ству
не было. Понятия не имею, откуда вы это взяли. Погиб подполковник Тимашук, я
вам докладывал. Неосторожное обращение с оружием. А эти -- вот они. Какие же
это трупы?
     Мы произвели шевеление, чтобы показать, что мы и в самом деле не трупы.
И даже Муха оживленно заскрипел носилками, демонстрируя, что он ожил.
     --  Что это  они у вас  тут  как звери по  углам? Снять  наручники!  --
приказал Голубков.
     -- Это опасно, -- предупредил полковник.
     -- Сейчас, Тулин, здесь командую я. Вы уже докомандовались.  Выполняйте
приказ!
     -- Снимай, Сивопляс, -- кивнул полковник Тулин пирату.
     По  команде  пирата в  боксе появились  трое "черных", встали  у двери,
выставив  "калаши". Сивопляс  разрезал скотч на  руках  и  ногах Дока, потом
прошел по боксу, освобождая нас от браслеток.
     --  Всем  выйти!  --  приказал Голубков, когда с этой приятной  для нас
процедурой было покончено.
     Я ожидал, что Сивопляс воспротивится, но он лишь сказал:
     --  Если  что, так  имейте в виду.  Я не знаю, как  должно быть, но  вы
делаете неправильно.
     -- Кру-гом! -- скомандовал Голубков.
     -- Один тоже вот говорил "кругом", а сейчас узнает происхождение жизни.
Есть "кругом". У вас своя голова за плечами.
     Полковник Тулин и "черные" вышли.
     --  Вы  в   порядке?  --  спросил   Голубков,  оглядывая  нас   быстрым
внимательным взглядом.
     -- С нами потом, -- ответил Док. -- Как у вас?
     -- Нормально. Теперь нормально. Почти все.
     -- Почти? -- переспросил Док.
     -- Да. Они выслали вместо "Мрии" "Руслан". Но  с ним мы  разберемся без
вас.  Слушайте  внимательно.  Официальная  версия:  я  прилетел  из   Москвы
расследовать эпизод с "Мрией".
     -- Долго же вы летели, -- заметил я. -- Не иначе как на крыльях любви.
     -- Наоборот, быстро, -- оборвал Голубков, почему-то не расположенный  к
шуткам. -- На МиГ-29УБ. Поэтому прилетел один. Команда на подходе.
     -- Какая команда? -- полюбопытствовал Боцман.
     -- Все об®яснения потом. Запомните: вы меня не знаете, я вас не знаю.
     -- Запомним, -- подал голос Артист.  -- Не  знаем и знать  не хотим.  И
никогда не захотим. Это вы тоже запомните.
     -- Отставить  разговоры! -- приказал Голубков. -- Сейчас вас отправят в
контрразведку округа. Не дергаться. Ясно? Оттуда я вас заберу. Тогда и будем
об®ясняться. Пока скажу только одно...
     Он помолчал и сказал:
     -- Сукины дети. Сукины вы дети! Мы ведь вас уже похоронили!
     -- Поторопились,  -- буркнул несентиментальный Боцман. -- Нашим-то хоть
не сообщили?
     -- Нет. Хотел сначала сам убедиться.
     -- Большое вам за это человеческое спасибо, -- сказал Артист.
     -- Что произошло с Тимашуком?
     --  А что с ним произошло? -- удивился  я. --  Неосторожное обращение с
оружием.
     -- Подробней! -- потребовал Голубков.
     -- Да все очень просто, -- пришел мне на помощь Артист. -- Человек взял
ПМ,  дослал  патрон, взвел  курок  и начал  почесывать  стволом висок. Чисто
рефлекторно. Обычное дело. А потом нечаянно дернул пальцем.
     -- Не соскучишься с вами. Ладно. Так  вот,  -- продолжал Голубков. -- В
округе -- никому ничего. Молчать как...
     Мы  не  узнали, как  именно мы должны  молчать,  потому что дверь бокса
снова  заскрежетала и нашему взору открылось зрелище не  такое умилительное,
как явление полковника Голубкова народу, но гораздо более живописное.
     В  центре композиции  было инвалидное кресло-коляска -- из современных,
дорогих,  с  черной  кожей  и хромированными ободами. В нем  восседал,  чуть
наперекосяк,  с   креном  направо,  хмурый   немолодой   мужик   в   мундире
генерал-лейтенанта.  Лампасов  на генеральских штанах  не было видно, потому
что  он был  до  пояса укутан клетчатым пледом.  За спинку коляски  держался
полковник  Тулин, выполнявший  теперь роль сиделки при  сановном сидельце, а
весь задник чернел от  охранников  с угрожающе выставленными "калашами".  От
них отделился пират и приказал нам, подкрепляя слова выразительным движением
ствола:
     -- Сидеть обратно и ни боже мой! Командуйте, товарищ генерал-лейтенант.
