о если  его  госпитализируют в
инфекционное отделение... Мы не можем рисковать здоровьем  сотрудников, да и
вряд  ли  найдутся   охотники  провести  несколько  недель   в   контакте  с
острозаразным больным. Но главное даже  не в этом, в конце  концов,  мы люди
военные... Просто здоровый человек вряд ли способен сойти за больного. А нам
нужно полное правдоподобие!
     Откровенность   контрразведчика  удивляла,   но  внушаемое  им  чувство
симпатии усилилось.
     -- Почему выбрали меня?
     -- Уровень  образования,  работа в солидной  режимной  фирме, диагноз и
стадия  болезни,  --  четко  ответил  Валентин  Сергеевич.  --  Это  главные
основания, есть и второстепенные, всякие мелочи.
     -- И что я должен делать?
     -- Лечиться новейшими импортными препаратами в гораздо более комфортных
условиях, чем сейчас. Общаться  с соседом по палате -- он  прекрасно владеет
русским. Наблюдать за его действиями, контактами...
     --  Неужели  вы  думаете,  что  он  нарочно заразился,  чтобы  уйти  от
наблюдения? -- усмехнулся Клячкин.
     -- Такие случаи тоже бывали, -- невозмутимо ответил контрразведчик.
     Почти не раздумывая, Клячкин согласился и прямо из кабинета заведующего
отделением  был  отправлен  в  двухместный "люкс"  с кондиционером,  цветным
телевизором и  холодильником.  На  прощание,  после  короткого  инструктажа,
Валентин Сергеевич крепко  пожал ему руку. Когда дверь за больным закрылась,
контрразведчик тщательно вымыл руки и обильно протер их спиртом.
     Роберт Смит поступил  в больницу только утром следующего  дня. Он был в
полубессознательном состоянии.
     -- Американец  вроде  культурным  должен быть, а ни  в  какую не  хотел
ложиться, -- рассказывала  молоденькая медсестричка.  -- "Скорая" за ним раз
приехала,   два  --  бесполезно!   А   в   посольстве  ни   капельницы,   ни
специалистов... Вот и запустил болячку...
     Незаметно разглядывая мечущегося в бреду американца, Клячкин размышлял:
какое задание  заставило его не щадить  собственное  здоровье?  И удивлялся:
оказывается, и у них есть самоотверженность и чувство долга.
     Через  несколько  дней соседу стало  лучше,  они  познакомились,  стали
разговаривать на  разные темы.  Валентин  Сергеевич  думал,  что  разведчика
заинтересует  место  работы  Клячкина,  но   он   не  проявил  к  известному
авиастроительному  конструкторскому бюро ни  малейшего интереса. Шел обычный
больничный треп обо всем и ни о чем.  Смит говорил без малейшего акцента, и,
если  бы он не  связывался дважды в  день по  радиотелефону  с  посольством,
переходя на английский, его вполне можно было принять за коренного москвича.
     "Эссенциале"  и "Силибан" творили чудеса. Клячкин чувствовал себя почти
нормально,  а кормили  в "люксе" так, что он отказался от  домашних передач.
Смит   тоже  поправлялся.  Окрепнув,   он  обошел   инфекционное  отделение,
разговаривал с пациентами, заглядывал в палаты, в обед побывал в столовой.
     --  Послушайте,  Витя,  наша  комната сильно  отличается от других,  --
сказал  он,  глядя в упор  внимательными серыми  глазами. --  И кормят здесь
совсем по-другому, и лекарства  гораздо лучше. Это  можно  об®яснить так:  я
иностранец,  журналист,  и  мне надо  "пустить  пыль  в глаза"  и "запудрить
мозги".  Но  вы  кто такой?  Откуда  у  вас такие  лекарства? Почему рядовой
инженер лежит здесь,  а  не в  шестиместной палате, где  люди задыхаются  от
жары?
     Этот  вопрос   Валентин  Сергеевич  предусмотрел  и  научил,  как  надо
отвечать.
     -- Если  бы  я  не знал,  что  вы журналист, то подумал бы,  что  вы --
разведчик,  --  сказал  он,  улыбаясь.  -- Знаете,  у нас  пишут, что каждый
американец работает на ЦРУ.
     Смит растерянно молчал.
     -- Вам действительно пускают пыль в глаза. И я  нужен именно для этого.
Чтобы запудрить вам мозги, мне дали лекарства, хорошо кормят и я  не мучаюсь
от жары. Так что мне повезло. Зато вы у себя дома  расскажете, как  хорошо в
советской больнице.
