и и традициями, он
отличался религиозным фанатизмом, шовинизмом и мятежностью. По
отношению к захватчикам применял тактику саботажа, скрытого сопротивления
и непрерывного требования особых привилегий. Не слишком высокую, ибо
подчиненную легату Сирии должность прокуратора Иудеи Понтий Пилат занял в
26 году и сразу же вызвал среди своих новых подданных взрыв негодования. Его
военные отряды вошли в Иерусалим с императорскими знаками, на которых
рядом с орлом виднелось изображение императора. Поскольку иудейская
религия запрещала изображение человека в живописи и скульптуре, то это было
воспринято как явное намерение осквернить храм. Жители Иерусалима
построились в огромную колонну, которая отправилась за 120 километров в
Кесарию, к постоянной резиденции прокуратора. Толпы фанатиков, крича и
угрожая, окружили дворец, требуя немедленно убрать знаки из священного
города.
Пилат в течение пяти дней не выходил к возмущенным людям, надеясь, что они
рано или поздно разойдутся. Наконец на шестой день он приказал евреям
собраться на ипподроме, вмещавшем двадцать тысяч зрителей. (Развалины
ипподрома были обнаружены археологами в шестидесятых годах нашего
столетия, и оказалось, что там действительно могло помещаться столько
народу.) Пилат пришел туда во главе крупных воинских отрядов и заявил, что не
намерен убирать императорские знаки из Иерусалима. Бунтарям он велел
разойтись по домам, пригрозив, что в противном случае применит оружие. И для
пущей убедительности приказал своим легионерам поднять мечи и
приготовиться к атаке. Но тут случилось непредвиденное: евреи не дали запугать
себя и все как один бросились на землю, обнажая спины, в знак того, что
предпочитают погибнуть от меча, чем отступить. Потрясенный Пилат не знал,
как быть. Не мог же он из-за такого пустяка истребить тысячи и тысячи своих
подданных. Рим бы ему этого не простил, его бы, несомненно, сняли с
должности и вызвали для об®яснений. Пришлось отослать войска и обещать
евреям, что императорские знаки будут немедленно убраны.
Но Пилат был опьянен властью и слишком вспыльчив, чтобы сделать выводы из
этого печального опыта. Поэтому во время его правления то и дело вспыхивали
конфликты. Так, например, он велел во дворце Ирода повесить щиты с
изображением императора. И опять игнорировал протесты евреев до тех пор,
пока приказ снять щиты не пришел прямо из Рима, где на Пилата пожаловались
влиятельные евреи. Даже в тех случаях, когда Пилат был прав и старался для
общего блага, он не умел избежать столкновений и ссор с подданными. Он
решил, например, построить акведук длиною в 37 километров из местности Эль-
Аррув в Иерусалим, чтобы обеспечить город питьевой водой. Вполне
естественно было возложить расходы по строительству этого сооружения на
будущих основных потребителей, то есть жителей Иерусалима. Но убедить их в
этом Пилат не сумел и, долго не раздумывая, конфисковал средства,
принадлежавшие храму. Священники подняли шум, и в городе вспыхнул новый
мятеж. Пилат, как всегда, ответил коварством и насилием: переодетые в
штатское солдаты безжалостно расправились с толпой. Иосиф Флавий
рассказывает, что очень многие были убиты или изувечены. Легко представить, с
какой ненавистью относилось к Пилату еврейское население. Обстановка
обострялась еще и тем, что и еврейская верхушка не пользовалась в народе
популярностью. Ирода, четвертовластника Галилеи, из опасения мятежа
казнившего Иоанна Крестителя, считали безвольным орудием Рима.
