Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Религия. Оккультизм. Эзотерика
   
      Пьер Гольбах. Галерея святых или исследование образа мыслей, поведения, правил и заслуг тех лиц, которых христианс -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  -
разве человек, менее предубежденный, чем Паскаль, не должен был бы признать, что из всех книг Ветхий завет больше всего направлен к уничтожению нравственности или по крайней мере к тому, чтобы сделать ее проблематичной? Религиозная нравственность всегда будет только нравственностью попов, живущих за счет религии. Она всегда будет меняться в соответствии с их интересами, фантазиями, групповыми целями. Истинная нравственность неизменно базируется на реальных и непреходящих интересах рода человеческого, которые не могут подвергаться изменениям. Человек обязан перед самим собой заботиться о самосохранении и делать свою жизнь приятной. Если предположить существование благодетельного бога, то невозможно действовать в направлении его целей: умерщвляя свою плоть, как отшельник, или отдавая себя на пытки и смерть, как мученик. Ведь оба они оскорбляют божественную благость, думая, что ей приятно видеть отвратительное зрелище страдающего, несчастного человека. Поэтому мудрец, умеренно пользуясь наслаждениями, станет позволять себе только такие, которые не могут повредить ни ему самому, ни другим, ни немедленно, ни по своим последствиям, которые разум в достаточной, мере позволяет ему предвидеть. Человек обязан отдавать обществу свои знания, таланты, искусство, помощь, чтобы содействовать цели единения людей. Он должен проявлять к своим ближним справедливость, благодетельность, снисходительность и любовь. Словом, он должен проявить по отношению к ним те добродетели, в которых он сам нуждается со стороны других для собственного счастья. Поэтому здравомыслящий человек никогда не станет прислушиваться к тем, кто ему станет говорить, будто бог требует от него, чтоб он был слепым, невежественным, необщительным, инертным, чтобы он проводил свою жизнь в бесполезных размышлениях над предметами, которых никогда не поймет. Еще менее он будет рассчитывать угодить этому богу, нарушая непоколебимые правила справедливости, согласия, человечности. Он будет считать преступлениями, а не добродетелями, всякие действия, вредящие благосостоянию и спокойствию общества, к которому он принадлежит. Человек, признающий бесконечно благого, бесконечно мудрого, бесконечно справедливого бога, должен поклоняться ему в молчании, но стараться подражать тем качествам, которые он ему приписывает. Он поэтому не станет придавать веру противоречивым утверждениям мнимых боговдохновенных святых, которые стали бы говорить ему, что можно угодить богу жестокими, несправедливыми, бессмысленными действиями. Он никогда не поверит, что мудрый бог требует принесения ему в жертву разума, в то время как ему указывают, что этот разум-прекраснейший и драгоценнейший из даров, которые бог дал роду человеческому. Человек, не имеющий представления о боге или даже доходящий до отрицания его существования, во всяком случае не может не иметь представления о людях, о своей собственной природе, о своих собственных интересах, о выгодах, которые ему доставляет жизнь в обществе, о том, что ему нужно для самосохранения, для снискания любви родных, друзей и товарищей, данных ему судьбой, и вообще всех существ, которые, как он это каждую минуту чувствует, необходимы для его собственного счастья. Таким образом, даже без представления о боге атеист, который станет размышлять о себе самом и о природе вещей, сумеет создать себе систему поведения, более разумную и порядочную, чем система этих святош, для которых нет других руководящих начал, кроме опасных писаний, обманных откровений, изменчивых и порой противоречивых наставлений. У такого атеиста будут более твердые принципы и более упорядоченная нравственность, чем у святых особ, нравы которых мы только что рассмотрели и в лице которых мы видели лишь фанатиков, вредящих себе самим, либо сумасшедших, опасных для других, либо обманщиков, потрясающих весь мир ради своих пагубных корыстных интересов. Всякий рассудительный человек, каковы бы ни были его метафизические взгляды на бога, на душу, на будущее, которое готовит ему судьба, не может сомневаться в неизменных законах природы, с которыми связано его существование, благополучие и покой здесь, на земле. Пусть он отрицает существование бога мести. Пусть он в этом сомневается. Но он не может ни отрицать, ни сомневаться, что вокруг него находятся существа, которые платятся за свои наслаждения, распущенность, страсти, разврат. Он не может ни отрицать, ни сомневаться, что всякий человек, смущающий покой общества-преступлениями ли или сумасбродством,-подвергается