х, а другие были уверены,
что оградили народ от "месита". опасного богохульника и соблазнителя.
     После того как кресты с  повешенными  были  водружены,  их  завалили  у
подножий   камнями.   Теперь   конвою  предстояло  ждать  последнего  вздоха
осужденных. Чтобы скоротать время, солдаты перекидывались шутками, играли  в
кости.  По  обычаю,  им  полагалось  забирать  себе  одежду  смертников. Они
разорвали ее на части, только цельнотканый хитон Иисуса решили не портить  и
бросили жребий -- кому он достанется.
     Нередко  говорят, что смерть Христа была событием, которое прошло почти
незамеченным в тогдашнем мире. Это вполне справедливо. Даже сто  лет  спустя
римский  историк Тацит посвятил ему только одну короткую фразу, отметив, что
Основатель христианства был  "в  царствование  Тиберия  казнен  прокуратором
Понтием  Пилатом"  [2].  Однако и в Иерусалиме распятию Иисуса Назарянина не
придавали слишком большого значения. Переполненный  богомольцами  город  жил
своей  жизнью. За четыре года правления Пилата народ привык к многочисленным
казням.
     Люди, спешившие в Иерусалим, не удивлялись, видя кресты на холме. В дни
праздников показательные расправы были нередки. Прохожие останавливались и с
холодным любопытством читали надписи.  Некоторые,  слышавшие  о  Назарянине,
злорадно  кричали: "Эй! Разрушающий Храм и воздвигающий его в три дня! Спаси
Себя самого, сойди с креста!"
     Те члены  Синедриона,  которые  не  могли  отказаться  от  мстительного
удовольствия  видеть  конец  Осужденного,  тоже  пришли  на Голгофу. "Других
спасал, -- со  смехом  переговаривались  они,  намекая  на  крики  "Осанна!"
[Возглас  "Осанна!"  буквально  означает "Спасай нас!"], -- а Себя Самого не
может спасти! Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, чтобы мы видели и
уверовали. Он возложил упование на Бога; пусть избавит Его теперь,  если  Он
угоден Ему. Ибо Он сказал: Я Божий Сын".
     Между  тем  подул  ветер,  и хмурые тучи заволокли небо. Казалось, само
солнце скрылось, чтобы не видеть безумия людей. А они  продолжали  глумиться
над  Христом,  безмолвно  терпевшим  нечеловеческую муку. Глумились солдаты,
глумились старейшины, глумились случайные зрители. Даже один из  мятежников,
повешенный рядом с Ним, присоединился к злобному хору...
     Три  года,  проходя  по  этой  земле, Иисус учил людей быть сынами Отца
Небесного, облегчал страдания, проповедовал Евангелие Царства.  Но  люди  не
захотели  войти  в  это  Царство.  И язычники, и иудеи верили в царство мира
сего, а Христово Царство сходило с Неба и вело к Небу.
     Но вот теперь Он умолк. Он побежден и никогда больше не будет вселять в
них тревогу.
     Вдруг произошло нечто  неожиданное.  Второй  осужденный  сказал  своему
товарищу,  который  вместе с толпой насмехался над Галилеянином: "Не боишься
ты Бога! Ведь сам ты  приговорен  к  тому  же.  Мы-то  --  справедливо,  ибо
достойное  по  делам  получаем. Он же ничего дурного не сделал". Быть может,
человек этот еще раньше слышал проповедь Иисуса; быть может, лишь в этот миг
ощутил какую-то силу, исходящую от распятого рядом с ним, только в душе  его
внезапно вспыхнул луч веры, исторгнутый предсмертной тоской.
     -- Вспомни  меня, -- сказал он, взглянув на Христа, -- когда Ты придешь
как Царь.
     Запекшиеся уста Иисуса разомкнулись, и Он ответил:
     -- Истинно говорю тебе, сегодня со Мною будешь в раю.
     Толпа постепенно редела. Стоявшие поодаль женщины осмелились,  невзирая
на  солдат,  приблизиться.  Крест  был  высок,  однако с распятым можно было
говорить. Увидев Свою Мать, подошедшую с  Иоанном,  Иисус  в  последний  раз
обратился  к  Ней. "Вот сын Твой, -- сказал Он, а потом взглянул на любимого
ученика: -- Вот Мать твоя". И после этого Он умолк...
     Тучи  сгущались;  к  трем  часам  дня  стало  темно,  как  в  сумерках.
Неимоверная  тяжесть, которая начала спускаться на Иисуса еще в Гефсиманскую
ночь, достигла предела. Уже давно ждал Мессия этой последней встречи со злом
мира, окутавшим Его теперь, как черная пелена.  Он  поистине  сходил  в  ад,
созданный руками людей.