     --  Моя  фамилия  Ермаков,  --  представился  сиделец.  --  Генеральный
директор акционерного общества "Феникс". Вы полковник Голубков?
     -- Совершенно верно, -- сухо подтвердил полковник.
     --  У  меня  для  вас   две  новости.  Вам  присвоено  воинское  звание
"генерал-майор".  Поздравляю.   Вторая  новость   тоже   хорошая.   Приказом
заместителя министра обороны вы уволены в  запас с правом  ношения формы и с
пенсионным обеспечением согласно вашему новому воинскому званию. Вот выписки
из документов.
     Генерал-лейтенант передал Голубкову через Сивопляса два листка.
     --  Таким  образом,  все ваши полномочия прекращаются, --  подвел  итог
сиделец. --  Вы  являетесь частным  лицом и  не имеете  права  находиться на
территории секретного об®екта.
     -- У  меня  есть сомнения  в  подлинности этих  документов,  --  заявил
Голубков, изучив листки.
     -- Они подлинные. Вы сможете в этом убедиться. В Москве. Я распорядился
заправить ваш самолет. Летчик ждет. Счастливого пути, генерал.
     --  Замминистра  не  имел права отдавать этот приказ,  -- запротестовал
Голубков. --  Подразделение, в котором я  служу, не  подчинено  Министерству
обороны.
     --  Это ваши проблемы,  -- прервал сиделец.  -- Вы их будете  решать со
своим руководством. Полковник Тулин, проводите генерала.
     -- Слушаюсь, -- сказал Тулин.
     -- Отставить! -- рявкнул Голубков. -- Полковник  Тулин, вы  здесь  кто?
Командир полка или прислуга за все? С каких это пор коммерсанты командуют на
военном аэродроме?
     -- С  тех пор,  как  аэродром  арендован  моей  компанией, -- раз®яснил
генерал-лейтенант.  --  Полковнику  Тулину  предписано  выполнять  все   мои
распоряжения.
     -- Вот он пусть и выполняет! -- отрубил Голубков. -- А я буду выполнять
приказ моего руководства. Мне приказано расследовать ЧП на военном аэродроме
российской армии. Российской армии, если кто не расслышал!  И я выполню этот
приказ.  Всем выйти.  Очистить помещение.  Я  провожу  допрос и  попрошу  не
мешать.
     -- Вы немедленно покинете аэродром, -- заявил генерал-лейтенант.
     -- Я не покину аэродром, -- заявил Голубков.
     -- Покинете, -- повторил генерал-лейтенант.
     -- Не покину, --  уперся  Голубков. --  И вы мне никто,  чтобы отдавать
приказы!
     Схлестнулись маляры.
     Если бы мне не приходилось раньше  иметь дело с полковником Голубковым,
я  бы,  пожалуй,  поверил,  что  он  именно  тот,  чей  образ лепит из  себя
подручными  средствами. Такими,  как  тупое выражение  лица,  суровый взгляд
ревностного  служаки и упертость  начальника комендантского патруля.  И даже
лексику он начал заимствовать у Сивопляса.
     -- Не заставляйте меня применять силу, -- предостерег Ермаков.
     --  Силу? --  вз®ерепенился Голубков. -- Это  как понимать?  Перед вами
стоит пока еще  действующий полковник, а не кто! Вы грозите  мне применением
силы? Тулин! И ты это терпишь? Я наведу  вам здесь порядок, как торговцев из
храма! Довели армию  до базара!  Повторяю приказ:  всем очистить и не мешать
исполнению! Выполнять, а то не отвечаю!
     Для убедительности он извлек из кобуры  табельный пистолет  Макарова  и
помахал  им  перед носом генерал-лейтенанта,  из-за  спины которого  торчали
четыре автоматных ствола.
     --   Пардон   боку,  --   сказал   Сивопляс   и  деликатно   обезоружил
разбушевавшегося Голубкова.
     -- Ты  это как? -- изумился полковник. --  А  ну отдай! Отдай, а то еще
хуже будет!
     -- Хватит, -- поморщился  генерал-лейтенант. -- Не стройте из себя. Вам
вернут оружие. Когда сядете в самолет.
     -- Я не сяду в самолет, -- отрезал Голубков.
     -- В отдельный бокс его, -- приказал генерал-лейтенант пирату. -- Пусть
подумает. Увести!