опасностям, находится под угрозой законов, созданных для внушения страха тем, кого недостаточно сдерживают стыд, целомудрие, приличие и особенно самоуважение. Он не может сомневаться, что независимо от законов сама природа мстит всегда за оскорбления, которые ей наносят какими бы то ни было излишествами. Он будет знать поэтому, что быть добрым, сдержанным, умеренным, справедливым-лучшее средство завоевать себе прочное счастье. Мы видим, однако, что люди весьма религиозные, весьма набожные, весьма святые во все времена не признавали этих мотивов или недостойно попирали их ногами. Опьяненные своими фанатическими идеями, они не видели на земле ничего святого, бросались очертя голову на преступления, презирали разум и законы, вносили смятение в среду народов, и их не мог сдержать даже страх самой жестокой смерти, навстречу которой они в безумии своем шли с радостью. Словом, мы могли убедиться из истории и наблюдаем каждый день, что ослепленные правилами религии, направляющей взоры к небу и внушающей презрение к природе и разуму, религиозные фанатики без стыда, без стеснения, бессовестно нарушают вполне открыто священнейшие нравственные обязанности. Только религиозный фанатизм способен до такой степени ослепить человека, что он готов любоваться собою за совершенное им зло. Есть ли такой человек, к которому природа не взывала бы на каждом шагу, что для своего личного счастья ему необходимо проявить нежность, доброту, кротость, справедливость к тем существам, с которыми он сталкивается? Что он обязан проявить любовь, готовность помочь и заботливость по отношению к жене, детям, родственникам, друзьям, слугам, согражданам? Что ему надлежит быть снисходительным к чужим ошибкам и взглядам, поскольку он и сам нуждается в снисходительности к себе? Но зов природы совершенно заглушается в душе святого или набожного человека, которому непрестанно твердят, что необходимо лишь одно - уйти от этого мира, что ревнивый бог не хочет делиться со своими творениями, что, если кто хочет следовать за ним, он должен бросить все без оглядки, что совершенство состоит в решительном отходе от всего того, что способно привязать нас к жизни, что христианин-странник на земле и что "нет для него более важно" задачи,- как говорит Тертуллиан,- чем уйти с нее поскорей". Если скептик или атеист не признают самых ясных истин, если привычные связи делают их пороки слишком дорогими для них, чтобы можно было от них отказаться, если пыл их страстей не позволяет им предвидеть то зло, которое они причиняют себе и другим, то что может их исправить? Религия? Мы видели, что она выбрала себе в герои и в святые людей, которые не являются ни гуманными, ни умеренными, ни почитаемыми за нравственность. Мы видели, что она создает только людей мятежных, нетерпимых, обманщиков, заговорщиков, полезных для своей церкви, но весьма беспокойных для народов. Мы видели, что христианская мораль годилась лишь на то, чтобы сделать людей, пытающихся ей следовать, меланхоликами, у которых печальные химеры гасили все чувства, какие человек должен питать к родным, к семье, к друзьям, к согражданам. Наконец, мы нашли, что слепая вера, полный отказ от разума, полная покорность воле духовенства, ожесточенное рвение, полное желчи, были единственными добродетелями, какие религия развила в святых, которым она призывает нас подражать. Делает ли эта религия людей в наших глазах более достойными уважения, добродетельными, полезными себе подобным? Внушают ли ее строгие заповеди страх порокам государей, беззакониям знати, низостям царедворцев, распущенности светских людей, обманам и подлогам торговцев, преступлениям злодеев, ежедневно подпадающим под действие строгих законов? Разве это евангелие, которое проповедует попеременно разногласие и мир, меч и любовь, терпимость и нетерпимость, принуждение и свободу мысли, делает христиан более человечными и кроткими? Разве эта мораль, предписывающая смирение, презрение к богатству, отказ от земного, производит сильное впечатление на пастырей и ораторов, возвещающих эти доблести как весьма необходимые условия для обретения спасения? Наконец, даже у тех, которые кичатся буквальным выполнением самых строгих заповедей Христа, разве мы находим действительные добродетели, то есть такие, из которых проистекают какие-либо заметные выгоды для общества? Нет, конечно. Сверх®естественная, двусмысленная, противоречивая мораль никому не внушает уважения. Подчиненная интересам церкви, она следует прихотям ее служителей. Она становится растяжимой в угоду знати и королям земным. Она угождает страстям придворных и светских людей. Необременительная обрядность заменяет им самые существенные обязанности. Поэтому мы часто видим, что христиане сочетают щепетильную и мелочную набожность с обычными