вух десятков "духов",  и такая  пальба  пошла,
что нечего было  и думать уходить на "ровере". У них тоже стрелки были не из
последних, а битком набитый открытый джип -- лучше цели и не бывает. Так что
пришлось нам распластаться под прикрытием грузовика и железных мостовых ферм
и уйти в глухую оборону. Под нашим огнем они тоже залегли и начали короткими
перебежками брать мост в полукольцо.
     Худо дело. Продержаться мы могли столько, на сколько хватит патронов. А
этого добра у них было намного больше. Прорваться к ним в тыл -- нечего было
и думать, с блокпоста подвалило еще человек десять. Скатиться в ущелье Ак-Су
--  тоже не выход. Пока мы будем  пластаться по  крутым откосам, они с моста
выбьют нас поодиночке, как на учебных стрельбах.
     Был только один выход. Плохой, но другого не было.
     Тимоха оглянулся, крикнул мне:
     -- Валите по одному! Я прикрою. Потом прикроете меня.
     Это и был тот самый единственный выход. Я приказал:
     -- Док,  пойдешь  первым!  Пленки береги! Артист -- за ним! Потом Муха,
Боцман, Трубач!.. Начали!
     Огнем из  шести стволов мы  заставили  всех "духов" воткнуться носами в
землю.  Док двигался грамотно, от одной несущей двутавровой стойки к другой.
Когда он оказался на той стороне моста,  мы дали "духам" возможность поднять
головы  и немного пострелять,  а  потом  повторили.  Артист нормально  ушел,
Боцман тоже.  Муху,  по-моему, зацепило--в ногу, к  последней ферме  он  уже
перебегал,  прихрамывая.  Но  все же  перебежал. Трубача  мы  прикрывали уже
только из четырех стволов: я  из двух, с обеих рук, Тимоха тоже из двух. Тут
очень  кстати пришлись  жеребцовские "калаши".  Когда подошла моя очередь, я
подтащил Тимохе все четыре автомата и  оставшиеся магазины, положил  ему под
руку.  Похлопал по  спине. Он коротко оглянулся, кивнул:  "Давай, Пастух!" И
начал поливать из двух стволов без передышки.
     Боевики уже разгадали наш маневр и старались стрелять прицельно. Пока я
короткими перебежками и перекатами по деревянному настилу моста передвигался
от фермы к ферме, пули  вокруг меня так и ярились, стальные тавры и двутавры
гудели  от рикошетов, будто бы кто-то  резко дергал  гитарные струны, из-под
ног летела  щепа. Но мне  все же  удалось выскочить в более-менее безопасную
зону.  Ребята уже заняли позиции и ждали команды. Я пристроился  за какой-то
балкой  и махнул  рукой. Влупили в шесть стволов, не жалея патронов. И  хотя
пальба  была  неприцельной,  нужный эффект  произвела.  "Духи" примолкли  на
несколько секунд, этого Тимохе хватило, чтобы  прыгнуть  за  руль "ровера" и
резко взять  с места. Тут  уж "духи" повскакивали и  начали поливать  на всю
катушку.  И  многие поплатились за  это.  Далеко  не далеко, но  в  стоящего
человека  даже  издалека попасть можно,  "ровер"  уже шел  по  мосту, быстро
набирая скорость. Еще метров сорок...
     И тут  вдруг средний двадцатиметровый пролет моста вздыбился от мощного
взрыва  и  стал  медленно валиться вниз. Подорвали,  гады! Видно, взрывчатка
была заранее уложена -- как  раз на случай попытки прорыва.  И  кто-то на их
блокпосту успел  нажать  на  кнопку.  Я ожидал,  что Тимоха  затормозит,  но
"ровер"  явно набирал скорость.  На что  он рассчитывал?  С ходу  перелететь
через двадцатиметровый провал? Если бы хоть маленький трамплинчик был -- мог
бы, на  трюковых  с®емках  на  "Мосфильме"  он и  не  такое  проделывал.  Но
трамплинчика-то не было, никакого!
     Мы даже стрелять  перестали. И "духи" тоже. Стояли, опустив автоматы, и
смотрели.
     "Ровер" пересек обрез моста и словно бы завис в воздухе. Инерция у него
была что надо, но и с  законом всемирного тяготения не поспоришь. Все  шло к
тому, что  "ровер" врежется в опору моста метрах в десяти ниже настила. Но в
тот  момент,  когда джип  должен  был начать терять  высоту, Тимоха  вскочил
ногами на сиденье и резко  прыгнул вверх. Так они и летели:  "ровер" вниз, а
Тимоха  над  ним,  с   расставленными   в  стороны  руками.   Как  обезьяна,
перелетающая с ветки на ветку. Или как Икар, у которого уже не было крыльев.