     -- Но я же видел и все остальное...
     -- Потому-то вы и похожи на разведчика. Но  если на Красной площади нет
ни одной лужи, ямы и мусорной кучи, то все это вы можете найти в Химках, или
Бирюлеве, или совсем рядом, на  соседней улице. И что же? Не  поддерживать в
безукоризненном состоянии Красную площадь? Нет,  наши власти рассчитывают на
доброжелательных гостей, которые не ищут специально негативные факты.
     -- Задача журналиста -- собирать все факты.
     Вскоре Смит перевел разговор на нейтральную  тему,  а пару часов спустя
Клячкин, поддавшись интуиции, попросил продать ему немного долларов.
     -- Зачем вам? -- удивился американец. -- Вы же не сможете ничего купить
в валютном магазине. Лучше я вам куплю что надо!
     Вечером в разговоре с посольством  Смит упомянул  фамилию Клячкина. Сам
Клячкин в это время был в туалете и ничего не слышал. Но "люкс" находился на
аудиоконтроле,  и  Валентин  Сергеевич,   с  которым  Клячкин  каждый   день
встречался в процедурной, сказал:
     -- Он тебя подозревает. Просил навести справки
     -- Почему? -- насторожился Клячкин. -- Что я сделал не так?
     -- Да ничего,  -- равнодушно отозвался чекист. -- Профессионал и должен
всех  подозревать.  Проверка  ничего не даст и подозрения останутся,  но все
равно ему некуда деваться. Пусть подозревает.
     Но получилось по-иному.
     Через день Смит вернулся к прерванному разговору.
     -- Я знаю, кто  вы, Витя, -- радостно улыбаясь,  сообщил он. -- Вы один
из  тех лихих  парней, которые  перепродают валюту! Рискуете, но зато хорошо
живете. Даже  в больнице. -- Он обвел рукой богатое убранство "люкса". -- Вы
кого-то подмазали и оказались в палате с иностранцем, в лучших условиях, чем
другие. Это понятно...
     Американец был явно удовлетворен.
     -- Честно скажу, я не верю в  случайности. А  потому подозревал, что вы
работаете на КГБ: у нас ведь свои стереотипы...
     --   Значит,  вы  все-таки  разведчик,  --  сказал  испытывающий  явное
облегчение Клячкин. -- Жалко, нам нельзя выпить за то, что мы наконец узнали
друг друга.
     --   У   него  хорошие   коммуникативные  способности,   умение  быстро
ориентироваться в обстановке,  уместный  юмор, -- отметил  начальник отдела,
прослушивая пленку. -- Надо взять его на постоянную связь.
     Через три недели Смита и Клячкина выписали. Они обменялись телефонами и
расстались друзьями. А  еще через несколько  дней  Клячкин  дал  подписку  о
добровольном  сотрудничестве с органами  госбезопасности и получил псевдоним
Асмодей.  Работа со  Смитом вошла  в  его послужной список  первой  и весьма
успешной операцией.
     Клячкин-Асмодей   аккуратно   промокнул  губы   салфеткой,   не   спеша
расплатился с официантом  и медленно  направился к  выходу. В руке он держал
красивую дорожную сумку.
     Содержимое  этой  сумки  искали  сейчас  по Москве все  члены воровской
общины, хотя делали это по-разному,  в  соответствии со своим авторитетом  и
возможностями.
     Вернувшись в  свою  квартиру.  Клык  сразу  же подошел  к  выходящему в
простенок   окну  и  убедился,  что   Федор   воспользовался  амортизатором,
попытавшись сохранить казну. Может быть, деньги так и лежат на крыше...
     Возможность, ясное дело, призрачная, но Клык,  обогнав молодых "бойцов"
и растолкав  скобливших  лестницу "шестерок", сбежал вниз, тяжело отдуваясь,
взобрался на крышу  соседнего дома  и долго щупал пустой  карабин  на  конце
резинового жгута.
     Потом,  раздувая   ноздри,  будто   нюхал  воздух,  осмотрел  чердачное
помещение. В  закутке у  трубы лежала куча спрессованного тряпья,  на газете
оставался раскрошенный кусок хлеба и стояла алюминиевая кружка.
     -- Сходи  в  верхнюю квартиру, попроси  кулек, -- приказал  он.  --  Да
повежливей! И расспроси, кто здесь жил.
     Через несколько минут "боец" вернулся.
