хожанам. Количество
добровольных сотрудников инквизиции исчислялось сотнями.
     "Родственники",    как    все    служители   инквизиции,   пользовались
безнаказанностью.  К  тому же  им  было разрешено носить  оружие.  Они  были
неподсудны  светскому  и  духовному  судам.  Всякое  оскорбление  служителей
инквизиции рассматривалось как попытка помешать ее работе в интересах ереси.
Поставленные  таким  образом  в  исключительное  положение,  "родственники",
отмечает Г.  Ч.  Ли, могли  делать  с беззащитным народом все, что угодно, и
легко представить себе, какие вымогательства творили они, угрожая арестами и
доносами, в  то  время когда  попасть  в  руки  инквизиции  было  величайшим
несчастьем как для  верного католика, так  и  для  еретика. Ли Г. Ч. История
инквизиции  в  средние  века.  В  сельской местности  роль  ищеек  выполняли
приходские священники, которым помогали два помощника из мирян.
     Инквизиция  считалась  высшим  органом  государства,  ей  были  обязаны
повиноваться все  духовные и светские власти. Любое промедление в исполнении
приказов  инквизиции   или  сопротивление  ее  деятельности  могло  привести
виновника на костер.

        ОБВИНЕНИЕ.
     Для  того  чтобы искоренить вероотступников, следовало в первую очередь
их  обнаружить.  В  первой половине  XIII в., когда  инквизиция  начала свою
террористическую деятельность, поиск еретиков не представлял большого труда,
так как  катары,  вальденсы и  прочие  еретики  не только не скрывали  своих
взглядов,  но и открыто выступали  против официальной церкви.  Однако  после
массовых казней альбигойцев и таких  же кровавых расправ над последователями
еретических учений на севере Франции  и Италии и на землях Священной Римской
империи  еретики  вынуждены были скрывать  свои подлинные убеждения  и  даже
соблюдать католические обряды. Выражаясь современным языком, еретики перешли
к конспирации, ушли в подполье.  Это  усложнило работу инквизиторов, которым
теперь  стало   не  так-то  просто  обнаружить  врагов  церкви  под  личиной
правоверных,  а иногда  даже и  ревностных  католиков, но с течением времени
инквизиторы  и  их  сотрудники приобрели сыскные навыки и сноровку, накопили
необходимый опыт по раскрытию врагов церкви, изучили их повадки и способы, с
помощью которых они укрывали  свою деятельность от бдительного ока церковных
преследователей.
     Для  того  чтобы  привлечь  кого-либо  к  ответственности,  разумеется,
требовались основания. Таким основанием в делах веры служило обвинение одним
лицом другого в принадлежности к ереси, в сочувствии или помощи еретикам.
     Кто  и  при каких обстоятельствах  выдвигал  подобного  рода обвинения?
Допустим,  в  определенную область,  где, по  имевшимся  сведениям,  еретики
пользовались  большим  влиянием,  посылался инквизитор. Он  извещал местного
епископа о дне своего прибытия с тем, чтобы ему была оказана соответствующая
торжественная встреча, обеспечена  достойная его ранга  резиденция, а  также
подобран  обслуживающий  персонал. В  том  же  извещении  инквизитор  просил
назначить по случаю своего  прибытия торжественное богослужение,  на которое
собрать  всех  прихожан,  обещая им за  присутствие  индульгенции.  На  этом
богослужении местный епископ представлял населению  инквизитора, а последний
обращался к  верующим  с проповедью, в которой об®яснял  цель своей миссии и
требовал,  чтобы в течение 6 или 10 дней все,  кому было что-либо известно о
еретиках,  донесли бы  ему  об  этом.  3а  утайку сведений об  еретиках,  за
нежелание  сотрудничать с инквизицией  верующий  автоматически  отлучался от
церкви:  снять  же такое отлучение имел  право только  инквизитор, которому,
естественно, виновный должен был оказать за это немало услуг.
     Наоборот,  тот,  кто  откликался   в   установленный  срок   на  призыв
инквизитора и  сообщал  ему сведения  о  еретиках, получал  награду  в  виде
индульгенции сроком на три года.
