ужденного, обнаженного  по
пояс,  бичевал  священник  при  всем  честном   народе  в  церкви  во  время
богослужения; его бичевали  во  время религиозных процессий; раз в  месяц он
должен был  ходить после обедни полуобнаженным в дома, где "грешил", то есть
встречался с еретиками, и получать там удары розгой. Весьма часто осужденный
подвергался таким экзекуциям в течение всей своей жизни. Снять с него такого
рода епитимию, впрочем, - как и другие, мог только один человек, тот же, кто
и присудил его к этому наказанию,- инквизитор, и он делал это, как мы увидим
ниже, на определенных условиях.
     Следующим   наказанием  была   тюрьма,  причем   пожизненное   тюремное
заключение  считалось   проявлением  высшей  степени  милосердия.   Тюремное
заключение было  трех видов:  каторжная тюрьма (murus  strictissimus), когда
заключенного  содержали в  одиночной  камере  в  ручных  и ножных  кандалах;
строгое тюремное заключение (murus strictus  durus arctus), когда осужденный
содержался в одиночной камере в ножных кандалах, иногда прикованный к стене;
простое тюремное  заключение,  при  котором заключенные содержались  в общих
камерах  без  кандалов. Во всех случаях заключенные получали в  качестве еды
только  хлеб и  воду. Постелью им служила охапка соломы. Узникам запрещались
контакты с внешним миром.  Эймерик считал,  что  заключенных могут  навещать
только  ревностные  католики, но не женщины  и простые люди, ибо  осужденные
склонны возвращаться к ереси и легко "заражают" ею других.
     Узник  инквизиции, разумеется,  мог, если  располагал  скрытыми  от нее
средствами,  подкупить тюремщиков и обеспечить себе таким образом  некоторые
поблажки и льготы. Но это сравнительно редко удавалось, так как инквизиторы,
зная продажность  тюремщиков,  зорко наблюдали за  ними и  сурово наказывали
уличенных в недозволенных связях с узниками.
     Правда, случалось,  что инквизиторы взамен за  предательство или другие
оказанные им  услуги, а  иногда  просто из-за недостатка тюремного помещения
выпускали на свободу некоторые свои жертвы. Но это никогда не было амнистией
или реабилитацией осужденных. Следуя указаниям, данным Иннокентием IV в 1247
г., инквизиторы,  освобождая заключенного, предупреждали его, что при первом
подозрении  он будет  немедленно  возвращен в  тюрьму  и жестоко наказан без
всякого суда и следствия.
     Вся жизнь  такого бывшего  узника  инквизиции,  по  словам  Г.  Ч.  Ли,
"принадлежала  молчаливому и таинственному судье, который мог разбить ее, не
выслушав  его  оправданий, не  об®яснив  причин. Он навсегда  отдавался  под
надзор  инквизиционной  полиции,  состоявшей   из   приходского  священника,
монахов, духовных лиц... которым  приказывалось доносить о  всяком упущении,
сделанном  им   в   исполнении   наложенной   на  него  епитимии,  о  всяком
подозрительном слове и  действии, за что  он  подвергался ужасным наказаниям
как  еретик-рецидивист.  Ничего  не  было  легче  для  личного  врага,   как
уничтожить подобного  человека, и сделать это было тем  легче, что  доносчик
знал,  что имя его будет сохранено  в  тайне. Мы  вполне справедливо  жалеем
жертвы костра и тюрьмы, но  было ли их положение более  печально, чем участь
множества мужчин и женщин,  ставших  рабами  инквизиции после того,  как она
пролила на них свое лицемерное милосердие?".  Ли Г. Ч. История  инквизиции в
средние века.
     В XIII в. инквизиторы, осудив еретика, приказывали разрушить и сровнять
с  землей  его  дом.  Однако со  временем  стремление  завладеть  имуществом
осужденных взяло верх, и инквизиция отказалась от такого рода действий.
     В  испанских  и  португальских   колониях   инквизиторы,  среди  прочих
наказаний,  осуждали свои жертвы на каторжные  работы, используя  в качестве
рабской силы в  монастырях, или посылали в Испанию служить на галеры, где их
приковывали к сиденьям и веслам.
