то же  время воспоминание  о  дневном зное  заставляет
наслаждаться нежной свежестью. Тихий шелест набегающих на берег  волн как бы
подчеркивает  всеобщий покой, охвативший  землю и  небо. Небо... только небо
южной ночи по-настоящему раскрывает нам простую  истину: мы всего лишь часть
огромной Вселенной.  Хочется часами лежать на прибрежном песке, всматриваясь
в  тысячи звезд, постепенно  начиная верить  в  бесконечность  пространства,
просто верить, потому что понять это невозможно.
     А  когда настает тот краткий предрассветный час, когда на  востоке небо
вдруг перестает быть бездонным, тогда вселенская грусть ночи уступает  место
радости  ожидания  свежего  дня.  И  в  этот  краткий час верится, что  день
предстоящий не может нести ничего  плохого, даже если это день  вашей казни.
Этот предрассветный час, час Быка, доступен немногим. Абсолютное большинство
людей в  это  время  спит  самым своим блаженным  сном. Только избранные  --
романтики, поэты, влюбленные,  часовые и  воры --  знают, как  он прекрасен,
этот час.
     Из  всех вышеперечисленных  категорий  людей  Боцман,  облачавшийся  на
теплом пляжном  песке в акваланг, взятый с яхты старого Туны, мог принять на
свой  счет, пожалуй,  только  вора.  Закрепив баллоны и подогнав  маску,  он
натянул  большие длинные  ласты  и,  пятясь,  как  будто увидев в прибрежных
кустах  акации  тещу  обманутой  супруги, не  спеша  вошел в прозрачные воды
Средиземного моря. Секунда -- и, не  издав ни единого всплеска, Боцман исчез
среди набегающих волн.
     Спустя  полчаса он  так  же бесшумно возник  у самого борта стоящего на
якоре датского разведывательного судна, ставшего, на свое несчастье, тюрьмой
для русской  женщины и ее дочки. "Марианна"  застыла  среди  гладкого  моря.
Монотонно  тарахтел  дизель-генератор,  и  этот  единственный  звук  не  мог
разогнать царящую тишину. Стараясь не шуметь, Боцман не спеша  проплыл вдоль
борта к якорной цепи.  Ухватившись за нее одной рукой, он быстро освободился
от снаряжения, и  тяжелые баллоны,  пояс с грузами, ласты и маска скользнули
на дно. Оставшись налегке, в  спортивных  шортах, с резиновым мешком на шее,
наш  герой стал медленно  подниматься по  цепи,  благо каждое ее звено  было
размером с  два кулака. Ужом проскользнув в  якорный клюз, Боцман  осторожно
выглянул  на палубу. Первым делом его внимание  привлекла ходовая  рубка. Ее
чуть  наклоненные вперед окна были освещены изнутри. Там нес вахту кто-то из
команды "Марианны". Но Боцман  по своему опыту знал, что в  это время меньше
всего  на свете хочется  зорко  всматриваться  в  окрестности,  не  балующие
разнообразием. В это время хочется  спать или, включив радиоприемник, гулять
по радиоэфиру.
     Прислушавшись, он действительно уловил едва пробивавшийся  сверху блюз.
Убедившись, что вахтенный стоит, прислонившись спиной к окну, Боцман все так
же  бесшумно  скользнул по деревянной палубе к надстройке. Выждав полминуты,
он продолжил свой путь.
     Наверх по трапу, далее на крышу рубки и по скобам -- на короткую мачту.
Его  целью  была небольшая  решетчатая площадка,  на  которой  располагались
корабельные  антенны.  Боцман  твердо  запомнил  еще с  учебки в  разведроте
морской  пехоты Черноморского  флота, что в первую очередь необходимо лишить
корабль противника связи. Потом можно брать его  голыми руками.  В противном
случае был шанс,  что  через некоторое  время  здесь  соберется  весь Шестой
американский  флот. К каждой антенне Боцман прикрепил небольшой бесформенный
кусочек пластиковой взрывчатки с  торчащим хвостиком радиодетонатора. Именно
этим  адским   веществом  был  наполнен  резиновый  мешок  у  него  на  шее.
Спустившись  с  мачты,  наш  диверсант занялся  оставшимися на  крыше  рубки
антеннами.