И расчет его оправдался.
     Почти.
     Ему удалось вцепиться обеими  руками  в  край поперечной  балки  уже на
нашей стороне пролета. И будь эта балка поуже, он наверняка удержался бы. Но
двутавр был широкий,  был  наверняка  в  ржавчине  и  грязи.  Пальцы  Тимохи
соскользнули, и  он тряпичной куклой полетел вниз, вдоль  опорного мостового
быка. Господи, он летел  целую вечность,  а мы  стояли  на мосту, смотрели и
ничего не могли сделать. Шестьдесят метров высоты. У него не было ни единого
шанса. Наконец  он упал на камни между остатками мостового пролета и горящим
"ровером", у которого при ударе о землю рванул бензобак.
     Шевельнулся и затих. Навсегда.
     Лейтенант спецназа Тимофей Варпаховский.
     Не  сговариваясь, мы рванулись было скатиться по  откосу  в ущелье,  но
внизу  из расселины появилось человек десять боевиков, блокировавших, видно,
подходы к  мосту снизу; они  сгрудились над  телом  Тимохи, потом  вчетвером
взяли его за руки и за ноги  и быстро, оглядываясь в нашу сторону, утащили в
расселину, в которой, скорее всего, были вырублены ступеньки наверх.
     Финиш.
     Мы  повернулись  и,  не   обращая   никакого   внимания   на  боевиков,
столпившихся на той стороне моста, пошли к нашему блокпосту, кто  -- закинув
"калаш" на плечо, а кто и просто волоча его за ремень. Муха прихрамывал. Док
остановил его, вспорол ножом штанину и осмотрел рану.
     --  Ничего страшного,  касательное  по мякоти. Сейчас  дезинфицируем  и
перевяжем.
     В®езд на мост  с нашей стороны, как и  с той, был перекрыт  грузовиком,
только здесь "КамАЗом". По бокам громоздились мешки с песком.  Из-за них нам
приказали:
     -- Стоять на месте! Бросить оружие! Руки за голову!
     Мы послушно  выполнили приказ.  Из-за бруствера  появился  средних  лет
майор-эмвэдэшник, а с ним -- человек пять солдат с автоматами на изготовку.
     -- Кто такие?
     -- Капитан Пастухов, -- представился я. -- Командир оперативной  группы
специального назначения. Вот мои документы.
     Он внимательно изучил удостоверение и вернул мне, понимающе протянув:
     --  А-а,  спецназ!  То-то  мы  гадали:  кто  это  там  такую  заварушку
устроил?.. -- Он кивнул в сторону моста. -- Этот был ваш?
     Я подтвердил:
     -- Наш.
     -- Воздух! -- истошно завопил один из солдатиков.
     Мы поспешно юркнули за бруствер.
     С   запада  сначала  донеслось  характерное  полуфырканье-полубульканье
вертолетных винтов, затем на фоне заходящего солнца прорисовались три черные
хищные тени. Это и были "акулы". Я удивился: неужели  всего  полчаса прошло?
Взглянул  на  свои  "командирские":  точно,  всего тридцать  две  минуты.  А
казалось -- полдня!  И вторая  мысль мелькнула:  три  "акулы",  три "Су-25".
Чтобы задействовать их, генерал-майором  быть мало, какую бы должность  этот
Жеребцов  ни  занимал. Здесь командовал кто-то калибром  покрупнее.  Намного
крупнее. И мне это, честно сказать, не очень понравилось.
     "Акулы"  прошли  над  ущельем и  мостом туда,  потом  обратно, зависли,
рассматривая  то,  что  внизу: обломки пролета и  догорающий "ровер",  потом
покрутились  над  чеченским  блокпостом. Кто-то  из  джигитов  не  выдержал,
пальнул по  ним ракетой.  "Акулы" снизились  и высыпали  на блокпост десятка
полтора  фугасок,  явно припасенных  для  нас. Потом  прошили предмостье  из
крупнокалиберных пулеметов  и, довольно похрюкивая двигателями и  лопастями,
ушли на запад. Им было что доложить: мост взорван, "лендровер" свалился вниз
и сгорел, задание выполнено. Только вот  кому они это будут докладывать? Это
меня сейчас интересовало больше всего.
     Я сообщил  майору МВД,  что имею  сверхважную  оперативную  информацию,
которую нужно  срочно доставить в штаб. В какой,  я  уточнять  не  стал.  Он
помялся, покряхтел, но свой "УАЗ" все-таки дал, только слезно просил вернуть
без задержки. Я клятвенно пообещал.
