о - приучить  за  эти
три недели к себе малыша, а потом отправить его в горы, к новым  людям,  -
значит, снова ему надо будет привыкать, снова обретать веру  в  того,  кто
ночью спит рядом и, укачивая, поет тихие, добрые песни.
     - Я понимаю, - закончил Штирлиц, - вам это  кажется  жестокостью.  Но
что же делать людям моей профессии? Разве  лучше  будет,  если  он  станет
сиротой второй раз?
     Экономку всегда поражало умение Штирлица угадывать ее мысли.
     - О нет, - сказала она, - я отнюдь не считаю ваш  поступок  жестоким.
Он разумен, ваш поступок, господин Штирлиц, в высшей мере разумен.
     Она даже  и  не  поняла:  сказала  сейчас  правду  или  солгала  ему,
испугавшись того, что он снова понял ее мысли.
     ...Штирлиц поднялся  и,  взяв  свечу,  подошел  к  столу.  Он  достал
несколько листков бумаги и разложил их перед собой, словно карты во  время
пасьянса.  На одном листе бумаги он нарисовал толстого, высокого человека.
Он хотел подписать внизу - Геринг, но делать  этого  не  стал.  На  втором
листке он нарисовал лицо Геббельса, на третьем - сильное, со шрамом  лицо:
Борман.  Подумав немного, он написал на четвертом листке: "Рейхсфюрер СС".
Это был титул его шефа, Генриха Гиммлера.


     Разведчик, если он оказывается в средоточии важнейших событий, должен
быть человеком бесконечно эмоциональным, даже чувственным - сродни актеру,
но при этом  эмоции  обязаны  быть  в  конечном  счете  подчинены  логике,
жестокой и четкой.
     Когда ночью, да и то изредка, Штирлиц позволял себе чувствовать  себя
Исаевым, рассуждал так: что значит  быть  настоящим  разведчиком?  Собрать
информацию, обработать об®ективные данные и передать  их  в  центр  -  для
политического обобщения и  принятия  решения?  Или  сделать  свои,  сугубо
индивидуальные  выводы,  наметить  свою  перспективу,   предложить    свои
выкладки?  Исаев  считал,  что  если  разведке  заниматься   планированием
политики, тогда может оказаться, что рекомендаций будет много, а  сведений
- мало.  Очень  плохо,  считал  он,  когда  разведка  полностью  подчинена
политической, заранее выверенной линии, - так было с Гитлером,  когда  он,
уверовав в слабость Советского Союза, не прислушался к осторожным  мнениям
военных: Россия не так слаба, как кажется. Также плохо, думал Исаев, когда
разведка  тщится  подчинить  себе  политику.  Идеально,  когда   разведчик
понимает  перспективу  развития  событий  и  предоставляет  политикам  ряд
возможных, наиболее, с его точки зрения, целесообразных решений.
     Разведчик, считал Исаев, может  сомневаться  в  непогрешимости  своих
предсказаний, он не  имеет  права  на  одно  только:  он  не  имеет  права
сомневаться в их полной об®ективности.
     Приступая сейчас к  последнему  обзору  материала,  который  он  смог
собрать за все эти годы, Штирлиц поэтому обязан был взвесить все свои "за"
и "против": вопрос шел о судьбах  Европы,  и  ошибиться  в  анализе  никак
нельзя.



        ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ                           (Геринг)
__________________________________________________________________________

     Боевой летчик первой  мировой  войны,  герой  кайзеровской  Германии,
Геринг после  первого  нацистского  выступления  сбежал  в  Швецию.  Начал
работать там летчиком гражданской авиации и однажды, в страшный шторм,  он
чудом  усадил  свой  одномоторный  аэроплан  в  замке    Роклштадт,    там
познакомился с дочерью полковника фон Фока, Кариной фон Катцов, отбил ее у
мужа, уехал в  Германию,  встретился  с  фюрером,  вышел  на  демонстрацию
национал-социалистов в ноябре 1923 года, был ранен, чудом избежал ареста и
эмигрировал в Инсбрук, где его уже ждала Карина.  У них не было денег,  но
владелец  отеля  кормил  их  бесплатно:  он  был  так  же,  как    Геринг,
национал-социалистом.  Потом Герингов пригласил  в  Венецию  хозяин  отеля
"Британия", и там они жили до 1927 года, до того дня, как в Германии  была
об®явлена  амнистия.  Менее  чем  через  полгода  Геринг  стал   депутатом
рейхстага вместе с другими одиннадцатью нацистами.  Гитлер баллотироваться
не мог: он был австриец.
     Карина писала своей матери в Швецию: "В рейхстаге Герман сидит вместе
с генералом фон Энн из Баварии.  Рядом много уголовных  типов  из  Красной
гвардии - со звездами Давида и с красными звездами, впрочем, это одно и то
же.  Кронпринц прислал Герману телеграмму: "Только вы  с  вашей  выправкой
можете представлять германцев"".


