ию: "великолепный инструктор-альпинист".
     После окончания срочной  службы  Перон  был  направлен  в  офицерскую
школу.  Здесь под руководством немецких инструкторов он не только проходил
курс наук, но и написал цикл статей, а также перевел с немецкого ряд  глав
для инструктажа  солдат.  Ему,  в  частности,  принадлежал  авторизованный
перевод главы о том, как надо мыть руки: для солдат это было весьма  важно
- новобранцы приходили из маленьких деревушек,  где  личная  гигиена  была
неизвестна, жили в  п о л е,  мылись редко.  Вот она, проблема Аргентины -
вопиющая, немыслимая в первой четверти  двадцатого  века!  (Именно  в  это
время в маленькой деревне Ла Унион у Хуаны Дуарте  родилась  младшая  дочь
Ева  -  "незаконная",  как  и  Перон.)  Сталкиваясь  каждый  день  с  теми
негативными явлениями, которые  не  могли  не  ранить  его  сердце,  Перон
увлекся самоанализом, прочитал множество переводных книг, в первую очередь
немецких; это научило его искусству говорить с солдатами - без комплексов,
доходчиво, но в то же время зажигающе.  Тогда же он увлекся  атлетизмом  и
боксом - эпидемия пришла из  Соединенных  Штатов;  дрался  отважно.  Когда
молодой англичанин переломил ему нос на  ринге,  Перон  долго  разглядывал
себя в зеркале, а потом улыбнулся своему изображению, - он теперь нравился
себе еще больше: то, о чем говорили немецкие инструкторы (шрамы  на  лице,
столь угодные офицерской чести, - зримые признаки отваги), сделалось  ныне
явственным, каждый мог сказать, что перед ним  настоящий  офицер,  боксер,
эталон бесстрашия.
     Затем он вступил в аристократический "Жокей клаб де  Буэнос-Айрес"  и
сразу же зарекомендовал себя блистательным наездником...
     Поступление в Высшую военную школу было делом вполне логичным, он сам
пробил себе дорогу.
     Получение диплома отмечали в столичном районе Л  а  Бока,  в  царстве
песни и танго, в кабачке  настоящих  портеньяс'.  Там  он  познакомился  с
семнадцатилетней преподавательницей игры на гитаре Аурелией Тизон.  Друзья
звали ее Потота, - пожалуй, единственная испанка в этом итальянском районе
столицы,  рыжая,  стремительная,  Потота  была  душой  здешней   молодежи;
восьмого января двадцать шестого года она была помолвлена с Пероном.

_______________

     ' Так в Аргентине называют жителей Буэнос-Айреса.


     (Восьмого января этого же года в автомобильной катастрофе погиб  отец
"незаконной" Евы Дуарте.  Его официальная жена Эстелла Крисолиа  запретила
матери  Евы  и  "незаконным  детям"  проводить  их   родного,    хотя    и
"незаконного",  отца  в  последний  путь.  Хуан  Крисолиа,  мэр    района,
мучительно посредничал между своей сестрой и матерью  детей,  которых  так
любил покойный, дав им свое имя.  Человек, который тогда утешал  маленькую
Еву, стал ее наставником, а потом сделался советником и "серым  кардиналом
перонизма", был Мойсес Лебензон, сын эмигранта из Херсона.)
     Пятого января двадцать девятого года  Аурелия  Тизон  стала  сеньорой
Перон.
     (Двадцатого января того же года Ева Дуарте переехала а Буэнос-Айрес -
ей тогда было десять лет - и  поселилась  у  своей  сестры  на  улице  Рок
Васкеса, - сегодня она переименована в улицу Мойсеса Лебензона.)
     Именно в это время среди военных  зрел  заговор  против  либерального
правительства Ипполито Иригойена.
     Поначалу, мальчиком еще, в Патагонии, Перон  -  как  и  все  пеоны  в
округе  -  поддерживал  концепцию  политического    мэтра    аргентинского
радикализма,  вызревшего  на  идеях  французской  революции  и  потаенного
антиамериканизма.
     Иригойен требовал  гарантий  основных  прав  человека;  настаивал  на
необходимости соблюдения "моральной чистоты" аргентинской жизни,  выступал
против коррупции (открыто)  и  против  помещичьей  олигархии  (сдержанно),
поддерживал  право  рабочих-ремесленников  на  создание  профсоюзов  и  на
забастовки; повторял, что  аграрная  реформа  необходима,  дабы  позволить
землевладельцам (не помещикам) об®единяться для совместного  использования
сельскохозяйственных  машин  и  продажи  сельскохозяйственного    продукта
непосредственно самими производителями и - что самое главное - выступал за
национализацию нефти и наиболее крупных мясобоен.
