сказов,
мгновенно оценив хитрый жест собеседника.
     --  Мне  очень  приятно  было познакомиться с вами, господин Рассказов.
Надеюсь, мы останемся друзьями. Во всяком случае, с моей стороны  вы  всегда
найдете поддержку. -- Голос Лурье был вполне искренен.
     --  Благодарю  за  столь  лестные  слова  и  заверяю вас в этом же! Как
поступим с нашим делом?
     -- Пришлите по факсу  номер  счета,  на  который  нужно  перевести  два
миллиона.  А  когда  получите, перешлите то, о чем мы договорились. Запишите
мой адрес.
     -- Он у меня есть:  сегодня  же  все  отсылаю,  --  с  улыбкой  заверил
Рассказов.
     Ни  тот,  ни другой ни словом не обмолвились о том, каким образом будет
переправлен второй убийца Бахметьева и какие  улики  недвусмысленно  докажут
его  виновность.  И  для  того, и для другого этот человек был просто козлом
отпущения. Но обоих это вполне устраивало.
     Закончив разговор,  и  тот  и  другой  радостно  потерли  руки:  каждый
получил,  что  хотел.  Рассказов  тут  же  вызвал  к себе Тайсона и приказал
отправить Джерри Диксона через океан.
     -- Вы его отпускаете? -- удивился Тайсон.
     -- Конечно! -- пожал плечами Рассказов. -- Зачем нам мертвец? А там его
ждут!
     -- Как? Он же живой! -- Удивлению Тайсона не было пределов.
     -- Отправишь  его  в  цинковом  гробу!  --  тихо  прошептал  Рассказов,
сверкнув  недобро  глазами. -- И сам не только сопроводишь его, но и сдашь с
рук на руки цинковый гроб, а также кое-какие документы! Понял?
     --  Так  бы  и  сказали  сразу,  что  он  уже  покойник,  --  понятливо
ухмыльнулся Тайсон. -- Когда вылетать-то?
     -- Завтра! И смотри, Джерри должен выглядеть как живой!
     --  Так,  значит, еще килограммов пятьдесят льда нужно... -- как бы про
себя сказал Тайсон.
     -- Я прошу избавить меня от лишних подробностей! --  брезгливо  оборвал
Рассказов,  вытаскивая из ящика стола пачку стодолларовых купюр. -- Вот тебе
десять  тысяч  наличными,  чтобы  все  без  задержки,  остальное   оплачивай
кредитной картой. Перед вылетом зайди ко мне за документами. Все, вперед!
     Как  только  Тайсон  вышел.  Рассказов  открыл  сейф  и  вытащил черный
"дипломат". Вряд ли  Бахметьев  поделился  с  кем-либо  содержанием  каждого
документа,   а  значит,  он  может  позаимствовать  из  черного  "дипломата"
несколько листочков. Никто ни  о  чем  не  догадается...  После  двух  часов
упорного труда, Рассказов успел оценить каждый из документов и действительно
отложил несколько листочков. Большая их часть касалась России...

     В  камере  время  тянулось  медленно. Было уже далеко за полночь, когда
Савелий, примирившись с беспрерывной  болтовней,  доносившейся  из  соседней
камеры, в которой сидели четверо подвыпивших юнцов, решил поспать. Он улегся
на  бок  вдоль  деревянной  скамейки  и  уснул  довольно быстро. Ему снились
тяжелые сны. Рано утром всех разбудил громкий стук железа о прутья  решетки.
Каждому дали бумажный стакан кофе и сандвич.
     Быстро  проглотив  вполне  приличный сандвич, Савелий запил его горячим
кофе и снова повалился на скамейку, но на этот  раз  заснуть  ему  не  дали:
решетчатая дверь с жалобным писком сдвинулась в сторону.
     --  Кларк Рембрандт, выходи! -- Савелий удивился, какой приятный голос,
и  открыл  глаза:  у  входа  стоял  незнакомый  сержант  лет  шестидесяти  и
добродушно улыбался.
