Поглядывая на струящийся за домами дымок,  Извек  едва  не  споткнулся  о
вытянутые ноги мужика, что лениво развалился на брёвнах, с шапкой орешков  в
руках.  Тот,  не  обратив  внимания,   с   аппетитом   трещал   скорлупками,
прислушивался к далёкому шуму и удовлетворённо двигал бровями.
   Отвязав Ворона, Сотник вскочил в седло  и  тронул  повод.  Конь  послушно
сделал пару шагов,  но  остановился  у  куста,  соблазнённый  сочной  веткой
сирени. Дружинник терпеливо ждал конца трапезы,  когда  из  журки  вывалился
рыжий детина с конопатой  рожей.  Крутнув  туда-сюда  головой,  подскочил  с
вопросом к сидящему у коновязи мужичишке.
   - А что за шум в той стороне? Дым идёт... Горит что-нибудь?
   - Не-е! Жидов  гоняют.  -  не  глядя  бросил  мужик,  хрустнув  очередным
орешком.
   - А, - протянул рыжий. - Тады понятно. А то я  дивлюсь:  как  дым  пошёл,
мужики с дубьём пробежали, а вёдер не видать.
   - Не-е, с вёдрами побегут, ежели у кого из наших загорится. А  дубьё  для
спин прихватили. Помашут маленько, да в огонь подкинут, чтоб горело шибче.
   - Понятно. Нешто и мне сбегать? - засуетился конопатый.
   Мужичишка выплюнул скорлупу, поднял глаза на парня.
   - Охолонись, там охочих и без тебя достаёт, токмо мешаться будешь,  -  он
прервался, поймал ртом очередной орешек и махнул рукой.-  Ступай  куда  шёл,
или вот рядом садись, языки почешем, орехов погрызём...
   Ворон уже покончил с веткой, и Сотник продолжил путь, оставив за спиной и
мужиков, и гомон, и дым над дальними домами.
   - И тут запустили, - подумал он. - Везде одно  и  то  же:  сначала  ушами
хлопают, потом за дубьё хватаются. Не-е, иудеев запускать нельзя, иначе враз
на шею сядут. В любые щели, клопами поползут, да  под  себя  грести  станут.
Глядь, а они уже ноги с плечей свесили.
   И что за хитрозадое племя! Поначалу не видать и не слыхать. Общуришься  -
не разглядишь, жид он или кто. Об ту пору, готовы в любую  гузку,  без  мыла
влезть. Зато потом, когда обживутся и разжиреют, начинается...  Подсиживают,
подгаживают, клевещут, лишь бы выгородиться, да  своих  на  сытные  кормушки
протащить. А уж как зажируют, начинаются песни с плясками, да так,  чтоб  их
"три-на-наи" издаля  слышно  было.  Тут  уж  носы  кверху.  Взгляд  свысока,
презрительный: смотрите, мол, вот он я  -  Иудей!  Богат,  красив  и  велик!
Прочие же, все поголовно - пшено и хренота безлошадная!
   А с нашим людом так нельзя. Наш мужик  -  душа,  можно  сказать,  нежная,
открытая и терпеливая. Но уж  когда  чужак  кобениться  начинает,  тут  и  у
добряка руки зачешутся...
   Сбоку  затопотало.  Сокрушаясь,  что  опоздали  к  началу,  через  дорогу
пробежали ещё четверо с дубинами. Рожи тоскливые, будто любимый конь помер.
   - Да! - улыбнулся Сотник, провожая мужиков взглядом.  -  Великая  радость
для Русича внести лепту в "благое дело". Ради такого  он  и  еду,  и  работу
бросит.
   Извек  поторопил  Ворона,  стараясь  поскорей  выехать  из  городища.   В
последнее время, звуки разора вызывали неизменную оскомину. В памяти  всплыл
похожий день позапрошлого лета. Тогда  Исаакий  -  глава  иудейской  общины,
приколов на макушку  чудную  куцую  шапочку,  пришёл  на  базар.  С  дюжиной
родственников  вышагивал  по  рядам,  выказывая  превосходство  над  прочими
людишками.  Выбирая  товары,  замучил  всех:  долго  приглядывался,   щупал,
перебирал и презрительно морщился над самым добротным.
   Под конец затеял долгий торг с Борятой -  лучшим  бортником  Киева.  Тот,
язык без костей, ловко и смешно отвечал на любые дотошные  вопросы.  Исаакий
уж и нюхал, и пробовал каждый мёд по три раза, но всё  одно  воротил  морду,
пока Борята не осерчал и не забрал у него последнюю плошку.
   - Ты, уважаемый, уже полведра мёда снюхал! - не выдержал бортник.  -  Шёл
бы домой, а то товар застишь. Да и, не пробуют меды по пять  раз,  ежели  по
уму.
   Иудей прищурился на Боряту и,  поглаживая  кошель  на  толстом  брюхе,  с
издёвкой изрёк любимую присказку:
   - Да боже ж мой! Если вы такие умные, то покажите мне ваши деньги!
