гнула,
осененная новой догадкой.
     Ведь что  такое вся  эта история  с  воскресшим Василиском? Чудовищный,
кощунственный  розыгрыш  для   впечатлительных  дурачков!  Женщине  подобное
лицедейство,  рассчитанное на постороннюю публику, не  свойственно.  Женщине
всегда нужен  кто-то вполне определенный, кто-то конкретный, а не  случайные
зрители или  случайные жертвы. Тут чувствуется истинно мужская безличностная
жестокость,  игра извращенного мужского честолюбия. А сколько нужно ловкости
и изобретательности, чтобы устроить  комедию  с призраками  и водохождением!
Нет, "императрица Ханаанская" и ее тугодумный раб здесь ни при чем.
     - Так это  все вы? -  задохнулась Полина  Андреевна.  -  Вы...?!  Какая
ужасная,  безжалостная  шутка!  Сколько  зла  вы  сотворили,  сколько  людей
погубили! И все это просто так, от скуки? Вы и впрямь Сатана!
     Правая  щека Николая  Всеволодовича задергалась в  нервном тике  - лицо
будто отплясывало какой-то дьявольский канкан.
     - Да, да, я Сатана! - прошептали тонкие алые губы. - Отдай себя Сатане,
Христова невеста!
     Легко  поднял женщину на руки, бросил  на медвежью шкуру, сам навалился
сверху.  Полина Андреевна подняла руку, чтобы вцепиться насильнику ногтями в
глаза, и вдруг почувствовала, что не сможет - это было стыднее и хуже всего.
     Дай мне силу,  взмолилась она  своей  покровительнице,  святой Пелагии.
Благородная  римлянка, просватанная  за императорского сына, предпочла лютую
смерть грехопадению с красавцем язычником. Но лучше  уж биться в раскаленном
медном быке, чем позорно обессилеть в объятьях соблазнителя!
     -  Прости, прости, спаси,  - лепетала бедная  госпожа Лисицына,  винясь
перед Вечным Суженым за проклятую женскую слабость.
     - Охотно! - хмыкнул Николай Всеволодович, разрывая на ней панталоны.
     Но  оказалось,  что  и  Небесный  Жених  умеет  оберегать  честь  Своей
нареченной.
     Когда  Полине  Андреевне  казалось,  что  все пропало  и  спасенья нет,
снаружи донесся громкий голос:
     - Э-эй,  Чайльд-Гарольд! Вы тут от холода не околели? Вон и дверь у вас
расколота.  Я  вам плед привез и корзину от  мэтра  Армана с  завтраком! Эй,
господин Терпсихоров, вы что, еще спите?
     Николая Всеволодовича с его жертвы словно ураганом сбросило.
     Лицо  хозяина башни  опять,  уже  во второй  раз,  изменилось почти  до
неузнаваемости  -  из демонического стало  перепуганным,  как у нашкодившего
мальчишки.
     - Ай-ай!  Донат  Саввич!  -  причитал удивительный богоборец, натягивая
халат. - Ну, будет мне на орехи!
        "Интересные люди - 2"
     Еще  не  поверив  в  чудо,  Полина Андреевна  быстро поднялась, кое-как
запахнула на себе лоскуты разорванного белья и бросилась к двери.
     У кривой  изгороди  стоял  доктор  Коровин,  привязывая к столбу  ворот
уздечку крепкого пони, запряженного в двухместную  английскую коляску. Донат
Саввич  был в  соломенном канотье с  черной лентой,  светлом пальто. Взяв из
коляски большой сверток и корзину, обернулся, но растерзанную даму (впрочем,
инстинктивно  отпрянувшую вглубь дома) пока  еще  не заметил  - уставился на
лежащего в беспамятстве брата Иону.
     - Монаха напоили? -  покачал головой доктор.  - Все кощунствуете? Прямо
скажем,  невелико святотатство,  до настоящего  Ставрогина вам пока  далеко.