     Округлое  лицо,  небольшой  животик,  пробивающаяся  седина на висках и
очень добрые глаза.
     -- Куда, господин офицер? -- спросил  Савелий  без  всякой  надежды  на
ответ.
     --  В  Райкерс-Айленд, сынок, куда ж еще? -- устало ответил тот. -- Там
ничего: жить можно.
     -- Жить везде можно, -- усмехнулся Савелий. -- Вопрос -- как?
     -- Не  скажи,  --  усмехнулся  добродушный  сержант,  --  попади  ты  в
Синг-Синг  или,  скажем,  в  Стейтен-Айленд,  там  такое,  что не дай Бог, а
Райкерс-Айленд -- это просто рай. -- Он  спокойно  звякнул  наручниками.  --
Давай-ка, сынок.
     -- Да не сбегу я, отец.
     --  Конечно,  не сбежишь: я более двадцати лет в полиции, и от меня еще
никто не сбежал, но  положено  везти  в  наручниках,  значит  --  поедешь  в
наручниках.  --  Он говорил тихо, рассудительно, словно убеждал самого себя.
Защелкнув наручники, сержант вздохнул: -- В туалет-то тебя отвести?
     -- А долго ехать? -- спросил Савелий, заметив, что  сержанту  почему-то
не хочется вести его в туалет.
     -- Минут сорок-пятьдесят...
     -- Потерплю! -- усмехнулся Савелий.
     -- Ну и хорошо, -- облегченно вздохнул тот. -- Пошли, что ли...
     Усадив Савелия в салон "лендровера" с зарешеченными окнами, сержант сел
за руль, положил рядом с собой конверт с документами и быстро завел мотор.
     -- Поехали, что ли?
     Они  действительно  ехали  не  больше часа. Савелий с какой-то странной
тоской смотрел по сторонам, словно пытаясь досыта  напитаться  так  нежданно
уходившей   свободой.   Его   остро  кольнуло  чувство  попусту  потерянного
времени...
     -- Извините, сэр, могу я поговорить  с  вами?  --  как  можно  любезнее
проговорил он.
     --  О  чем  угодно,  сынок, кроме того, чтобы разузнать, как сбежать из
тюрьмы. И просить, чтоб я тебя отпустил,  тоже  нельзя!  --  Сержант  весело
рассмеялся.
     -- Вы сказали, что с Райкерс-Айленд мне повезло...
     -- Более чем, сынок.
     -- Не могли бы вы мне больше рассказать об этой тюрьме?
     --  Тебе  очень  повезло,  сынок. -- Сержант глубокомысленно кивнул. --
Меня лет  пять  назад  подранили,  хотели  совсем  списать,  и  пару  лет  я
проработал  в  Райкерс-Айленд,  ожидая,  когда  комиссия  пойдет навстречу и
разрешит вернуться  в  свой  участок.  --  Он  вдруг  подмигнул.  --  Остров
Райкерс-Айленд  просто  напичкан  тюрьмами. Их там с десяток. А сидит больше
пятнадцати тысяч таких, как ты. Ты ведь, слава Богу, вообще еще, кажется, не
сидел, не так ли?
     -- Не сидел, сэр!
     -- Что ж, тебе и в этом  повезло:  будешь  ожидать  суда  в  той  самой
тюрьме,  где  я  трудился.  Начальник вроде сменился, а вот его зама я очень
хорошо знаю, даже перезваниваемся до сих пор: Томас Холей. Очень душевный  и
интеллигентный  парень,  с  бородкой, даром что негр! Кстати, имей в виду --
если что нужно уладить, когда на тебя напраслину возводят, он самый нужный и
справедливый человек! Всегда выслушает внимательно, разберется... Так о  чем
я?
     --  Вы  сказали,  сэр,  что  мне  повезло  с  этой тюрьмой, -- напомнил
Савелий.