   Ну Борята  и  показал...  Сотник  вспомнил  красные  сопли,  забрызгавшие
соседние прилавки. Племяннички и братья Исаака бросились было на подмогу, но
им на беду случился поблизости новгородский гость Васька Буслаев. Тут-то всё
и началось.
   Утоптав важных иудеев в перемешанную с мёдом грязь,  порешили  продолжить
разгон на их улице. До  кучи  припомнили  обидки  и  живущим  промеж  иудеев
хазарам. Пяток зачинщиков, закатав  рукава,  направились  с  базара.  Прочий
народ провожал добрыми напутствиями  и  шутливыми  криками.  Извек  с  Эрзёй
неохотно двинулись следом: дело дружинников - не допущать в Киеве  излишнего
смертоубийства. Погром погромом, а резни учинять не велено.
   По пути нагоняли  другие  охочие  до  драки.  Пока  дошли  до  жидовского
квартала, собралось десятка два.  Буслаев  с  Борятой  и  тремя  зачинщиками
двинулись, вглубь улицы. Остальные, по пять-шесть  человек,  рассыпались  по
ближайшим домам.
   Как водится, в начале валили ограды, выгоняли чад и домочадцев.  Мужиков,
кто ерепенился, подгоняли со двора пинками  да  затрещинами.  Особо  ретивым
правили спины жердями. Потом запускали под  крышу  огня  и  палили  со  всем
добром, окромя вина конечно - питью пропадать негоже. Кто  бросался  спасать
имущество - тех опять же палками, мол, неча лезть под горячую руку.
   Извек с Эрзёй поглядывали,  как  раскрасневшиеся  мужики  суетятся  возле
очередного  частокола.  Забор,  не  поддавшийся  первому  наскоку,  всё-таки
затрещал  и  рухнул,  придавив  лаявшего  по   ту   сторону   волкодава.   В
образовавшийся прогал вся ватага устремилась к дому.
   Тут же из-за двери выскочил дородный  хазарин  и,  ловко  орудуя  саблей,
сильно  посёк  нескольких  человек  у  крыльца.  Все  оторопели,  но  быстро
опомнились. Кто-то оттаскивал тяжело раненых,  кто-то,  готовясь  к  штурму,
искал жерди подлинней. Сетовали, что Борята с Васькой подались дальше.
   - Доигрались, Ящер задери, пора закругляться! - зло пробормотал Извек.
   Эрзя соображал, вмешаться или  нет,  когда  к  Сотнику  подскочил  щуплый
старикашка и, потрясая козлиной бородой, ехидно проблеял:
   - Ой, Гой-молодец, одолжи старичку клиночек, супостата срезать.  Глядишь,
и  хлопцы  поучатся,  как  надоть  драться  по-человечески.  Брёвнышко  мне,
немощному, уже не поднять, а с мечиком твоим, думаю,  управлюсь.  Вишь,  как
наших хлопцев порезали?
   Извек придержал схватившегося за оружие Эрзю и, не вынимая меча,  зашагал
к крыльцу. Остановился в трёх шагах от ступенек, взглянул  в  горящие  глаза
хозяина.
   - Хватит кровей! Остепенись, пока...
   Свист  острия  в  трёх  вершках  от  лица,  не  дал  договорить.   Сотник
отшатнулся, сжал зубы. За спиной хазарина показались ещё двое: глаза  горят,
клинки наголо, лица злые. Извек помедлил, шагнув ближе,  терпеливо  протянул
руку.
   - Не гневи богов!
   В воздухе опять свистнуло остриё. Хозяин вздёрнул руку для нового  удара,
крикнул что-то  о  презренных  богах  и  поганых  идолищах.  Сотник  озлился
окончательно. Не дёргаясь под саблю, мощно ударил сапогом в  столб  крыльца.
От богатырского удара древесина лопнула и навес, лишённый одной опоры, начал
крениться. Хазарин в страхе задрал голову. Извек же стрелой бросился  вперёд
и, перехватив руку с оружием, наотмашь ударил в лоснящийся лоб. Двое других,
вскинув сабли, рванулись на помощь, но грузное тело  хозяина  подмяло  их  и
увлекло внутрь дома.
   - Богов наших, сука, не тронь! - процедил  Извек  и,  сбегая  с  крыльца,
ударил по оставшемуся столбу.
   Уже шагая прочь, услышал треск и грохот  упавшего  навеса.  Сквозь  туман
гнева различил крики и улюлюканье довольной толпы. Остановился перед  Эрзёй,
встретив вопросительный взгляд, с досадой пожал  плечами.  Сбоку  подсеменил
давешний старик, затряс пучком бороды.
   - Ну, молодец, ублажил так ублажил! Давно не  видывал,  чтоб  так  кузяво
силушку прикладывали. До чего ж  гожо  совладал.  Не  иначе,  как  из  малой
дружины будешь?!
   - Буду, - не глядя на него, угрюмо согласился Сотник.
   Дедок тем временем  обернулся  к  довольным  мужикам,  выволакивающим  из
пристроя бочки и бочонки. Уперев руки в бока, на  удивление  зычным  голосом
гаркнул:
   - Эй, зубоскалы! Неча прохлаждаться, запускай вогника!