     --  Бомж  какой-то... Спокойный,  не шумел, не кричал, здоровался.  Вот
пакет.
     Поддев щепкой за ручку, Клык опустил кружку в пакет.
     Через  час участковый  инспектор Платонов произвел  поквартирный  обход
под®езда, расспрашивая об обитателе чердака. Собрав полный  перечень примет,
он довольно толково составил словесный портрет и вручил Зонтикову.
     -- Благодарствую.
     Клык  сделал  знак, и в  кармане  шинели оказались  пять десятитысячных
бумажек.
     -- А то повадился камни с крыши кидать. Еще зашибет кого...
     Клык откашлялся и протянул пакет с кружкой.
     -- А вот здесь надо пальчики поискать. Да посмотреть, чьи они...
     В карман с хрустом пролез еще десяток купюр.
     -- Обворовали нас, -- с тяжким вздохом  пояснил  Клык.  --  Совсем люди
совесть потеряли. Купюры по пятьдесят тысяч  в чемодане старом дерматиновом.
Если кто что прознает, мы отблагодарим.
     Зонтиков опять тяжело вздохнул.
     -- К кому нам еще обращаться...
     -- Поможем...
     Платонов отвел глаза в сторону. Только что он получил половину месячной
зарплаты.  И  ничего  противозаконного:  в  конце  концов,  милиция  обязана
раскрывать преступления. Но делать над собой усилие все-таки приходилось.
     Клык  вздыхал  потому,  что  тоже  преодолевал  себя.  Закон  запрещает
обращаться  к  ментам  за  помощью.  Но  если  мент  покупается  и  помогает
неофициально, то с запретом можно не считаться.
     В  конце концов и  Клык, и Платонов  успокоились.  Убедить самого  себя
можно в чем угодно.
     Когда  лейтенант  ушел.  Клык позвонил главному майданщику,  смотрителю
катранов и положенцам других районов. Густая и крепкая сеть была заброшена в
бурлящее человеческое море.
     Тысячи  человек по  всей Москве искали  Таракана, бомжа под  сорок лет,
высокого  и  худого, в вытертой  кроличьей  шапке и  мятом пальто  без  двух
пуговиц,  со  старым  чемоданом.  Бомж не  пользовался ничьей  поддержкой  и
защитой, деваться  ему было некуда: не в подвале, так на чердаке, не в  люке
теплотрассы, так на  вокзале отыщет его кто-то из общины или  прислуживающей
ей шушеры. Значит, возвращение святого святых -- блага воровского  -- вопрос
времени: двухтрех дней.
     Респектабельный  агент госбезопасности  Асмодей вальяжно вышел из "Двух
сов" и сел в оперативную машину одиннадцатого отдела.
     --  Здравствуй,  Семен, --  чуть покровительственно сказал он  водителю
красной "девятки".
     -- Здрасьте,  -- ответил крепкий  парень с расплющенным носом и золотой
коронкой  на  верхней  челюсти  --  старший  прапорщик  Григорьев.  Это  он,
представляясь  мафией,  пугал  Каймакова  несколько дней назад.  Точнее,  не
пугал,   а  осуществлял  акцию   воздействия,  чтобы  заставить   марионетку
оперативного дела "Расшифровка" сделать следующий шаг.
     Акция  воздействия   преследовала  вполне  конкретную  цель:  настроить
марионетку  на  серьезность мыльного дела и  подготовить к  той  информации,
которую должен был  принести  на другой день капитан Резцов. Но она  имела и
очень  важный побочный  результат: испугавшись, фигурант  вооружился шилом и
стал прикрывать  голову  портфелем.  В  результате в морге оказался не он, а
капитан  ГРУ Вертуховский  и операция "Расшифровка" чуть не  лопнула в самом
начале.
     Этот  жизненный факт опровергал  неверие майора Межуева в случайности и
совпадения.   И   подтверждал  существование  определенных  закономерностей,
именуемых человеческими судьбами.
     Красная "девятка" пулей сорвалась с места и уверенно влилась  в широкий
поток автомобилей.



        Глава одиннадцатая

     Капитан  Васильев  медленно  брел  по мокрой  и грязной улице.  Он  был
отстранен от оперативной работы и переведен  на проверку  эвакуаторов.  Этим
всегда занимались прапорщики.
     Понижение   вызвано   заключением   комиссии,   проводившей   служебное
расследование. Убедительных оснований,  об®ясняющих, почему  бригада бросила
об®ект наблюдения и направилась в квартиру Зонтикова, капитан не представил.