     "Марианна" была разведывательным судном, и этого добра здесь хватало. В
это время вахтенный матрос внизу сквозь звуки льющегося  блюза услышал вдруг
какой-то  шорох  над  головой. "Чайка..."  -- вяло подумал он. Увы, ему было
невдомек, что в этот час все чайки спокойно  спят в своих гнездах.  Шорох не
вызвал  у  него никакого подозрения. Но мысль о птице  пробудила в вахтенном
желание глотнуть свежего  морского воздуха. Достав на ходу пачку сигарет, он
вышел на мостик, чтобы уже никогда не  вернуться обратно. Секунда, откуда-то
сверху протянулись две мускулистые руки, раздался сдавленный  стон, и что-то
очень  нехорошо хрустнуло.  В  проеме раскрытой  двери  мелькнули увлекаемые
наверх безжизненные ноги  незадачливого  вахтенного, и  все  вновь  на время
стихло.  Расправившись с  единственным бодрствующим, по крайней мере  в поле
его зрения, человеком,  Боцман  достал  фонарь  и несколько  раз зажег его в
сторону моря. Тотчас во мраке вспыхнул ответный свет.
     Следующие полчаса Боцман  посвятил важному делу:  достав все из того же
мешка моток тонкой,  но крепкой веревки, он тщательно заблокировал все двери
и люки, выходившие  на верхнюю палубу. Шаг за шагом один правильно обученный
диверсант  овладевал судном. Наконец в полумраке, когда  уже  начал брезжить
рассвет, со стороны открытого моря появился силуэт яхты, не спеша идущей под
всеми парусами,
     Тут Боцман по достоинству оценил этот  дедовский способ передвижения --
при включенном двигателе они понаделали бы шуму раньше времени.
     Видно, древние морские  боги были  благосклонны  к нашим героям, потому
что в  этот момент с моря задул свежий бриз. Хлопнули паруса, и  яхта в один
рывок  оказалась  около "Марианны". В мгновение  ока белые полотнища парусов
вдруг исчезли. Старый  Туна не зря гонял свою  болгарскую команду по пути из
Турции. Уже с голыми мачтами яхта продолжала двигаться по инерции. Казалось,
еще секунда, и она  с треском врежется в  белоснежный борт вражеского судна.
Но вот  заскрипел штурвал, и  бушприт скользнул вдоль корпуса "Марианны".  С
легким  стуком  соприкоснулись борта  кораблей.  Тотчас два  багра  намертво
притянули  деревянное  судно   к  своему   железному  собрату.  Три   легкие
человеческие тени переметнулись на палубу натовской шхуны. Абордаж состоялся
по всем правилам морской пиратской науки.
     На  этом  мажорном  моменте  боги  решили, что хорошего  понемножку.  В
ходовой рубке вдруг щелкнул динамик, и  на  пульте внутренней связи зажглась
лампочка с  биркой  "капитан".  Хриплый  недовольный  голос  что-то  спросил
по-итальянски.  В следующее мгновение в руке  у Боцмана  появилась небольшая
коробочка  с  красной  кнопкой. Когда  сердитая тирада  прозвучала вновь, он
привел взрыватель  в действие. На долю  секунды все вокруг: море,  скалистый
берег  вдалеке, надстройки и замершую  рядом  яхту -- озарила яркая вспышка.
Корабль всколыхнулся  от нескольких  слившихся в  одно целое взрывов. Где-то
вдалеке прокатилось эхо...
     На  несколько мгновений все вернулось к  первоначальной  тишине.  Потом
разом замигали лампочки на пульте, внизу что-то пикнуло, и шхуна наполнилась
оглушительным трезвоном аварийной сигнализации. В дверь ходовой рубки влетел
Док, за ним следом Пастух и Артист. У каждого в руках был миниатюрный "узи".
Дополнительные  магазины  с  патронами  были  примотаны  скотчем  к  рожкам,
торчащим  из  автоматов. Лица  команда на всякий  случай  размалевала черной
краской.  Это  было  не  пижонство  в  духе  плохих  боевиков, а  требования
конспирации. Кому хочется, чтобы твоя физиономия навсегда осталась в чьей-то
памяти?
     -- Что? -- коротко бросил Док.
     -- Капитан, сука, спит, как дельфин, вполуха, -- доложил Боцман.
     -- Ага...  --  Док  без  лишних разговоров схватил микрофон  внутренней
трансляции,   и  по   коридорам  судна  разнесся  его  голос.   Док  говорил
по-английски: -- Внимание! Корабль захвачен. Всем оставаться в своих каютах.
Все   отказавшиеся   подчиниться  будут   уничтожены   без   дополнительного
предупреждения...
     Когда Док закончил свой короткий ультиматум, Пастух сорвал  с переборки
план корабля и сделал знак  следовать за ним. Док и Артист молча устремились
за командиром. На нижней палубе горел ночной голубой свет. Сразу у трапа они
наткнулись на  дверь капитанской каюты. Док и Артист замерли с  двух сторон.
