ду французами и русскими? -  спросил
Дитрих. - Сейчас это покажется более правдоподобным: ведь  во  французской
прессе раздаются голоса в пользу переговоров с Кремлем. В  Париже  всерьез
поговаривают о поездке в Москву известных русофилов Эррио  и  Пьера  Кота.
Учтите, наши люди уже  сейчас  могут  вывести  на  улицу  несколько  тысяч
человек!
   - К этому вопросу мы еще вернемся, когда Соковский сообщит  нам,  какое
впечатление произведет письмо в дворцовых кругах.
   - Об этом нетрудно догадаться: в любом конце  мира  монархи  смертельно
боятся большевиков, - сказал Соковский. - У меня есть другое  предложение.
Не лучше ли выбрать более короткий путь - убрать премьера  и  одним  махом
разрешить все проблемы?
   - Нет, в Берлине считают, что к этому нужно прибегать в  самом  крайнем
случае, когда исчерпаны все другие меры!.. Лично я вполне согласен с такой
установкой, для спешки у нас нет особой надобности, -  сказал  фон  Болен.
Наступила короткая пауза, - видимо, он размышлял о чем-то. - Впрочем,  вы,
кажется, правы, дорогой Иоганн: стоит сказать журналистам о  существовании
такого письма, не раскрывая,  разумеется,  его  содержания.  Пусть  строят
всякие догадки и пишут об этом... Скажите, Соковский, вы успели прибрать к
рукам нужных людей в здешней полиции? Я интересуюсь этим  на  тот  случай,
если  возникнет  необходимость  в  организации   демонстрации   со   всеми
последствиями.
   - Что за вопрос! Не только в полиции, но и в генеральном штабе армии  у
нас свои люди, готовые действовать по нашему первому сигналу... Я в  жизни
не встречал более алчных и продажных людей, чем в этой  стране.  Здесь  за
деньги можно купить не только чинов полиции, но и самого короля  вместе  с
королевой, - вопрос в цене! - позволил себе пошутить толстяк Соковский.
   - Итак, мы обо всем договорились, - снова заговорил фон Болен. - У меня
к вам обоим одна-единственная просьба: постарайтесь, чтобы  наши  люди  не
вели себя здесь все-таки слишком  вызывающе.  Нам  ни  к  чему  раздражать
местное население.
   Скрипнуло кресло, - видимо, приезжий гость встал, встали и остальные.
   - Не беспокойтесь! Все будет сделано, и мы уверены, что в Берлине  нами
будут довольны! - поспешил заверить фон Болена Дитрих.
   - Вот и отлично... Кстати, Дитрих, кто эта девушка,  которая  гостит  у
вас по субботам и воскресеньям? - спросил фон Болен.
   -  Немка  от  смешанного  брака.  Родилась  в  Чехословакии,  учится  в
Сорбонне.
   - Думаете, у нее все в порядке?
   - Абсолютно уверен.
   - Не интересовались, как она очутилась здесь?
   - Приехала для  участия  в  археологических  раскопках,  которые  ведет
профессор Николаи.
   - Это не тот ли профессор, который разглагольствовал  не  так  давно  о
демократии и праве каждой нации выбирать себе способ управления по  своему
усмотрению?
   - Он самый! - ответил за Дитриха Соковский.
   - Значит,  жив  еще!  Жаль,  очень  жаль...  Лучше  было  бы  прочитать
сообщение о его скоропостижной кончине! - Фон Болен расхохотался.
   Рассмеялись и те двое. Соковский сказал:
   - Мы об этом подумаем.
   От этих слов у Лизы даже дыхание перехватило. Внизу  опять  перешли  на
шепот, потом все  стихло,  гости  и  хозяин  ушли.  Но  она  была  слишком
возбуждена услышанным, чтобы заснуть. Сообщить бы обо всем  "отцу",  чтобы
наши вовремя разоблачили фальшивку... Но как? Единственная  возможность  -
ехать в Париж как можно быстрее. Нет, и  это  не  годится:  от®езд  раньше
времени может вызвать подозрения, и так фон Болен  интересовался  ею.  Она
ведь ни разу не заикнулась, что собирается скоро уезжать. Если бы  срочная
телеграмма, вызов... К сожалению, некому послать такую телеграмму.
   Утром в воскресенье, когда в доме все спали, Лиза сама приготовила  для
детей завтрак и позвала их в столовую. На столе лежал  лист  бумаги.  Лиза
бросила на него быстрый взгляд и успела прочитать заголовок: это  была  та
фальшивка, о которой шла речь вчера ночью.
