Но нашли его мы, -- напомнил израильтянин.
     -- Джентльмены, вы сейчас  делите шкуру неубитого медведя,  -- вмешался
Блюмберг. -- Вопрос о том, кто получит  Пилигрима, не самый сложный. Об этом
вы уж  как-нибудь договоритесь.  В  свое  время.  Сейчас  перед  нами задача
гораздо    более    важная    и    трудная.    Вы     получили    меморандум
информационно-аналитического  директората  ЦРУ  о  ситуации  на   Кавказе  и
сопутствующие  материалы, в  том  числе  и  интервью  чеченского  террориста
Рузаева. Есть ли у кого-либо  сомнения в полноте анализа и в точности оценки
общей ситуации? Сэр Роберт?
     -- Нет.
     --  И все же я предложил бы сузить тему, -- попытался настоять на своем
израильтянин. -- Мое правительство  намерено  получить Пилигрима.  И  мы это
сделаем. Вопрос лишь в том, какими методами.
     --  Подполковник Бен-Ари,  --  вмешался  в разговор Коллинз.  -- Будьте
любезны сформулировать приказ, который вы получили от своего руководства.
     Моссадовцу  явно не  понравился жесткий тон  цэрэушника,  но он все  же
ответил:
     -- Мне предписано принять участие в  совещании, которое проводится  при
посредничестве  мистера  Блюмберга,  и информировать мое руководство  о  его
результатах.
     -- Оговаривался ли в приказе состав  участников и  тема  совещания?  --
уточнил Коллинз.
     -- Нет, -- вынужден был признать Бен-Ари.
     -- Намерены ли вы точно следовать полученным указаниям или мне придется
обратиться к руководству Моссада с просьбой раз®яснить вам ваши обязанности?
     -- В этом нет необходимости, -- хмуро ответил Бен-Ари.
     -- Продолжайте, мистер Блюмберг, -- кивнул Коллинз.
     --  Благодарю,  командор. Поскольку  мы затронули этот  частный вопрос,
хочу предостеречь израильскую и российскую стороны от попыток самостоятельно
решить проблему Пилигрима и Рузаева. Более того, необходимо принять все меры
для обеспечения их безопасности. Потому что в плане, который  я намерен  вам
предложить, они должны  играть  ключевые роли. Вам понятно то, что я сказал?
-- по-русски обратился Блюмберг к Голубкову.
     -- Да. Мы уже выделили для Пилигрима негласную охрану.
     --  Вы взяли  Пилигрима  под наружное  наблюдение, -- выслушав  перевод
Блюмберга,  уточнил  Бен-Ари.  -- И  он о нем знает. Это для вас  неприятная
новость, полковник, не так ли?
     -- Нет, --  возразил Голубков. -- Неприятная, но  не новость. Хотя меня
очень интересует, откуда об этом знаете вы. Нет, не новость, -- повторил он.
-- Вам не о чем беспокоиться, мистер Блюмберг. В обязанность нашей "наружки"
вменены и функции охраны.
     -- Чем это вызвано, полковник? -- поинтересовался сэр Роберт.
     --  Эти фигуры нам известны. Если  их вывести из  игры, могут появиться
другие.
     -- Это кажется  мне разумным, -- выслушав  перевод, кивнул англичанин и
запыхтел, раскуривая трубку.
     Блюмберг с каким-то  особенным интересом, словно бы испытующе, взглянул
на Голубкова и продолжал:
     -- Скажу  больше, джентльмены.  Для  успешной реализации  нашего  плана
нужны именно такие фигуры, как Пилигрим и Рузаев. Известные и одиозные.
     --  Вы  нас заинтриговали, -- заметил  сэр  Роберт.  -- Не пора  ли вам
перейти к изложению плана?
     Блюмберг помедлил с ответом.
     -- Это  самый трудный момент нашего совещания. Дело в том, господа, что
каждого из вас посвятят  только в ту часть плана, которая будет  реализована
силами ваших служб. В полном  об®еме с планом  знакомы только три  человека:
директор ЦРУ, еще один человек и я.
     -- Не знаком даже командор Коллинз? -- переспросил Бен-Ари.
     -- Да, это так, -- подтвердил цэрэушник.
     -- Это беспрецедентно! -- решительно  заявил  сэр Роберт.  --  О  какой
доверительности   может  идти   речь,  если  нам   отводится   роль   слепых
исполнителей? Не думаю,  мистер Блюмберг, что это  хорошая  основа для наших
переговоров. Нет, не думаю!