Пастух ударом ноги высадил дверь и мгновенно нырнул вниз, вжался в палубу.
     И  вовремя. Хлопнул выстрел -- пуля с визгом срикошетила о переборку  в
коридоре. В следующее мгновение Пастух коротким  ударом слева вышиб пистолет
из  руки полуодетого капитана и слегка  ткнул  его  автоматом в  лицо. Ткнул
несильно, просто чтобы только сбить с него прыть -- у них не было времени на
то, чтобы приводить кого-то в чувство.
     -- Где  заложники?  --  спросил Пастух,  приставив  ствол "узи"  ко лбу
капитана.
     Бывалый моряк молчал с каменным лицом.
     -- Вот мудак... -- с досадой буркнул Пастух и выстрелил,
     Подушка на смятой постели разлетелась в  клочья. Капитан подпрыгнул  на
месте и ответил:
     -- Палубой ниже. Каюта 16.
     -- Покажешь, -- приказал Пастух и рывком поднял капитана на ноги.
     В это  мгновение в коридоре грохнула короткая  очередь. Раздался  голос
Артиста:
     -- По дороге поболтаете, командир. Тараканы зашевелились.
     И  действительно,  из глубин  корабля  доносились крики  и  топот  ног.
Команда внешне  мирной  шхуны оказалась неплохо подготовленной. Все-таки это
были военные  люди.  Как бы  в подтверждение этого, из коридора  последовала
ответная очередь.
     -- Будем  прорываться?  --  с  сомнением спросил Док.  --  Положим кучу
народа, да и сами...
     Пастух принял единственно верное решение.
     -- Берем капитана и уходим наверх, в рубку. Майор  Глоттер сразу оценил
обстановку, сложившуюся на шхуне. Он  всегда  правильно оценивал обстановку.
Именно это его  качество помогло ему занять пост начальника отдела натовской
спецслужбы. Единственное, чего он не оценил, -- это наглость и решительность
этих  спятивших  русских  парней.  Даже  в  страшном  сне  он  не  мог  себе
представить,  что им  придет в голову в  столь короткий  срок  разработать и
осуществить  операцию  по захвату пусть  и  не линкора, но  все-таки  судна,
принадлежавшего    НАТО,    укомплектованного   военнослужащими.   Вот    уж
действительно  русские  свалились  ему как снег  на голову. Впрочем, Глоттер
удивился бы гораздо меньше, если бы в июне у берегов Сицилии пошел снег...
     После того  как  грохнули взрывы и затрещали  выстрелы, Глоттер кубарем
скатился  с  койки  и,  нырнув  в брюки, выскочил  в  коридор.  Очень быстро
выяснилось, что все люки, ведущие на верхнюю палубу, закрыты, а единственный
свободный путь в ходовую рубку отлично простреливается.
     Сложилась патовая ситуация  -- команда оказалась запертой, а нападавшие
в  свою  очередь  не  могли   спуститься  вниз.  Противники  обменялись  еще
несколькими  выстрелами и, придя к  выводу,  что это не имеет ровно никакого
смысла, затихли. Через пару минут щелкнули  динамики  "громкой  связи" и  по
шхуне разнесся голос итальянского капитана:
     -- Говорит  капитан  Джордано  Каноцци. Я взят в  заложники. Приказываю
прекратить стрельбу. Синьору Глоттеру выйти на связь с рубкой для дальнейших
переговоров.
     Пастух  с замиранием  сердца  ждал  ответа. Через пять  минут  зажглась
лампочка внутренней связи.
     -- Глоттер на связи.
     Пастух подтолкнул итальянского капитана к микрофону.
     -- Делайте, что я вам сказал, и все будет в порядке, -- приказал он.
     -- Глоттер,  -- с искренней яростью прорычал  капитан, -- предлагаю вам
немедленно привести сюда синьору с ребенком! На этих условиях меня отпустят.
     -- Мистер Каноцци, -- возразил майор, -- эти люди -- террористы. Нельзя
поддаваться на их условия...
     -- Это вы террорист, Глоттер, -- взорвался капитан. -- На моем судне по
вашей милости заложники! Я  моряк, а не мафиози!.. Приказываю вам немедленно
отпустить заложников.
     -- Вы за это ответите, капитан, -- буквально прошипел Глоттер.
     -- Я  отвечу перед  своим командованием,  а  не перед  вами! -- отрезал
капитан.
     Наступила  пауза.   Там,  внизу,  разыгрывалась  трагическая  сцена.  В
радиорубку, откуда майор вел переговоры, вошел старший помощник "Марианны" с
двумя вооруженными матросами.