   Как, почему такая сверхсекретная  бумага  очутилась  на  столе?  Забыли
случайно или оставили с определенным умыслом?  Неужели  ее  заподозрили  в
чем-то? Она, кажется, не давала никакого повода для этого, так  в  чем  же
дело? Все это молнией пронеслось в голове Лизы... Конечно, было  бы  очень
эффектно - приехать в Париж и положить на стол  бумагу,  сфабрикованную  в
Берлине. Не  только  рассказать  словами  о  готовящемся  заговоре,  но  и
доказать это документом. Соблазн велик, что и  говорить.  Однако  не  надо
забывать, с кем имеешь дело. О забывчивости таких  прожженных  людей,  как
эти, и речи быть не может, - тут явная ловушка. Малейшая оплошность,  один
неосторожный шаг, и все пропало - погибнешь сама и дело погубишь.
   Лизе, как сквозь сон, послышался голос мальчика:
   - Фрейлейн Марианна, на столе какая-то бумага! -  Он  потянулся,  чтобы
посмотреть.
   - Подожди, Пауль, - остановила его Лиза, -  разве  ты  не  знаешь,  что
чужие бумаги читать не полагается? - Она накрыла листок салфеткой.
   Накормив детей, Лиза повела их гулять...


   Время бежало  быстро,  до  начала  занятий  в  университете  оставались
считанные дни, - пора было собираться домой. Лиза  поехала  за  город,  на
раскопки, чтобы попрощаться с профессором Николаи. Всю дорогу она думала о
том,  что  следует  предупредить  ученого  о  грозящей  ему  опасности   -
посоветовать уехать отсюда куда глаза глядят. Нет, делать  это  ей,  Лизе,
нельзя ни в коем случае. Профессор первым долгом спросит  ее,  откуда  она
знает о  том,  что  ему,  чело-веку  абсолютно  мирной  профессии,  грозит
опасность. Ясно, что Лиза не сможет дать удовлетворительного ответа. Тогда
он посчитает ее за сплетницу, интриганку, может подняться шум, история эта
дойдет до ушей фашистов, и они поймут все... Помочь профессору необходимо:
приехав в Париж, она попросит Василия или самого  "отца"  найти  способ  и
спасти его. Они такой способ найдут!..
   Накануне от®езда Лиза купила детям игрушки  и  отправилась  к  Дитрихам
прощаться. Она горячо поблагодарила их за все хорошее, что они сделали для
нее, обещала писать из Парижа.
   Пожелав Лизе доброго пути, Дитрих спросил, не желает ли она  проститься
также с Соковским.
   - Я бы с удовольствием, но мне неудобно одной идти к нему!
   - В таком случае я пойду с вами.
   - Что вы! Зачем вам беспокоиться? - Лиза насторожилась: с чего бы такая
настойчивая любезность? Но тут вмешалась Гертруда:
   - Иоганн проводит вас, тем  более  что  Соковский  живет  в  нескольких
кварталах от нас.
   Лизе поневоле пришлось согласиться.
   Соковский жил в небольшой вилле, недалеко  от  Дитрихов.  Дверь  открыл
дюжий молодчик двухметрового роста. Узнав директора банка, он поклонился и
пропустил гостей в дом. Проводил  их  в  кабинет  хозяина  другой  молодой
человек, с военной выправкой, ростом чуть ниже первого. При виде  их  Лизе
стало не по себе, по она сразу взяла себя в руки и спокойно  поднялась  по
лестнице на второй этаж.
   Кабинет Соковского был роскошно обставлен. На полу  ковер,  заглушающий
шаги, мягкая мебель, обтянутая светлой  парчой,  шкафы,  набитые  книгами,
огромных размеров письменный стол, на стенах картины.
   Увидев вошедших, Соковский  отложил  иллюстрированный  журнал,  который
читал, и вскочил с кресла.
   - О, кого я вижу! Какой приятный сюрприз для меня!
   - Я пришла попрощаться, а  герр  Дитрих  любезно  согласился  проводить
меня, - сказала Лиза.
   - Уже покидаете нас?
   - Да, скоро начнутся занятия в университете...
   Соковский сделал два шага  и  очутился  возле  Лизы.  Правой  рукой  он
схватил ее за подбородок и посмотрел прямо в глаза.
   - Скажите, студентка, вы действительно та, за кого себя выдаете?
   - Я вас не понимаю, - тихо проговорила Лиза.
   - Так и не понимаете? - Он опустил руку.
   - Нет! - Лиза достала из сумочки кружевной платок  и,  делая  вид,  что
вытирает слезы, закрыла им лицо, чтобы не заметили ее волнения.