     --  Сэр  Роберт,  джентльмены!  Это  действительно  беспрецедентно,  --
согласился  Блюмберг.  --  Но не  имеет  прецедентов  и  ситуация.  Мы можем
рассчитывать  на успех  лишь  в  том случае,  если  план  будет реализован в
условиях  абсолютной   секретности.  Любая,  даже  самая  ничтожная   утечка
информации сведет все  наши усилия  к нулю. Можете  ли вы гарантировать, сэр
Роберт, что в ваше окружение не внедрен "крот"?
     -- Эта вероятность ничтожна.
     -- Но она есть. Она есть всегда.  И у всех. И сейчас нам лучше исходить
из  того, что она  реальна.  Сложность наших  переговоров  заключается  и  в
другом.  Если любая  из  сторон  примет  решение  устраниться от  участия  в
совместной акции, на этом все и закончится. План предусматривает активизацию
агентурной сети практически  во  всем мире.  У  Лондона традиционно  сильные
оперативные  позиции  в  Турции и Скандинавии.  У  Тель-Авива -- на  Ближнем
Востоке.  У  ЦРУ  --  в  Европе.  У  Москвы  -- на  Кавказе.  Таким образом,
джентльмены,  речь  идет  не о  недоверии,  а напротив  -- о  высшей степени
доверия  друг к  другу. В  ослаблении  напряженности  в  кавказском  регионе
заинтересованы все наши страны. Более того  -- все мировое  сообщество. Наши
шансы на успех не слишком велики, но мы обязаны их использовать.
     -- Все это демагогия, -- хмуро отозвался Бен-Ари.
     -- Вы тоже так считаете, полковник? -- обратился Блюмберг к Голубкову.
     --  Я хотел бы сначала послушать вас, -- ответил Голубков, -- и узнать,
какая роль отводится в вашем плане России.  А потом  уж принимать решение об
участии или неучастии. Точней, это решение будет принимать мое руководство.
     --  Не  кажется  ли  вам, джентльмены, что полковник  высказал  здравую
мысль? -- переведя слова Голубкова, обратился Блюмберг к присутствующим.
     -- Кто  этот третий  человек, посвященный в детали вашего таинственного
плана? -- попыхтев своим "Данхиллом", спросил англичанин.
     -- Сэр Генри Уэлш.
     -- Вот как? Адмирал? Вы с ним встречались?
     -- Семь дней назад.
     -- Матерь  Божья! Адмирал! Мы с ним... Впрочем, это неважно, -- оборвал
себя сэр Роберт. -- Как он себя чувствует?
     --  Дай бог  нам  так  чувствовать себя в его возрасте. Если  нам будет
суждено до него дожить.
     -- Адмирал! -- повторил сэр Роберт. -- И он одобрил ваш план?
     -- Более того, -- подтвердил Коллинз, -- без его  активной поддержки не
состоялось бы это совещание.
     -- Мнение сэра Генри меня  убеждает, -- подумав,  заявил англичанин. --
Да, убеждает. Каким образом, мистер Блюмберг,  вы собираетесь ввести каждого
из нас в курс его роли?
     -- В персональных  беседах,  сэр.  Надеюсь, вы  позволите мне начать  с
беседы  с полковником  Голубковым? Российской  стороне  предстоит  исполнить
главную  и самую трудную роль. И он сегодня же должен вернуться в Москву. Мы
уже очень близки к цейтноту.
     --   Еще  один  вопрос,   мистер  Блюмберг,  --  вмешался  в   разговор
израильтянин. --  Если инструктаж будет  носить персональный характер, зачем
вы собрали нас всех вместе?
     --  Мне  хотелось,  чтобы  вы  увидели  друг  друга.  Не  на  мониторах
компьютеров, а вот так -- глаза  в глаза. И чтобы вы пожали друг другу руки.
На этом я, разумеется, настаивать не могу.
     Первым на это неожиданное предложение откликнулся Коллинз,
     --  Why  not?[4]  --  сказал   он  и  подошел  к  Голубкову,
протягивая руку. -- Мне было интересно познакомиться с вами, полковник.
     -- Мне тоже, мистер Коллинз.
     Последовал взаимный обмен рукопожатиями:
     -- Сэр Роберт!..
     -- Мистер Блюмберг!..
     -- Подполковник!..
     Бен-Ари суховато ответил  на приветствие Голубкова и негромко по-русски
сказал: -- А Пилигрима мы все равно получим. Он от нас не уйдет. Знайте это,
полковник!
     -- Why not? -- ответил Голубков. -- Лично я ничего не имею против.
     -- И все-таки  это историческое  событие, -- заключил Блюмберг  и допил
свой джин.