Право, господин Терпсихоров, бросили бы вы эту роль, она вам совсем...
     Тут Коровин разглядел высовывающуюся из-за  выступа женщину в неглиже и
не договорил. Сначала захлопал глазами, потом нахмурился.
     -  Ага,  - сказал он сурово.  -  Даже так. Этого следовало  ожидать. Ну
конечно, ведь  Ставрогин  большой ходок. Доброе утро,  сударыня.  Боюсь, мне
придется вам кое-что объяснить...
     Эти слова Донат Саввич произносил, уже поднимаясь на крыльцо, - и снова
не договорил, потому что узнал свою позавчерашнюю гостью.
     - Полина Андреевна, вы? - остолбенел  доктор. - Вот уж  не...  Господи,
что это с вами? Что он с вами сделал?!
     Окинув взглядом  избитое  лицо и жалкий наряд  дамы, Коровин ринулся  в
комнату.  Корзину и  плед отшвырнул в сторону, схватил Николая Всеволодовича
за плечи и так тряхнул, что у того замоталась голова.
     -  А  это, батенька,  уже  гнусность! Да-с!  Вы  перешли  все  границы!
Разорванная  рубашка  -  понятно.  Соблазнитель, африканская страсть  и  все
такое, но  зачем женщину по лицу  бить? Вы  не  гениальный актер,  вы просто
мерзавец, вот что я вам скажу!
     Блондин,   которого   Донат  Саввич   назвал   Терпсихоровым,   жалобно
воскликнул:
     - Клянусь, я не бил!
     - Молчите,  негодяй!  -  прикрикнул  на  него Коровин. - С вами я  решу
после.
     Сам  же кинулся к Полине Андреевне,  которая из этого странного диалога
поняла только  одно: как ни был  страшен  Николай Всеволодович,  а  владелец
клиники, видно, еще страшней. Иначе с чего бы Ново-Араратский Сатана так его
испугался?
     - Ба, плохо дело, - вздохнул доктор, видя, что дама затравленно от него
пятится. - Ну что  вы, милая Полина Андреевна, это же я,  Коровин. Неужто вы
меня не узнаете? Не  хватало мне еще одной пациентки! Позвольте, я накину на
вас вот это.
     Он поднял с  пола  плед, бережно укутал в него госпожу  Лисицыну, и  та
вдруг разрыдалась.
     -  Ах, Терпсихоров, Терпсихоров, что  же  вы натворили, -  приговаривал
Донат Саввич, поглаживая плачущую женщину по рыжим волосам. - Ничего, милая,
ничего. Клянусь, я  оторву ему голову  и поднесу вам  на блюде. А вас сейчас
отвезу к себе, напою тонизирующим отваром, сделаю успокаивающий укольчик...
     -  Не надо  укольчик, -  всхлипнула  Полина Андреевна. - Лучше отвезите
меня в пансион.
     Коровин покачал головой. С ласковой укоризной, как  неразумному дитяте,
сказал:
     -  В  таком виде?  И  слушать не стану.  Надо вас осмотреть. Вдруг  где
перелом или  ушиб? А если, не  дай Бог, сотрясение  мозга? Нет  уж, милая, я
клятву Гиппократа давал. Едем-едем. Где ваше платье?
     Он  посмотрел вокруг,  даже  под  топчан  заглянул.  Лисицына  молчала,
обмякший, несчастный Николай Всеволодович тоже.
     - Ну ладно, к черту платье. Найдем там для вас что-нибудь.
     Полуобнял Полину Андреевну за плечи, повел к выходу. Сил сопротивляться
у нее не было, да и потом, в самом деле, не появляться  же в городе в этаком
дезабилье?