Священники составляли мощную, богатую аристократическую касту, далекую от
народа и сохранявшую лояльные отношения с римлянами. Тогдашний
первосвященник Иудеи Каиафа соблюдал в отношениях с Пилатом полную
видимость лояльности и, возможно, именно благодаря этому продержался на
своей должности целых восемнадцать лет. В®езд Христа в Иерусалим совпал с
приближением праздника пасхи. В Иерусалим и его окрестности стеклись толпы
паломников. В этой толчее недолго было вспыхнуть беспорядкам. Сознавая это,
римляне и священники усилили бдительность и чрезвычайно подозрительно
относились ко всему, что хотя бы отдаленно походило на политическую
демонстрацию. Пилат вместе со всеми своими вооруженными силами прибыл из
Кесарии в Иерусалим и поселился во дворце Ирода, чтобы оттуда лично следить
за порядком. И вот в этой насквозь пропитанной подозрениями и ненавистью
атмосфере, когда нервы правителей были напря жены до предела, вдруг
появилась странная толпа галилеян, окружавших нового пророка, который ехал
верхом на ослике. Из их восторженных воплей явствовало, что пророк -
потомок царя Давида и новый царь израильский. Сенсационный слух разнесся
мигом, сбежался народ со всех концов города, люди толпились в окнах,
облепили крыши. Галилеяне, охваченные мессианским энтузиазмом, бросали
под ноги Иисусу свои одежды и зеленые ветки, махали пальмовыми листьями. С
этого момента все, что бы Иисус ни делал и ни говорил, было в тогдашней
политической обстановке открытым вызовом. Уже самый его демонстративный
в®езд вызвал у властей опасение, что об®явился еще один из тех галилейских
фанатиков, которые выдавали себя за пророков и подстрекали народ к мятежу.
Ведь разрешил же он, чтобы его спутники провозгласили его царем. Когда
возмущенные фарисеи потребовали от него заставить своих учеников замолчать,
он отвечал:
"Сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют" (Лука, 19:40). Это
было заявление, чреватое серьезнейшими политическими последствиями.
Угнетенный еврейский народ искал утешения в мессианских надеждах о
возрождении царства Израильского в его былом блеске. И вот теперь здесь, в
Иерусалиме, Иисус открыто подтвердил свои мессианские притязания. Об®явить
себя царем - значило прежде всего восстать против римского императора, а
кроме того, об®явить войну также иерусалимской священнической верхушке.
Каковы были подлинные намерения Иисуса, мы не знаем, ибо впоследствии
христиане стали изображать трагическое фиаско его миссии в Иерусалиме (ведь
даже ученики покинули его) как нечто предрешенное заранее и неизбежное. Нам
известно лишь, что с этого момента Иисус действует бескомпромиссно, не
считаясь с опасностью, которой себя подвергает. Он заявлял, что в будущее
царство божье будут допущены только нищие, обездоленные и кроткие, а
гордым, высокомерным, жестоким и богатым, как любимцам сатаны, доступ туда
будет закрыт. Он критиковал законы, клеймил религиозное ханжество
священников, фарисеев и книжников, пренебрегал ритуальными запретами,
касающимися питания и празднования субботы, и, что самое главное, предсказал
разрушение Иерусалима, вызвав в городе переполох и возмущение. Однако
самым бунтарским его шагом был разгон менял из храма. Это, вероятно,
встревожило не только священников, но и римский гарнизон, квартировавший
рядом, в крепости Антония, откуда лестница вела во двор храма. Но тут
евангелисты начинают явно путаться в своих сообщениях. Ведь римляне,
пригнавшие в город все свои войска для наблюдения за порядком, не могли не
обратить внимания на мятежные действия Иисуса. И по логике вещей им бы
следовало тут же схватить и обезвредить новоявленного претендента на царский
престол, тем более что он был родом из Галилеи - пристанища многих других
подобных пророков.