     --  Пойдемте,  Константин  Дмитриевич,  погуляем,  --  обратился  он  к
Голубкову. -- Когда-то еще вы увидите весну в Египте.
     --  Скорее  всего  никогда,  --  согласился  Голубков. --  Вы  все-таки
опасаетесь прослушки? -- спросил он, когда они  расположились в шезлонгах  в
тени солярия возле пустынного бассейна.
     Блюмберг кивнул:
     -- Я  опасаюсь всего. Вы  допустили,  полковник,  встречу  Пилигрима  с
Рузаевым в Грозном. Знаете ли вы, о чем шла на ней речь?
     -- Догадываемся.
     --  Входит  ли  в  ваш  план  невмешательство  в дальнейшие  совместные
действия Рузаева и Пилигрима?
     Голубков извлек пачку петербургского "Космоса". Вот чем были хороши эти
сигареты: пока их разомнешь, пока раскуришь...
     Блюмберг  терпеливо  ждал.  Но и  "Космос"  был тем  еще  сортом.  Одна
сигарета порвалась, другая  осыпалась. Как они умудряются делать все  это на
одной линии?
     -- Я попробую угадать, -- проговорил Блюмберг, не дождавшись ответа. --
А потом вы сами решите, подтвердить мои предположения или опровергнуть.
     Голубков справился наконец с "Космосом" и кивнул:
     -- С интересом послушаю.
     -- Ни у вас,  ни тем более у меня нет никаких  сомнений в том, для чего
Пилигрим встречался  с Рузаевым.  Он предложил  ему  взорвать Северную  АЭС.
Рузаев согласился на  это. В его интервью  есть недвусмысленное приглашение.
Вы  помните,  что  Рузаев  ответил  на  вопрос  корреспондентов  "Совершенно
секретно" о  том, как  он  отреагирует, если  международные террористические
структуры предложат ему свои услуги?
     -- Да.  "Если  такое  предложение поступит,  я  рассмотрю  его со  всей
серьезностью", -- на память процитировал Голубков.
     -- Вот  именно, --  подтвердил Блюмберг. --  Пилигрим  -- фигура  очень
крупная. Информация о нем распространена Интерполом по всему миру.  Есть она
и  в  МВД Чечни. Не  сомневаюсь, что  Рузаев  имеет к ней доступ,  если  его
контрразведка  действительно  хоть чего-то стоит,  а не  является  такой  же
сказкой Шехерезады, как шариковая бомба или его золотой запас.
     -- У вас есть данные, что его золотой запас -- блеф? Или это всего лишь
предположения? -- уточнил Голубков.
     -- А у вас? -- спросил Блюмберг.
     -- Косвенные, -- не сразу и словно бы  с  неохотой ответил Голубков. --
Его  боевики уже  третий месяц не получают  ни рубля.  Поэтому они вынуждены
промышлять захватом заложников.
     -- Да что же это делается  в нашем возлюбленном отечестве?! -- Блюмберг
сокрушенно покачал головой. -- Уже и бандитам  задерживают зарплату!  Вам-то
хоть не задерживают?
     -- Случается. Но ненадолго.
     --  До недавнего  времени  весь золотой запас  Рузаева  легко помещался
всего в одном кармане.  И не в боковом или нагрудном. В брючном, для  часов.
Такие  карманы  когда-то  называли пистонами,  вы  должны помнить. Сейчас он
несколько увеличился.
     -- На шестьсот тысяч долларов, -- уточнил Голубков.
     -- Значит, вы знаете об этом?
     -- Об этом -- да. Но мы не знаем другого. Не увеличился ли он еще.
     --  Пока нет.  Можете  мне поверить. Мы контролируем  банк  "Босфор"  и
другие банки, которые могут быть связаны с фондом "Ичкерия".
     --  Если  это  действительно   так,  сделка  Пилигрима  с  Рузаевым  не
состоится, -- заметил Голубков. --  Пилигрим согласится  работать  только за
очень большие деньги. За огромные. Речь может идти о миллионах долларов.
     -- Да,  он  запросил  шесть миллионов, --  подтвердил Блюмберг.  --  Не
считая   расходов  на  подготовку  теракта.  А  они  могут  составить  очень
внушительную сумму. Но сделка все-таки состоится, -- продолжал он. -- Рузаев
найдет  спонсоров. Вернемся к  вашему  плану. Мне видится он  таким. Вы дали
возможность Пилигриму получить у Рузаева  заказ на взрыв Северной АЭС, затем
позволите ему предпринять определенные действия, которые в Уголовном кодексе
характеризуются как подготовка преступления,  задокументируете их, а когда у
вас  в  руках накопится весомый обвинительный материал, арестуете Пилигрима.