     Донат Саввич почему-то начал с извинений. Пустив  лошадку легкой рысью,
виновато сказал:
     -  Ужасное  происшествие.  Даже  не  знаю,  как  оправдываться.  Ничего
подобного у меня никогда еще не случалось. Разумеется, вы вправе  жаловаться
властям, подать  на  меня  в  суд  и прочее. Для  моей клиники  это  чревато
неприятностями, возможно, даже  закрытием, но mea  culpa  (моя вина (лат.)),
так что мне и ответ нести.
     - Вы-то здесь при чем? - удивилась Полина Андреевна, подбирая мерзнущие
ноги - башмаки остались на маяке, да что от них толку, сырых и  размокших. -
Почему вы должны отвечать за преступления этого человека?
     Она уже собиралась открыть доктору всю правду про Черного Монаха, но не
успела - Коровин сердито взмахнул рукой и заговорил быстро, взволнованно:
     - Потому что  Терпсихоров  -  мой  пациент и  предстать  перед судом не
может. Он находится на  моем попечении и моей ответственности. Ах, как  же я
мог  так  ошибиться  в  диагнозе!  Это  совершенно  непростительно! Упустить
латентную агрессивность,  да еще какую!  С кулаками на  женщину - это просто
скандал! В  любом случае, отправляю его обратно в  Петербург. В моей клинике
буйным не место!
     - Кто  ваш пациент?  -  не  поверила  своим  ушам  Лисицына. -  Николай
Всеволодович? Доктор горько усмехнулся.
     - Он  так вам  представился - Николай Всеволодович? Ну  разумеется! Ох,
дознаюсь я, кто ему эту пакость подсунул!
     - Какую пакость? - совсем растерялась Полина Андреевна.
     - Видите ли, Лаэрт Терпсихоров (это, разумеется, сценический псевдоним)
-  один из моих самых занятных пациентов.  Он был актером -  гениальным, что
называется,  от  Бога.  Играя  в   спектакле,  совершенно  перевоплощался  в
персонажа. Публика и  критики были в восторге. Известно, что самые лучшие из
актеров -  те,  у кого ослаблена индивидуальность, кому собственное  "я"  не
мешает мимикрировать к каждой новой роли. Так вот у Терпсихорова собственное
"я" вообще  отсутствует.  Если оставить  его без ролей, он будет с  утра  до
вечера лежать на диване и смотреть в потолок, как, знаете,  марионетка лежит
в сундуке у  кукольника. Но стоит ему войти в роль, и он оживает, заряжается
жизнью  и  энергией.  Женщины  влюблялись  в  Терпсихорова  до  безумия,  до
исступления. Он был  трижды женат,  и всякий раз  брак продолжался несколько
недель, самое большее  пару  месяцев. Потом очередная жена понимала,  что ее
избранник  -  ноль,  ничтожество, и  полюбила  она не Лаэрта Терпсихорова, а
литературного  героя.  Дело  в  том,  что из-за патологического недоразвития
личности этот актер так вживался в каждую очередную роль, что не расставался
с  нею и в повседневной жизни, додумывая за автора,  импровизируя, изобретая
новые  ситуации и реплики. И так до  тех пор, пока  ему не  дадут разучивать
следующую пьесу. Поэтому первая его жена выходила за Чацкого, а  потом вдруг
сделалась подругой жизни  Хлестакова. Вторая  потеряла  голову  от Сирано де
Бержерака,   а  вскоре  попала  к   Скупому  Рыцарю.   Третья   влюбилась  в
меланхоличного Принца  Датского,  а  он  возьми да  превратись в хлыщеватого
графа  Альмавиву. После третьего развода  Терпсихоров ко мне и обратился. Он
очень любил  свою последнюю жену и  от  отчаяния был на грани  самоубийства.
Говорил: "Я брошу театр, только спасите меня, помогите стать самим собой!"
     - И что же,  не вышло? - спросила Полина Андреевна, увлеченная странной
историей.