     В  той  же  проповеди  инквизитор об®яснял верующим отличительные черты
различных ересей, признаки, по  которым можно обнаружить еретиков, хитрости,
на которые последние пускались,  чтобы усыпить бдительность преследователей,
наконец, способ или форму доноса. Инквизиторы предпочитали лично получать от
доносчиков  информацию,  обещая  держать  в  тайне  его  имя, что имело свое
значение,  ибо,  в  особенности  в периоды  большой  активности  инквизиции,
доносчику  часто  грозила   смерть   со  стороны  родственников  или  друзей
загубленных им жертв.
     Печальная слава,  сопутствовавшая инквизиции, создавала среди населения
атмосферу  страха,  террора  и  неуверенности,  порождавшую  волну  доносов,
подавляющее  большинство  которых было основано на вымыслах  или  нелепых  и
смехотворных подозрениях.  Люди спешили "исповедаться" перед  инквизитором в
надежде в первую очередь  оградить самих  себя от обвинений  в ереси. Многие
использовали эту оказию для мести,  сведения счетов  со своими противниками,
конкурентами,  соперниками.  Особенно  старались доносчики, действовавшие из
корыстных  побуждений,  в  надежде получить  за  выдачу  еретиков  часть  их
состояния.  Немало поступало и анонимных доносов, которые  также учитывались
инквизитором.
     В тех местах,  где инквизиция  пускала корни,  превращалась в постоянно
действующий трибунал, отпущение  грехов верующим  сопровождалось требованием
разоблачения врагов церкви. В Испании доносы никогда не сыпались  так часто,
как  во   время   пасхальных   причастий,   к  которым   допускались  только
исповедовавшиеся,  получившие  отпущение грехов  после выдачи  еретиков  или
подозреваемых  в  ереси.  "Эта  эпидемия  доносов,-  пишет X. А.  Льоренте,-
являлась  следствием  чтения  предписаний,  производившегося в течение  двух
воскресений великого поста в церквах. Одно предписание обязывало  доносить в
шестидневный срок под страхом смертного греха и верховного отлучения на лиц,
замеченных в проступках против веры или инквизиции. Другое об®являло анафемы
на  тех,  кто  пропускает  этот  срок,  не  являясь  в  трибунал  для подачи
заявлений,  и  все ослушники обрекались  на страшные  канонические  кары..."
Льоренте X. А. Критическая история испанской инквизиции.
     Приходские  священники  и монахи в свою  очередь были  обязаны доносить
инквизиции о всех подозреваемых в ереси.  Исповедальня служила неисчерпаемым
источником для такого  рода доносов.  Подобного  же рода рвение должны  были
проявлять и светские власти.
     Инквизиция делила  доносчиков  на  две категории: на тех, кто  выдвигал
конкретные обвинения в ереси,  и тех, кто указывал на подозреваемых в ереси.
Разница  между этими двумя видами доноса заключалась  в том, что первые были
обязаны доказать обвинение, в противном случае им угрожало как лжесвидетелям
наказание; вторым это не угрожало, ибо они,  выполняя  свой долг правоверных
сынов церкви,  сообщали всего лишь свои подозрения, не вдаваясь в их оценку.
О последнем заботилась инквизиция, решая, заводить ли дело  на основе  таких
подозрений или  оставить  их временно  без последствий. Отказ  доносчиков  в
пользу обвиняемого от своих показаний не принимался во внимание, учитывалось
только предыдущее показание, враждебное обвиняемому.
     Хотя доносчиками,  как  и обвиняемыми, могли  стать  юноши с  14 лет  и
девушки с 12  лет,  в действительности  принимались показания  и  малолетних
детей,  которые  тоже в  свою  очередь  могли  быть обвиненными в  ереси.  К
ответственности  могли   привлечь  беременную  женщину,   глубокую  старуху,
подвергнуть их пыткам, так же, как и детей
     Наряду с этими источниками  был еще один,  питавший "делами" ненасытное
чрево  "священного"  трибунала,  а   именно:  художественные,   философские,
политические  и другие произведения,  в  которых  высказывались "крамольные"
мысли  и  идеи.  Несоответствие  этих  произведений  принципам  католической
ортодоксальности служило более чем достаточным основанием для привлечения их
авторов к судебной ответственности. Таких авторов преследовали, допрашивали,
пытали, осуждали и весьма часто сжигали, как об  этом свидетельствует судьба
Джордано Бруно.