     -- Судя по твоему судейскому протоколу, ты  будешь  сидеть  в  блоке  с
усиленным  режимом:  одноместная камера, прогулки на воздухе по часу в день,
телевизор, магазин по семьдесят долларов в неделю, конечно, если деньги есть
на твоем счету, два раза по пять минут в неделю можешь бесплатно звонить,  а
если  за  деньги,  то  и  все  двадцать минут! Кормят отлично, форму выдают,
постель чистая, даже зубную щетку с пастой. И  все  это  бесплатно!  Чем  не
жизнь? -- Он снова рассмеялся.
     --  Да, если бы не проверки! -- хмыкнул вдруг Савелий и тут же пояснил:
-- Приятель один рассказывал: только заснешь, тебя будят на проверку!
     -- Не знаю, в какой тюрьме сидел твой приятель, но в этой никто тебя не
будит во время проверки. Да, в сутки семь проверок, но из них  ночью  только
две:  в три и в пять. Пройдет дежурный офицер, увидит тебя, отметит и дальше
идет. Зачем ему тебя будить? Разбудит зазря, а ты на него настрочишь жалобу,
что, мол, жестоко с тобой обращаются в тюрьме... Нет, ни к чему все  это.  И
мой  тебе  совет,  сынок,  постарайся  побыстрее вспомнить свою фамилию. Как
говорится, раньше осудят, раньше отпустят. Эх, грехи наши тяжкие!
     -- А что это за мост? -- спросил  вдруг  Савелий,  когда  они,  немного
проехав  по  Пятьдесят  девятой  улице,  оказались на огромном автомобильном
мосту, то ли в стадии ремонта, то ли просто еще  недостроенном.  Над  крышей
"лендровера"  мелькали  странные  железные  конструкции,  то  сплошные, то с
огромными просветами.
     -- Ты что, не знаешь этот мост? Странно! -- Он удивленно пожал плечами.
     -- Просто никогда по  нему  не  ездил...  за  решеткой,  --  вывернулся
Савелий.
     -- Понятно! Это мост Квинсборо! Он Манхэттен с Квинс соединяет!
     --  Точно, вспомнил! -- Савелий мысленно представил карту Нью-Йорка. --
Здесь недалеко есть аэропорт Ла Гуардия!
     -- И очень близко к тому месту, где ты сидеть будешь! -- Сержант как-то
странно посмотрел на Савелия.
     -- А "голубых" в той тюрьме много? --  мгновенно  среагировал  Савелий:
надо было перевести разговор на другую тему.
     -- А как и на воле: хватает! -- Тот пожал плечами.
     -- Отдельно живут?
     --  Кто хочет отдельно жить, тот заявляет об этом администрации и живет
отдельно.
     -- И как же относятся к этому остальные заключенные?
     -- Ну не захотели и живут вместе! Погоди! Ты хочешь спросить, трахаются
ли они? -- Сержант усмехнулся. -- Конечно  трахаются,  если  захотят!  Разве
уследишь, коль желание вскочит! -- Он заразительно рассмеялся.
     -- И их не притесняют?
     --  А,  вот ты о чем? Нет, попробуй их притесни, такой вой подымется, и
не только в тюрьме, а и во всем городе, а то и стране! -- Он вдруг  сплюнул.
-- Совсем стыд потеряли люди! Да-а!
     -- Большая эта тюрьма?
     -- Средняя: чуть более двух тысяч человек!
     -- Бежал кто-нибудь?
     --  Пытались,  дурачье! -- Он усмехнулся. -- И чего, спрашивается, черт
путает? Здесь сидят только те, у кого срок до года, а дал деру  или  нарушил
что -- и твой срок увеличивается! А сидишь нормально, не нарушаешь ничего --
так  ведь  по  двум  третям можешь досрочно выйти! Дурачье! -- повторил он и
усмехнулся: -- В самом деле дурачье!
     -- Домой-то каждому охота...