Центр принял разговор о миллиарде, принесенном  Клыку, и именно с ним связал
незапланированную активность наблюдателей, тем более что  деньги исчезли. От
более   серьезных   неприятностей   Васильева  спасли   показания  командира
милицейской  спецгруппы  и  подполковника  Дронова:  оба  подтвердили --  из
квартиры он ничего не выносил.
     Но и  того, что оставалось -- нарушения задания  и смерти напарника, --
оказалось достаточно для вывода о неполном служебном соответствии. Насколько
капитан  знал  кадровую  практику,  в ближайшее  время  от  него  попытаются
избавиться. Выслуги, даже  с учетом льгот службы на СРПБ -- год  за полтора,
для пенсии не хватит.
     Потому мысли у  Васильева были такими же безрадостными,  как окружающий
пейзаж: грязная, в ямах и выбоинах улица, ободранные фасады  переживших свой
век  домов, покосившийся  забор  вокруг так  и  не  ставшего  стройплощадкой
пустыря,  старая,  давно не  крашенная  трансформаторная  будка. Она  же  --
эвакуатор номер семь.
     Без особых предосторожностей капитан направился к  об®екту. На  нем был
костюм ремонтника из оперативного гардероба: фуфайка, черные суконные штаны,
брезентовая сумка через плечо, солдатская шапка. Что может быть естественнее
человека в таком наряде, заходящего в трансформаторную будку?
     Специальным  ключом  он отпер железную  дверь.  При  необходимости  она
мгновенно  распахивалась от  особого  нажатия  на  пластинку с  изображением
черепа и надписью: "Не влезай, убьет!"
     Внутри  было душно,  пыльно и тесно,  как  в настоящей трансформаторной
будке,  даже  характерный  монотонный  гул  присутствовал, хотя  исходил  из
специального   блока,   включавшегося  при  открывании  двери.  Одновременно
загоралась лампочка на пульте дежурного по сектору охраны спецсооружений, и,
если  в  течение минуты  не поступал  сигнал  отбоя,  готовая  к бою  группа
оперативного реагирования спешно отправлялась на место срабатывания.
     Сейчас  лампочка не загорелась, у  пульта никого  не было, не сидели  в
машине с  включенным двигателем  четыре  вооруженных  бойца. Развал  системы
госбезопасности  привел  к   сокращению  финансирования   в  первую  очередь
инженерных    об®ектов.    Даже    их    еженедельный    контроль    группой
эксплуатационников  на  некоторое  время  прекратился,  но умеющий  смотреть
вперед генерал Верлинов приказал хотя бы раз в месяц осуществлять  проверки:
"Иначе в них коммерческие палатки да платные сортиры пооткрывают!"
     Но Васильев действовал так, будто все  работало, как обычно, и дежурный
сектора охраны, встрепенувшись, смотрел на красный огонек тревоги.
     Вставив  жетон  из  титанового  сплава с  буквой и шестизначной  цифрой
личного  номера  в незаметную  щель  распределительного  щита,  он  негромко
сказал:
     -- Капитан Васильев, иду транзитом, помощь не нужна.
     При  нормальной  работе всех  систем  дежурный  услышал  бы  эти слова,
погасил   тревожную   лампочку   и  сделал  запись  в  журнале   пользования
эвакуаторами.
     Капитан, не вынимая жетона, нашел черную кнопку на щите.
     В   громадине  трансформатора,  точнее,  искусно  выполненного  макета,
бесшумно откинулась часть обшивки. Пригнувшись  и высоко подняв ногу, словно
в отсек подводной лодки, Васильев шагнул внутрь. Люк мгновенно закрылся.
     Он  находился в небольшом -- два на полтора --  помещении со  стальными
стенами, полом и потолком. В одной стене имелась незаметная щель для жетона.
Моделируя ситуацию, когда жетон потерян,  капитан резко провел рукой от щели
вниз. Пол дрогнул и провалился, через секунду его  заменил выдвинувшийся  из
стены стальной лист.  Если  бы Васильева преследовали  враги  и  им  удалось
взломать  входную дверь  и обшивку люка,  они увидели  бы  пустой отсек  без
всяких следов на толстом слое пыли.
     Открытый с  одной  стороны стальной лифт  скользил под землю. При ярком
свете внутренней  лампы капитан видел шероховатости уходящих  вверх бетонных
плит и стыковочные швы между ними. Спуск был недолгим -- словно с четвертого
этажа.  Бетонные плиты сменились железной дверью.  Васильев  повернул ручку.