     Самым ценным,  самым желанным способом заполучить еретика считалось  не
обнаружить  его  с помощью третьих лиц, а заставить  его самого  добровольно
явиться в инквизицию и покаяться, отречься от  своих заблуждений, осудить их
и в доказательство своей  искренности выдать всех ему известных единоверцев,
сторонников и друзей.
     Но как  добиться такого  чуда? При  помощи  тех  же испытанных средств:
страха, запугивания, угроз, террора. Инквизитор в своем обращении-проповеди,
призывая  верующих  посылать  ему  доносы  на вероотступников,  одновременно
об®являл для последних "срок  милосердия", который длился от 15  до 30 дней.
Если  в течение этого "льготного"  периода  еретик сам добровольно являлся в
инквизицию, отрекался от ереси в пользу католической церкви  и выдавал своих
сообщников,  то  он мог  спасти свою  жизнь, а  может быть,  даже состояние.
Правда,  если  он  обладал  очень  большим  состоянием,  то  инквизиция  под
предлогом,  что  он  раскаивался не по  велению совести,  а  по  "низменным"
соображениям  - из-за страха  быть  разоблаченным  или  из  желания обмануть
церковь неискренним  признанием  с целью сохранить  свое имущество,- обирала
его до нитки. И все  же  инквизиция всегда находила слабых и трусов, готовых
добровольно  каяться  не только в своих собственных  грехах, но и  возводить
напраслину  на  своих родственников, друзей  и знакомых, лишь бы самим выйти
сухими из воды и спасти свою собственную жизнь и состояние.
     "Легко представить себе,- пишет Г. Ч. Ли,- какой ужас охватывал общину,
когда в ней неожиданно появлялся инквизитор и выпускал свое обращение. Никто
не мог знать, какие толки ходили о нем; никто не мог знать, к чему прибегнут
личная вражда и фанатизм,  чтобы скомпрометировать его перед инквизитором. И
католики  и  еретики имели равное основание  волноваться.  Человек,  который
чувствовал склонность к  ереси, не имел уже более ни минуты покоя при мысли,
что слово, сказанное им мимоходом, могло быть передано инквизиции во  всякое
время  его близкими и его самыми дорогими друзьями; под  влиянием этой мысли
он уступал перед чувством страха и выдавал другого из  боязни  быть выданным
самому. Григорий IX с гордостью вспоминал, что  в  подобных случаях родители
выдавали своих детей,  дети - своих родителей, мужья - жен, жены - мужей. Мы
смело  можем  верить  Бернару  Ги,  что всякое разоблачение влекло за  собой
новые, пока, в конце концов,  вся страна не  покрывалась невидимой сетью; он
добавляет при этом, что многочисленные конфискации,  бывшие следствием  этой
системы,  также  играли  здесь видную  роль".Ли Г. Ч.  История инквизиции  в
средние века.
     Однажды запущенная, инквизиционная машина не могла  работать вхолостую,
не подрывая самое себя.  Как  ненасытный  Молох,  она  требовала все новой и
новой  крови,   которую   ей  поставляли  еретики,  как   подлинные,  так  и
сфабрикованные ею же самой.

        СЛЕДСТВИЕ.
     Итак,  основанием  для  начала  следствия  служил  донос  или показания
подследственного, выдвинутые  против  третьего  лица. Инквизитор  на  основе
одного  из таких  документов начинал предварительное  следствие, вызывая  на
допрос  свидетелей,  могущих подтвердить  обвинение, собирал  дополнительные
сведения  о преступной  деятельности  подозреваемого  и  его  высказываниях,
направлял  запросы  в  другие  инквизиционные трибуналы на предмет выявления
дополнительных улик.  Затем собранный материал  передавался  квалификаторам,
которые  решали, следует  ли  пред®явить  подозреваемому обвинение  в ереси.
Получив положительное мнение  квалификатора,  инквизитор отдавал  приказ  об
аресте  подозреваемого.  В  Испании  на арест  "влиятельных лиц" требовалось
предварительное согласие Верховного совета инквизиции.