     -- Элахи, Элахи, лама шабактани! Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты
меня оставил!
     В   этом   вопле   псалмопевца   Христос   излил   всю  глубину  Своего
беспредельного томления. Конца молитвы Он не дочитал...
     Стоявшие на Голгофе не разобрали Его слов. Солдаты решили, что Распятый
призывает Гелиос, Солнце, а иудеям по созвучию послышалось имя  Илии-пророка
[3]. "Вот Илию зовет!" -- сказал кто-то.
     Начиналась  агония. "Шахена!", "Пить!" -- просил Иисус. Один из воинов,
движимый состраданием, подбежал  к  кувшину  с  "поской",  кислым  напитком,
который солдаты постоянно носили с собой, и, обмакнув в него губку, протянул
на  палке  Умирающему.  Более черствые отговаривали его: "Оставь, посмотрим,
придет ли Илия спасти Его".
     Едва только влага коснулась  воспаленных  губ  Иисуса,  Он  проговорил:
"Совершилось".  Он  знал,  что  смерть  уже  рядом,  и  снова стал молиться,
повторяя слова, которые Мать учила Его произносить перед сном: "Отче, в руки
Твои предаю дух Мой..."
     Внезапно у Страдальца вырвался крик. Потом голова Его упала  на  грудь.
Сердце остановилось. Он был мертв.
     Сын Человеческий выпил Свою чашу до дна.
     В  это  мгновение  люди  почувствовали, как вздрогнула земля, и увидели
трещины, пробежавшие  по  камням.  Воздух  был  душным,  как  перед  грозой.
Центурион,   который   долго  всматривался  в  лицо  Распятого,  воскликнул:
"Поистине  этот  Человек  --  сын  богов!"  Что-то  таинственное   открылось
римлянину в последние минуты казни [4].
     Грозные   явления   природы  подействовали  на  всех  угнетающе.
Смущенные и испуганные, возвращались люди в город. Они били себя в  грудь  в
знак скорби, догадываясь, что совершилось нечто ужасное.
     На  фоне  сумрачного неба высились контуры трех крестов. Но не только о
жестокости и злобе человеческой говорили они. Отныне это орудие казни станет
символом   Искупления,   символом   жертвенной   любви   Бога   к    падшему
человечеству...

     Примечания ("ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ")

     [1]  Место  Голгофы  в  настоящее время почти не вызывает сомнений. Оно
находилось за старой  стеной  у  Эфраимских  ворот.  Там,  по-видимому,  был
пустынный  карьер для добывания камня. Голгофа рано стала местом почитания у
христиан. Ее расположение не было забыто и после того, как в 30-х  годах  II
века  император Адриан воздвиг там новые здания. Неподалеку находился и гроб
Господень, над которым в IV веке соорудили храм Воскресения. См. A. Benort.
     Le Calvaire et Le Sйpulcre. -- ?Т 8, 1963, No53.
     [2] Тацит. Анналы, XV, 44.
     [3] Пс 21. Еврейский текст этой строки псалма звучит; "Эли,  Эли,  лама
азабтани!" Христос же произнес молитву в арамейском варианте (если судить по
греческой транскрипции слов у Мф и Мк). Произнесение Христом этой молитвы на
языке,  который  Он употреблял в повседневности, указывает на глубоко личное
переживание  Им  слов  псалмопевца.  Имя  Илии-пророка   произносилось   как
"Элиягу",  что  об®ясняет  ошибку находившихся у креста. В некоторых древних
рукописях стоит: "зовет Солнце". Для  язычников  эта  ассоциация  со  словом
Элиос (Гелиос) более естественна.
     [4] Мф 27, 54. В устах римлянина-язычника более вероятно выражение "сын
богов".  Из  текста  Мк 15, 39 следует, что центуриона поразил облик и слова
Иисуса перед смертью. Мф (27, 51-- 53) говорит о  знамениях,  сопровождавших
смерть  Иисуса (разорванная завеса в храме, землетрясение, явления умерших).
Древнее Евангелие от Назарян поясняет,  что  землетрясение  повредило  балку
храмовых  дверей  (см.:  Иероним.  Письмо  120 к Эбидию). Некоторые экзегеты
рассматривают эти сообщения просто как символ конца. Ветхого Завета.  Однако
вполне  вероятно,  что  в  тот  день  действительно произошло землетрясение.
Тектонические явления в Иудее были нередки.


        ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
     ПОСЛЕ РАСПЯТИЯ
     7-- 8 апреля

     Голгофа опустела. Люди разошлись по домам,  где  их  ждали  родные  для
совершения  праздничной  трапезы. Только солдаты по-прежнему сидели у холма.
Они не имели права покинуть пост, пока не умрет последний из осужденных.
     Римляне часто оставляли тела на крестах, чтобы трупы долго напоминали о
каре, которая ждет их врагов. Но  Синедрион  ходатайствовал  перед  Пилатом,
прося  снять  казненных,  пока  не зашло солнце [Субботний покой начинался с
вечера пятницы]. Этого  требовал  иудейский  обычай,  а  соблюсти  его  было
особенно  необходимо  ввиду  вечера,  совпадавшего  с седером [1]. Пилат дал
согласие.
     Двое разбойников были еще живы. Солдаты, получив  приказ,  перебили  им
голени,  чтобы  ускорить  смерть. Потеряв опору, распятые повисли на руках и
через несколько минут задохнулись. Сомнения в том, что Иисус мертв, не было,
но один из воинов для проверки пронзил Ему грудь копьем. В  ране  показались
"кровь  и  вода"  --  бесспорный  признак  наступившего  конца  [2].  Теперь
оставалось только, выдернув гвозди, снять мертвецов и опустить в общую  яму.
Так обычно хоронили преступников.
     В  это  самое время к прокуратору явился Иосиф Аримафейский -- богатый,
уважаемый в городе человек, член Совета.  Он  не  принимал  участия  в  суде
"Малого  Синедриона",  потому  что сам был тайным приверженцем Иисуса. Как и
апостолы, Иосиф "ожидал Царства Божия", но сейчас он думал,  что  обманулся.
Тем  не  менее,  преодолев страх, он пришел попросить у Пилата тело Усопшего
для погребения. Иосиф не хотел допустить, чтобы Иисуса лишили даже отдельной
могилы.
     Пилат удивился, узнав, что Назарянин умер так  скоро.  Может  быть,  Он
только  в  обмороке? Но центурион подтвердил, что в три часа пополудни Иисус
действительно  скончался.  У  Пилата  не  было  причин  отказывать   Иосифу.
Возможно,  он даже по своему обыкновению получил от него мзду. Так или иначе
наместник предоставил Иосифу поступить с телом, как он пожелает.
     Времени для необходимых приготовлений оставалось совсем мало.  Если  бы
наступил  вечер,  похороны  пришлось  бы  отложить  на сутки. Но Иосиф успел
купить полотняный саван, а фарисей Никодим, тот, что прежде  приходил  ночью
беседовать с Иисусом, принес большие сосуды с благовонным раствором смирны и
алоэ, которым пропитали материю.
     При  помощи  слуг  тело положили на носилки и перенесли в соседний сад.
Участок принадлежал Иосифу, который  недавно  заготовил  себе  здесь  склеп.
Искать другую могилу возможности не было, так как каждая минута была дорога.
Но,  вероятно, Иосиф был рад хотя бы таким образом в последний раз послужить
Учителю.
     Усопшего завернули в  благоухающие  пелены,  внесли  в  пещеру,  прочли
заупокойные молитвы и завалили вход круглой каменной плитой, для которой был
вытесан  специальный  желоб.  Исполнив  печальный  долг,  оба  удалились для
совершения седера.
     Мария  Магдалина  и  Мария  Иосиева  тоже  присутствовали  в  саду  при
погребении.  Они  стояли "напротив гробницы" и, плача, смотрели на поспешный
обряд. Им хотелось самим умастить тело Господа ароматами и долго  оплакивать
невозвратимую  утрату.  Но  было  уже поздно. Правда, теперь они знали место
могилы и надеялись по прошествии субботы снова прийти сюда.
     Между тем первосвященники, услыхав, что Назарянина похоронили в саду  у
Голгофы,  а  не  с  другими  казненными, встревожились. Что, если почитатели
станут устраивать паломничества к Нему на гроб или  похитят  тело,  а  потом
заявят, будто Он жив? Желательно было искоренить самую память о Нем. Поэтому
группа  старейшин  снова  пришла  к Пилату с просьбой, чтобы на первые дни у
пещеры была поставлена охрана.
     "Имеете стражу, -- недовольный,  ответил  им  прокуратор,  --  идите  и
охраняйте,  как  знаете".  Он  больше  не  желал  иметь ничего общего с этим
неприятным делом.
     Однако от Пилата ждали  только  санкции.  Получив  ее,  Ханан  приказал
опечатать склеп и выставить в саду стражу [3].