   - Почему вы плачете? - На  этот  раз  вопрос  был  задан  мягко,  почти
ласково.
   - Мне... обидно...
   - Обидно? Почему обидно?
   - Я вас так уважала... так была благодарна всем - и  фрау  Гертруде,  и
герру Дитриху, и лично вам... за ваше внимание ко мне... И вдруг  -  такие
слова! - Лиза лихорадочно вспоминала, есть ли у нее с собой  или  в  вещах
хоть  что-нибудь  компрометирующее.  Как   будто   бы   ничего.   Паспорт,
студенческий билет, тетрадь, заполненная записями о раскопках. Привезенное
с собой письмо на имя профессора Николаи давно  уничтожено.  Она  помнила,
что тщательно проверила записи в паспорте и не нашла там никаких  указаний
на то, что она замужем. Значит, это просто психологическая атака!  Правда,
они могли проверить, есть ли в  действительности  у  нее  мать,  владелица
стекольного завода в Словакии, но пока об этом никакого разговора не было.
   Она заметила, как Дитрих  и  Соковский  переглянулись,  последний  даже
покрутил кончики усов.
   - Успокойтесь, я пошутил!.. Желаю вам счастливого  пути...  Но  учтите,
фрейлейн Марианна, если вы нас обманули и будете болтать лишнее о виденном
и слышанном здесь, - берегитесь. Мы вас найдем всюду. Поняли? -  с  такими
грозными словами Соковский отпустил Лизу.
   Только на улице  она  почувствовала,  как  неприятно  прилипла  к  телу
сорочка. Вздохнув полной грудью, Лиза подумала: "Кажется,  пронесло  и  на
этот раз!.."



        11

   Солнце пригревало все сильней,  парижская  весна  была  на  исходе.  На
улицах и бульварах - много гуляющей публики. Появились  и  туристы,  среди
них много немцев. "С чего бы это?" - недоумевал Василий.  Без  Лизы  Париж
казался ему Скучным, пустынным. Она все еще не возвращалась, но  давала  о
себе знать, и он сильно тревожился.  Он  ведь  даже  адреса  ее  не  знал.
Впрочем, даже если бы знал, все равно писать было нельзя.
   По вечерам Василию  не  хотелось  ехать  в  пустую  квартиру,  где  все
напоминало о Лизе, и  он  большую  часть  свободного  времени  проводил  в
спортивном клубе - иногда играл, а чаще просто беседовал с друзьями.  Туда
же приезжал и Сарьян, они вместе обедали, потом отправлялись к  журналисту
и работали в саду до наступления темноты.
   Все попытки Василия связаться с "отцом" и узнать о Лизе ни  к  чему  не
привели. "Отец" словно в воду канул: письма, отправленные ему,  оставались
без ответа. Василий терялся в догадках. Не находя иного выхода,  он  решил
разыскать фрау  Шульц.  При  нормальных  обстоятельствах  он  не  стал  бы
встречаться с нею, - делать это не полагалось по целому  ряду  причин,  по
неясность положения служила ему некоторым оправданием.
   Василий разыскал фрау Шульц в модном ателье. Обращаясь к ней, спросил:
   - Моя жена заказывала у вас вечернее платье. Она в от®езде  и  поручила
мне узнать, готово ли оно?
   - Готово, пройдите сюда, я вам покажу. - Фрау Шульц сразу поняла, о чем
речь, и провела Василия в маленькую комнатку за приемным залом.
   Выяснилось, что и она обеспокоена отсутствием вестей от "отца".
   - Ни писем, ни курьера - ничего! Сама не  пойму,  в  чем  дело!  -  Она
сообщила, что с Браун встречается редко, -  стенографистка  уклоняется  от
регулярных  встреч  и  вообще  ведет  себя  странно,   нервозно,   никаких
заслуживающих внимания сведений не приносит, хотя от  получения  денег  не
отказывается.
   - Чем вы об®ясняете все это? - спросил Василий.
   - Признаться, особенно голову над этим не ломала, потому что,  если  бы
она и сообщила что-то достойное внимания, я все равно ничего не  могла  бы
предпринять, - связи у меня нет никакой.
   - Если все же Браун сообщит вам интересные новости, дайте,  пожалуйста,
знать. Звоните по моему прямому телефону  в  контору,  -  сказал  Василий,
простился и ушел.