     -  Отчего  же,  вышло.  Настоящий,  беспримесный  Терпсихоров   -  тень
человека.  С  утра  до  вечера  пребывает  в  пассивности, хандре  и глубоко
несчастен. На  Счастье,  мне в руки попала  одна переводная  книжка, сборник
рассказов,  где  описан  сходный  случай.   Там  же  предложен  и  рецепт  -
разумеется, в шутку, но идея показалась мне продуктивной.
     - А что за идея?
     - С психиатрической точки  зрения совершенно  здравая:  не всегда нужно
распрямлять  искривление  психики -  это может растоптать  индивидуальность.
Нужно из слабости сделать силу. Ведь любая вмятина, если повернуть ее на 180
градусов, превращается в возвышенность. Раз человек не может без лицедейства
и живет полнокровной жизнью, только играя какую-то роль, надо обеспечить его
постоянным  репертуаром.  И роли подбирать сплошь такие, в которых  блистают
лучшие,  возвышеннейшие  качества  человеческой  души.  Никаких Хлестаковых,
Скупых Рыцарей или, упаси Боже, Ричардов Третьих.
     -  Так  "Николай Всеволодович" - это Николай Всеволодович Ставрогин, из
романа "Бесы"? - ахнула  госпожа Лисицына. - Но зачем вы выбрали  для вашего
пациента такую опасную роль?
     -  Вовсе я ее не  выбирал! -  досадливо  воскликнул доктор.  - Я  очень
тщательно  слежу  за  его чтением,  я знаю, какая роль может  его увлечь,  и
потому уже год единственная книга, которую ему дозволялось  читать, -  роман
того же господина Достоевского "Идиот". Из всех персонажей романа под амплуа
Терпсихорова подходит только князь Мышкин. И Лаэрту  роль пришлась по вкусу.
Он  превратился  в  тишайшего,  совестливейшего  Льва  Николаевича  Мышкина,
лучшего из  обитателей Земли. Все шло прекрасно  до  тех пор, пока  какой-то
безобразник не подсунул ему "Бесов", а я просмотрел. Ну,  конечно, Ставрогин
много  авантажней  князя  Мышкина,   вот  Терпсихоров  и  сменил  репертуар.
Байронизм,  богоборчество,  поэтизация  Зла  в  драматическом   смысле  куда
привлекательней  вялого христианского  всепонимания  и всепрощения.  Когда я
спохватился,   поздно    было    -    Лаэрт    уже   переродился,   пришлось
приспосабливаться.  На  время  кризиса  отселил его  подальше  от  остальных
пациентов, стал подбирать какое-нибудь чтение поярче  "Бесов". Надо сказать,
это весьма непростая задача. Но я не  предполагал,  что Ставрогин может быть
настолько  опасен,  и  недооценил  творческую  фантазию  Лаэрта.  И  все  же
Ставрогин,  избивающий  женщин, - это  что-то  слишком  уж смелая  трактовка
образа. Все-таки аристократ.
     - Он меня не бил, - тихо сказала госпожа Лисицынa, догадавшаяся, откуда
у бедного сумасшедшего появился нехороший роман. Это же  отец Митрофаний дал
Алеше в дорогу - из педагогических целей, а вышло вон что!
     Чувствуя  себя  до некоторой  степени соучастницей  (к  чтению  романов
владыку приохотила именно она), Полина Андреевна попросила:
     -  Не  выгоняйте Николая Всеволодовича,  он  не  виноват.  Я  не  стану
жаловаться.
     - Правда? - просиял Коровин и погрозил пальцем невидимому Терпсихорову.
- Ну, ты у меня теперь будешь Сахарную Голову из "Синей птицы" разучивать! -
Однако тут же снова повесил  голову. - Приходится признать, что целитель душ
из меня неважный.  Слишком немногим мне удается помочь. Случай  Терпсихорова
тяжел, но не безнадежен, а вот как спасать Ленточкина - ума не приложу.
