавших в воздух пыль, чтобы взглянуть
на одно из ближайших светил, приходилось взбираться на гору повыше...
   Элли выходила из  машины  и  любовалась  ею.  Возможно,  вокруг  звезды
кружили планеты, только с Земли их нелегко обнаружить. Они  могут  быть  у
каждого из трех солнц. Самой интересной орбитой с  точки  зрения  небесной
механики была бы стационарная восьмерка, описываемая планетой вокруг  двух
внутренних солнц. На что это похоже, дивилась она, жить в мире трех солнц?
Пожалуй, там будет пожарче, чем в Нью-Мексико.


   Узкое двухполосное