     -- Куда? -- спросил шофер, когда мы  набились, как селедки в бочку, под
брезентовый тент "уазика".
     Я помедлил с ответом. По правилам я должен  был бы явиться  и  доложить
обо  всем  своему  непосредственному  командиру, полковнику  Дьякову. Он был
мужик что надо, я вполне ему доверял. Но сможет ли он что-нибудь сделать? Не
поставлю  ли  я  его  в  сложное  и даже  опасное положение,  нагрузив  этой
информацией,  источающей смерть, как  клубок  ядовитых гадюк?  Нельзя  этого
делать, понял я и скомандовал водителю:
     -- В штаб армии!
     Через  час с  небольшим  он высадил нас на окраине  Грозного и поспешил
обратно, чтобы успеть добраться до своего блокпоста засветло. Внешнюю охрану
мы прошли довольно легко. Сработало: спецназ, опергруппа особого назначения.
А вот на входе в  здание школы, где размещался командный пункт  командарма и
его штаб, получился  полный  затык. Капитан, дежуривший у  входа  с четырьмя
солдатами, и слышать ничего не хотел: есть у тебя непосредственный начальник
-- к нему  и иди.  Я уж и так,  и эдак --  ни в какую.  Единственное, чего я
добился: он  позвонил  ад®ютанту командующего, доложил  о  моей  просьбе  и,
повесив трубку, приказал мне:
     -- Кру-гом! И на выход. Или я сейчас вызову комендантскую роту и будешь
ночевать на "губе"!
     Ничего не поделаешь, пришлось привести более веские аргументы. Мы очень
деликатно обезоружили капитана и его  команду, связали, заткнули кляпами рты
и оттащили  в дежурку. Пока мы шли по широкому школьному коридору, отыскивая
приемную командарма, штабные майоры  и подполковники,  попадавшиеся  нам  на
пути, очень подозрительно  нас  рассматривали,  но  остановить  и  спросить,
какого  хрена  нам тут  нужно, никто  из  них не  решился.  Почему-то.  Зато
довольно молодой ад®ютант в  звании  подполковника  даже в  лице  изменился,
увидев нас на пороге приемной.
     -- Вы па-чему... -- недоговорив, он схватил телефонную трубку. Я вырвал
шнур из розетки и мирно сказал:
     -- Товарищ  подполковник, доложите  командующему,  что капитан спецназа
Пастухов просит принять его  по делу государственной  важности.  -- И, видя,
что он не шевелится, так же мирно добавил: -- Иначе, товарищ подполковник, я
вышибу  вам мозги.  И вставить их на  место будет довольно  трудно. Идите  и
докладывайте. И оставьте  в покое  кобуру, вы  не успеете даже достать  свою
пукалку.
     Он  дико посмотрел на меня и метнулся  к двери в смежную комнату. Когда
дверь за ним закрылась, Док поинтересовался:
     --  Сережа,  а  ты  уверен,  что выбрал  верный  тон  для  разговора  с
ад®ютантом командующего?
     Я отмахнулся:
     -- Без разницы! Мы по уши в дерьме. Чуть больше или чуть меньше...
     Обе створки двери кабинета распахнулись,  на пороге появился  кряжистый
мужик  с  иссеченным  крупными  морщинами  нестарым лицом,  в  камуфляже,  с
погонами  генерал-лейтенанта.  Из-за   его  плеча   настороженно  выглядывал
ад®ютант.
     Мы вытянулись по стойке "смирно".
     Он с интересом оглядел нас, спросил ад®ютанта:
     -- Эти, что ли?
     -- Так точно, они.
     -- Капитан спецназа Пастухов, -- представился я.
     -- А  что, капитан Пастухов, ты и вправду грозился вышибить мозги моему
ад®ютанту?
     -- Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
     -- И вышиб бы?
     -- Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
     -- А не врешь?
     -- Никак нет, товарищ генерал-лейтенант!
     -- Что ж, дело у тебя, похоже, действительно государственной  важности.
Ну, заходите.
     Он посторонился, пропуская нас в кабинет. В прошлом это была, наверное,
учительская или кабинет  директора  школы. И мебель здесь  осталась  старая,
школьная. Только на стенах  висели не географические карты  и  анатомические
атласы, а подробные планы и схемы театра военных действий. Ад®ютант задернул
их черной шторой.
     --  Докладывай,   --   приказал  командующий,  усаживаясь  на   хлипкий
учительский стул.
     Я кивнул на ад®ютанта:
     -- Пусть он уйдет.
     -- Не доверяешь?
     -- Нет.