     -- Напиши начальству, убеди его в важности  встречи  --  и  тебя  легко
отпустят ва пару-тройку дней. А то как же... Ну, вот мы и приехали!
     Они под®ехали к шлагбауму. Рядом стояла желтая будка с надписью: "Стой!
Пред®яви  пропуск!" Это был контрольно-пропускной пункт, за которым виднелся
мост через Ист-ривер.
     -- Длинный мост?
     -- Километра три будет! -- буркнул сержант тихо и  недовольно.  Савелий
понял, что разговор нужно прекратить.
     Перед    КПП    сгрудились    многочисленные   автомобили   сотрудников
Райкерс-Айленд и  полицейских  сержантов,  а  может  быть,  и  родственников
заключенных, которые ожидали свидания.
     Показав  дежурному  документы,  сержант  включил скорость, и вскоре они
в®ехали на широкий автомост. Сдержав ехидную улыбку, Савелий подумал: стоило
им  проехать  КПП,  как  с  сержантом  произошла  перемена   --   серьезное,
сосредоточенное  лицо  и  рот на замке. Этот контрольно-пропускной пункт был
своеобразным барьером, за которым привезенный сюда оказывался  за  решеткой;
разговаривать  с  ним  офицеру было уже "не положено". Вступали правила мест
лишения свободы, одинаковые во всем мире!
     Вскоре  они  в®ехали  в  охраняемые  ворота.  Сержант  вновь  пред®явил
документы.  Машина  остановилась  у небольшого здания. Сержант вышел, открыл
заднюю дверь и приказал:
     -- Выходи!
     И снова у Савелия возникло впечатление, что все тюрьмы  мира  построены
по  единому  образцу.  Вход  в  американскую точно напоминал вход в русскую.
Сержант ввел его в небольшой тамбур.  Слева  за  маленьким  окошечком  сидел
офицер.  Сержант  опустил  документы  в металлический поддон и толкнул его к
дежурному офицеру. Через несколько секунд  прозвучал  звонок,  и  решетчатая
дверь  медленно  провалилась  в  стену.  Войдя,  они оказались в еще меньшем
тамбуре перед другой, на этот раз сплошной железной дверью,  а  за  окном  с
решеткой  сидел  другой  офицер,  который, сверив документы, вернул их через
такой же поддон, после чего открыл дверь, за  которой  их  встретила  мощная
фигура другого офицера -- на этот раз чернокожего.
     -- Привет, Морис! -- улыбнулся он сержанту.
     -- Привет, Билл! Все еще здесь?
     -- Не всем же улицы утюжить! -- подмигнул тот. -- Кого привез?
     -- Вот его документы.
     Офицер пробежал протокол суда и удивленно взглянул на Савелия.
     --  Надо  же,  впервые  встречаюсь  с  таким:  статья  есть,  в  тюрьму
направлен, а документов нет, срока нет! Уникальный ты парень, однако! --  Он
усмехнулся и покачал головой.
     -- Ладно, Билл, ты тут с ним разбирайся, а я должен возвращаться: дела!
-- Сержант  попрощался  с  Биллом  за руку, нажал на кнопку дежурного, замок
щелкнул, и дверь открылась.
     -- Удачи тебе, парень! -- тихо бросил  Савелию  сержант  и  скрылся  за
дверью.
     -- Фамилия, имя? -- спросил Билл.
     -- По написанному -- Кларк Рембрандт! -- ответил Савелий.
     -- Сэр или офицер! -- недовольно бросил тот.
     -- Да, офицер!
     -- Как же настоящая фамилия?
     -- Не помню, офицер! -- вздохнул Савелий.
     --  А  зря!  -- машинально бросил тот, изучая документы, потом кивнул в
сторону брезентовой занавеси. -- Зайди туда!
     -- Да, офицер!
     За брезентом сидел молоденький офицер-мексиканец  и  что-то  писал.  На
стене  была  нарисована  своеобразная мерная линейка для определения роста в
футах и дюймах.