пороками, распущенностью и даже преступлениями. Мы видим, что честолюбцы, мошенники, развратники, пьяницы, прелюбодеи, неправедные судьи, казнокрады, тираны время от времени припадают к стопам своих духовников, каются, что "согрешили", и сейчас же вновь предаются тем же порокам, за которые только что вымаливали милосердие неба. Мы не находим более прочной добродетели и у тех, которые об®являют себя-притворно или искренне- обратившимися. Радость, сделавшая их на первых порах приветливыми, сменяется у них мрачной печалью, приступы которой дают себя чувствовать всем окружающим. Лишения, которым им отныне предстоит подвергаться, вызывают у них гнев против наслаждений других. Каковы же те удивительные выгоды, которые общество получает от такого множества набожных мужчин и женщин, добродетели которых нам восхваляют? Разве эти до слащавости богомольные особы, вечно занятые размышлениями и молитвой, ревностно защищающие непонятные им взгляды бывают просвещенными и нежными родителями, дружными супругами, старающимися нравиться друг другу, доступными и достойными любви хозяевами, гражданами, желающими служить отечеству? Набожный человек живет только для своего руководителя и для себя. Мрачное настроение обычно овладевает этими святыми и заменяет у них пороки, с которыми заставляет их порывать возраст либо обстоятельства. Все соприкасающиеся с ними становятся ежедневно жертвами их святого рвения или злобы, истинных мотивов которой они и сами не могут вскрыть. Они считают себя воодушевленными сильной любовью к богу, в то время как они не обнаруживают ни любви, ни нежности, ни снисходительности к его творениям. Преданные без рассуждений руководителю или церкви, наши мнимые святые, особенно женщины, замышляют заговоры, интригуют, клевещут, благочестиво терзают людей, чтобы доставить победу какому-нибудь лицемеру или фанатику, который руководит их совестью, живет за их счет, становится деспотом, заставляет всю семью трепетать перед его распоряжениями и часто кончает тем, что обирает ее начисто. Итак, у нас нет оснований для восхищения тем влиянием, которое оказывает набожность на нравственность одержимых ею людей. Обычно она бывает печальной и меланхоличной, поэтому она гасит то всеобщее благоволение, которое составляет самую приятную связь между людьми. Набожный человек обычно скрупулезен и мелочен. Это ипохондрик, редко довольный состоянием здоровья своей души и потому почти всегда недовольный другими. Обычно человек ударяется в набожность из-за обманутых страстей, из-за неудовлетворенности, из-за болезней. К богу прибегают тогда, когда не находят удовлетворения в этом мире. Скука и безделье толкают в об®ятия ханжества. Изредка оно становится прибежищем людей, умеющих применять его с пользой или для забавы. Словом, все показывает нам, что печаль-отец, а невежество-мать набожности. Вот как один современный автор писал о святошах: "Человек, который не может стать видной фигурой в свете, часто решает выдвинуться как святоша. Это достигается быстро: надо только несколько изменить свою внешность, делать строгое лицо, уметь на все возразить и преследовать порядочных людей". Поэтому реже всего у набожных встречается тот "внутренний мир", о котором они неустанно говорят, но который редко обнаруживают. Впрочем, разве душевное спокойствие-для христианина? Ему постоянно повторяют, что "трудиться для своего спасения надо со страхом и трепетом". Ему говорят, что святой Павел, по его словам, сам не знал, "достоин ли он любви или ненависти". С такими принципами настоящий набожный человек, если он последователен, должен находиться постоянно в тревоге. Он должен дрожать, как раб, под жезлом сурового и капризного бога. Ведь только гордая и преступная самонадеянность может внушить человеку уверенность, что он заслужил милости бога. Действительно, обычно мы наблюдаем большую гордыню у людей, вообразивших, что достигли христианского совершенства. Уверенные в покровительстве бога, они проникаются барским презрением к его творениям. Они обычно проявляют огромное высокомерие и жестокость к окружающим их мирянам, все порицают, все осуждают, превращают самые легкие проступки в чудовищные злодеяния. Ничто не сравнится с презрением, которое святоши питают к светским лицам. Таким образом гордость вознаграждает набожность за те жертвы, часто весьма дорогие, которые она считает себя обязанной приносить религии. Мы имеем поэтому все основания считать, что "внутренний мир", которым хвастают святоши, это лишь внутреннее удовлетворение, являющееся результатом складывающегося у них представления о собственном совершенстве и о превосходстве над всеми прочими смертными. Эта гордость господствует в монастырях, так же как при дворах. Набожными становятся только для того, чтобы играть