     -- Очень интересно. Выйди, -- приказал он ад®ютанту.
     Когда за ним закрылись двери,  Док по моему  знаку выложил из  сумки на
стол фотографии, пленки и видеокамеру.
     Командующий стал внимательно рассматривать снимки, один  за другим. А я
старался по  выражению его лица понять, в курсе он или нет. Если в курсе  --
нам всем кранты. От снимка к снимку он хмурился все больше и больше. Отложив
последнюю фотографию, он спросил:
     -- Что это?
     Не ответив, я перемотал в видеокамере пленку на самое  начало и включил
воспроизведение. Командарм так и впился глазами в экран монитора.
     Запись  длилась  минут двадцать.  Когда  пленка  кончилась,  я выключил
камеру.
     -- Докладывай, капитан. Со всеми подробностями.
     "Не знал", -- понял я, и у меня чуть отлегло от сердца.
     Командарм слушал, не перебивая.  Только когда я упомянул генерал-майора
Жеребцова,  он  жестом   остановил  меня  и  приказал  ад®ютанту  немедленно
разыскать Жеребцова и доставить к нему.
     -- Продолжай, капитан!
     Второй  раз  он  прервал меня, когда я привел слова Дока о том, что ему
рассказал его знакомый из лаборатории по опознанию трупов.
     -- Соедините меня с начальником спецлаборатории номер 124! -- бросил он
в трубку.  Дождавшись  ответа, спросил: -- К вам поступали трупы с удаленной
роговицей   глаз,  с  вырезанными   железами,   обескровленные?..  С  какого
времени?.. Как часто?.. Это были наши солдаты?.. Спасибо, все.
     Как раз  в  ту  минуту,  когда  я закончил  доклад, в  кабинет всунулся
ад®ютант:
     -- Жеребцов прибыл.
     -- Давай его сюда!
     В кабинет бодро вошел Жеребцов. Левое  ухо  его  закрывал  внушительных
размеров марлевый тампон, прилепленный лейкопластырем.
     --   Товарищ   генерал-лейтенант,   генерал-майор  Жеребцов  по  вашему
приказанию...
     Тут он увидел нас, и челюсть у него так и отвисла.
     -- ...прибыл, -- еле выдавил он из себя.
     -- Вольно. Что у тебя с ухом?
     -- В меня стрелял капитан Пастухов.
     -- В самом деле? -- повернулся ко мне командующий.
     -- Так точно, товарищ генерал-лейтенант.
     -- Зачем?
     -- Чтобы убить, -- ответил вместо меня Жеребцов.
     -- Почему же не убил?
     -- Не попал, товарищ генерал-лейтенант!
     -- Странные дела. Что это у нас за спецназ такой? Со скольких метров он
в тебя стрелял?
     -- Примерно с шести.
     --  С  шести?!  --  Он повернулся ко мне. --  Сколько ты  на  стрельбах
выбиваешь?
     -- Сто из ста.
     -- Из какого оружия?
     -- Из любого.
     -- С какого расстояния?
     -- С любого.
     -- Из какого положения?
     -- Из любого.
     -- И с шести метров в него не попал?
     -- Почему не попал, -- сказал я, -- как раз попал.
     --  Ладно... А теперь  иди сюда, Жеребцов,  -- приказал  командующий  и
разложил на столе снимки. -- Знаешь, что это такое?
     -- Так точно, товарищ генерал-лейтенант.
     -- Твоя работа?
     -- Я выполнял приказ, товарищ генерал-лейтенант.
     -- Чей?
     -- Я не могу говорить об этом при посторонних.
     -- Почему я ничего обо всем этом не знал?
     -- Я не могу говорить об этом при посторонних, -- повторил Жеребцов.
     -- Выйди и жди!
     Жеребцов, пятясь, вышел. Командующий встал из-за  стола и заходил вдоль
своего кабинета. От стены до стены было метров семь, за это время он успевал
произнести примерно пять или шесть фраз, включая междометия. И честно скажу:
такого  черного мата  я никогда в  жизни не  слышал. Даже не подозревал, что
такой  существует. Правда,  в  армии  я всего  шесть лет, а  он  --  лет  на
двадцать, а то  и на тридцать больше.  Или у  них в Академии Генштаба  такой
спецкурс читают?
     Только  на  пятом  или  шестом  витке  генерал-лейтенант  начал  слегка
повторяться. Видимо, он и сам это почувствовал.  Поэтому вернулся к столу  и
долго сидел, закрыв лицо руками. Потом сказал:
     --  Иди, капитан, отдыхай.  И вы, ребята, тоже. Дальше  я  уж  сам этим
делом займусь. Только никому об этом -- ни слова. Понимаете, надеюсь?