     -- Встань спиной к стене! -- бросил офицер.
     -- Есть, сэр!
     Савелий стал спиной к ростомеру, и офицер щелкнул "Полароидом".
     -- Вернись назад!
     -- Да, сэр!
     Затем Билл приказал ему подойти к столику, за которым  сидел  еще  один
офицер  азиатского  происхождения.  Он  тщательно намазал валиком все пальцы
Савелия и обе ладони, затем снял отпечатки на  специальные  бланки.  Взяв  у
Билла  протокол,  составленный  в полиции, он сверил на компьютере отпечатки
двух пальцев Савелия, присланные из комиссариата с только что снятыми. Затем
заполнил новый протокол, взял четыре  фотокарточки  Савелия,  вклеил  две  в
документы,   а  одну  вставил  в  какой-то  прибор,  который  тут  же  выдал
пластиковую карточку. В ней, кроме фото, были  указаны  все  данные:  "Кларк
Рембрандт,  1965  год  рождения,  497-я статья, режим усиленный" -- и только
после слова "срок" стоял прочерк.
     -- Пройди в эту комнату, сними и  сдай  все,  кроме  обуви!  --  устало
бросил Билл.
     Там,  за  перегородкой,  стоял  еще  офицер, судя по красноватой коже и
разрезу глаз -- индеец. За ним аккуратно были  разложены  комплекты  рабочей
одежды  двух  цветов: желтой и темно-зеленой. Офицер протянул Савелию мешок,
на котором уже была бирка "КЛАРК РЕМБРАHДТ", и плотную карточку формуляра:
     -- Сложи свои тряпки в мешок, а в формуляр впиши все, что  в  мешке,  и
распишись,  --  сухо  сказал он и после того, как Савелий все выполнил, взял
мешок, сунул в него формуляр и бросил  в  тележку.  Потом,  окинув  взглядом
Савелия, протянул ему новую рабочую одежду зеленого цвета.
     --  Глаз  --  алмаз! -- польстил ему Савелий, надев костюм, который был
как по нему сшит.
     У куртки был один карман -- нагрудный.
     Офицер самодовольно улыбнулся и тихо заметил:
     -- Карту на карман прикрепи!
     -- Есть, сэр!
     Эту подсказку он оценил, когда увидел, как Билл ощутимо ткнул кулаком в
бок новенького, прикрепившего карту не на карман.
     -- К медикам! -- ткнул пальцем Билл в сторону двери с красным крестом.
     Первым делом Савелия, к большому его удовольствию, заставили  тщательно
вымыться  под  душем.  Потом  втолкнули  к  моложавому доктору-китайцу и его
помощнице, упитанной негритоске с вытравленными до  рыжего  цвета  волосами.
Негритоска   невозмутимо  принялась  за  обследование:  заглядывала  в  рот,
требовала наклониться и раздвигала руками в резиновых перчатках его  ягодицы
-- проверить, не спрятал ли Савелий что-нибудь в задний проход. Только после
этого  за  него  принялся  доктор,  который, задав несколько общих вопросов,
простукал его, прощупал, расписался в медкарте,  после  чего  молча  кивнул.
Надо было возвращаться.
     --   Не   нравится?  --  иронически  спросил  Билл,  когда  увидел  его
недовольную физиономию.
     -- Нормально, офицер! -- бойко ответил Савелий.
     -- Тогда получи постельное  белье,  --  лениво  кивнул  тот,  мгновенно
потеряв к нему всякий интерес.
     Савелий  вновь  подошел  к  тому офицеру, который выдавал ему костюм, и
улыбнулся как старому знакомому. Тот тоже его вспомнил:
     -- Впервые?
     -- Да, сэр?
     -- Ничего, свыкнешься, -- успокоил тот и протянул ему  кучку  белья,  в
которой   были   две   простыни,   наволочка,  одеяло,  полотенце,  мочалка,
пластиковая кружка, зубная щетка с пастой. -- Это все бесплатно.