Между тем что же происходит по версии евангелистов? Пилат, этот тупой и
жестокий римский чиновник, которого трудно заподозрить в снисходительности
или халатности в подобных вопросах и который казнил уже многих других
пророков, становится внезапно глух и слеп ко всему, что творится в городе. А
когда евреи сами приводят к нему на суд Иисуса, обвиняя его в том, что он
подстрекает народ к мятежу и именует себя царем израильским, Пилат всячески
пытается его спасти. Совершенно очевидно, что сказание евангелистов не имеет
ничего общего с исторической правдой. Их версия абсолютно не соответствует
характеру Пилата и противоречит всему, что мы знаем о нем от Филона
Александрийского и Иосифа Флавия. Тем более что, например, Лука, приводя эту
нелепую версию, отлично сознавал, каков был Пилат в действительности. Ведь
рассказывает же он о галилеянах, кровь которых Пилат смешал с кровью их жертв
(13:1); из этого следует, что Пилат напал на них во время жертвоприношения, а
значит, осквернил храм. Тут налицо одна из тех вопиющих
непоследовательностей в евангельских текстах, которые неизвестно, чем
об®яснить: то ли наивностью авторов, то ли тем фактом, что евангелия
представляют собой компиляцию из различных, не согласованных друг с другом
народных преданий. Итак, согласно евангелистам, на выступления Иисуса
прореагировали только евреи, и они же велели стражникам храма задержать его.
Правда, Иоанну отсутствие римлян показалось чересчур неправдоподобным, и
он среди тех, кто арестовал Иисуса, называет также римскую воинскую когорту,
опровергая таким образом утверждения остальных евангелистов, а также и свои
собственные о том, что римляне не имели к этому делу никакого отношения.
То, что, по евангельской версии, происходит с Иисусом дальше,- для нас снова
сюрприз. Ибо перед синедрионом его обвиняют не в том, что он выдает себя за
царя израильского, а в том, что открыто назвал себя сыном человеческим,
который сядет по правую руку бога на небесах. Первосвященник счел это таким
ужасным кощунством, что разодрал на себе одежды, а члены синедриона
приговорили Иисуса к смертной казни, сопровождая свой приговор плевками и
ударами. И значит, это был процесс не политический, а религиозный.
Евреи имели право выносить приговоры по религиозным делам, но смертный
приговор вступал в силу только после утверждения его римским прокуратором.
И вот в случае с Иисусом происходит, если верить евангелиям, нечто
совершенно абсурдное. Вместо того чтобы хлопотать перед Пилатом об
утверждении вынесенного уже синедрионом приговора, евреи ни с того ни с
сего осложняют дело, инкриминируя Иисусу политические преступления. Таким
образом они затевают новый суд и требуют от Пилата отдельного приговора, не
имеющего ничего общего с теологическим приговором синедриона. И тут
евангелисты, к нашему изумлению, изображают Пилата снисходительным,
гуманным судьей, который с благосклонностью допрашивает Иисуса, об®являет
его невиновным и делает все, чтобы защитить его от ярости евреев.
Вот как это описывает Лука: "И поднялось все множество их, и повели его к
Пилату, и начали обвинять его, говоря: мы нашли, что он развращает народ наш и
запрещает давать подать кесарю, называя себя Христом царем. Пилат спросил
его: ты царь иудейский? Он сказал ему в ответ: ты говоришь. Пилат сказал
первосвященникам и народу: я не нахожу никакой вины в этом человеке" (23:
1-4). Нелепость этого рассказа совершенно очевидна. Иисуса обвиняют в
поступках, которые относятся к тягчайшим преступлениям против императора, к
категории "crimen laese maiestatis", (Преступное оскорбление его величества) и
вдруг римский прокуратор безо всякого расследования, с места в карьер
оправдывает его. Этого не мог бы сделать ни один, даже самый милосердный,
представитель римских властей, а тем более Пилат. Если бы даже Пилат с точки
зрения римского права признал Иисуса невиновным, то в соответствии с
тогдашней судебной процедурой он бы выдал его евреям (идя навстречу их
требованиям), чтобы те казнили его по своему обычаю, то есть побили
каменьями, сожгли на костре, повесили или отрубили голову.
Между тем Пилат подчиняется давлению и угрозам еврейской толпы, и Иисуса
предают типично римской казни - распятию, унаследованному от карфагенян и
применяемому к рабам и политическим преступникам. Что римляне имели
непосредственное отношение к казни Иисуса, доказывает также факт, что даже
тело Иисуса пришлось специально испрашивать у Пилата. Вот новое
противоречие, обнаружив которое хочется спросить:
кто же, в конце концов, виновен в смерти Иисуса - евреи, как утверждают
евангелисты, или все-таки римляне? Современные историки указывают еще на
ряд несоответствий в этих евангельских сказаниях. Например, с символическим
жестом умывания рук после вынесения смертного приговора Матфей что-то
напутал. Это был не римский обычай, а еврейский, и трудно поверить, чтобы
такой человек, как Пилат, включил его в свою судебную процедуру.