     При этом он настаивал  на  реформе  армии,  которую  и  вознамерился,
наконец, провести в девятьсот тридцатом году.
     Армия, являющаяся государством в государстве, не могла,  естественно,
быть  безучастной  к  предстоящим  событиям,  и  если  солдаты  и  капралы
выступали за предложение президента, то верхушка - генералитет,  связанный
незримыми узами  с  земельной  олигархией  и  владельцами  нефти,  крупных
мясобоен, британским капиталом, - выступала,  совершенно  понятно,  против
всего того, на чем настаивал президент.
     Капитан Перон, назначенный для продолжения службы в генеральный штаб,
был вовлечен в  антиправительственный  заговор  генерала  Хосе  Урибуру  -
выученика прусской школы (с детства, как и Перон, генерал получил от своих
немецких наставников сильнейшую ин®екцию ненависти по отношению ко всем  и
всяческим "марксистам", "социал-демократам"  и  "коммунистам").  При  этом
нужно отметить, что и жена Перона, и  его  тесть  были  активными  членами
радикальной партии  Иригойена,  так  что  капитану  приходилось  соблюдать
конспирацию, таясь не только от своих коллег, но и от семьи, - психическая
нагрузка не из легких.
     Риск, которому он подвергался, окупил себя; сразу же после  свержения
Иригойена и прихода к власти  военных  Перон  сделался  личным  секретарем
министра обороны.  Вскоре же (поработав два месяца военным следователем  в
специальной комиссии) капитан Перон был направлен в качестве профессора  в
Высшую военную школу Аргентины.  Получив звание  майора,  он  одновременно
становится ад®ютантом начальника генерального штаба.
     Именно там, в Высшей военной школе и генштабе, он написал свои  книги
"Восточный фронт первой мировой войны", "Ряд вопросов военной  истории"  и
"Анализ некоторых аспектов русско-японской кампании 1904-1905 годов".
     Наиболее примечательной была  работа,  посвященная  вопросам  военной
теории, потому что именно в этой книге Перон впервые  превознес  концепцию
немецкого генерала фон дер Гольца о "вооруженном народе".
     (В этом же, тридцать пятом году Ева  Дуарте  поселилась  в  отеле  на
Кажао, между улицами Сармьенто и Кориентес,  чтобы  по  вечерам  принимать
участие в спектакле, который давали в театре на улице  Карлоса  Пелигрини;
т о л к а л  ее в театр известный певец Агустин Магальди; старик, он видел
в молоденькой  девушке  не  столько  талант,  сколько  характер,  это,  он
полагал, - дорогого стоит;  актером,  тем  более  сейчас,  когда  появился
кинематограф, может стать каждый; из десяти отснятых дублей вполне  просто
выбрать подходящий, а вот устремленный,  яркий  характер  полуребенка  Евы
Дуарте, характер совершенно определенный, да еще в той стране,  где  место
женщины было заранее определено в детской и на кухне, - это редкость  куда
большая, чем талант лицедейства.)
     Не  опираясь  на  факты,  трудно  утверждать  что-либо    с    полной
определенностью, но некоторые исследователи, как, например, Джозеф Пейдж в
своем двухтомном  труде  "Перон",  опубликованном  издательством  Ксавьера
Вергара в восемьдесят четвертом году в Барселоне, Буэнос-Айресе, Мехико  и
Сантьяго-де-Чили, утверждают,  что,  когда  Перон  получил  назначение  на
работу в Чили,  -  а  было  это  в  тридцать  шестом  году,  он  уже  стал
подполковником,  "теньенте  коронель",  -  именно  там,    в    пригородах
Вальпараисо состоялся первый  контакт  между  секретной  службой  рейха  и
молодым военным из Аргентины.
     Впрочем,  этому  посылу  возражают  другие  исследователи,    которые
связывают факт выдворения Перона из Чили с тем,  что  левое  правительство
страны не хотело терпеть у себя дома человека,  открыто  выражавшего  свое
негативное отношение к республике и ее политике, приближавшейся в чем-то к
позиции "Народного фронта" республиканской Испании.