     Иерархия могла теперь спокойно проводить праздник и воссылать молитвы к
Богу.  Все  прошло лучше, чем ожидали власти. А ученики? Они ничего не знали
ни о месте погребения,  ни  о  караульных  у  могилы.  Ужас  сковал  их.  Им
казалось,  что  всех сторонников Учителя могут схватить в любую минуту. Пока
их не трогали. Но долго ли это продлится? Если бы  не  суббота  и  праздник,
они, конечно, бросили бы все и поспешили назад, в родную Галилею.
     То была самая мрачная Пасха в их жизни.
     "Я и спутники мои, -- читаем мы в апокрифическом Евангелии от Петра, --
были в тоске и с болью в сердце скрывались, ибо нас искали как преступников,
намеревавшихся поджечь Храм. Мы пребывали в посте и скорби и в слезах день и
ночь"  [4].  Пусть  это  и не подлинные слова апостола -- они верно передают
состояние галилеян после распятия.
     Но еще больше, чем боязнь преследований и  укоры  совести,  терзала  их
мысль, что Сын Человеческий отнят у них. Он, Который ходил с ними по зеленым
холмам  у  озера,  Кто  был  так  добр  и  могуществен, Кто одним словом мог
исцелять болезни, Кто свидетельствовал об истине и обещал привести  учеников
в  Царство  Божие,  лежит теперь бездыханный. Им не услышать больше знакомых
слов: "Истинно, истинно говорю вам", не увидеть рук, преломляющих хлеб...
     Ученики были в отчаянии: зачем Бог покинул Его, покинул их всех?
     Некоторые раввины говорят, что Мессия должен быть смертен, как и прочие
люди. Но почему Иисус погиб в расцвете сил, а не отошел в мире.  "насыщенный
годами"? Почему он так мало успел сделать? Ведь Он не оставил скрижалей, как
Моисей,  не  написал  книг,  как  пророки,  не  создал  школы,  как Гиллель.
Единственное Его  наследие  --  они  сами:  простые,  слабые  люди,  которые
оказались  недостойными  Учителя и бросили Его в решительный час. Синедрион,
когда торопился, знал, что делал. Дерево срублено, не поднявшись высоко  над
землей, не успев принести плода.
     Он  умер.  Но  умер  не как Помазанник Божий, а как отверженец, ибо сам
Закон почитает проклятыми тех, кого настигла подобная смерть. Его  осудил  и
еврейский, и римский суд.
     Он  умер  даже  не как мудрец, перешагнувший грань обычных человеческих
чувств, победивший страдание силой духа. Он мучился как миллионы людей,  как
каждый  ребенок  или раненая птица, как любое живое существо. Никто не помог
Ему, когда Он истекал кровью на страшном кресте. Никакой ангел  не  облегчил
агонии.  Правы  оказались  те,  кто говорил: "Других спасал, а Себя не может
спасти".
     Но, значит, Иисус не Тот, за кого  они  Его  принимали?  Не  Избавитель
Израиля  и  мира?  И,  следовательно, напрасной была их вера в Него, а Петр,
сказав:  "Ты  Мессия",  произнес  лишь  пустые  слова?  Это  было   крушение
окончательное,  непоправимое. Рухнули надежды и ослепительные мечты. Никогда
еще люди не испытывали более тяжкого разочарования.
     Что оставалось им делать? Бежать!  Скорее  бежать  из  этого  зловещего
города!  Вернуться  в  Галилею  к  своим  домам и лодкам. Забыть о Человеке,
Который  обманулся   Сам   и   ввел   в   заблуждение   Своих   простодушных
последователей...

     Примечания ("ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ")

     [1]  "По иудейскому обычаю, -- пишет Флавий -- приговоренных к распятию
до заката снимают и хоронят" (И. Флавий. Иудейская  война,  IV,  5,  2;  см.
также Санхедрин, IV, 4-- 5). Орудия казни полагалось зарывать (Тосефта, 9, 8
к  Санхедрин,  VI).  Это  косвенно  подтверждает  сказание  о находке креста
царицей Еленой.
     [2] Ин 19, 34. По мнению медиков, эта  "вода"  есть  жидкость,  которая
скапливается  в  области  сердца в результате разрыва сердечных перегородок.
Этот разрыв вызывается некрозом сердца.  При  такого  рода  смерти  у  людей
вырывается непроизвольный крик. Ср. Мф 27, 50; Мк 15, 37.