     В отличие от светских судов, для которых смерть обвиняемого смывала его
вину, инквизиция судила и преследовала не только живых, но и мертвых. Вообще
инквизиционный   трибунал   не   признавал   каких-либо   смягчающих    вину
обстоятельств.  Ни пол,  ни возраст, ни давность совершенного проступка, ни,
наконец, смерть не спасали еретика от осуждения. Инквизиция поступала  столь
же бесцеремонно  с мертвыми,  как и с живыми. Она могла обвинить  в ереси не
только недавно,  но и давно  - сто  или  двести лет тому  назад  -  умершего
человека. Основанием  для дела могло послужить  заявление любого фискала или
сфабрикованный  с  этой целью "обличительный" документ.  В подобных  случаях
выносился  приговор:  останки  еретика  сжечь  и  пепел  развеять по  ветру,
имущество же из®ять у наследников и конфисковать.
     Чаще всего  такие процессы возбуждались  с единственной целью завладеть
имуществом жертвы, ибо инквизиция проявляла не меньший, а часто даже больший
интерес к  состоянию  своих  жертв, чем  к "спасению  их душ".  Деятельность
инквизиции,  как  образно  отмечает Г.  Ч. Ли,  протекала в "безумном  вихре
хищений".
     Секвестр имущества подозреваемого  в ереси автоматически следовал вслед
за его арестом, причем конфисковывалось  все -  от недвижимости  до домашней
утвари  и  личных   вещей  арестованного.  Вследствие   этого  семья  жертвы
инквизиции оказывалась лишенной крова и  средств  к существованию,  ее ждало
нищенство  или  голодная смерть  -  ведь за  помощь, оказанную  ей,  грозило
обвинение в сочувствии ереси...
     В  начале  массового  преследования  еретиков  на  юге   Франции  часть
конфискованных средств использовалась на строительство  тюрем, которых  явно
не  хватало  для  нужд  инквизиции.  В этот  период  еретики не только  сами
"финансировали" строительство своих темниц, но и участвовали непосредственно
в  их   строительстве,  что  считалось  особым  знаком  преданности  церкви.
Впоследствии конфискованные средства делились  между инквизицией, городскими
властями  и  епископом.  Французская корона  и  Венецианская  республика  со
временем стали присваивать  в пользу  своей казны  награбленные  инквизицией
путем  конфискации средства. В папских владениях львиная  доля награбленного
поступала в папскую  казну. Значительная  часть этих  средств  оседала  и  в
карманах самих инквизиторов, их помощников, фискалов и "родственников".
     Массовые  аресты  еретиков,  сопровождаемые  секвестром  их  имущества,
быстро превращали цветущие экономические районы, каким была, например, Южная
Франция в начале XIII в., в руины.
     "Конечно,- отмечает Г.  Ч.  Ли,- было бы несправедливым  говорить,  что
скупость и жажда к  грабежу  были главными двигателями инквизиции, но нельзя
отрицать, что  эти низкие страсти играли  видную роль...  Все,  занимавшиеся
преследованием, всегда имели в виду материальную выгоду. Не заинтересованная
материально, инквизиция не пережила бы первой вспышки фанатизма, породившего
ее;  она  могла  бы  существовать только в течение одного поколения, а затем
исчезла бы и возродилась бы снова  с  возрождением ереси; и катаризм, против
которого не было бы систематического и долгого  преследования, мог избегнуть
полного уничтожения. Но в силу законов о  конфискации еретики сами сделались
виновниками  своего падения. Алчность и фанатизм подали друг другу руку и  в
течение целого столетия были сильными двигателями жестокого, непрерывного  и
неумолимого преследования,  которое  выполнило  свои  планы  и  прекратилось
только за отсутствием жертв".
     Приговор "священного" трибунала считался окончательным и обжалованию не
подлежал.  Теоретически,  конечно,  осужденный  мог  обратиться  к  папскому
престолу  с просьбой о помиловании или  пересмотре  дела. Но такие обращения
были  чрезвычайно редким  явлением.  Сам  осужденный, находившийся  в  руках
инквизиции, был лишен физической возможности обжаловать  ее действия. Его же
родственники  или друзья  опасались  делать  это из-за боязни  репрессий  со
стороны инквизиторов, считавших  жалобы на их действия проявлением гордыни и
чуть ли не доказательством еретических воззрений. К тому же жалобы подобного
рода были совершенно бесполезны:
     папский престол, как правило, просто не принимал их во внимание.