   Ганс Вебер реже стал появляться  в  клубе,  а  играть  в  теннис  вовсе
перестал. Придет на короткое время, полистает журналы, выпьет в баре бокал
вина и исчезнет надолго. Василию хотелось поговорить с ним, но сделать это
наедине с Вебером ему не удавалось,  демонстрировать  же  при  сложившихся
обстоятельствах свою особую близость с секретарем генерального консульства
Германии не хотелось. После встречи с фрау  Шульц  Василий  все  же  решил
выяснить у Вебера кое-что касательно  стенографистки:  ее  нервозность,  о
которой говорила фрау Шульц, вызывала в нем некоторую тревогу.
   Однажды,   увидев   Вебера    в    читальном    зале    перелистывающим
иллюстрированный журнал, Василий подсел к нему и шепотом, как и полагалось
в этом месте, пригласил поужинать.
   - Нужно поговорить с вами...
   Вебер понимающе кивнул головой. Спустя короткое  время  он  появился  в
ресторане и подсел к столику Василия. От ужина он отказался - заказал себе
кофе. Вид у него был озабоченный.
   - Почему вы стали редко появляться здесь?  -  по-дружески  спросил  его
Василий.
   - Обстоятельства! -  неопределенно  ответил  Вебер  и,  понизив  голос,
добавил: - Спортивный клуб считается  у  нас  рассадником  демократических
идей и антигерманских настроений. Посещение  его  не  особенно  поощряется
нашим начальством...
   - Скажите, вы знаете что-нибудь о фрау Браун?
   - Что именно?
   - Говорят, в последнее время она что-то очень уж нервничает...
   - Предполагается, что скоро сменят весь состав немецких дипломатических
работников, долго живших в Париже. Не исключено, что это коснется и Браун.
   - Разве так уж плохо поехать на родину?
   Вебер посмотрел на Василия с улыбкой. Его взгляд как  бы  говорил:  "Вы
действительно наивный или хотите показаться таким?"
   - Неужели вы всерьез полагаете, что очень приятно  возвратиться  в  наш
третий рейх? Браун была здесь сносно обеспечена материально,  пользовалась
относительной свободой, заводила себе любых кавалеров... Там она будет  не
только под надзором, но и не сможет встречаться с  мужчинами  не  арийской
расы. Вот и волнуется дамочка в предвидении всяких неприятностей...
   - Спасибо, я все понял. А как обстоит дело с вами?
   - Думаю, что меня тоже скоро отзовут, по  когда  именно  -  затрудняюсь
сказать.
   - В Германии будьте предельно осторожны! Я видел  своими  глазами,  что
там творится...
   - Вы думаете, я не знаю?
   - Еще одно: я вас попрошу - предупредите  меня  или  Сарьяна  в  случае
от®езда. И не забудьте оставить мне ваш берлинский адрес.
   - Оставлю обязательно.  Я  больше  чем  убежден,  что  мы  с  вами  еще
встретимся... Встретимся  в  свободной  Германии!  Не  может  быть,  чтобы
восторжествовало варварство. Не вся же Германия состоит из фашистов.
   - Разумеется, нет, но преградить путь варварству можно только  борьбой!
- Василий  посмотрел  на  своего  собеседника,  -  тот  сидел  мрачный,  с
полузакрытыми глазами.
   - Мы и будем бороться! Будем во что бы то  ни  стало.  -  Вебер  поднял
голову, его худощавое лицо стало жестким.
   - В случае надобности вы всегда можете рассчитывать  на  мою  помощь  и
поддержку, - сказал Василий.
   - Я это хорошо знаю. - Вебер поднялся. - Мне пора. -  Он  крепко  пожал
руку Василию и пошел к выходу.
   Василий смотрел ему вслед и думал о том, что  Веберу  будет  не  легко.
Ставя перед собой задачу бороться  с  фашизмом  в  Германии,  он  рисковал
годовой. Но  Василий  верил,  что  такие,  как  Вебер,  не  отступают,  не
дезертируют с поля боя...
   В конторе, беседуя с Борро, Василий предложил отправить Клода  Гомье  в
Америку.
   - Клод ведь мечтал об этой поездке. Пусть выполнит в Америке  поручение
нашей фирмы и одновременно позондирует почву, - может быть, ему удастся  и
на самом деле найти что-либо интересное для нас.
   - Может быть... Но об этом лучше всего спросить у самого Клода! - Борро
помолчал, потом спросил: - Скажите, мсье Кочек,  вы  действительно  хотите
дать Клоду поручение в Америке или считаете  целесообразным  сплавить  его
отсюда?