     Лисицына вздрогнула, поняв, что исчезновение Алеши еще не обнаружено, -
и  промолчала.  Одноколка  уже катила  по сосновой роще, меж разноцветных  и
разностильных домиков клиники. Из-за поворота показался  докторский особняк,
у  подъезда  которого  стояла запряженная  четверкой  приземистая  карета  -
черная, с золотым крестом на дверце.
     - Высокопреподобный  пожаловал,  -  удивился Донат Саввич. - С чего бы?
Обычно  к себе приглашает, загодя. Видно, случилось что-нибудь  особенное. Я
вас, Полина  Андреевна, в свою приватную половину проведу, скажу, чтобы вами
занялись. А сам, уж простите покорно, в кабинет, к островному властителю.
     Однако  по-коровински   не  вышло.  Архимандрит,  должно  быть,  увидел
подъехавшую коляску в  окно и  вышел  встречать  в прихожую. Да  не вышел  -
вылетел:  весь  черный,  разъяренный,   угрожающе   стучащий   посохом.   На
растерзанную  особу женского пола  взглянул  мельком, брезгливо  скривился и
отвел   глаза  -   будто   боялся  осквернить   взгляд  лицезрением  этакого
непотребства. Узнал щедрую богомолицу или нет, было непонятно. Если и узнал,
нестрашно, успокоила себя госпожа Лисицына - решит, что взбалмошной барыньке
опять крокодил приснился.
     -  Здравствуйте, отче.  -  Коровин  наклонил  голову, глядя на гневного
настоятеля с веселым недоумением. - Чему обязан нежданной честью?
     -  Договор  нарушаете?  - грохнул  своим жезлом  об  пол Виталий.  -  А
договор,  сударь, он дороже денег!  Вы мне  что  обещали? Что  не станет она
братию трогать! И что же?
     - Да, и что же? - спросил ничуть  не устрашенный  доктор. -  Что такого
ужасного стряслось?
     - "Василиск"  утром не вышел! Капитана нет! В  келье  нет, на  пристани
нет,  нигде нет!  Пассажиры  шумят, в трюме груз  неотложный -  монастырская
сметана, а вести пароход некому! -  Высокопреподобный схватился за наперсный
крест - видно, чтобы напомнить себе о христианской незлобивости. Не помогло.
-  Я провел  дознание!  Иону  вчера  вечером  видели  с этой вашей блудницей
вавилонской!
     -  Если вы о Лидии Евгеньевне Борейко, - спокойно ответил Донат Саввич,
-  то  она  отнюдь  не  блудница,  у  нее  другой   диагноз:  патологическая
квазинимфомания с обсессионной  навязчивостью  и  дефицитолибидностью. Иными
словами, она из разряда записных кокеток, которые кружат мужчинам голову, но
к своему телу их ни в коем случае не подпускают.
     - Был уговор! - оглушительно взревел  Виталий. -  До монахов моих ее не
допускать! Пусть бы на приезжающих упражнялась! Был уговор или нет?
     - Был, - признал доктор. - Но может быть, ваш Иона сам себя повел с нею
не по-монашески?
     - Брат Иона - простая, бесхитростная душа. Я сам его исповедую, все его
грехи немудрящие до донышка знаю! Коровин прищурился.
     - Говорите,  простая душа? Я тут  у Лидии  Евгеньевны в спальне пакетик
кокаина нашел, и еще два пустых, со следами порошка. Знаете, кто эту гадость
ей с материка доставляет? Ваш мореплаватель.
     - Ложь!!! Тот, кто вам ее сообщил, - клеветник и оглогольник!
     -  Сама же Лидия Евгеньевна и призналась. - Донат Саввич махнул рукой в
сторону  озера.  -  А  ваш пропавший  агнец, простая  душа, сейчас валяется,
вдребезги пьяный, у старого маяка. Можете отправиться туда  и удостовериться
сами. Так что госпожа Борейко в неотправлении парохода неповинна.