     --  Синьор  Глоттер,  потрудитесь  исполнить  приказ капитана. Иначе  я
прикажу  арестовать вас. -- Старпом выразительно кивнул в сторону решительно
настроенных матросов. В  его  взгляде явственно читалась давняя неприязнь  к
"сухопутным  крысам", извечная нелюбовь  итальянцев к наглым янки  и  личное
отвращение.
     -- Вы  понимаете,  что  срывается важнейшая операция?  --  тихо спросил
Глоттер.
     --  Я понимаю, синьор, что не вы  командуете  на этом судне, -- отрезал
старпом.
     Спустя полчаса  обмен состоялся.  Скрежеща  зубами, майор  был вынужден
подчиниться.  Когда  испуганные Ольга и Настена  поднялись в  рубку,  Пастух
спихнул капитана вниз и молча обнял жену.
     -- Потом  наобнимаетесь,  --  бросил  им Артист, забирая из рук Пастуха
ничего  не  понимающую, насмерть перепуганную Настену.  -- Сейчас бы и  уйти
надо.  Ну что  ты,  дурочка,  -- нежно  забормотал он Настене, прижимая ее к
своей груди, -- это же папа за тобой приехал, это же мы, Настенька...
     Док, не говоря  ни слова, сделал друзьям знак уходить. Он занял позицию
над люком, приготовившись,  если  что,  стрелять. Таким образом он дождался,
пока все его  товарищи не оказались на борту яхты и  не помогли  перебраться
туда пленницам. Убедившись, что все  покинули шхуну, Док выскочил на мостик.
Там он перемахнул через перила и  приземлился  на  деревянной  палубе  яхты.
Старик Туна уже стоял у руля, готовый в любую секунду увести яхту в море.
     --  Ходу,  Туна, ходу!... --  крикнул  Муха  и  кривой турецкой саблей,
позаимствованной в  каюте  Фейзи,  принялся  что есть  силы  рубить  канаты,
удерживающие яхту.
     Картина получилась в стиле капитана Блада из книг Саббатини: рассветный
сумрак,  открытое море, двухмачтовое судно (на  котором  хохмач  Артист,  не
удержавшись, предварительно водрузил-таки черный пиратский  флаг с черепом и
костями), и вдоль борта кровожадно носится полуголый Муха с саблей в руках.
     Но любоваться этой картиной времени  не было. Взвыл двигатель,  и  яхта
отвалила от белого  борта "Марианны".  В этот  момент  по палубе "Ачык Егле"
ударила автоматная очередь. Кто-то стрелял из  открытого иллюминатора. Пули,
словно горох, застучали  по борту яхты, зазвенели разлетающиеся стекла окон.
Как по  команде, все залегли вдоль  бортов и открыли в ответ беглый огонь по
противнику.  Но  желаемого результата  это не принесло.  Попасть в небольшое
отверстие иллюминатора было не просто.
     -- Жми, Туна, -- заорал Пастух, перезаряжая автомат.
     Но яхта продолжала все так же не спеша двигаться вдоль борта корабля, и
ребятам  ничего  не  оставалось,  как  продолжать  отстреливаться.   Наконец
"Марианна" осталась за кормой. Стрельба прекратилась.
     Боцман вдруг почувствовал  сильную  боль в ноге  и упал на  бок, что-то
пробормотал  и со  зловещей  улыбкой  достал  заветную коробочку  с  красной
кнопкой.
     --  Прощальный  сюрприз, макароны  по-флотски,  -- хмыкнул  он, надавил
кнопку, и через  мгновение  ходовая рубка  шхуны озарилась изнутри вспышкой.
Вслед за  ней последовал негромкий хлопок, и во все стороны полетели стекла.
-- Теперь это  просто  груда металлолома, --  об®яснил  тот.  Ни  связи,  ни
управления... У-у, черт, больно...
     -- Сюда... -- раздался крик Мухи.
     Пастух  и  Док  бросились на его призыв и только  теперь поняли, почему
яхта все  это время продолжала двигаться с прежней скоростью: Муха склонился
к  сползшему  на  палубу  Туне.  Несмотря  на обильное  кровотечение, старик
продолжал  из последних сил  цепляться за штурвал  своего корабля. Последняя
неожиданная очередь из иллюминатора "Марианны" нашла-таки свою жертву...
     -- Муха, встань на руль, -- приказал Пастух, разжимая пальцы Туны.