     -- Ладно, уговорили, -- об®явил Голубков, отстраняясь от надвинувшегося
на него  Сивопляса. --  Улечу.  Но арестованных  заберу  с  собой. Прикажите
выделить Ми-8.
     -- У нас нет таких вертолетов, -- проинформировал полковник Тулин.
     -- Вызовите из Читы.
     --   Не   вижу   необходимости,   --  возразил  генерал-лейтенант.   --
Арестованные будут  отправлены  в  округ  тем  транспортом, который  есть  в
распоряжении командира  части.  Сивопляс,  проводи полковника к самолету.  И
проследи, чтобы он  ни с кем не  общался.  Пистолет отдашь, когда он будет в
кабине. ;-Советую подчиниться, полковник.
     -- Подчиняюсь,  но оставляю за собой, --  буркнул Голубков. Он вынул из
кармана  трубку  мобильного телефона, нащелкал номер и хмуро бросил: --  Это
Голубков. Лишен возможности действовать. Передать Дьякову...
     -- Сивопляс! -- крикнул генерал-лейтенант. Пират метнулся  к полковнику
и  успел  бы  выхватить  из  его рук мобильник,  если бы я  ему маленько  не
помешал. Реакция у него была, прямо скажем...
     -- ...Начинать без приказа, -- закончил Голубков фразу. Он, может быть,
и  еще что-нибудь сказал  бы, но  тут две короткие очереди из двух  стволов,
пущенные  впритирочку  к  моей голове,  довольно  убедительно намекнули, что
следует воздержаться от активных действий.
     Пришлось воздержаться. Сивопляс забрал у Голубкова мобильник и отступил
под прикрытие своей команды.  Неслабенькая у него, однако, команда. Пальнуть
навскидку так, что  у меня даже ухо обожгло, -- это надо уметь. Всем мужикам
хорошо за тридцать. Ай да пират. Откуда у него такие кадры?
     Между тем полковник Голубков закурил и поинтересовался:
     -- Выходит, мне и по телефону поговорить нельзя? Я что, арестован?
     -- Сами напросились, -- об®яснил генерал-лейтенант.
     --  Я  хочу знать:  арестован  я или  не арестован?  --  повысил  голос
Голубков.
     -- Да, арестованы, -- подтвердил сиделец.
     -- И  ты,  полковник  Тулин,  допустишь это?  --  обратился Голубков  к
командиру полка. -- Позволишь в своей части арестовать  российского офицера?
И  кому  -- каким-то  бандитам?  Капитан Тулин! Что  с  тобой сделалось? Под
Кандагаром ты был совсем не такой. Что с тобой произошло, друг ситный?
     -- Господи, майор! -- ахнул полковник Тулин. -- Ты, что ли?
     -- Узнал? -- поинтересовался Голубков.
     -- Твою мать, майор! А я нутром чую: видел где-то. Точно видел.  Я ведь
даже фамилию твою не  знал! Командир  диверсионного отряда. И все. Я ту ночь
на всю жизнь запомнил. Свалились, отбили нас и ушли. Майор! Неужели ты?
     Командир  полка вышел из-за спинки кресла-коляски и шагнул к полковнику
Голубкову, распахнув руки.
     Но Голубков не спешил падать в его об®ятия.
     -- Вижу, узнал, -- повторил он. -- А вот я тебя не узнал.
     Тулина словно  толкнули в грудь. Он  остановился, опустил руки и плечи.
Потом поправил фуражку и вытянулся по стойке "смирно":
     -- Приказывайте.
     -- Об®явить боевую тревогу,  -- приказал Голубков. -- Аэродром закрыть.
Все  вылеты отменить,  погрузку  истребителей  прекратить. Всех  посторонних
задержать до выяснения. Генерал-лейтенанта Ермакова  изолировать.  Выполняй,
капитан Тулин.
     -- Есть выполнять, товарищ майор! -- вытянулся полковник.
     --  Не  спешите, Тулин, -- остановил  его  генерал-лейтенант. --  Здесь
приказы отдаю я.
     --  Я  вам,  товарищ  генерал-лейтенант запаса, не Тулин, --  отчеканил
полковник  и  даже стал будто бы  не таким  коротеньким.  -- Я вам полковник
Тулин. И приказы здесь отдаю я. Спасибо, майор, что напомнил, кто есть кто и
откуда  вышел. А  ваши дела, господин Ермаков, у  меня уже вот -- в горле. Я
немедленно  доложу обо всем командующему  округу. Обо всем. Под трибунал  --
пойду под трибунал. Но в ваших грязных делах я больше участвовать не буду!
     -- Где вы видели грязные дела, полковник? -- поинтересовался Ермаков.