Суд синедриона над Иисусом давно уже вызывал у историков серьезные
сомнения. Прежде всего, возникал вопрос, откуда евангелисты знали все
подробности, если на суде отсутствовали даже ближайшие сподвижники Иисуса.
Ведь, согласно евангельской версии, все они покинули его и бежали. К тому
времени, когда создавались Евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, после
суда прошло уже несколько десятилетий. А тот факт, что евангелисты так
расходятся в изображении множества деталей, доказывает, что они пользовались
сведениями из вторых или даже из третьих рук. Матфей и Марк рассказывают о
двух судебных заседаниях, первое из которых состоялось вечером, а второе - с
утра. Что же до Луки и Иоанна, то они упоминают лишь об одном, утреннем
заседании. Авторитеты в области истории иудейского права утверждают, что
заседание синедриона после захода солнца, особенно в канун пасхи, когда
священники были заняты подготовкой к великому празднику, никак не могло
состояться. А крупный протестантский библеист, профессор университета в
Геттингене Э. Лозе обнаружил в этом сказании евангелистов целых 27
нарушений судебной процедуры синедриона.
Исходя из этого, некоторые библеисты пришли к выводу, что суд синедриона
над Иисусом вообще не имел места. И в самом деле, если убрать из текста
отрывок об этом суде, остальная часть сказания евангелистов становится вроде
бы даже более убедительной. На след того, что произошло в действительности,
нас наводит Иоанн в своей версии. Прежде всего, как нам уже известно, он
утверждает, что Иисуса арестовали не только евреи, что в этом принимали
деятельное участие также и римляне. А еще раньше священники на общем
совещании решили: "Если оставим его Иисуса так, то все уверуют в него, и
придут римляне и овладеют и местом нашим и народом" (11: 48). А
первосвященник Каиафа добавил: "Лучше нам, чтобы один человек умер за
людей, нежели чтобы весь народ погиб" (11: 50). Из этого неопровержимо
явствует, что Иоанн нечаянно проговорился и выдал то, что замалчивают
остальные евангелисты: арест Иисуса был вызван не религиозными, а
политическими мотивами. Правящая каста священников, державшая в руках
власть и богатства, боялась как огня всяких социальных пертурбаций, которые
могли бы послужить Пилату предлогом для репрессий и поставить под угрозу их
имущество и привилегии. Иисус же был слишком похож на тех мессий и
пророков, которые то и дело появлялись в Палестине, вызывая беспорядки и
кровопролитие. Священники наверняка приложили руку к тому, что Иисуса
потащили в римский трибунал и приговорили к распятию как политического
преступника.
По всей вероятности, именно таков и был подлинный ход событий. Суд
синедриона, вставленный в сказание авторами, не позаботившимися о его
логической связи с контекстом, ломает своими несоответствиями драматургию
основного действия, так что в результате читатель не может разобраться, за что,
в сущности, был осужден Иисус: за то, что назвал себя сыном божьим, или за то,
что об®явил себя потомком Давида и царем израильским.
Кто пустил в ход версию о суде синедриона и откуда вообще возникла подобная
идея? Можно было бы предположить, что ее выдвинул Марк, а Матфей и Лука
лишь повторяют прочитанное у него. Но о процессе пишет также Иоанн, о
котором известно, что он не пользовался синоптическими евангелиями. Стало
быть, генезис этой идеи надо искать в другом месте. Уже Павел обвинил евреев
в богоубийстве. Однако самый суд в таком виде, в каком мы знаем о нем из
евангелий, является, очевидно, драматическим воплощением настроений вражды
и ненависти к евреям, вспыхнувших в христианских кругах в первые годы после
разрушения Иерусалима, когда, в связи с большим притоком в эллинские города
еврейских беженцев, начались резкие столкновения и конкурентная борьба
между общинами двух родственных религий.