     Надо было готовиться к новым выборам. По решению фюрера Геринг ушел с
партийной работы, он оставался  только  членом  рейхстага.  Его  тогдашняя
задача: наладить связи с сильными мира сего - партия, намеревающаяся взять
власть, должна иметь широкий  круг  связей.  По  решению  партии  он  снял
шикарный особняк  на  Баденштрассе:  там  принимал  принца  Гогенцоллерна,
принца Кобурга, магнатов.  Душой дома была  Карина:  обаятельная  женщина,
аристократка, она импонировала всем - дочь  одного  из  высших  сановников
Швеции, ставшая женой героя войны, изгнанника, борца против  разложившейся
западной демократии, которая  не  в  силах  противостоять  большевистскому
вандализму.
     Каждый раз перед приемом рано утром приезжал партайляйтер  берлинской
нацистской организации Геббельс.  Он был связным между партией и Герингом.
Геббельс садился к роялю, а Геринг, Карина и  Томас,  ее  сын  от  первого
брака,  пели  народные  песни:  в  доме  лидера  нацистов  не   переносили
разнузданных ритмов американского или французского джаза.
     Именно сюда, в особняк, снятый на деньги партии, 5 января  1931  года
приехали Гитлер, Шахт и Тиссен. Именно этот шикарный особняк услышал слова
сговора финансовых и промышленных воротил с  фюрером  национал-социалистов
Гитлером, призывавшим  рабочих  Германии  "сбросить  иго  коминтерновского
большевизма и растленного империализма  и  сделать  Германию  государством
народа".
     После рэмовского "путча", когда в оппозицию  к  фюреру  стали  многие
ветераны, пошли разговоры:
     - Геринг  перестал  быть  Германом,  он  стал  президентом...  Он  не
принимает товарищей по партии, их унизительно  ставят  на  очереди  в  его
канцелярии... Он погряз в роскоши...
     Сначала об этом говорили вполголоса только рядовые члены  партии.  Но
когда Геринг в 1935 году построил под Берлином  замок  Каринхале,  Гитлеру
пожаловались на него уже не рядовые национал-социалисты, а главари - Лей и
Заукель. Геббельс считал, что Геринг начал портиться еще в своем особняке.
     - Роскошь засасывает, - говорил он, - Герингу надо помочь, он слишком
дорог всем нам.
     Гитлер поехал в Каринхале, осмотрел этот замок и сказал:
     - Оставьте Геринга в покое.  В конце концов, он один знает, как  надо
представляться дипломатам.  Пусть Каринхале будет резиденцией  для  приема
иностранных гостей.  Пусть! Герман  этого  заслужил.  Будем  считать,  что
Каринхале принадлежит народу, а Геринг только живет здесь...
     Здесь Геринг проводил все время, перечитывая Жюля Верна и Карла Мэя -
это были два его самых любимых  писателя.  Здесь  он  охотился  на  ручных
оленей, а по вечерам просиживал долгие часы в кинозале: он мог смотреть по
пять приключенческих фильмов подряд.  Во время сеанса он успокаивал  своих
гостей.
     - Не волнуйтесь, - говорил он, - конец будет хороший...
     Отсюда, из Каринхале,  после  просмотра  приключенческих  фильмов  он
вылетел в Мюнхен - принимать капитуляцию Чемберлена, в Варшаву - наблюдать
расстрелы в гетто, в Житомир - планировать уничтожение славян...
     В апреле 1942 года, после  налета  американских  бомбардировщиков  на