     -- Везде! Летчики куплены, мои офицеры куплены, таможня куплена. Я что,
не  вижу,  сколько  модулей вы грузите,  а  сколько  по документам проходит?
Инженера  полгода  держите  под  землей  --   это  светлое   дело?  На  труп
подполковника Тимашука  даже взглянуть  не  зашли. А  он вам  служил верой и
правдой! Все, к чему вы  прикасаетесь, превращается в грязь и кровь! И это к
вам вернется. А если не вернется, значит, Бога нет!
     -- Взять! -- бросил сиделец. "Черные" окружили Тулина.
     -- С дороги! -- рыкнул полковник. "Черные" не пошевелились.
     -- Отойти от полковника! -- скомандовал Голубков.
     --  Взять обоих, --  приказал генерал-лейтенант Сивоплясу. --  В разные
боксы. Приставить охрану. Держать до моего распоряжения. Выполняйте.

     Действенность приказов определяется не теми, кто их отдает, а теми, кто
выполняет.  "Черные"   умели  выполнять   приказы.   Оба   полковника   даже
трепыхнуться не успели. Они  исчезли в дверном проеме. "Черные" с "калашами"
тут же сомкнули ряды, обрекая  нас  на роль публики,  которая может выражать
свои  чувства всеми доступными способами, а не может только  одного -- лезть
на   сцену   и   вмешиваться   в  действие.  Артист  выразил  свои   чувства
непродолжительным аплодисментом.
     --  Браво,  --  сказал  он. -- Антракт. Не думаю,  что он будет слишком
долгим. Господин генерал-лейтенант,  вы чистый Рузвельт. Не боитесь  кончить
так же, как он?
     Сиделец посмотрел на него с хмурым недоумением:
     -- А как он кончил? Артист об®яснил:
     -- Он всего месяц не дожил до победы. Такая досада.
     --  Займись ими, -- бросил генерал-лейтенант Сивоплясу и  выкатился  из
бокса.

     ...Этот  приказ   тоже  был  выполнен.  Нами   занялись,   и  в   итоге
восстановилось статус-кво.  Мы снова оказались  прикованными к трубам, разве
что свет не  выключили. Да еще Дока переместили с его трона на бетонный пол.
Ему бы радоваться после многочасового неподвижного сидения в  кресле,  но он
почему-то не радовался.  Пыхтел, сопел,  скрежетал цепью браслеток по трубе.
Потом сказал:
     -- Ничего не понимаю. Они по-прежнему собираются отправить "Руслан"?
     -- Расслабься,  Док, --  посоветовал ему  Артист.  -- Как  говорит  мой
друг-флибустьер: лучше вспомни о своем будущем.
     Муха заворочался  на носилках,  приподнял голову, оглядел  нас жалобным
взглядом и сказал:
     -- Жрать охота.
     -- Шашлычка? -- поинтересовался Артист.
     -- Не издевайся, а? -- попросил Муха.
     -- Потерпи, -- отозвался Боцман. -- У меня такое чувство, что скоро нас
всех накормят. И мало не покажется.
     Вот и у меня было точно такое же чувство.

     "Миллион, миллион, миллион алых роз
     Из окна, из окна видишь ты..."

     Артист оказался прав: антракт не затянулся. Публика даже  не успела как
следует обсудить первый акт, как начался  второй. В боксе появился Сивопляс,
за ним еще один "черный" с охапкой наших камуфляжек, потом третий вывалил на
пол из  мешка наши десантные прыжковые,  а  попросту говоря -- спецназовские
ботинки. Логично было предположить, что следом в®едет электрокар с оружием и
боеприпасами, но вместо него в дверном проеме встали "черные" с "калашами".
     -- Переодеться без никаких, -- приказал Сивопляс. -- Повезетесь в округ
в своем виде.
     По его  знаку  с нас сняли браслетки и предоставили  некоторую  свободу
действий. Пока мы сбрасывали хэбэшки и не без удовольствия  натягивали такую
родную  "Выдру-ЗМ",  все  "черные"  настороженно  следили  за  каждым  нашим
движением. Особенно напряженным  и даже, как мне показалось, необычно хмурым
был вид  у  пирата. Он и раньше-то  не выглядел весельчаком, а  тут  и вовсе
будто бы вобрал в себя всю мрачность мира.
     Знак судьбы лежал на мрачном его...
     Стоп. А ведь  это чувство  у меня уже было. Я видел уже этот знак -- на
челе подполковника Тимашука.
     Говорят, Бог троицу любит. Может  быть. Но то, что судьба любит двоицу,
-- это точно. В мире все двояко.  Каждой твари по паре. У человека  всего по
два, чего не по одному, а по  три  нет ничего.  Сама жизнь состоит  всего из
двух половин. И  даже снаряд дважды падает в одну  и ту же  воронку  гораздо
чаще, чем принято думать.
     Неужели и этот снаряд снова нацелился в нас?
     Через пять минут мы были готовы, а Мухе и не пришлось переодеваться  --
его  как  унесли  в санчасть в  камуфляже, да  так и оставили. На нас  снова
накинули наручники, но как-то  необычно. Дока,  Боцмана и  Артиста сковали в
цепь, а меня -- персонально. В чем смысл этого, я не понял, но спрашивать не
решился, потому что от Сивопляса  в его  теперешнем настроении вместо ответа
можно  было  получить по зубам, чего как-то не хотелось.  Какая,  интересно,
муха его укусила?
     -- Вперед! -- скомандовал пират и стволом показал на выход.
     В  нашем сопровождении было  задействовано  пятеро  "черных".  Один шел
впереди, двое  сбоку, а еще  двое  тащили носилки  с Мухой.  Замыкал шествие
Сивопляс. В начале  и конце длинного бетонного коридора тоже была выставлена
охрана. В такой ситуации невольно ощущаешь свою значительность. Для  полноты
картины  не  хватало толпы репортеров у выхода. Чтобы  зажужжали телекамеры,
засверкали блицы, обрушился  град репортерских вопросов, и весь мир узрел бы
новых  героев  нашего времени  и узнал, что из прохладительных напитков  они
предпочитают   пепси,   к   лесбиянкам   относятся   с  интересом,   а   вот
гомосексуалистов не уважают.
     От  коридора,  тускло  освещенного  плафонами,  шло  несколько  боковых
ответвлений. Когда мы поравнялись  с одним из них, вдруг послышалась музыка,
чьи-то очень  немузыкальные вопли  и  звон  стекла.  Будто  кто-то вдребадан
пьяный отводил душу под караоке и метал пустые бутылки в железную дверь.
     Это было настолько неожиданно, что я даже приостановился. Но тут же мне
в спину больно ткнули  стволом, давая понять, что отвлекаться  не следует. Я
человек догадливый, все понял и до  конца пути уже не отвлекался, тем  более
что отвлекаться было больше не на что.
     У выхода  из ремзоны нас  ждал аэродромный "пазик" с выбитыми стеклами,
заделанными фанерой и  кусками дюраля. Он был подогнан  вплотную  к воротам,
как подгоняют автозак к дверям  следственного изолятора. Но и  в то короткое
время, пока нас грузили в автобус, я  успел умилиться хмурому ветреному дню,
который  после  темницы  показался ослепительно  ярким  и  многоцветным, как
первомайская демонстрация в старые добрые времена.
     На  фоне низких летящих облаков  плыли  мачты  аэродромных прожекторов,
трепыхался  флажок на вышке руководителя полетов, стыли полусферы радаров. А
неподалеку  от  выхода из подземных ангаров возвышался  огромный  самолет  с
надписью "Аэротранс" на фюзеляже. При виде его я слегка прибалдел и не сразу
понял,  что это не "Мрия". У  "Мрии" шесть  турбин, а  у этого  было  только
четыре. Это был Ан-124. "Руслан". Я  поискал взглядом "Мрию"  и обнаружил ее
остатки в дальнем конце летного поля.
     Задняя аппарель "Руслана" была  опущена, возле нее суетились солдаты  в
оцеплении "черных", подвозили со стороны ремзоны какие-то разномерные ящики.
     -- Это не модули истребителей, -- сказал Док. -- Что же это они грузят?
     Его вопрос  остался безответным,  потому  что  новый  тычок  автоматным
стволом в спину напомнил мне, что и сейчас отвлекаться не следует.
     Артиста, Дока и Боцмана усадили сзади, прицепили к поручням, меня снова
почему-то  выделили,  отвели  боковое сиденье,  носилки  с Мухой поставили в
проходе. Один из "черных" сел за руль, а Сивопляс и еще двое расположились в
передней части автобуса лицами к нам, что было вполне грамотно и  говорило о
том,  что пират дело знает туго. Сравнительная малочисленность  конвоя  меня
слегка  удивила, но  с  моей стороны это было  чистым тщеславием. Четверо  с
"калашами" против пятерых в браслетках -- выше крыши.
     Автобус продребезжал по бетонке и после короткой остановки миновал КПП.
Сивопляса здесь  хорошо знали и уважали, ему достаточно  было махнуть рукой,
чтобы  ворота открылись. "Пазик" выкатился на шоссе, водитель прибавил ходу.
Поплыли  навстречу березовы