В этой атмосфере споров и взаимных обвинений в среде христиан возникло и
укоренилось убеждение, что не римляне виноваты в гибели Иисуса, а евреи,
приговорившие его к казни за то, что он явился им как сын божий. Это тяжкое
обвинение, которое было поначалу лишь оружием в ожесточенной
полемической борьбе, вскоре превратилось в сознании последователей Иисуса в
неоспоримый исторический факт. И евангелисты, фиксируя это ходячее мнение,
несомненно, считали, что пишут чистую правду. В евангелиях можно даже
проследить эволюцию этих антиеврейских настроений. В двух более ранних
евангелиях (от Марка и от Матфея) в выдаче Иисуса римлянам и в его казни
обвиняются только еврейские первосвященники и старейшины (Матфей, 27: 1;
Марк, 15:1). Вероятно, эта версия, хронологически самая древняя, ближе всего к
истине. А в двух других евангелиях обвиняются уже не руководители, а все
иудеи вообще. В Евангелии от Луки смерти Иисуса требует толпа, собравшаяся
перед дворцом Пилата, а в Евангелии от Иоанна сказано, что иудеи увели и
распяли Иисуса.
Связана с антиеврейскими настроениями и явственно проступающая в
евангелиях тенденция к реабилитации Пилата. В основе этой тенденции лежали
изменения, происходившие постепенно в классовой структуре христианских
общин. Над беднотой, составлявшей первоначально большинство верующих,
брали понемногу верх представители средних, более зажиточных общественных
слоев.
Стремясь сохранить в неприкосновенности свой устоявшийся жизненный уклад,
эти люди искореняли в христианстве все элементы изначального социального
радикализма и всячески стремились убедить римские власти в том, что
приверженцы Иисуса всегда были лояльными подданными Римской империи. В
эпоху, когда была еще жива память о кровавом восстании в Палестине, для того
чтобы завоевать доверие властей, нужно было прежде всего доказать, что
христиане ничего общего не имеют с иудеями, что, наоборот, иудеи были их
злейшими врагами, мучившими и убившими основателя их религии.
Нетрудно догадаться, что трактовка характера и поведения Пилата была
продиктована насущными апологетическими нуждами. Евангелисты -
умышленно или по своей наивности - с поразительной беззаботностью
игнорировали неопровержимые исторические факты и подгоняли биографию
Иисуса под требования текущей политики. В несколько завуалированной форме
это признала сама католическая церковь. В "Догматической конституции о
божественном откровении", принятой вторым Ватиканским собором, говорится,
в частности: "Святые авторы написали четыре евангелия, пользуясь устными и
письменными источниками, трактуя некоторые вещи синтетически или об®ясняя
с учетом положения церкви".
Каждый из евангелистов описывает судебный процесс перед римским
трибуналом по-своему, но все варианты об®единены общей тенденцией. В них
явственно видно постепенно усиливающееся стремление отмежеваться от
иудеев и изобразить Пилата защитником Иисуса. Причем дальше всех в
обеливании римского прокуратора зашел Иоанн.
В самом древнем евангелии - от Марка - описание суда еще сравнительно
краткое и деловое. Правда, Пилат и тут убежден в невиновности Иисуса, но
быстро поддается давлению иудеев, велит Иисуса избить и повести на Голгофу.
Матфея, которому, как известно. Евангелие от Марка было хорошо знакомо,
такой Пилат уже не совсем устраивал, и он дополнил основной рассказ двумя
эпизодами, долженствующими показать, что Пилат всячески тянул время и
делал, что мог, чтобы спасти Иисуса. Прежде всего, он вводит в повествование
новое лицо, о котором не упоминают другие евангелисты, а именно - супругу
прокуратора. Эта дама вдруг посылает к Пилату человека сказать:
"Не делай ничего праведнику тому, потому что я ныне во сне много пострадала
за него" (27:19). Пилат после этого пытается отстоять Иисуса, но, встретив
яростное сопротивление иудейских священников и толпы, капитулирует. И тут
Матфей вводит второй эпизод, тоже неизвестный остальным евангелистам, а
им