     Арестованного помещали в секретную тюрьму инквизиции, где он содержался
в полной изоляции от внешнего мира, в сыром и темном, как правило, каземате,
часто закованный в кандалы или посаженный, подобно собаке, на цепь.
     Смерть  обвиняемого не  приостанавливала  следствия, так  же как и  его
умопомешательство.
     Подозрение, то есть  не доказанное  ничем обвинение в ереси, основанное
на догадках, предположениях, косвенных уликах (например, случайное общение с
еретиком,  проживание с  ним  в  одном доме  и  т.  п.), служило достаточным
основанием  для  ареста.   Лица,   против  которых   выдвигались   пустячные
подозрения, арестовывались и иногда содержались в тюрьме годами.
     Донос   (и   тем   более   самообвинение)   служил   для   инквизиторов
доказательством  виновности   обвиняемого.  Церковь   рассматривала  каждого
верующего как потенциального еретика, ведь дьявол, как утверждали богословы,
пытается совратить всех верующих с истинного пути. Донос считался чуть ли не
мистическим актом провидения. Доносчик выступал в роли оракула,  глаголящего
истину. Поэтому целью следствия было не проверка доноса, а добыча  признания
обвиняемого в инкриминируемом ему преступлении, его раскаяние и примирение с
церковью.  Конечно,  можно  было бы рассуждать  и иначе. Ведь  доносчик  мог
действовать тоже  по наущению дьявола. Но такой подход  к доносчику лишал бы
инквизицию   ее    жертв,   ибо   подавляющее   большинство   доносов   было
бездоказательными  наговорами,  которые  отвергнул бы  за несостоятельностью
любой светский суд.
     И все же хотя инквизиция и  считала  каждого попадавшего  в ее коварные
сети виновным, она была вынуждена обосновывать свое обвинение, опять-таки не
для выявления об®ективной истины, а с совершенно иной целью. Во-первых,  для
того, чтобы убедить обвиняемого признать себя  виновным и  раскаяться. Иначе
говоря, если и собирались улики против обвиняемого, то это делалось в его же
интересах,  в  интересах спасения его души. А спасти свою душу, а тем  более
жизнь, обвиняемый мог только полным и безоговорочным признанием  своей вины,
то  есть подтверждением  обоснованности  выдвинутого против него  обвинения.
Во-вторых, улики были нужны для того, чтобы хотя бы внешне, чисто  формально
соблюсти декорум и  лишить  обвиняемого всяческой надежды на спасение другим
путем, кроме как  через чистосердечное  раскаяние  и  примирение с церковью.
Улики   в  виде  свидетельских  показаний,   ложных  или   соответствовавших
действительности,  должны  были сломить  заключенного,  лишить  его  воли  к
сопротивлению,  заставить  его  сдаться  на   милость  своего  истязателя  -
инквизитора.
     Откуда  брались  такого рода  улики? Их  поставляли, кроме  доносчиков,
лжесвидетели  -  тайные  осведомители на  службе  инквизиции,  всякого  рода
уголовники  -  убийцы,  воры и т. п. элементы,  показания  которых не  имели
юридической  силы  в  светских судах  даже  средневекового  периода.  Против
обвиняемого принимались  свидетельства  его  жены,  детей,  братьев, сестер,
отца, матери и  прочих родственников, а  также  слуг. Однако их показания  в
пользу  обвиняемого  не  учитывались, ибо  считалось,  что  благожелательные
показания могли быть порождены родственными узами или зависимостью свидетеля
от обвиняемого.
     Показания  разоблаченных  еретиков, отлученных, сообщников  обвиняемого
учитывались только в том случае, если они подтверждали обвинение. "Ибо,- как
об®яснял Николас Эймерик,- показания еретика в пользу обвиняемого могут быть
вызваны  ненавистью  к  церкви и  желанием  помешать наказанию преступлений,
совершенных против  веры. Подобные  предположения не  могут возникнуть, если
еретик дает показания против обвиняемого".
     Имена   доносчиков  и  свидетелей  держались  в  тайне  не   только  от
квалификаторов,  но  и от подсудимых и их защитников, если таковые  имелись.