     -- Спасибо, сэр! -- усмехнулся Савелий и вышел.
     Когда Билл вел его по тюремным коридорам,  Савелий  поразился,  сколько
тут  лиц  разных  национальностей  -- и среди заключенных, и среди офицеров.
Дежурный офицер корпуса, куда его поместили, похожий на мексиканца, сидел за
небольшим пультом в комнатке, от которой  в  две  стороны  вились  коридоры.
Сунув  его  документы  в  специальное  отделение,  офицер  нажал  на кнопку.
Решетчатая дверь в левый коридор отползла в сторону.
     -- Пошли! -- бросил тот и встал во весь свой двухметровый рост.
     Войдя в коридор, офицер кивнул на еще одну открытую дверь справа:
     -- Здесь можно смотреть телевизор. -- Не успел Савелий открыть рот, как
тот сухо добавил: -- Телевизор можно смотреть в строго  отведенное  время...
-- Выдержал небольшую паузу: -- ...С пяти утра до одиннадцати после полудня!
-- Он не выдержал и рассмеялся, довольный своей шуткой.
     Пройдя   еще   метров   пятнадцать,  они  остановились  перед  железной
решетчатой дверью под номером одиннадцать.
     -- Добро пожаловать в новое  жилье!  На  стене  инструкция,  в  которой
расписано  все,  что  разрешено  квартиранту. Правила лучше соблюдать. Иначе
срок заключения может увеличиться.
     Он повернулся и вышел. К удивлению Савелия, он не запер дверь в камеру.
Камера была небольшой: метра три в длину и два в ширину. Справа от входа  --
железная  кровать  с  ватным матрацем, слева, прямо за дверью, -- унитаз, за
ним раковина с краном для умывания, в  дальнем  левом  углу  --  тумбочка  и
небольшая  полка  над столом, приваренным к стене. Стул также был приварен к
холодному полу.
     Савелий застелил кровать и улегся поверх  одеяла.  Эта  суета  доконала
его.  Усталость  была  так  сильна,  что в голове не было ни одной мысли. Он
постепенно задремал...

        VII. Великий сход

     Получив буквальный приказ Рассказова  отправить  Джерри  "как  живого",
Тайсон  приказал  одному  из  своих  парней -- Дэнни Лэйну, известному своей
изобретательностью, заняться пленником.
     Дэнни Лэйн рос во вполне обеспеченной интеллигентной  семье.  Его  отец
преподавал  химию  в  Государственном  университете штата Техас, а мать была
классным хирургом в Центральном госпитале.
     Дэнни было шесть лет, когда родилась  Элеонор.  Это  была  от  рождения
очень  болезненная  девочка. До этого вся любовь и внимание доставались ему,
как единственному ребенку в семье,  но  с  появлением  девочки-инвалида,  за
которой нужен был уход и уход, все внимание родители стали отдавать ей.
     Шло  время,  Дэнни  рос,  росла  и его ненависть к той, которая, по его
мнению, отобрала у него любовь родителей. По ночам, лежа в  постели,  он  не
мог спать -- слушал, как за стеной они сюсюкали с маленькой Элеонор. Как ему
хотелось,  чтобы  она  умерла! Какие только казни не приходили ему в голову!
Дэнни был очень умным мальчиком и хорошо  учился,  но  не  способен  был  на
созидательное  отношение  к  жизни. Однако Дэнни понимал, что, если он будет
открыто проявлять ненависть к сестре, родители  его  просто  возненавидят  и
отправят  в  какую-нибудь  школу-интернат. Поэтому он, стиснув зубы и собрав
всю свою волю в кулак, избрал другую тактику -- излишне подчеркнуто  говорил
при родителях о своей якобы беззаветной любви к сестре, старательно ухаживал
за ней, тайно вынашивая план убийства.
     Прошло  более  двенадцати лет. Дэнни поступил в то