     Яхта  прибавила ход и  стремительно понеслась в сторону открытого моря,
навстречу разгоравшейся  вовсю утренней  заре. А сквозь  иллюминатор  нижней
палубы "Марианны" майор  Джозеф Глоттер провожал ее сверкающим  от бешенства
взглядом. В  руках он держал еще горячий после  стрельбы автомат, и в голове
его крутилась глупая мысль, что,  как  настоящий офицер,  он  обязан  теперь
застрелиться. Но холодный рассудок и в этот раз удержал его от опрометчивого
шага....
     Между  тем на несущейся в открытое море яхте умирал Фейзи  Туна, старый
турецкий контрабандист. Док, видевший за свою жизнь немало ран, сразу понял,
что пуля, поразившая старика, принесла ему смерть. Жизнь уходила вместе с не
останавливающимся потоком  крови из  раны в животе. Собственно говоря, когда
планировалась операция, предполагалось, что старика с собой не возьмут. Он и
так выполнил свой контракт на все 200 процентов. Однако, услышав, что его не
собираются брать с  собой, старый турок искренне возмутился, яростно сверкая
глазами:
     -- Еще не было случая,  чтобы старый Туна свернул на полпути! Да вы без
меня и корабля-то не найдете.
     -- Но  это же не твое дело,  старик, -- резонно  отвечал ему Пастух. --
Зачем тебе лезть под пули?
     -- Аллах  свидетель, я еще могу дать фору  любому  парню на Анталийском
побережье. Меня рано хоронить, уважаемый, -- обиделся Туна.
     -- Ладно,  -- неожиданно  согласился  Пастух. Он и сам уже думал о том,
что им будет трудно управиться с парусным судном. -- Тогда оговорим прибавку
к жалованью.
     --  Зачем ты хочешь обидеть меня?!  -- вскричал в гневе  Туна. Но через
мгновение добавил, хитро улыбнувшись: -- Поговорим об этом после...
     И вот теперь он умирал.
     -- ...Похороните... -- попытался прохрипеть Фейзи, -- ...в море... я...
всю жизнь в море...
     Остатки  жизни покинули его, и  Фейзи  Туна замер. На  минуту над яхтой
повисла тягостная  тишина. Потемневший Пастух вдруг почувствовал вину за то,
что этот жизнерадостный старик никогда больше  не вернется домой, в Анталию,
не построит свой дом на горе, не купит ресторан, о чем так мечтал.
     --  Мне кажется, он не  хотел умереть в своей постели, -- тихо произнес
Док. -- Он прожил замечательную жизнь  и умер  как  настоящий мужчина. --  С
этими словами Док встал. -- Пойдем, Сережа, посмотрим, как там твои женщины.
     Спустя  час  яхта  продолжала  бежать  по  волнам. Берега  Сицилии  уже
скрылись где-то у  кромки горизонта. Муха, по-прежнему стоявший у  штурвала,
не  рискнул  поднять  паруса и  поэтому продолжал идти на двигателе.  Пастух
наслаждался встречей с семьей, успокаивая жену, давал ей прийти в себя после
пережитого потрясения. А Док дал  девочке снотворного, и теперь она засыпала
на коленях  у отца. Наконец дошла  очередь  и до Боцмана. Все-таки он  успел
получить  свою пулю. Впрочем, Док, осмотрев ногу, заверил,  что это пустяки.
Точнее, он сказал, что  прыгать Боцман  некоторое  время не будет, и вообще,
теперь он  не боец: хотя пуля и прошла навылет,  кость не задета,  оставлять
ногу без ухода никак нельзя.
     Спустя еще час Муха заглушил двигатель  и яхта легла  в дрейф.  По  его
расчетам,  они уже достигли  условленной точки, и  теперь оставалось  только
ждать. К нему подошел Артист.
     -- Как там Боцман? -- спросил Муха. Артист пожал плечами:
     -- Нога цела...
     Наконец ожидание  закончилось.  На  горизонте  появилась черная  точка,
превратившаяся через  полчаса  в  небольшую быстроходную шхуну под тунисским
флагом. Это был посмертный подарок  старого  Туны.  Еще  в  порту, пока наши
герои   строили  планы.  Туна  быстро  нашел  общий  язык  с  веселым  Энцо,
оказавшимся в некотором роде коллегой  старика.  Старый контрабандист  сумел
договориться  с молодым  о том,  чтобы  наших  героев  забрали  сразу  после
завершения операции -- оставаться и дальше на яхте было  небезопасно. В НАТО
тоже не дураки служили...
     Контрабандистская шхуна лихо заложила вираж вокруг "Ачык Егле" и с ходу
пришвартовалась