     [3]  Мф  27,  62-- 66. Согласно Евангелию от Петра (II в.), стража была
римской (IX, 45), но, вероятней всего, она состояла из наемных надзирателей,
которых прокуратор держал при храме (ср. выражение в  Мф  27,  65).  Римские
солдаты  не могли бы ссылаться на то, что заснули; по их воинскому уставу за
это наказывали смертной казнью. В Мф 27, 62 сказано, что архиереи пришли  со
своей  просьбой  к  Пилату  в  субботу.  Могли  ли  они сделать это, забыв о
субботнем покое? Вопрос снимается, если учесть, что срок  покоя  истекает  в
субботу вечером (через час после захода солнца).
     [4] Апокрифическое Евангелие от Петра, VII, 26-- 27.


        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
     ПОБЕДА НАД СМЕРТЬЮ
     9-- 14 апреля

     С  заходом  солнца 8 апреля кончился срок субботнего покоя, но женщинам
еще нужно было купить душистые порошки и  мази,  из  которых  приготовлялась
смесь для бальзамирования.
     Поэтому  посещение  гробницы  было  отложено  до утра следующего дня. О
страже они не знали; их беспокоила только мысль:  кто  поможет  им  откатить
тяжелый камень.
     Мария  Магдалина  пришла раньше своих подруг. В предрассветном сумраке,
подойдя к склепу, она в смятении остановилась: камень был сдвинут.  Что  это
значит? Неужели даже после смерти Учителя враги Его не успокоились?..
     Тем временем подоспели Саломея с Марией Клеоповой и, заглянув в пещеру,
убедились,  что  она  пуста.  Магдалина в слезах побежала к Петру и Иоанну и
сообщила им горестную весть: "Взяли Господа из гробницы,  и  не  знаем,  где
положили Его".
     Оба ученика, немедленно покинув дом. в котором скрывались, поспешили за
Марией в сад Иосифа.
     Сначала они бежали вместе, но потом Симон отстал, и Иоанн достиг пещеры
первым.  Видя,  что  Мария  права,  он  терялся в догадках: кто мог, нарушив
Закон, оскорбить место вечного упокоения? Юноша наклонился к  отверстию,  но
решимости войти у него не хватило.
     Когда  в  ограде  показался Петр, он еле переводил дыхание. Но не таков
был этот человек, чтобы долго размышлять.  Не  останавливаясь,  Кифа  тотчас
вошел в темный склеп. Это ободрило Иоанна, и он последовал за Симоном. Рядом
с каменным ложем они увидели саван и покров для лица. Погребенный исчез.
     Расспрашивать, протестовать, искать тело ученики побоялись. Они побрели
назад в город, полные печального недоумения. Видно, недруги решили глумиться
над ними до конца...
     У  могилы  .осталась  одна  Магдалина.  Погруженная в свое горе, она не
заметила, что остальные женщины куда-то  ушли.  Словно  не  веря  несчастью,
Мария  еще раз приблизилась к отверстию пещеры и неожиданно увидела там двух
неизвестных в белых одеждах.
     -- Женщина, почему ты плачешь? -- спросили они.
     -- Потому что взяли Господа моего, и не знаю, где положили Его.
     В ней проснулась надежда: может быть, эти люди об®яснят ей случившееся?
Но в тот же миг Магдалина почувствовала,  что  сзади  нее  кто-то  стоит,  и
оглянулась.
     -- Женщина, почему ты плачешь? Кого ищешь? -- спросил Незнакомец.
     Думая  только  о  своем, Мария решила, что перед ней садовник, который,
наверно, должен знать, где тело.
     -- Господи, -- умоляюще заговорила она, -- если ты унес Его, скажи мне,
где ты Его положил, и я Его возьму.
     -- Мирьям! -- прозвучал до боли знакомый  голос.  Все  всколыхнулось  в
ней. Сомнений не было. Это Он...
     -- Раввуни! -- вскричала Магдалина и упала к Его ногам.
     -- Не  прикасайся  ко  Мне,  --  предостерег  ее Иисус, -- ибо Я еще не
взошел к Отцу Моему; но иди к братьям моим и скажи им: "Восхожу к Отцу Моему
и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему".
     Обезумевшая от радости, едва сознавая происходящее, Мария бросилась  из
сада...
     Вестницей  неслыханного, небывалого вбежала она в дом, где царил траур,
но ни один из друзей не принял ее восторженных слов всерьез. Все решили, что
бедная женщина с горя потеряла рассудок. То же  самое  подумали  они,  когда
вслед  за ней появились Иоанна, жена Хузы, Мария Клеопова и Саломея и стали,
перебивая друг друга, уверять, что Учитель жив, что они  видели  Е