Свет  автоматически  погас.  За  дверью  простиралась  чернота   с  красными
огоньками вдали. Эвакуатор номер семь  выходил  в  тоннель  метро в трехстах
метрах от узловой станции "Парк культуры".
     Капитан  на секунду  задумался:  не продолжить  ли  путь  под землей? И
отказался от этой мысли. Без необходимости не стоило рисковать на рельсах. К
тому  же  если  кто-то  заметил  монтера,  входящего   в  будку,   то  может
заинтересоваться  -- а почему  он не вышел обратно? Да  и вообще -- прогулки
под землей никакого удовольствия не доставляют.
     Через  несколько  минут  ремонтник  вышел  из  трансформаторной  будки.
Расположенная  в  малолюдном  месте,  она  находилась  вблизи  двух  крупных
магистралей, а следовательно,  занимала стратегически  выгодную  точку. Как,
впрочем, и все остальные эвакуаторы.
     Задержанные при наблюдении за  Каймаковым люди Седого  вышли на свободу
через  четыре  часа. Как только  доставившие их  омоновцы написали рапорта и
ушли, они утратили сдержанность и молчаливость.
     -- Тачку  бросил возле кабака с  открытыми дверцами. --  Круглолицый, с
наглыми  круглыми  глазками Рудик, по-хозяйски развалившись на стуле,  давал
показания замордованному  жизнью  и службой  старлею,  заведомо неспособному
купить "Ниссан-Патрол" на те деньги, которые он заработает, до конца жизни.
     --  Я  ее никогда не закрываю. Зачем? Нас все знают, кто полезет? Разве
самоубийца...
     И  тон,  и поза,  и  подтекст  уверенной  речи  были  призваны  оказать
соответствующее воздействие на дознавателя. И оказывали его.
     -- Вот какие-то  сволочи и подложили  эти  железки.  Я  могу,  конечно,
адвокату позвонить или еще кому, но думаю, вы и сами разберетесь...
     Рудика сменил Эдик. Та же уверенная поза, та же наглая  физиономия, тот
же пугающий, с подтекстом, тон.
     -- Пообедали, зашел в сортир -- отлить, а за бачком газетный сверток...
Разворачиваю из  интереса:  пушка!  Не  наша, как в кино!  Что делать?  Дай,
думаю,  отвезу  в  милицию.  И  повезли... Заявление  не  успел  написать  о
добровольной сдаче. Давайте листок, сейчас все как надо нарисую...
     И поскольку дознаватель замешкался, Эдик навалился  грудью на стол и со
значением произнес:
     -- Она и неисправная к тому  же! В  ней бойка  нет, а без бойка -- хрен
выстрелишь!  А  вынимается  он  очень  просто,  минутное дело, принесите  --
покажу!
     Оставив  задержанных  в  дежурке,  дознаватель  поднялся  к  начальнику
отделения милиции и доложил собранные материалы.
     --  Так прямо и говорят:  из группировки Седого? -- переспросил тот без
особого, впрочем, удивления. -- Наглецы...
     Начальник пролистнул рапорта и об®яснения.
     -- Не  судимы? То-то и  оно -- честные граждане,  за жабры не возьмешь.
Завтра они адвоката приведут да семь свидетелей...
     Начальник задумался.
     Еще десять лет назад взятые  с таким арсеналом отправлялись прямиком на
нары  следственного изолятора,  а потом за колючую проволоку зоны. Пистолет,
автомат  и граната  перевешивали любые об®яснения:  пусть  хоть марсиане  из
летающего блюдца сбросили -- получите свои  четыре года, а может, и  пять --
по  максимуму.  Тогда он  рулил  тяжелым  асфальтовым катком, и стоило  чуть
повернуть руль, чтобы  расплющить человека  в  лепешку.  И тогда задержанные
скрывали принадлежность к преступной группировке, а не бравировали ею.
     Но пришла новая эпоха. Теперь  он сидел за рулем детского трехколесного
велосипеда,  а  вокруг  носились  "КамАЗы" с  номерами  личного  транспорта,
угнанные где-нибудь в  Западной Европе "Вольво"  и "Мерседесы" с поддельными
номерами  и  вообще  без  номеров,  огромные  асфальтовые катки  практически
неуязвимых  преступных организаций,  набитые оружием  "Ниссаны", и надо было
держать ухо  востро, чтобы  они не  расплющили  в  лепешку тебя самого. А уж
таранить  окружающих  монстров  дело   совершенно