     "Уровень" инквизиторского террора не всегда был столь высок, как в XIII
в.  На протяжении своей многовековой истории инквизиция имела  свои взлеты и
падения,  неоднократно  меняла об®екты  террора  и  его  формы.  Но цель  ее
деятельности  всегда  оставалась неизменной:  укрепление  позиций  церкви  и
господствующих  эксплуататорских классов  путем преследования инакомыслящих,
реальных  или  вымышленных  врагов церкви  и опекаемого  ею  несправедливого
социального порядка.

        АУТОДАФЕ И КОСТЕР.
     Того из вероотступников, кто упорствовал  в  своих ошибках  и не  желал
вернуться в  лоно  католической церкви,  того, кто отказывался признать свои
ошибки и примириться с  церковью,  того,  кто, примирившись, вновь впадал  в
ересь, то есть становился еретиком-рецидивистом, а также осужденного заочно,
а затем пойманного еретика - всех их инквизиция, действовавшая от имени и по
поручению церкви, отлучала от нее и "отпускала на долю".
     Эта  невинная  на  первый  взгляд  формулировка  таила в себе  смертный
приговор обвиняемому. Осужденный  "отпускался на  волю"  в  том смысле,  что
церковь  отказывалась  впредь  заботиться  о его вечном  спасении,  что  она
отрекалась от  него. Обретенная таким образом  осужденным  "воля" влекла  за
собой не только  позорную смерть  на костре, но, по  учению церкви, и вечную
муку  в  потустороннем  мире.  Наказание невообразимо  жестокое,  признавали
богословы, но заслуженное для того,  кто отказался  от  "материнской"  опеки
церкви, предпочитая служить дьяволу. Упорствующий еретик не мог рассчитывать
на христианское сострадание, милосердие, любовь.  Его  должна была поглотить
не  в фигуральном, а  в  буквальном  смысле  геенна огненная. Но инквизиторы
предпочитали, чтобы эту грязную работу  за них выполняла гражданская власть.
Разные  авторы по-разному  пытались  об®яснить  такую  их щепетильность, тем
более что церковь-не только в далеком прошлом,  но, как мы видели, и  в наше
время -  провозглашает за  собой  право карать вероотступников всеми  видами
наказаний. Считать, что  инквизиторы, применявшие изощренные  пытки к  своим
жертвам, морившие их голодом и холодом, бичевавшие  их публично и,  наконец,
сопровождавшие их  на  костер  и  понуждавшие  верующих  подбрасывать охапки
хвороста  для того, чтобы он  "веселее" пылал, стеснялись самолично  казнить
еретиков, вряд ли обоснованно и логично.
     Об®яснение этому  следует искать  в желании церкви  превратить светскую
власть  в соучастника  своих  преступлений и одновременно продемонстрировать
видимость I того, что  сама  она, церковь, не убивала  никого, не проливала
крови. И в этом проявились свойственные  церковникам ханжество и  лицемерие.
Еще  до учреждения  инквизиции  церковь  стремилась обязать светскую  власть
преследовать еретиков.  Добиться этого она смогла  лишь  частично  и поэтому
организовала  свой  собственный  репрессивный  орган  -  инквизицию.  Однако
зловещую  привилегию  официально  выносить  смертные  приговоры,  казнить  и
оплачивать палача церковь предоставляла светским властям.
     Итак, если еретик не отрекался от своих "ложных и ошибочных" убеждении,
то   церковь   отрекалась  от  него,  отпускала  его  "на  волю",  передавая
гражданским  властям   с   предписанием   наказать   по   заслугам   (debita
animadversione puniendum). В  более поздние  времена такого  рода  обращения
сопровождались просьбами проявить к осужденному милосердие.  Оно проявлялось
в том, что  раскаявшегося  смертника душили перед казнью или надевали на его
шею "воротник", начиненный порохом, чтобы сократить мучения несчастного.