     Архимандрит только очами сверкнул, но препираться далее не стал. Черным
смерчем выскочил наружу, хлопнул дверцей кареты. Крикнул:
     - Пошел! Ну!
     Карета рванула с места, разбрасывая гравий из-под колес.
     - Так  Борейко  тоже  ваша  пациентка?  -  растерянно  спросила  Полина
Андреевна.
     Доктор поморщился, прислушиваясь к удаляющемуся бешеному грохоту копыт.
     -  Как  бы не  сказал  теперь, что это Терпсихорой капитана спаивает...
Что,  простите? А, Борейко. Ну разумеется, она  моя пациентка. Неужто по ней
не видно?
     Довольно  распространенная  акцентуация женской  личности,  обыкновенно
именуемая  femme  fatale,  однако  же у  Лидии  Евгеньевны  она  доведена до
крайности. Эта девушка  постоянно должна ощущать себя объектом желания елико
возможно  большего  количества мужчин. Именно чужое вожделение  приносит  ей
чувственную  удовлетворенность.  Прежде  она   жила  в  столице,   но  после
нескольких  трагических  историй, закончившихся  дуэлями  и  самоубийствами,
родители  вверили  ее моему попечению.  Островная жизнь  Лидии Евгеньевне на
пользу.  Гораздо  меньше  возбудителей,  почти  нет  искушений, а  главное -
полностью  отсутствуют  соперницы. Она ощущает себя первой красавицей  этого
замкнутого мирка и потому спокойна. Иногда попробует свои чары на ком-нибудь
из приезжих,  удостоверится  в собственной  неотразимости,  и  ей  довольно.
Ничего  опасного в этих  маленьких шалостях я  не  вижу. На  монахах Борейко
обещала не экспериментировать - за нарушение предусмотрены  строгие санкции.
Видно, этот Иона действительно сам виноват.
     -  Маленькие  шалости?  -  грустно   усмехнулась  госпожа  Лисицына   и
рассказала доктору про "императрицу Ханаанскую".
     Коровин слушал - только за голову хватался.
     - Ужасно, просто ужасно! - сказал он убитым голосом. - Какой чудовищный
рецидив! И  ответственность опять  целиком на мне.  Мой эксперимент с ужином
втроем следует признать полнейшей неудачей. Вы тогда не дали мне возможности
объяснить...  Видите ли, Полина Андреевна, отношения психиатра с  пациентами
противоположного   пола  строятся   по  нескольким  моделям.   Одна,  весьма
эффективная,  -  использование  инструмента  влюбленности.  Моя  власть  над
Борейко, мой рычаг влияния на нее  состоит в том, что я раззадориваю  в  ней
честолюбие.   Я  -   единственный   мужчина,  который   остается  совершенно
безучастным  ко  всем  ее  фамфатальным хитростям  и  чарам. Если  б  не моя
неприступность,  Лидия  Евгеньевна  давно  бы  уже   сбежала   с  острова  с
каким-нибудь обожателем, но пока ей не удалось меня завоевать, она никуда не
денется,  честолюбие не  позволит. Время  от  времени  эту  язву  необходимо
поливать рассолом, что я  и  попытался сделать с вашей помощью. Эффект, увы,
превзошел  мои  ожидания.  Вместо  того  чтобы слегка взревновать от  знаков
внимания,  которые  я  оказываю  привлекательной  гостье,  Борейко  впала  в
параноидально-истерическое  состояние,  усмотрев   в  вашем  приезде   целый
заговор.  В  результате вы чуть не  поплатились  жизнью. Ах, я никогда  себе
этого не прощу!
     Донат Саввич так расстроился,  что сердобольной госпоже Лисицыной еще и
пришлось его утешать.  Она договорилась даже  до того, что  будто бы сама во
всем  виновата  -  нарочно раздразнила бедную психопатку  (отчасти  это было
правдой). А что до врачебной ошибки,  то  у  кого их не  бывает, особенно  в
таком тонком деле, ка