     Но Перона, вернувшегося в Буэнос-Айрес в тридцать восьмом году,  мало
тревожили эти обвинения: в санатории умирала  его  молодая  жена  от  рака
почек.
     Похоронив  р ы ж у ю,  которая так была к нему привязана, Перон купил
машину и отправился в путешествие  по  бескрайней  Патагонии.  Он  проехал
через Вьедму, миновал Барилоче, жил в Андах, спустился к океану,  из®ездил
всю Огненную землю и лишь в тридцать девятом году, накрутив двадцать тысяч
километров, вернулся в Буэнос-Айрес.
     (Именно в этом году Ева Дуарте об®явила о своем намерении выйти замуж
за кавалера Франсиско Де Паула.)
     Семнадцатого февраля тридцать девятого года подполковник Перон отплыл
в Европу на борту итальянского трансатлантического лайнера "Конте Гранде",
осуществлявшего рейсы между Европой и Латинской Америкой.
     С июля тридцать девятого по конец мая сорокового года Перон  проходил
тренировку в альпийских подразделениях итальянской армии. Здесь, в Европе,
он наблюдал, как Гитлер вошел в Варшаву, оккупировал Бельгию, Голландию  и
Францию; именно здесь он вкусил то, чего так  недоставало  его  стране,  -
жесткого, хрусткого п о р я д к а.  Однако между п о р я д к о м  и "новым
порядком", провозглашенным  фюрером,  была  огромная  разница,  в  которую
посвящали только избранных,  кому  безусловно  верили;  Перона  тогда  еще
только  и з у ч а л и.
     Рожденного  в  стране,  где  население    было    по    своей    сути
интернационально, -  громадная  волна  русских,  югославских,  английских,
еврейских, немецких, украинских эмигрантов  врастала  в  Аргентину  легко:
страна словно бы растворяла в себе  пришельцев;  не  внуки  даже,  а  дети
эмигрантов теряли  родной  язык  за  три,  от  силы  пять  лет,  становясь
настоящими  аргентинцами,  даже  распространенное  сочетание  букв    "лл"
произносили как "ж", нигде в мире так не произносят,  определишь  человека
сразу, тайна какая-то, - Перона не могли не коробить расизм  Гитлера,  его
слепая ненависть к славянам,  болезненный  антисемитизм,  брезгливость  по
отношению к неграм. "А там  недалеко  и  до  отторжения  цветных,  а  ведь
мамочка - индианка, разве можно так, кто на свете добрее  мамочки,  нежнее
ее и умнее?!"
     Когда он поделился этими своими  мыслями  с  полковником  итальянской
армии Карло Алигьери, тот посоветовал:
     - А вы не обращайте внимания на то, что вас ранит.  Вы берите то, что
нравится.  Вам ведь нравится что-то в том эксперименте, который начали мы,
фашисты, дети великого дуче Бенито Муссолини? Вам не  может  не  нравиться
то, что мы покончили с безработицей, прекратили изматывающую душу болтовню
в парламенте, а вместо этого создали вертикальные профсоюзы, подчиняющиеся
лишь логике и озарению руководителя? Вам не может  не  нравиться,  что  мы
заставили рабочих стоять у станков, а не болтаться по улицам под  красными
флагами бунтовщиков? Вам не может не нравиться, не спорьте, и то, что мы -
благодаря этому - прессингу - построили для рабочих  больницы,  которых  у
них раньше не было, повысили им  заработную  плату  и  подняли  социальную
страховку.  Вы возразите мне: "Да,  но  они  поплатились  за  это  потерей
политических свобод!" И я  вам  отвечу,  что  они  поплатились  правом  на
болтовню и забастовки.  Но их жен и детей интересует не болтовня, а жилье,
хлеб, оливковое масло и кофе.  И они это получили. При этом мы  ограничили
аристократов, контролируем банки, даем  рекомендации  промышленникам.  Все
это ныне в наших руках, подполковник, в руках дуче и Движения. И служим мы
не  кому-нибудь,  а  нации.  Вот  так-то.  Что  же   касается    несколько
аффектированного отношения Гитлера к славянам и евреям, то  это  с  годами
пройдет, уверяю вас.  Как и всякое  молодое  государственное  образование,
рейх  понял,  что  антисемитизм  есть  вполне  понятное  для  всех   людей
об®единяющее начало, вы же католик - не правда ли? - а  инквизиция  именно
под этим лозунгом провела об®единение церкви... Да, конечно, жестоко, но и
Ватикан отказался от гонения на евреев, как только была достигнута главная
цель, столь угодная католичеству: спасение Европы от чуждых влияний.