Киль, когда город был сожжен и разрушен,  Геринг  сообщил  фюреру,  что  в
налете участвовало  триста  вражеских  самолетов.  Гауляйтер  Киля  Грохе,
поседевший за эти сутки, измученный,  документально  опроверг  Геринга:  в
налете принимало участие  восемьсот  бомбардировщиков,  а  люфтваффе  была
бессильна и ничего не смогла сделать для того, чтобы спасти город.
     Гитлер  молча  смотрел  на  Геринга,  и  только  брезгливая   гримаса
пробегала по его лицу. Потом он взорвался:
     - "Ни одна вражеская бомба не упадет на города Германии"?! -  нервно,
с болью заговорил он, не глядя на Геринга. - Кто об®явил  об  этом  нации?
Кто уверял в этом нашу партию?! Я читал в  книгах  об  азартных  карточных
играх - мне знакомо понятие блефа! Германия не  зеленое  сукно  ломберного
стола, на котором можно играть в азартные игры. Вы погрязли в довольстве и
роскоши, Геринг! Вы живете в дни войны,  словно  император  или  еврейский
плутократ! Вы стреляете из лука оленей, а мою нацию расстреливают из пушек
самолеты врага!  Призвание  вождя  -  это  величие  нации!  Удел  вождя  -
скромность!  Профессия  вождя  -  точное  соотнесение  обещаний    с    их
выполнением!
     Из заключения врачей, прикрепленных к рейхсмаршалу,  стало  известно,
что Геринг,  выслушав  эти  слова  Гитлера,  вернулся  к  себе  и  слег  с
температурой в сильнейшем нервном припадке.
     Итак, в 1942 году впервые Геринг, "наци э  2",  официальный  преемник
Гитлера, был подвергнут такой унизительной критике, да еще  в  присутствии
аппарата фюрера.  Это событие немедленно легло  в  досье  Гиммлера,  и  на
следующий день, не испрашивая  разрешения  Гитлера,  рейхсфюрер  СС  отдал
директиву  начать  прослушивание  всех  телефонных  разговоров  ближайшего
соратника фюрера.
     Впрочем, впервые  Гиммлер  в  течение  недели  прослушивал  разговоры
рейхсмаршала уже после скандала  с  его  братом  Альбертом,  руководителем
экспорта заводов "Шкода".  Альберт, слывший защитником обиженных,  написал
на  бланке  брата  письмо  коменданту  лагеря   Маутхаузен:    "Немедленно
освободите  профессора  Киша,  против  которого  нет  серьезных  улик".  И
подписался:  Геринг.  Без  инициалов.  Перепуганный  комендант  концлагеря
отпустил сразу двух Кишей:  один  из  них  был  профессором,  а  второй  -
подпольщиком.  Герингу стоило большого труда выручить брата: он вывел  его
из-под удара, рассказав об этом фюреру как о занятном анекдоте.
     Однако Гитлер по-прежнему повторял Борману:
     - Никто иной не может быть моим преемником, кроме Геринга. Во-первых,
он никогда не лез в самостоятельную политику, во-вторых,  он  популярен  в
народе, и, в-третьих, он -  главный  об®ект  для  карикатур  во  вражеской
печати.
     Это было мнение Гитлера о  человеке,  который  вел  всю  практическую
работу по захвату власти, о человеке, который совершенно искренне сказал -
и не кому-нибудь, а жене, и не для диктофонов - он тогда не верил, что его
когда-либо смогут прослушивать братья по борьбе, - а ночью, в постели:
     - Не я живу, но фюрер живет во мне...



        15.2.1945 (22 часа 32 минуты)

          (Из  партийной  характеристики  члена  НСДАП   с    1939    года
     группенфюрера  СС,  начальника  IV  отдела  РСХА  (гестапо)  Мюллера:
     "Истинный ариец. Характер нордический, выдержанный. Общителен и ровен
     с друзьями и коллегами по работе. Беспощаден к врагам рейха. Отличный
     семьянин; связей, порочащих его,  не  имел.  В  работе  проявил  себя
     выдающимся организатором... ")


     Шеф службы имперской безопасности СД Эрнст Кальтенбруннер  говорил  с
сильным венским акцентом.  Он знал, что это сердило фюрера и  Гиммлера,  и
поэтому одно время занимался  с  фонетологом,  чтобы  научиться  истинному
"хохдойчу".  Но из этой затеи ничего путного не вышло: он любил Вену,  жил
Веной и не мог заставить себя даже  час  в  день  говорить  на  "хохдойче"
вместо своего веселого, хотя и вульгарного, венского диалекта.  Поэтому  в
последнее время Кальтенбруннер перестал подделываться под немцев и говорил
со всеми так, как ему и следовало говорить, - по-венски. С подчиненными он
говорил даже на акценте Инсбрука: в  горах  австрийцы  говорят  совершенно
особенно, и Кальтенбруннеру порой нравилось ставить людей своего  аппарата
в тупик: сотрудники боялись переспросить  непонятное  слово  и  испытывали
острое чувство растерянности и замешательства.
     Он посмотрел на шефа гестапо группенфюрера СС Мюллера и сказал:
     - Я не хочу будить в вас злобную химеру подозрительности по отношению
к товарищам  по  партии  и  по  совместной  борьбе,  но  факты  говорят  о
следующем.  Первое: Штирлиц косвенно,  правда,  но  все-таки  причастен  к
провалу краковской операции.  Он был там, но город, по странному  стечению
обстоятельств, остался невредим, хотя он должен был  взлететь  на  воздух.
Второе: он занимался исчезнувшим ФАУ, но он не нашел его, ФАУ исчез,  и  я
молю бога, чтобы он утонул в привисленских болотах.  Третье: он  и  сейчас
курирует круг вопросов,  связанных  с  оружием  возмездия,  и  хотя  явных
провалов нет, но и успехов, рывков, очевидных побед мы тоже не  наблюдаем.
А курировать - это  не  значит  только  сажать  инакомыслящих.  Это  также
означает  помощь  тем,  кто  думает  точно  и  перспективно...  Четвертое:
блуждающий  передатчик,  работающий  на  стратегическую,  судя  по   коду,
разведку  большевиков,  которым  он  занимался,  по-прежнему  действует  в
окрестностях Берлина.  Я был бы рад, Мюллер, если бы вы  сразу  опровергли
мои подозрения.  Я симпатизирую Штирлицу, и мне хотелось бы получить у вас
документальные опровержения моих внезапно появившихся подозрений.
     Мюллер работал сегодня  всю  ночь,  не  выспался,  в  висках  шумело,
поэтому он ответил без обычных своих грубоватых шуток:
     - У меня на него никогда сигналов не было.  А от ошибок  и  неудач  в
нашем деле никто не гарантирован.
     - То есть вам кажется, что я здорово ошибаюсь?
     В вопросе Кальтенбруннера были жесткие нотки, и Мюллер,  несмотря  на
усталость, понял их.
     -  Почему  же...  -  ответил  он.  -  Появившееся  подозрение   нужно
проанализировать со всех сторон, иначе зачем держать мой аппарат? Больше у
вас нет никаких фактов? - спросил Мюллер.
     Кальтенбруннеру табак попал в дыхательное горло, и он  долго  кашлял,
лицо его посинело, жилы на шее сделались громадными, взбухшими, багровыми.
     - Как вам  сказать,  -  ответил  он,  вытирая  слезы.  -  Я  попросил
несколько дней  пописать  его  разговоры  с  нашими  людьми.  Те,  кому  я
беспрекословно верю, открыто говорят друг с другом о трагизме положения, о
тупости наших военных, о кретинизме Риббентропа, о болване Геринге, о  том
страшном, что ждет нас всех, если русские ворвутся в Берлин...  А  Штирлиц
отвечает: "Ерунда, все  хорошо,  дела  развиваются  нормально".  Любовь  к
родине и к фюреру заключается не в  том,  чтобы  слепо  врать  друзьям  по
работе...  Я спросил себя: "А не болван ли он?" У нас  ведь  много  тупиц,
которые бездумно повторяют  абракадабру  Геббельса.  Нет,  он  не  болван.
Почему же он "тогда неискренен? Или он никому не верит,  либо  он  чего-то
боится, либо он что-то затевает и хочет быть кристально чистым.  А что  он
затевает, в таком случае? Все его операции должны иметь выход за  границу,
к нейтралам.  И я спросил себя: "А вернется ли он оттуда? И если вернется,
то не повяжется ли он там с оппозиционерами или  иными  негодяями?"  Я  не
смог себе ответить точно - ни в положительном, ни в отрицательном аспекте.
     Мюллер спросил:
     - Сначала вы посмотрите его досье, или сразу взять мне?
     - Возьмите сразу вы, - схитрил Кальтенбруннер, успевший  изучить  все
материалы. - Я должен ехать к фюреру.
     Мюллер вопросительно посмотрел на Кальтенбруннера.  Он ждал, что  тот
расскажет какие-нибудь свежие новости из бункера, но Кальтенбруннер ничего
рассказывать не стал.  Он  выдвинул  нижний  ящик  стола,  достал  бутылку
"Наполеона", придвинул рюмку Мюллеру и спросил:
     - Вы сильно пили?
     - Совсем не пил.
     - А что глаза красные?
     - Я не спал - было много работы по Праге: наши люди  там  повисли  на
хвосте у подпольных групп.
     -  Крюгер  будет  хорошим  подспорьем.  Он  службист  отличный,  хотя
фантазии маловато. Выпейте коньяку, это взбодрит вас.
     - От коньяка я, наоборот, совею. Я люблю водку.
     - От этого не осовеете, -  улыбнулся  Кальтенбруннер  и  поднял  свою
рюмку: - Прозит!
     Он выпил залпом, и кадык  у  него  стремительно,  как  у  алкоголика,
рванулся снизу вверх.
     "Он здорово пьет, - отметил Мюллер, выцеживая свой коньяк,  -  сейчас
наверняка нальет себе вторую рюмку".
     Кальтенбруннер закурил  самые  дешевые,  крепкие  сигареты  "Каро"  и
спросил:
     - Ну, хотите повторить?
     - Спасибо, - ответил Мюллер, - с удовольствием.



        ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ                         (Геббельс)
__________________________________________________________________________

     Штирлиц отложил бумагу с рисунком толстой фигуры Геринга и  придвинул
к себе листок с профилем Геббельса. За похождения в Бабельсберге, где была
расположена  киностудия  рейха  и  где  жили   актрисы,    его    прозвали
бабельсбергским бычком.  В досье на  него  хранилась  запись  беседы  фрау
Геббельс с Герингом, когда рейхсминистр  пропаганды  был  увлечен  чешской
актрисой Лидой Бааровой. Геринг тогда сказал его жене:
     - Он разобьет  себе  лоб  из-за  баб.  Человек,  отвечающий  за  нашу
идеологию, сам позорит себя случайными связями с грязными чешками!
     Фюрер рекомендовал фрау Геббельс развестись.
     - Я поддержу вас, - сказал он, - а вашему мужу до тех пор, пока он не
научится вести себя, как подобает истинному национал-социалисту - человеку
высокой морали и святого соблюдения долга перед семьей, -  я  отказываю  в
личных встречах...
     Сейчас все ушло на задний план.  В январе этого года Гитлер приехал в
дом Геббельса на день рождения.  Он привез фрау Геббельс букетик цветов  и
сказал:
     - Я прошу простить меня за опоздание, но я об®ехал весь Берлин,  пока
смог достать цветы: гауляйтер Берлина партайгеноссе  Геббельс  закрыл  все
цветочные магазины, - тотальной войне не нужны букеты...
     Когда через сорок  минут  Гитлер  уехал,  счастливая  Магда  Геббельс
сказала:
     - К Герингам фюрер никогда бы не поехал...
     Берлин лежал в развалинах, фронт проходил в ста сорока километрах  ют
столицы тысячелетнего рейха, а Магда Геббельс торжествовала свою победу, и
ее муж стоял рядом, и лицо его было бледно от счастья: после  шестилетнего
перерыва фюрер приехал в его дом...
     Штирлиц нарисовал большой круг и стал неторопливо заштриховывать  его
четкими и очень ровными линиями.  Он вспоминал сейчас  все  относящееся  к
дневникам Геббельса.  Он  знал,  что  дневниками  Геббельса  интересовался
рейхсфюрер, и прилагал в свое время максимум усилий для того, чтобы как-то
познакомиться  с  ними.  Штирлицу  удалось  посмотреть  фотокопию   только
нескольких  страниц.  Память  у  него  была  феноменальная:  он  зрительно
фотографировал текст, запоминая его почти механически, без всяких усилий.
     "...В Англии эпидемия гриппа, - записывал  Геббельс.  -  Даже  король
болен.  Хорошо бы, чтобы эта эпидемия стала фатальной для Англии,  но  это
слишком замечательно, чтобы быть правдой.
     2 марта 1943 года.  Я не смогу отдыхать до тех пор, пока все евреи не
будут убраны из Берлина. После беседы со Шпеером в Оберзальцберге поехал к
Герингу.  У  него  в  подвале  25000   бутылок   шампанского,   у    этого
национал-социалиста! Он был одет в тунику, и от ее цвета у  меня  началась
идиосинкразия. Но что делать, надо его принимать таким, каков он есть".
     Штирлиц вспомнил, как Гиммлер то же самое,  словив  слово,  сказал  о
Геббельсе. Это было в сорок втором году. Геббельс жил тогда на даче, но не
с семьей, в большом доме, а в маленьком скромном  коттеджике,  построенном
"для работы".  Коттедж стоял возле озера, и ограду можно  было  обойти  по
камышам - воды там было  по  щиколотку,  и  пост  охраны  СС  находился  в
стороне.  Туда к нему приезжали актрисы: они  ехали  на электричке  и  шли
пешком  через  лес.  Геббельс  считал  чрезмерной  роскошью,   недостойной