Естественно, имея на руках неопровержимые доказательства соучастия Рузаева в
подготовке теракта. После  этого все  просто.  Пилигрима вы  посадите лет на
пятнадцать   в  лагерь  строгого   режима,  а  данные  о  соучастии  Рузаева
обнародуете. Официальный Грозный будет вынужден резко осудить террориста,  а
масштабность и бесчеловечность готовящегося преступления отвратит от Рузаева
даже   самых  ярых  сепаратистов  и  непримиримых.  Таким  образом  проблема
Пилигрима  и  Рузаева  будет  разрешена.  У меня только один вопрос. Вы  уже
начали реализацию своего плана? Да оставьте вы этот  чертов "Космос", курите
нормальные сигареты!
     Блюмберг  бросил  на  стоявший  между  шезлонгами  низкий  стол   пачку
"Кэмела".
     --  Это  непатриотично,  --  возразил  Голубков.  -- Президент  призвал
россиян  оказывать поддержку отечественным производителям. Что я и делаю.  Я
не могу  ответить на ваш вопрос. Я не уполномочен обсуждать с  кем бы  то ни
было наши планы.
     -- Я  спрошу по-другому. Не  кажется ли вам, полковник,  что  вы лечите
периферийные метастазы, вместо того чтобы оперировать саму раковую опухоль?
     -- Вы можете предложить более радикальное средство?
     --   Да.  Я  отдаю   должное  вашему  плану.   Он  в   высшей   степени
профессионален.  И  даже не  лишен остроумия. Но это лишь  часть  программы,
которую намерен предложить я. Понимаю, что принять ее или  отвергнуть -- это
не в вашей  компетенции.  Окончательное решение будете  принимать не  вы,  а
правительственные чиновники высшего ранга. Чиновники, --  повторил Блюмберг.
--  И  это  вызывает  наибольшие мои  опасения.  Но...  Не попробуешь --  не
узнаешь. Я сказал, что с планом в полном об®еме знакомы только три человека.
Вы будете  четвертым. Потому что реализовывать  его  вам.  У  всех остальных
функции вспомогательные.
     -- Я слушаю вас очень внимательно.
     -- Суть в следующем...
     ...Вечером того же дня полковник Голубков вылетел в Москву на  "Боинге"
компании "Эр Франс", едва успев заскочить в "Фараон-отель" за своей сумкой и
об®яснить  соседу-пекарю, что  сбылись его самые худшие предположения. Слова
"налоговая  полиция"  на  российских  бизнесменов  действуют,  как  "сезам",
открывая путь к мгновенному и сочувственному взаимопониманию.
     Билеты  были только  в  первый класс. Голубков  выскреб из карманов все
свои доллары и  динары, моля Бога лишь о том, чтобы хватило. Хватило. И даже
осталась   мелочь  на  короткий  звонок  в  Москву.  О  том,  как  он  будет
отчитываться  в бухгалтерии  за  этот  никакими  статьями не предусмотренный
перерасход,  Голубков не думал. Бывают случаи,  когда  интересы  бухгалтерии
отступают на второй план. Редко, но бывают.
     Сейчас и был как раз такой случай.
     III
     В эпоху развитого социализма, или, как все  чаще стали  говорить -- при
коммунизме  этой  проблемы  не  существовало  вообще.  Она  возникла,  когда
горбачевская "гласность", пройдя  феерически быстрый путь, соразмерный  лишь
со скоростью обесценивания  советского "рваного" рубля, превратилась если не
в свободу слова,  то по крайней мере в свободу выражения слов. Всяко-разных,
в том числе  и таких,  какие  --  по  определению  Даля --  выражают "особое
состояние   души,   а   академическими   лингвистами   характеризуются   как
ненормативная лексика.
     Книгоиздатели вышли из положения просто: кто прямо  лепил мат  открытым
(авторским,  разумеется)  текстом,  а те,  кто  посовестливее,  заменяли его
многоточиями,  вынуждая пытливого читателя  высчитывать  количество точек  и
перебирать  в  памяти  весь  с  детства  известный лексикон,  отчего  чтение
превращалось в своеобразный кроссворд.
     В самом трудном  положении оказалось телевидение.  С одной стороны, оно
претендовало  --  и  не  без  оснований  --  на роль  наиболее  оперативного
выразителя  народного гласа,  а с  другой  --  этот глас  был не всегда и не
вполне нормативен, хоть и правдиво отражал то самое "особое состояние души",
в каком находился народ.