     - Каких? - поинтересовался Перон.
     Алигьери рассмеялся:
     - А любых, подполковник! Любых, которые неугодны Ватикану. Не станете
же вы спорить с тем, что, санкционировав аутодафе, папа думал  о  чем-либо
другом, кроме блага большинства?
     Перон углубился в изучение принципов вертикальных профсоюзов Италии и
Германии, много, времени уделил исследованию вопроса об  отношениях  между
государством, капиталом и рабочим классом в условиях режимов личной власти
и,  конечно  же,  более  всего  интересовался    открытыми    (пропаганда,
конституционные  ограничения)  методами  борьбы  против  того,  что  стало
ненавистным ему еще в кадетской школе, - против коммунизма.
     Затем  он  посетил  Германию;  там  ему  устроили  ряд   в с т р е ч,
результатом которых явилась совершенно  беспрецедентная  поездка  молодого
подполковника на русско-германскую границу. Здесь, у Бреста, он наблюдал в
бинокль красноармейцев, и сердце  его  впервые  похолодело  от  странного,
непонятного ему самому чувства изумления, страха и некоторого  преклонения
перед подполковником Пероном, который - единственный изо всех  аргентинцев
- получил право видеть врагов человечества воочию, лицом к лицу.
     Когда  он  возвращался  из  Бреста  в  Берлин,   полковник    абвера,
сопровождавший его, предложил оформить их отношения д е л о в ы м образом.
Перон не обиделся; посмеявшись, он легонько потрепал полковника по  плечу,
заметив:
     - Я уже не мальчик, и поэтому умею отказывать,  но  я  и  не  старик,
которому безразлично его будущее.  Я - политик, мой дорогой оберст,  прошу
это запомнить и относиться ко мне, исходя лишь из этого моего качества.
     (В это время Ева Дуарте получила роль в фильме  "Еще  одно  несчастье
народа", снятом Луисом Байоном Эррера по сценарию Луиса Сандрини.
     Тогда  же  она  начала    работать    на    "Радио    Архентина"    в
кинематографическом конкурсе,  проводимом  журналом  "Гуйон";  Ева  Дуарте
интервьюировала таких заметных деятелей культуры, как  Хуан  Хосе  Пинейро
Роланд, Глориа Грэй, Натан Пинсон, и близко сошлась с ними.
     А в день, когда Перон, покинув Испанию, где его принимали  франкисты,
отплыл в Буэнос-Айрес, Ева выступила в главной роли  в  спектакле  "Любовь
Шуберта", написанном Алехандро Касона и поставленном  на  "Радио  Прието",
одной из самых мощных в то время станций страны.)
     Восьмого января сорок  первого  года,  вернувшись  на  родину,  Перон
получил довольно странное назначение -  в  Мендосу,  профессором  в  школу
горнолыжных подразделений; многие из его друзей расценили это как  ссылку.
Он вспомнил шутку, услышанную им в Мадриде, - именно в  это  время  Франко
раскассировал  людей,  с  которыми  начинал  путч  против  республики,  по
посольствам (не хотел, чтобы в стране жили те,  кто  знал  о  нем  слишком
много); быстрые и острые на язык мадриленьяс  говорили  тогда:  "Есть  два
вида послов: один - "чрезвычайный и полномочный",  а  второй  -  "посол  к
черту"".
     (Именно тогда, в дни пика творческих удач Евы Дуарте, творческих,  но
не материальных, - жила впроголодь, экономила на хлебе  и  кофе,  -  некий
человек из германского посольства, встретившись со "звездой",  передал  ей
подарок - восемь тысяч четыреста долларов США.
     Равнодушно посмотрев на деньги, Ева поинтересовалась:
     - У вас ко мне какие-то просьбы?
     - Одна, - ответил немецкий дипломат, смущенно улыбаясь. - Всего  лишь
одна.
     - Изложите ее, - сказала Ева, по-прежнему не прикасаясь к деньгам.
     -  Продолжайте  и  впредь  быть  такой  же  замечательной   актрисой,
работающей на  благо  дружественного  рейху  народа  Аргентины.  Это  наша
просьба, выполните же ее!