Если им и сообщались данные обвинения, то в измененной форме, не позволявшей
установить  подлинного  имени  свидетеля   или  доносчика.   Например,  если
свидетель показал,  что ему  обвиняемый  высказывал  еретические взгляды, то
последнему это  сообщалось  так:  имеются  показания  одного  лица,  которое
слышало, как обвиняемый высказывал еретические взгляды третьему лицу,  и так
далее
     Разумеется, что  современные нам поклонники инквизиции  не  в состоянии
отрицать  этих  и  других  фактов,  обличающих далеко  не  священные  методы
деятельности  "священного" трибунала. Но если они признают эти факты, то это
вовсе не означает, что они их осуждают. Наоборот, они пытаются их оправдать.
Так, например, испанский иезуит Бернардино Льорка, автор книги об  испанской
инквизиции,  для  оправдания преступлений инквизиции пускается в  следующего
рода рассуждения. Весь вопрос заключается  в том, пишет он,  признаем  ли мы
или нет  законной необходимостью насильственное  преследование  ереси  путем
различного рода наказаний, включая пытки и  казнь виновного. Если  признаем,
то следует  тогда признать  законность  и  необходимость  всей  деятельности
инквизиции во всех ее  неприглядных деталях. Многим теперь эта  деятельность
кажется  чудовищной,  ибо  в  настоящее  время  отрицается  необходимость  в
инквизиции, в насильственном преследовании ереси. Подавляющее же большинство
богословов  периода  инквизиции,  признавая  ее  необходимость,  защищали  и
оправдывали ее методы, в частности то, что инквизиция утаивала от обвиняемых
и всех  других заинтересованных  лиц имена доносчиков  и свидетелей и полные
тексты их показаний.  "Инквизиция,-  заявляет иезуит Льорка,- не может  быть
подлинно действенной,  если  не  держит в тайне своих свидетелей.  Это  было
очевидным с самого начала ее деятельности".
     Очные   ставки  свидетелей  обвинения  с   арестованными   запрещались.
Единственной причиной для  отвода свидетелей  считалась личная  вражда.  Для
этого  перед началом следствия  обвиняемому  предлагали составить список его
личных врагов, которые могли бы из соображений мести дать против него ложные
показания. Если  среди названных имен значилось имя доносчика или свидетеля,
то их показания теряли  силу. Однако арестованному инквизиторы  не сообщали,
утеряли ли  в результате его отвода силу показания доносчиков и  свидетелей.
Инквизиторы продолжали  настаивать на обвинениях даже  в  тех случаях, когда
выяснялось,  что они являются клеветой или вымыслом доносчиков. К тому же со
временем   право   отвода   было   обставлено   столькими   рогатками,   что
воспользоваться  им обвиняемому  практически  не представлялось возможности.
Обвиняемый должен был доказать, что доносчик действительно находился с ним в
отношениях смертельной вражды. А в роли судей,  решавших, была ли между ними
такого рода вражда, выступали те же инквизиторы, рассматривавшие все попытки
обвиняемого отвести свидетелей обвинения  как коварные увертки  и хитроумные
трюки, должные запутать следствие и скрыть правду.
     Все свидетели были по существу свидетелями обвинения. Обвиняемый не мог
выставить  свидетелей в свою защиту потому, что инквизиция могла бы обвинить
их в потворстве  и сочувствии ереси.  Правда, случалось, что свидетель менял
свои  показания, но инквизиция, как  и  в случае с доносчиками, принимала во
внимание  только  такие  изменения  в  показаниях,  которые  отягощали  вину
обвиняемого,   а  не  такие,  которые  ее  облегчали  или  снимали   с  него
незаслуженное обвинение,  причем заключенному сообщались только первые, а не
вторые.  Необходимо отметить и  то обстоятельство, что строптивый свидетель,
действовавший вопреки интересам инквизиции,  сам мог стать жертвой обвинения
в  ереси.  Свидетель  находился  всецело  во  власти  инквизиции,  он  давал
клятвенное  обещание,  что будет  хранить  свои  отношения  с инквизицией  в
строгой  тайне. Ему  не у кого было искать помощи и  защиты, инквизиторы при
желании  могли  - под  предлогом, что он нарушил  обет  молчания или пытался
ввести  следствие  в