     Доподлинно  не  известно, у кого в  голове  родилась  счастливая  мысль
заменять  в  событийных  телерепортажах  и  уличных  интервью  ненормативную
лексику сигналом  "пик-пик", но идея сразу  была принята  "на ура" и  обрела
самое широкое  распространение во всех электронных СМИ. Все были довольны: и
самые ревностные блюстители нравственности и чистоты русского языка, и самые
яростные поборники  неприкрашенной правды жизни. Что же  до  телезрителей  и
радиослушателей, то  им  тоже  не на  что  было пожаловаться.  Кто как хотел
понимать эти  "пик-пик", тот так и понимал и имел все основания считать свое
понимание единственно правильным.
     * * *
     Если  бы  реплики  начальника Управления  по  планированию  специальных
мероприятий  генерал-лейтенанта Александра Николаевича Нифонтова, которые он
подавал  по  ходу  доклада  полковника  Голубкова  о  результатах  каирского
совещания, записывались синхронно для последующей трансляции на телевидении,
они  состояли   бы  из  сплошных  "пик-пик",  изредка  перемежаемых   вполне
литературными "Как-как?!", "Что-что?!"  и восклицаниями "Твою мать!", просто
"Твою мать!". Без "пик".
     Когда  полковник Голубков закончил  доклад, в кабинете  начальника УПСМ
воцарилась глубокая тишина.
     Был  третий  час  ночи. В  старинном  дворянском особняке, на проходной
которого красовалась никому ничего не говорящая вывеска "Аналитический центр
"Контур", светились лишь два окна на втором этаже да желтел тусклый дежурный
свет  в фойе. В серой "Волге" полковника Голубкова, приткнувшейся во дворике
особняка рядом с "Ауди-80" генерал-лейтенанта Нифонтова, на откинутом кресле
дремал  водитель, проторчавший  перед этим почти три часа в Шереметьево-2  в
ожидании "Боинга"  из  Каира, застрявшего где-то на  полпути  из-за плотного
тумана.  Шофер  "ауди",  тоже  осоловевший  от ожидания, перекуривал и  вяло
трепался с охранниками в  штатском, дежурившими у ворот. Время от времени он
поглядывал на  окна нифонтовского  кабинета  в  надежде,  что  вот-вот  свет
погаснет  и  можно  будет  скоренько забросить  шефа  в Сокольники  и самому
отправляться домой -- в микроволновке его ждал ужин, а в холодильнике потела
едва початая бутылка кристалловского "Привета".
     Но  окна  не  гасли. Нет, "пик-пик-пик-пик",  не  гасли. Да о  чем  же,
"пик-пик", можно столько п....ть?!
     Нифонтов молчал. Молчал и Голубков. Он  понимал, что шефу нужно  время,
чтобы хоть немного освоиться в лавине обрушившейся на него информации.
     --  Твою  мать!  --  произнес наконец начальник  УПСМ,  как  бы подводя
предварительный  итог своим напряженным  раздумьям. -- Красиво, черт!  Лихо,
ничего не скажу.  Как  же  мы с тобой, Константин  Дмитриевич, до  этого  не
додумались?
     -- Мы  и  не  могли додуматься.  А  если бы даже  додумались --  толку?
Блюмберг прав: это можно сделать только всем вместе.
     -- Можно,  думаешь?  --  переспросил  Нифонтов. -- Да ты не  дергай, не
дергай плечами! У тебя была уйма времени на анализ. Мог бы и определиться!
     -- Я-то определился. Только мое мнение мало что значит.
     -- Сейчас  меня  интересует твое  мнение. И ничье другое!  Реален план?
Можно его осуществить?
     -- Можно, -- кивнул Голубков. -- Но очень трудно.
     -- Очень трудно, на все-таки можно? -- уточнил Нифонтов. -- Только  ты,
Константин Дмитриевич, отдавай себе отчет в том, что говоришь. Полный отчет.
Ты  -- начальник оперативного отдела. И тебе этот план реализовывать. Понял?
Тебе!
     -- Ты прав, у меня  было  время  подумать,  -- проговорил  Голубков. Он
машинально вытащил сигарету  из пачки "Космоса" и тут же засунул ее обратно.
-- Не могу, в горле уже першит, -- мимоходом  об®яснил он свой жест.  -- Да,
хватило времени. Пока  летели, пока  куковали  в  Афинах  -- Шереметьево  не
принимало.  Поэтому  я  говорю сейчас о твоих трудностях,  а не  о моих.  Ты
только прикинь, сколько людей и какого уровня придется задействовать с на