роль. Женщины гораздо более подвержены набожности, чем мужчины. Воспитание, которое им дают во всех странах, имеет, по-видимому, целью держать их постоянно в состоянии детства. Они поэтому восприимчивы ко всяким влияниям духовных руководителей. Такое воспитание делает их невежественными, падкими на чудесное, боязливыми, легковерными, педантичными, мелочными. Все это содействует тому, что они - особенно в высшем свете-осуждены на безделье, весьма тягостное для них самих. А когда утрата прелестей погружает их в ужасающее ничтожество, они прибегают к набожности как единственному обломку, оставшемуся у них после крушения. Набожность становится для них весьма подходящим состоянием, чтобы скрасить скуку праздности. Их воображение тогда находится все время в действии. К тому же, когда они перестают быть интересными для света, они становятся зато интересными для церкви, где они под руководством священников рассчитывают сослужить службу религии своими пересудами, интригами и сплетнями. От возникновения христианства до нашего времени духовенство жило в добром согласии с женщинами, и "набожный пол" всегда оказывал церкви величайшие услуги. У женщин, обладающих ярким воображением и любовным темпераментом, обычно зарождается та "нежная набожность", которая иногда доводит до полного умопомешательства. Женщины этого типа всегда чувствуют потребность любить. Они любят бета с такой же страстностью, какую они вложили бы в свою земную любовь, если бы посмели ей отдаться. Воздержание, к которому принуждает их религия, приводит к тому, что их тайно пожирает скрытая страсть. Тогда они впадают в святую вялость, в состояние экстаза, в судороги. Все это они часто сами принимают за милость неба, тогда как в этом проявляется темперамент, расстраивающий воображение. Таков истинный источник квиетизма и той нежной, любовной набожности, которая особенно часто встречается у монахинь. Набожность, всегда приспособляющаяся к темпераменту и направляемая им, ничего не меняет в характере отдавшихся ей людей и доставляет им лишь новые способы дать себе удовлетворение. Она не смягчает дурного нрава, не уменьшает гордости. Она не уничтожает духа честолюбия, интриг и коварства у придворных и знати, не делает их более справедливыми и не возбуждает в них сочувствия к согражданам. Она не заставляет их отказаться от кривых и извилистых путей, которыми приходится пользоваться, чтобы достигнуть величия. Она даже не заставляет их презирать подлость, месть и бесчестные приемы, когда дело идет о достижении целей, которые они себе поставили. Реже всего приходится слышать, чтобы набожность действительно произвела перемену. Стать набожным на придворном языке означает с корыстной целью связаться с могущественным заговором, покровительствуемым духовенством, при помощи которого рассчитывают на успех. А так как набожные люди обычно имеют счастье быть убежденными или внушать другим, что их личное дело всегда дело бога, они лишь в редких случаях стесняются в средствах для достижения своей цели. Цель, говорят они, оправдывает средства. Бог пользуется всяческими путями для исполнения своих предначертаний. Их партия никогда не станет порицать образ действий, клонящийся к благу религии. Священники всегда в доле в предприятиях святош, одобряют их именем бога и всегда заставляют нас видеть перст божий даже в самых гнусных средствах, при помощи которых достигается торжество благого дела. Часто говорят о просвещенной набожности, которую противопоставляют набожности слепой. Но каким образом набожность может быть просвещенной? Люди, которые никогда себе не позволяют обращаться к своему разуму за указаниями по вопросам религии, которые не смеют сами иметь суждение о чем бы то ни было, которые смотрят только глазами своих священников или наставников, которые обладают лишь принципами, почерпнутыми в книгах "священного" писания, которые размышляют лишь о мистических творениях и непостижимых догмах,-такие люди, повторяю, никогда не могут быть просвещенными. Просвещенная набожность заключает в себе противоречие. Просвещенный святоша - это так же непостижимо, как слепой ясновидящий. На священников, которым поручена проповедь евангельской морали, она производит не лучшее действие, чем на их слушателей. Вообще мы видим, что они очень редко обманываются насчет возвышенных наставлений и строгих советов, которые они высокопарно подносят христианским слушателям. От уст до сердца расстояние большое, как говорит красноречивый Массильон. Во всяком случае, Христова мораль не искореняет, как видим, в священниках ни честолюбия, ни жадности, ни страсти к почестям и чинам, ни сварливого и мстительного характера, ни духа партийности. Напротив, все способствует тому, чтобы питать

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору