ислу тех фанатиков, которые ночью признаются себе  в  том,  что  наступил
крах, а утром, выпив водки, от страха норовят написать исповедь  фюреру  и
молить о пощаде.  Признавайтесь ему, когда здесь станет слышна канонада...
Он намерен приехать сюда?
     - Не знаю.
     -  Он  прибежит  сюда.  Навяжите  ему  действия.  Сам  он  не   умеет
поступать...  Ни он, ни  Гиммлер,  ни  Геринг...  Они  все  раздавлены  их
кумиром, фюрером...  В этом их трагедия, а ваше спасение...  Скажите  ему,
что обергруппенфюрер Карл Вольф стал равноправным партнером Аллена Даллеса
именно после того, как гарантировал спасение  Уффици...  Признайтесь,  что
можете сообщить Даллесу  о  его  благоразумии  -  утопающий  хватается  за
соломинку...  А вас - если сможете повлиять на него  -  это  действительно
спасет от многих бед...
     Хетль задумчиво спросил:
     - А что будет со мною? Если вы всех просчитали далеко вперед - в  том
числе и меня, - то, значит, могут просчитать и другие? Я готов сделать то,
что в моих силах, но я хочу получить  гарантию...  Я  должен  выжить...  Я
готов на все, штандартенфюрер, у меня прекрасная семья, я пошел в СС  ради
семьи, будь проклят тот день и час...
     - Вы мне тоже  выгодны  в  качестве  живой  субстанции,  Хетль,  наши
интересы смыкаются...  У меня есть идея...  Точнее  говоря,  она  возникла
после того, как вы сказали мне про ваши контакты с американской  разведкой
здесь, под Зальцбургом...  Видимо, надо будет вам  договориться  с  вашими
контактами, чтобы они вышли на связь  со  Швейцарией...  Вы  работаете  на
швейцарский центр, нет?
     - Да.
     - На Даллеса?
     - Я виделся с высоким черным мужчиной...
     - Лет тридцати пяти, надменен,  коммунистов  ругает  не  меньше,  чем
национал-социалистов, нет?
     - Так.
     - Это Геверниц, - убежденно сказал Штирлиц,  -  заместитель  Даллеса,
натурализовавшийся немец.  Сильный парень, толк в деле знает...  Так  вот,
пусть те, кто оперирует здесь, вокруг Альт Аусзее, выйдут в эфир с длинной
радиограммой - ее немедленно запеленгуют, а вы в это время  будете  сидеть
за столом вместе с Ойгеном и Вилли - полное  алиби.  Я  стану  работать  с
документами, для вас лучше, если  отчет  о  случившемся  напишет  Ойген...
Очень,  кстати,  страшный  человек,  старайтесь  наладить  с  ним   добрые
отношения... Сможете организовать такой радиосеанс?
     - Смогу.
     - А запросить Швейцарию, отчего я не получаю ответа, сможете?
     - Это самое легкое задание, - усмехнулся Хетль.
     - Но оно повлечет за собою - в случае  если  мы  не  получим  ответа,
который меня устроит, - более сложное.
     - Какое? - вновь насторожился Хетль, даже голову втянул в плечи.
     - Вы мне устроите встречу с американцами.
     - Здесь работают не американцы, но австрийцы...  И встречу я  вам  не
стану устраивать...
     - Так уж безоговорочно?
     - Да.
     - Боитесь, что прихлопну всех скопом?
     - Да.
     - Но ведь если бы я этого хотел, то попросил  Ойгена  и  его  команду
заняться вами, и тогда вы устроите такую встречу через час, самое большее.
     - Какая вам от этого выгода? - остановившись, спросил Хетль.
     - Ну как вам сказать? - Штирлиц усмехнулся. - Получу Крест с дубовыми
листьями, благодарность в приказе.
     "Сейчас  он  станет  меня  убеждать,  что  выгоднее  сотрудничать   с
американцами, - подумал Штирлиц. - Он лишен чувства юмора".
     - Если бы Рыцарский крест вам вручили в  сорок  третьем,  тогда  одно
дело, - сказал Хетль. -  Какой  в  нем  сейчас  прок?  Он  вам,  наоборот,
помешает, вы знаете,  Сталин  навязал  американцам  драконовский  закон  о
наказании офицеров СС...
     - Да?! Черт, вы правы! - Штирлиц снова запрокинул голову; небо  стало
еще более темным, такое оно было тяжелое, высокое. -  Сколько  времени  мы
гуляем?
     - Вы верно спросили, - ответил Хетль. - За нами пошел ваш Курт.
     - Значит, минут тридцать...  Проверка... Теперь вот что... Подумайте,
кто из здешних осведомителей гестапо оставлен для работы в  подполье?  Кто
возглавляет местный "Вервольф"?
     -  Это  тайна  за  семью  печатями,  "Вервольфом"  занимается  НСДАП,
гауляйтер Айгрубер...
     - Он - больной человек?
     - Здоровый.
     - Я имею в виду психическое состояние... Плачет во время выступлений?
Срывается голос, когда возглашает здравицу в честь  фюрера?  Действительно
убежден в победе?
     -  В  таком  случае,  болен...  Только  можно  ли  фанатизм  называть
болезнью?
     - Или болезнь, или холодный и расчетливый карьеризм,  который  всегда
граничит с предательством.
     - Тогда, скорее, первое. Айгрубер болен...
     - Болен  так  болен...  Я  не  зря  спросил  вас  про  осведомителей,
оставленных для работы в рядах "Вервольфа", Хетль. Мы проведем комбинацию;
я стану с вами беседовать  в  присутствии  Ойгена  -  после  того  как  вы
устроите радиосеанс.  Беседовать  буду  обо  всем  и  о  том,  кого  можно
подозревать в измене среди здешних жителей...  Спрошу, кто особенно хорошо
знает местность...  Кто может тайно пройти в район замка и наладить  связь
со Швейцарией отсюда, чтобы бросить тень на вашу контору... Понимаете?
     - Понимаю... Я постараюсь...
     - Вам ведь зачтется, если вы упрячете  в  камеру  -  руками  гестапо,
которое  вы,  оказывается,  давно  ненавидите,  -   пару    вервольфовских
мерзавцев.
     Курт окликнул Штирлица:
     - Штандартенфюрер, срочная телеграмма от шефа!
     - Что там случилось? - спросил Штирлиц, останавливаясь.
     - С грифом - "лично", - ответил Курт. - Мы не читали.
     Штирлиц посмотрел на Хетля, усмехнувшись:
     - Они не читали.  Они из клуба лондонских аристократов,  нет?  Пошли,
продолжим разговор позже.  Я жду вас  через  пару  часов  обратно...  Где,
кстати, ваша семья?
     - В Линце, - ответил Хетль, не сводя испуганных глаз с лица Курта.
     - Это правда? - Штирлиц нахмурился.
     - А где ж ей еще быть?
     Штирлиц спросил:
     - Курт, где семьи всех сотрудников здешнего центра?
     - Все живут дома, - ответил Курт, расшифровав, таким образом, то, что
расшифровывать  было  никак  нельзя  -  интерес  Мюллера  к    сотрудникам
Кальтенбруннера.
     - Дома так дома. - Штирлиц вздохнул: - Кофе  хочу...  Горячего  кофе.
Ойген все-таки храпит,  не  выучил  его  Скорцени  спать  тихо,  пусть  не
обольщается...
     - Да, - согласился Курт. - Я слышал, как вы ушли из спальни и  сидели
в столовой чуть не до утра...
     Штирлиц повернулся к Хетлю, внимательно посмотрел ему в  глаза;  тот,
видимо, все понял - действительно, следят, - и слабая улыбка  тронула  его
губы.
     - Я жду вас, Хетль, - сказал Штирлиц. - Нам еще работать и работать.
     - Я скоро вернусь, хайль Гитлер!
     Когда он отошел шагов на тридцать, Штирлиц окликнул его:
     - Дружище, отдайте диктофон,  я  совсем  забыл,  что  велел  вам  его
потаскать...
     Курт прищурился, покачал головой, но ничего не сказал.
     "Сейчас начнется, - подумал Штирлиц. -  Сейчас  они  возьмут  меня  в
переплет. Что ж, чем хуже, тем лучше, потому что ясней!"
     ...В переплет его, однако, не взяли, потому что  в  шифровке  Мюллера
говорилось: "Лицо, которым интересовался тот, кто отправлял  вас  сюда,  в
курсе вашей работы".
     - Ну и  что  станем  делать?  -  спросил  Штирлиц,  подняв  глаза  на
спутников; он был убежден,  что  они  прочитали  текст;  проверку  устроил
примитивную; видимо, Курт  б р я к н е т,  судя по тому, как он открылся в
разговоре с Хетлем.
     - Запросите указания, - засветился Вилли, а не Курт.
     "Или они разыгрывают сценарий? - подумал Штирлиц. - Курт  подставился
в парке, при Хетле, Вилли - здесь...  А какой  смысл?  Понятно,  что  я  в
кольце; ясно, что я - об®ект игры Мюллера.  Но чего же он хочет  добиться?
Чего он  м о ж е т  добиться? Время упущено, времени у него нет. Что же он
плетет?"
     - Но ведь вы сказали мне, - Штирлиц обернулся к Курту, - что никто не
читал  телеграмму  группенфюрера  Мюллера...    Вилли    позволяет    себе
своевольничать? Вскрывает и просматривает то, что адресовано лично мне?
     - Я догадался о ее содержании по вашему вопросу, -  сказал  Вилли.  -
Никто не читал телеграмму.
     - Я читал, - заметил Ойген. - Дважды.
     - Поэтому меня и занимает вопрос, что станем делать? - Штирлиц  пожал
плечами.
     - Вилли прав, - сказал Ойген. - Запросите указаний.
     - После того как закончу работать с Хетлем.
     - Будьте любезны, передайте мне пленку, - попросил Ойген.
     Штирлиц досадливо поморщился:
     - Слушайте, не надо считать всех идиотами.  Не мог же  я  говорить  с
Хетлем о деле после того, как вы передали мне диктофон.
     - Могли, - сказал Ойген. - Чтобы сравнить манеру его разговора, когда
он знает, что его пишут, с той, когда он убежден, что говорит с  глазу  на
глаз, доверительно.
     - У нас нет времени крутить комбинации, - сказал Штирлиц. - Ясно вам?
Нет. Но мы обязаны понять то, что нам вменено в обязанность понять.
     - Вам, - уточнил Ойген. - Мы лишь охраняем вас.
     - Тем более, - сказал Штирлиц. - Тогда не суйтесь не в свое  дело,  а
занимайтесь моей охраной. - Поднявшись, он обернулся к Вилли: -  Проводите
меня к радистам.
     ...Мюллер прочитал телеграмму Штирлица уже вечером; весь день  был  в
городе, еще  и  еще  раз  проходил  явки  ОДЕССы;  лишь  потом  приехал  к
Кальтенбруннеру; шеф РСХА неожиданно поинтересовался - это было  утром,  -
зачем в Альт Аусзее отправилась группа работников гестапо.  В разговоре  с
ним вскользь  п р о б р о с и л,  что бригада, отправленная в Линц, должна
помочь местному РСХА.  Где-то в горах, совсем неподалеку от виллы, активно
работают партизаны.  Об  этом  стало  известно  фюреру.  Он  обеспокоился.
Спрашивает - нельзя ли проверить.  Об исполнении необходимо доложить  ему,
хотя, понятно, подробный отчет о работе будет передан вам, группенфюрер.
     - Кто там работает? - спросил Кальтенбруннер.
     - Штандартенфюрер Штирлиц...
     - Кто? - Кальтенбруннер сделал вид, что никогда и ничего не слыхал об
этом человеке.
     - Штирлиц из шестого отдела.
     - А почему человек из разведки выполняет ваши поручения?
     - Потому что он умеет работать как никто другой...
     От продолжения этого  разговора,  Мюллеру  весьма  неприятного,  спас
звонок Геринга.  Тот интересовался,  в  какой  мере  шведская  гражданская
авиация может быть использована в интересах рейха. Кальтенбруннер сразу же
вызвал работников группы, занимавшихся люфтваффе.  Воспользовавшись  этим,
Мюллер  попросил  разрешения  уйти.  Обергруппенфюрер  ответил  рассеянным
согласием - в каждом запросе Геринга он видел подвох, не хотел, чтобы  тот
жаловался фюреру.  При том, что Гитлер перестал относиться к  рейхсмаршалу
так, как  прежде,  все  равно  они  часто  уединялись.  Гитлер  поддавался
влияниям; неизвестно, что может брякнуть Геринг, и уж  реакция  фюрера  на
его нашептывания совершенно непредсказуема.
     Мюллер еще раз прочитал  телеграмму  Штирлица:  "Штурмбанфюрер  Хетль
обещал подготовить  ряд  материалов,  представляющих  интерес,  в  течение
ближайших  трех  дней.  Считаю  возможным  работу    продолжать.    Каковы
рекомендации?"
     Сняв трубку, он вызвал радиоцентр, продиктовал:
     "Альт Аусзее, Штирлицу. Сообщите о проделанной работе развернуто. Три
дня ждать нельзя. Мюллер".


     ...Хетль приехал через пять часов,  предложил  Штирлицу  прогуляться.
Когда они вышли, Штирлиц показал глазами  на  карман  пальто;  тот  понял:
беседа записывается; понизив голос, начал рассказывать о том,  что  Роберт
Грюнберг  и  Константин  Гюрат  последние  месяцы  часто   появляются    в
окрестностях замка; однако гауляйтер  Айгрубер  запрещает  давать  на  них
информацию в Берлин; дважды их появление казалось  подозрительным,  потому
что они шли без фонарей, вечером, когда уже смеркалось;  в  один  из  этих
именно дней был засечен выход в эфир неустановленного передатчика.
     Штирлиц снова показал глазами, лицом, руками,  что,  мол,  надо  еще,
говори больше, пусть кончится пленка. Хетль кивнул, продолжил рассказ.
     Наконец Штирлиц - так же, полушепотом, - спросил:
     - Как реагировал на эти сообщения Обергруппенфюрер Кальтенбруннер?
     Хетль ответил так, как ему еще утром посоветовал Штирлиц:
     - Гауляйтер Айгрубер запретил отправлять  Кальтенбруннеру  негативную
информацию, чтобы не нервировать его попусту...
     Штирлиц посмотрел на часы: пленка должна была вот-вот кончиться;  она
и кончилась, потому что в диктофоне тихонько щелкнуло...
     - Все, - сказал Штирлиц облегченно. - А теперь вот что, милый  Хетль,
передачи из Швейцарии не было, я уже  узнал  у  радистов,  Даллес  молчит.
Поэтому готовьте мне встречу с вашими контактами...
     - Это ж невозможно. Вас не выпускают из-под опеки.
     - Верно.  Поэтому готовьте  встречу  здесь,  в  парке,  возле  ворот.
Сколько человек вы сможете привести?
     - Что-то я вас не понимаю, штандартенфюрер...
     - Проще простого, Хетль. Вы приводите ваших людей, мы снимаем охрану,
я ликвидирую моих стражников, и все вместе уходим  в  горы...  Вашу  семью
советовал бы перевезти сегодня же куда-нибудь подальше, нечего  им  делать
дома...
     - Это слишком рискованно.
     - Конечно, - согласился Штирлиц. - Но еще рискованнее держать жену  и
детей в качестве заложников... Вы же понимаете, что наша команда сюда не в
серсо приехала играть...  Не я, так другой схватит вас за  руку...  Только
другой начнет с того, что бросит вашу жену и детей в подвал и  применит  к
ним третью степень устрашения... В вашем присутствии...
     - Мои контакты из австрийских  подпольных  групп  наверняка  запросят
Даллеса. Их код не раскрыт Мюллером?
     И Штирлиц совершил ошибку, ответив:
     - Читай он эти телеграммы, вы бы уже стали крематорским дымом...


     ...Пообещав Штирлицу налет на замок,  уговорившись,  что  он,  Хетль,
подготовит за сегодняшнюю ночь план операции вместе с теми, кто  выступает
против рейха, штурмбанфюрер зашел в коттедж, где работал Ойген  и  Курт  с
Вилли, рассказал пару еврейских анекдотов, обсудил план работы на завтра и
уехал в Линц. Оттуда-то он и позвонил по личному телефону Кальтенбруннера,
сказав:
     - Команда идет по следу, пусть их заберут отсюда.
     И - положил трубку.
     Поступив так, он выполнил рекомендацию Даллеса, только что переданную
им по запасному каналу связи:  "Уберите  из  Альт  Аусзее  того  человека,
который понудил вас отправить его шифрограмму, адресованную русским".
     ...Кальтенбруннер, который знал о его контактах с Западом, - был  тем
не менее прикрытием, на какое-то время, во всяком случае.
     Дома Хетль выпил  бутылку  коньяку,  но  опьянеть  не  мог;  позвонив
Кальтенбруннеру,  он  поступил  так,  как  ему  подсказала  его   духовная
структура. Однако облегчения не наступало; страх не проходил; то и дело он
вспоминал слова Штирлица, что семья может оказаться в заложниках. Но он не
мог жить  с а м, ему был нужен приказ, совет, рекомендация того, кто стоял
над ним, иначе он просто-напросто не умел  -  руки  становились  ледяными,
мучала бессонница, бил озноб.
     Хетль попросил жену сразиться с ним в карты, веселая игра "верю -  не
верю";  проигрывая,  начал  злиться;  выпил  две  таблетки  снотворного  и
провалился в тревожный, холодный сон.


     ...В два часа ночи Кальтенбруннер позвонил Мюллеру.
     - Послушайте-ка, - сказал он, -  мне  не  нравится  ситуация  в  Альт
Аусзее. Пусть ваши люди сейчас же выезжают оттуда и днем явятся ко мне для
доклада,  подумаем  вместе,  как  организовать  надежный  поиск  вражеских
радистов.
     -  Хорошо,  обергруппенфюрер,  -  ответил  Мюллер.  -  Я   подготовлю
телеграмму Штирлицу.
     Телеграмму отправлять не стал, а поехал в бункер, к Борману.
     Тот, выслушав его, сказал:
     - Что ж, значит, Кальтенбруннер  тоже  играет  свою  карту,  честному
человеку нечего бояться проверки... Молодец Штирлиц...


     Через семь минут после этого  разговора  Мюллер  отправил  телеграмму
Ойгену: "Вывезите Штирлица и доставьте его ко мне не медля ни часа".



        ТРАГИЧЕСКОЕ И ПРЕКРАСНОЕ, УМЕНИЕ ПОНЯТЬ ПРАВДУ       (12 апреля 1945 года)
__________________________________________________________________________

     Получив подробный меморандум Гопкинса о последних акциях  ОСС,  поняв
сразу же, какие узлы генерал Донован опускал  в  своих  сообщениях,  каких
деталей касался вскользь, о чем вовсе не писал, словно бы того, что  было,
и не было вовсе, Рузвельт попросил ад®ютанта по ВМФ  принести  папку,  где
хранилась переписка со Сталиным, и отложил  те  телеграммы,  которые  были
связаны с операцией "Санрайз".
     Президент прочитал свои послания и ответы  русского  маршала  дважды,
снова пробежал записку Донована, посвященную переговорам Аллена Даллеса  с
обергруппенфюрером СС Карлом Вольфом, пролистал меморандум, составленный и
по этому вопросу другом и советником Гарри Гопкинсом, и ощутил вдруг,  как
заполыхали щеки.
     "Будто брал без спроса апельсиновое  варенье  у  бабушки,  -  подумал
Рузвельт. - Его хранили для  рождественского  чая,  а  я  лакомился  им  в
ноябре, и это увидели, и я тогда впервые сделался пунцовым от стыда..."
     - У меня чертовски устали глаза, если вас  не  затруднит,  прочитайте
мне, пожалуйста, всю переписку с Дядей Джо, - попросил Рузвельт ад®ютанта.
- Я хочу понять общий стиль диалога.  Иначе  мне  будет  трудно  составить
такую телеграмму русскому лидеру, в которой будет зафиксировано не  только
мое нынешнее отношение к факту переговоров, но и  некое  извинение  за  то
недостойное поведение, которое позволили себе - видимо, по недоразумению -
наши люди в Берне и здесь, в штабе Донована.
     Ад®ютант надел очки и начал  читать  -  громко,  монотонно  (Рузвельт
всегда просил читать именно так,  ибо  опасался  эмоций,  которые  придают
слову  совершенно  иной  смысл;    если    слушать    предвыборные    речи
республиканского соперника Дьюи, то,  казалось,  его  устами  вещает  сама
Правда, но стоило прочитать речь,  и  можно  было  только  диву  даваться:
полная пустота, никаких мыслей, бухгалтерский отчет, составленный  к  тому
же человеком не очень-то чистым на руку).
     "Лично и секретно  от  премьера  Сталина  президенту  Рузвельту...  -
зачитал ад®ютант и откашлялся. -  Я  разобрался  с  вопросом,  который  Вы
поставили передо мной в письме... и нашел, что Советское Правительство  не
могло дать  другого  ответа  после  того,  как  было  отказано  в  участии
советских представителей в переговорах в Берне  с  немцами  о  возможности
капитуляции германских войск и открытии фронта англо-американским  войскам
в Северной Италии.
     Я не только не  против,  а,  наоборот,  целиком  стою  за  то,  чтобы
использовать случаи развала в немецких армиях и ускорить их капитуляцию на
том или ином участке фронта, поощрить их в деле  открытия  фронта  союзным
войскам.
     Но я согласен на переговоры с врагом по  такому  делу  только  в  том
случае, если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага,  если
будет исключена для немцев возможность маневрировать  и  использовать  эти
переговоры для переброски своих войск на другие участки фронта,  и  прежде
всего на советский фронт.
     Только  в  целях  создания  такой  гарантии    и    было    Советским
Правительством  признано  необходимым  участие  представителей  Советского
военного командования  в  таких  переговорах  с  врагом,  где  бы  они  ни
происходили  -  в  Берне  или  Казерте.  Я  не  понимаю,  почему  отказано
представителям Советского командования в участии в этих переговорах и  чем
они могли бы помешать представителям союзного командования.
     К Вашему сведению должен сообщить Вам,  что  немцы  уже  использовали
переговоры с командованием союзников и успели за этот  период  перебросить
из Северной Италии три дивизии на советский фронт.
     Задача согласова