     Нельзя  сказать, чтобы светские власти  в  католических  странах всегда
охотно,  беспрекословно  и с  усердием выполняли  навязываемые  им  церковью
карательные  функции. Во многих  местах, особенно  в XIII и XIV  вв., власти
отказывались по различным причинам  "поступать  с еретиками,  как принято  с
ними  поступать",  то  есть  посылать  их на костер. Главная  причина  этого
заключалась в том,  что  слепое повиновение  приказам инквизиции  превращало
светскую власть из ее союзника в ее вассала.
     Там,  где,  как  в  Испании и  Португалии,  инквизиция  была  подчинена
королевской  власти,  такого  противоречия  не  возникало.  Но  во  Франции,
Германии,   республиках  и  княжествах  Италии,   где  церковь  боролась  за
преобладание  над  светской  властью,  деятельность  или,  вернее чрезмерное
усиление  влияния  инквизиции  постоянно   вызывали  сопротивление  светских
властей.  В  таких  случаях  папский  престол реагировал  решительно  и  без
промедления.  Виновные  в невыполнении  приказов  инквизиции, в  частности в
отказе посылать на  костер  еретиков, отлучались от  церкви,  на непослушные
города накладывался интердикт,  папский престол призывал верующих не платить
налоги, не подчиняться таким властям.
     Утверждение,  что  церковь  не полномочна  выдавать  еретиков  светской
власти и  требовать  от  последней предания их смертной казни, было признано
Констанцским  собором  еретическим и фигурировало в  качестве  18-го  пункта
обвинения, выдвинутого против Яна Гуса.
     Инквизиция, как  уже мы отмечали, была более заинтересована в отречении
еретика от своих воззрений, чем в его героической смерти на костре. "Оставим
в стороне заботу о возможности спасения  души,- пишет Г. Ч. Ли.- Обращенный,
выдающий своих соумышленников, был более полезен для  церкви, чем обугленный
труп; поэтому не жалели усилий, чтобы  добиться отречения. Опыт показал, что
фанатически настроенные люди часто жаждали мучений и желали скорой смерти на
костре; но инквизитор не  должен  был являться  исполнителем  их желаний. Он
знал, что первый  пыл  часто  уступал действию времени и мучений, поэтому он
предпочитал держать упорствующего еретика, одинокого и закованного, в тюрьме
в течение шести месяцев или целого года; к нему допускались лишь богословы и
законоведы,  которые должны были действовать на его ум, или его жена и дети,
которые  могли  склонить  его сердце.  И только тогда,  когда все  усилия не
приводили ни  к чему, его "выпускали на  волю", но даже и после  этого казнь
откладывалась на день, чтобы он мог отречься, что, впрочем, случалось редко,
так как не уступившие до  этого времени обыкновенно не  поддавались  никаким
убеждениям". Ли Г. Ч. История инквизиции в средние века.
     О  том,  как  совершалась  казнь  еретика,  сохранилось  большое  число
описаний современников. Постепенно выработался своеобразный ритуал, которого
инквизиция   повсеместно   придерживалась.   Обычно  казнь   назначалась  на
праздничный день, население призывалось присутствовать на  ней. Уклонение от
такого приглашения, как и проявления симпатий или жалости к казнимому, могло
навлечь подозрение в  ереси. Костру предшествовало аутодафе, устраиваемое на
празднично  убранной центральной площади города, где в присутствии церковных
и светских  властей и народа совершалось торжественное богослужение, а затем
оглашался приговор инквизиции осужденным вероотступникам.
     Аутодафе устраивалось несколько раз в год, и на нем иногда подвергались
экзекуции десятки  жертв инквизиции. За месяц до  его  проведения приходские
священники оповещали верующих о предстоящем  аутодафе, приглашая участвовать
в нем и обещая за это индульгенцию на 40 дней.
     Накануне аутодафе  город украшали флагами,  гирляндами  цветов, балконы
украшали коврами.  На  центральной площади  воздвигался помост,  на  котором
возводили  алтарь под красным  балдахином  и  ложи  для  короля или местного
правителя  и  других  светских, в  том числе военных и церковных,  нотаблей.
Присутствие женщин и детей приветствовалось. Так как аутодафе длилось иногда
весь  день, то  у  помоста строились  общественные  уборные,  которыми могли
воспользоваться в случае нужды почетные гости.