     -- Так точно, товарищ генерал-лейтенант, -- ответил я за всех.
     Вернувшись  в часть, мы  сгоняли Артиста  за  бутылкой -- это у  него в
любой ситуации хорошо получалось -- и помянули Тимоху.
     Бывшего  каскадера   "Мосфильма".  Лейтенанта   Тимофея  Варпаховского.
Светлая ему память.

     Такой  вот у  нас  денек  получился. И  я  чувствовал, что этим дело не
кончится. Внутренний голос  мне это подсказывал. А  он  мне никогда не врет.
Даже когда я сам себе пытаюсь врать. И на этот раз не соврал.
     На следующий  день,  как всегда  после  операции,  нам  полагался,  как
говорят на гражданке, отгул. Но уже в  десять утра к нам в казарму вошел наш
полковник Дьяков.  Лицо у  него  было  как  после тяжелого  боя  с  большими
потерями с нашей стороны.
     -- Что у вас там вчера случилось? -- спросил он меня.
     -- Я же представил рапорт.
     -- А кроме того, что в рапорте?
     --  Николай Дементьевич,  мало у вас своих проблем? Ничего хорошего  не
случилось. А что случилось -- об этом доложено командующему армией.
     -- Выходит, вы у него вчера были?
     -- Пришлось.
     -- Ладно. Не хочешь -- не говори.
     -- Не имею права.
     --  Я  так  и  понял.  Собирайтесь,  он  вас  вызывает.  К  одиннадцати
ноль-ноль. -- Он помолчал и добавил: -- Без оружия.
     -- Форма одежды парадная? -- поинтересовался Артист.
     -- Парадная? -- переспросил полковник.  -- Не думаю. Нет, не думаю,  --
повторил он.
     Мы побрились, надраились,  навели  марафет  и  в десять пятьдесят шесть
были уже на КПП штаба армии:  подобранные,  подтянутые струночкой, словно бы
облитые полевой камуфляжкой, -- не на всяком и парадная форма  так сидит,  с
боевыми наградами -- у кого что было. А у всех было -- от медали "За отвагу"
у  Мухи  и Трубача до "Ордена Мужества" и американского "Бронзового  орла" у
меня; "Орла" вручил мне посол США за освобождение их журналистов. Я взглянул
на  нашу группу как  бы  со стороны, и мне понравилось. Как раньше говорили:
военная косточка. Или  как полковник Дьяков иногда говорит: "Элита!" Правда,
говорит он это только тогда, когда делает нам втык за какой-нибудь прокол, и
добавляет при этом: "Мать вашу!"
     На  КПП нас встретили, как  делегацию НАТО: полная корректность и  нуль
эмоций. Один дежурный офицер передал нас другому, тот -- третьему, и ровно в
одиннадцать   ноль-ноль  ад®ютант   открыл   перед   нами   двери   кабинета
командующего:
     -- Вас ждут.
     Командарм, похоже, эту ночь на спал --  таким тяжелым и обрюзгшим  было
его  лицо.  В кабинете сидел  еще  один человек -- лет пятидесяти, с бледным
сухим  лицом, в очках  с  тонкой золоченой  оправой.  Он  был в штатском, но
темно-синий костюм на нем сидел, как форма на кадровом офицере.
     -- Товарищ генерал-лейтенант, по вашему приказанию...
     --  Вижу, что  прибыли.  Это  товарищ  из  Управления  по  планированию
специальных мероприятий. Ему представьтесь.
     -- Капитан Пастухов, -- назвался я.
     А за мной и ребята, по старшинству.
     Док:
     -- Капитан медицинской службы Перегудов.
     Боцман:
     -- Старший лейтенант Хохлов.
     Трубач:
     -- Старший лейтенант Ухов.
     Артист:
     -- Лейтенант Злотников.
     Муха:
     -- Лейтенант Мухин.
     -- Вольно. Садитесь, -- кивнул командующий.
     Но гостя нам так и не представил. Товарищ из Управления по планированию
специальных  мероприятий.  И  будет  с вас. Я  и  не подозревал,  что  такое
управление существует.  А какие специальные мероприятия  оно планирует -- об
этом только сейчас стал догадываться.
     --  У меня  к вам,  товарищи  офицеры,  несколько  вопросов,  --  начал
штатский.  -- Скажите,  капитан  Пастухов, эти  материалы,  которые вы вчера
доставили... У них есть копии?
     Я сразу понял, куда он клонит. И ответил:
     -- У нас -- нет.
     -- А у них?
     -- Думаю, нет