   - Анри, давайте поговорим в открытую  и  раз  и  навсегда  поймем  друг
друга!.. Я  знаю,  что  Клод,  Доминик  и  вы  -  подлинные  патриоты.  Вы
ненавидите фашизм, не хотите отдать свою родину на поругание фашистам. Это
хорошо - так и должно быть: ни один честный человек, если  он  к  тому  же
талантлив, не может мириться с тем варварством, которое приносит  с  собой
фашизм. Но согласитесь - одними карикатурами и плакатами, как  бы  они  ни
были  остры,  одолеть  такого  коварного  и  злобного  врага   невозможно.
Необходимо сочетать разнообразные формы борьбы. Ваш же друг Клод,  человек
увлекающийся, чрезмерно горячий, может навлечь на себя,  и  не  только  на
себя, уйму неприятностей, ничего не достигнув при этом...
   - Может быть, - снова сказал Борро.
   - Не может быть, а именно так.  Здесь,  во  Франции,  имеются  в  среде
имущих классов многочисленные  сторонники  Гитлера.  Не  потому,  что  они
обожают главаря немецких фашистов, - нет, а потому, что смертельно  боятся
коммунистов.  Сторонники  Гитлера  создают  организации,  их  финансируют,
причем финансируют весьма солидно.  Они  тайно  вооружаются,  выступают  в
печати,  говорят  речи  с  трибуны  Национального   собрания   и   готовят
общественное мнение к тому, что приход фашистов к власти якобы  неизбежен.
А вы ограничиваетесь печатанием плакатов  и  рисованием  карикатур.  Этого
мало, слишком мало. Если вы хотите всерьез бороться, беритесь за дело  как
следует, создавайте свою организацию, сплотите вокруг  себя  лучшую  часть
молодежи Франции, научитесь конспирации,  сумейте  жертвовать  малым  ради
большого. Вы поняли меня?
   - Понял, - ответил художник, глядя Василию в глаза.
   - Итак, пусть Клод  с®ездит  в  Америку.  Посоветуйте  ему  не  слишком
торопиться с возвращением...
   - Я скажу ему. - Борро встал. - Мсье Кочек,  у  вас  есть  ко  мне  еще
вопросы?
   - Вопросов нет, а есть просьба. Сделайте все возможное, чтобы нам  и  в
Америке оказаться победителями. Это очень важно для нас. В  случае  успеха
мы переключимся главным  образом  на  выполнение  заказов  для  Америки  и
откажемся от мелких заказов.
   - Клод и  Доминик  работают  с  большим  увлечением,  им  тоже  хочется
показать себя американцам. Надеюсь, мы добьемся успеха, -  ответил  Борро,
явно думая о чем-то другом...
   Василий давно уже не виделся с Ковачичем и в один из свободных  вечеров
позвонил ему и спросил - не желает ли  господин  вице-консул  пообедать  с
бедным коммерсантом?
   Джо Ковачич  с  удовольствием  принял  приглашение,  и  они  условились
встретиться в шесть у "Максима". Зная, что в  этом  дорогом  ресторане  не
всегда бывают свободные места, Василий заранее заказал столик по телефону.
   Василий давно вынашивал идею получить при помощи Ковачича  американский
паспорт, но все откладывал разговор. Он хорошо понимал, что при теперешней
международной обстановке с его чехословацким паспортом далеко не уедешь, а
в недалеком будущем и  вовсе  можно  остаться  без  подданства.  К  такому
заключению Василий пришел после поездки в Германию.
   Ковачич, как настоящий джентльмен, появился в ресторане минута в минуту
- в шесть часов. Увидев Василия за столиком, весело окликнул его:
   - Хэлло, Кочек! Как поживаете, старина?
   - Отлично! Садитесь сюда. Я соскучился по вас, Джо!
   Василий заказал роскошный обед, коньяк, вино,  шампанское.  Вице-консул
умел пить не пьянея.
   За десертом разговор зашел о делах Василия.
   - Все было бы о'кэй! - сказал Василий. - Вот только жаль, что с  каждым
днем я все сильнее чувствую свою неполноценность...
   - Неполноценность?
   - Представьте себе, да!.. Я ведь подданный Чехословацкой республики,  а
не США, как вы. Боюсь, что в недалекое будущем, взяв в руки  мой  паспорт,
чиновники и даже портье в гостиницах будут недоумевать: что, мол,  еще  за
такая страна - Чехословакия? Когда я был в  Германии,  немцы  не  скрывали
своего презрения ко мне, и, если хотите, я еле ноги унес  оттуда...  Скажу
вам доверительно, что дело идет к развязке: немцы оккупируют мою родину, и
тогда моему паспорту вообще будет грош цена!
   - Ну н