     Накануне устраивалась как бы генеральная репетиция аутодафе. По главным
улицам   города   проходила   процессия   прихожан,   возглавляемая  членами
конгрегации св.  Петра  Мученика  (итальянского  инквизитора-доминиканца  из
Вероны, убитого в  1252  г. за  его  злодеяния противниками  инквизиции; был
провозглашен   патроном  инквизиции).  Члены  этой   конгрегации  занимались
подготовкой аутодафе  -  строили  помост, подготавливали  "рабочее  место" -
"жаровню", где предавали огню нераскаявшихся еретиков, и т. п. Вслед за ними
шла  "милиция  Христа,  то  есть  весь  персонал  местной  инквизиции  с  ее
осведомителями-фискалами в  белых капюшонах  и длинных балахонах, скрывавших
от людских  глаз  их  физиономии.  Два  участника  процессии  несли  зеленые
штандарты инквизиции, один из которых водружался на помосте аутодафе, другой
- около "жаровни". Зеленый цвет символизировал инквизицию.
     С  зарей тюрьма инквизиции уже гудела точно улей.  Заключенных, понятия
не имевших об уготовленной им участи,  о степени  наказания,  к которому они
присуждены, ибо только на аутодафе они узнавали  об  этом, стража готовила к
предстоящему  торжеству,  а вернее, экзекуции. Их стригли, брили,  одевали в
чистое белье, кормили обильным завтраком, иногда для храбрости давали стакан
вина.  Затем  набрасывали  им на шею петлю из  веревки и  в  связанные  руки
вкладывали зеленую свечу. В таком виде осужденных выводили  на улицу, где их
ожидали стражники и  "родственники"  инквизиторов. Особо  злостных  еретиков
сажали задом  наперед на ослов, привязывая  к  животным. Заключенных  вели к
кафедральному собору, где образовывалась процессия. В ней участвовали те же,
что и накануне, теперь они несли штандарты приходов, затянутые в знак траура
черной  материей.  Фискалы   несли  санбенито   и  куклы,  вернее  манекены,
изображавшие  умерших,  сбежавших  или непойманных еретиков,  осужденных  на
костер.
     Процессия, участники которой  пели траурные церковные  гимны,  медленно
направлялась  к  площади,  где  должно  было состояться аутодафе.  Монахи  и
"родственники", сопровождавшие заключенных, громко призывали  их покаяться и
примириться с церковью. Горожане наблюдали за процессией из окон домов или с
мостовой. Следуя  указаниям церковников,  многие  из них осыпали заключенных
бранью. Однако запрещалось  бросать  в еретиков какие-либо предметы, так как
практика показывала, что от такого метания могли пострадать не только жертвы
инквизиции, но и сопровождавшие их солдаты из "милиции Христа".
     Тем временем на месте аутодафе собирались светские и духовные власти  и
гости,  занимавшие  места  на  отведенных  им  трибунах,  а  также горожане,
заполнявшие площадь. Любителей  поглазеть  на  аутодафе  всегда  оказывалось
предостаточно.
     С  прибытием  процессии  заключенных   усаживали  на  скамьях   позора,
установленных  на помосте,  несколько  ниже почетных  трибун.  Вслед за  тем
начиналась траурная месса, за  ней следовала  грозная проповедь инквизитора,
которая кончалась оглашением  приговоров. Приговоры зачитывались  по-латыни,
заключенные с трудом  улавливали их смысл, были  они  длиннющими, начинались
цитатами  из Библии  и  произведений  отцов церкви, читались медленно.  Если
осужденных  было много, то на оглашение приговоров иногда уходило  несколько
часов.
     Аутодафе венчалось экзекуциями: одних осужденных облекали в санбенито и
шутовские  колпаки,  других  стегали плетьми,  третьих  стражники  и  монахи
волокли на "жаровню".
     "Жаровня" располагалась на соседней площади, куда вслед  за смертниками
переходили церковные и светские нотабли и рядовые  горожане. Здесь  накануне
сооружался  эшафот со столбом  в центре, к которому привязывали осужденного;
завозились  дрова  и хворост, которыми  обкладывался эшафот.  Сопровождавшие
смертников монахи и "родственники" пытались в эту пос