     Восемь тысяч четыреста долларов равнялись тогда тридцати трем тысячам
шестистам песо - невиданное  богатство,  позволившее  молодой  женщине  не
только приобрести достойный ее гардероб, но и маленький автомобиль и  даже
снять пристойную квартиру в престижном районе.)
     В Мендосе у Перона завязалась дружба с генералом Эдельмиро  Фареллом,
- так же, как и Перон, тот прошел "альпийскую  военную  школу"  в  Италии.
Вскоре Перона произвели в полковники; в мае  сорок  второго  года  он  был
переведен в Буэнос-Айрес и  назначен  инспектором  горнолыжных  соединений
армии - с подчинением непосредственно генералу Фареллу.
     Именно с ним, Фареллом, он и обменялся мнением о ситуации  в  стране:
левые  подняли  голову,  коммунисты  призвали  социалистов  и    радикалов
об®единиться в единый "Народный фронт"  для  того,  чтобы  потребовать  от
правительства  Кастильо  присоединения  к  союзникам  и  об®явления  войны
странам "оси", - в развитие  резолюции  Конгресса  профсоюзов,  принявшего
решение бойкотировать товары Германии и Италии.
     - Это безумие, - сказал  тогда  Перон.  -  Я  с м е ю  говорить  так,
генерал, не потому, что я ценю идеи господина Муссолини и Гитлера,  отнюдь
нет, но ведь совершенно очевидно, что Аргентина  может  получить  максимум
выгод от политики нейтралитета, это заставит и  Белый  дом,  и  Кремль,  и
Имперскую канцелярию  д е л а т ь  в с е,  чтобы удержать нас от войны,  а
следствие  такого  рода  отношения  к  нам   однозначно:    наивыгоднейшая
кон®юнктура для нашего мяса и зерна на мировых рынках,  что,  конечно  же,
даст нам немало врагов среди янки, куда больше, чем сейчас, но - ничего не
попишешь, зависть есть зависть, древнейшее человеческое качество.
     - Вы емко выражаете мысли, - заметил  тогда  генерал  Фарелл.  -  Это
завидное качество редкостно  среди  испаноговорящих  народов,  мы  слишком
темпераментны, личностны и амбициозны, любим  выпячивать  на  первый  план
свое "я" и совершенно игнорируем экономические проблемы... Скажите, Перон,
а как вы отнеслись к тому, что Ортис' поддался давлению левых и  распустил
"Национальную фашистскую партию" вкупе с "Трудовым фронтом" наших  здешних
немцев?

_______________

     ' О р т и с - президент Аргентины в 1938-1940 годах.


     Перон ответил не сразу, но вовсе не потому, что хотел угадать,  какое
мнение угодно генералу, - нет, он уже  о с о з н а л  себя как личность  и
чувствовал свое предопределение, особенно ночью,  перед  тем  как  уснуть;
более всего любил шум прибоя; если закрыть глаза, то возникает  явственное
ощущение восторженного рева трибун; он тогда  ответил  генералу  медленно,
ибо взвешивал каждое слово, понимая, что рискованный  вопрос  Фарелла  был
задан не случайно.
     -  Если  бы  президент  Ортис  запретил  коммунистическую  партию   и
социалистов  наравне  с  фашистскими  организациями,  я  бы,   безусловно,
согласился  с  такого  рода  шагом.  Я  четко  вижу    возможную    модель
аргентинского общества - корпоративную и организованную  в  единое  целое.
Меньше болтовни - больше дел.  Аргентина для аргентинцев, коими я считаю и
украинцев, и немцев, и евреев, и  югославов,  прибывших  сюда  в  качестве
эмигрантов. Мы не можем слепо проецировать опыт Гитлера на Аргентину, наша
нация в чем-то сродни американской - мешанина,  но  если  там  протестанты
против католиков, те, в свою очередь, против негров, евреев и мексиканцев,
то у нас такого просто не может быть - котел.  И этот  аргентинский  котел
может добиться чуда: по величине и богатству мы входим  в  первую  десятку
стран мира. Я не очень-то понимаю, отчего нам не войти в первую тройку? Да
и посмотрим, как пойдут дела, - почему бы вообще не стать первой  державой
мира? Кто нам мешает?
     - Как кто? - улыбнулся генерал. -  Гитлер  бы  сказал:  русские.  Или
евреи. Я же говорю - мы. Потому что не чужой дядя пустил сюда британцев, а
мы.  Не какая-то тетя открыла дверь янки, а  мы,  именно  мы.  И  если  мы
слишком качнемся в др