   Не успели дружинники оглянуться, как притащили огня. Бросили  в  горницу,
под стены, заботливо окроплённые маслом. Занялось.
   - Внутри кроме этих никого? - поинтересовался Извек, безнадёжно глядя  на
скорое пламя.
   - Да вроде нет, - пожал плечами старик. - По окнам заглядывали, никого не
видать. Бабки, няньки и дворовые вон стоят, воют. Боле никого.
   Эрзя тронул Сотника за рукав.
   - Пойдём, друже. Дале сами управятся, а вино в журке попьём, либо к князю
на двор сходим, там до сих пор пируют.
   Народ уже отведал питейных запасов и двинулся к другим постройкам,  когда
в  толпе  зазвучали  встревоженные  голоса.  Собравшиеся,  один  за  другим,
поднимали руки, тыкали пальцами, хватались за  голову.  С  улицы  заголосили
женщины, утиравшие своим мужикам разбитые морды. Одна бросилась к терему, но
её удержали. Извек оглянулся, сквозь дым, заметил движение в верхних  окнах.
От толпы погромщиков семенил знакомый старик, мотал  головой,  мял  в  руках
шапку.
   - Ой, гои, недогляд вышел! Про дитё забыли! На втором поверхе  племянница
хозяина осталась! Ой, негоже! Младенца загубили!
   Извек зло плюнул, прищурился на верхние окна, так и  есть.  Девчушка  лет
десяти вцепилась в раму и дикими глазами смотрела во двор.
   - Твою... - прошептал Сотник, сдёрнул перевязь с мечом и сунул старику  в
руки. - Эрзя, пособи в терем прыгнуть!
   Эрзя замешкался, но быстро сообразил, что к чему.
   - Давай к среднему окну! - крикнул он и рванулся вперёд.
   У дома, жмурясь от жара, пригнулся, напружинил ноги и  упёрся  локтями  в
стену. Извек, как в штурме, сходу запрыгнул ему на спину  и,  размахнувшись,
ухнул ладонью в оконный переплёт. Цветные цареградские  стёкла  с  осколками
рамы посыпались внутрь. В ответ из дома с рёвом вырвался огненный  вихрь  и,
опалив волосы, сбросил дружинника на землю.
   Ударившись спиной, Извек увидел глаза ребёнка. Застыв от ужаса,  девчонка
неотрывно смотрела на двоих под  окнами.  Эрзя  потащил  упавшего  друга  от
стены, но Сотник выдернул руку и заорал:
   - Вина давай! Сам встану, цел пока!
   - Нашёл время... - опешил Эрзя. - А на закусь что?
   - Бочку вина!  На  меня!  Живо!  -  рыкнул  дружинник,  смахивая  с  глаз
обгоревшие ресницы.
   До Эрзи наконец дошло. В два прыжка оказался у  захваченной  погромщиками
бочки. Пинком отбросил мешавшихся зевак, качнул, подсунув  руку  под  днище,
взял на плечо. Извек уже был рядом, присел на колено.
   - Лей! На голову! Всё!
   - Понял! - натужно прохрипел Эрзя, и на солнце блеснула широкая рубиновая
струя. Рубаху дружинника будто залило кровью, мокрые волосы облепили  шею  и
лицо. Винный дух вмиг забил запах палёной шерсти.
   - Довольно! - остановил Сотник. - На себя и к стене!
   Эрзя запрокинул бочку вверх дном. Остатки хлынули на плечи, но он всё  же
успел хапнуть ртом изрядный глоток. В  следующий  миг  оба  уже  мчались  на
второй приступ.
   Эрзя подскочил как прежде,  но  сразу  почувствовал,  что  жар  усилился.
Одежда тут же пошла паром, рукава обжигали локти. Сзади донеслось привычное:
"Держать!". На хребет будто бросили  годовалого  быка.  Скакнув  с  разбега,
Извек толкнулся ногами от спины и, камнем из пращи, влетел в оконный  проём.
Эрзя тут же бросился от окна. Одежда жгла как кипяток, а  пар  валил  такой,
что, казалось,  сам  горит  не  хуже  дерева.  Чьи-то  заботливые  руки  уже
откупорили вторую бочку и  вылили  на  голову  полведра  сладкого  янтарного
нектара. Кто-то хохотнул:
   - В ромейском вине сам князь не купался!
   Эрзя, ничего не слыша, во все глаза всматривался в  окна  терема.  Увидал
как девчонка оглянулась и исчезла, будто сметённая ураганом. На миг  в  дыму
мелькнуло могучее плечо Сотника, и окно накрыло пламенем.  По  толпе  прошёл
гомон сожаления. Сетовали, что такой молодец и сам в полымя полез. Огонь уже
разошёлся по всему дому и пожирал древесину двух поверхов.  Неожиданно  окно
светёлки разлетелось в щепки. В клубах дыма, на крышу вывалился Извек. Одной
рукой прижимал к себе девчонку, другой - тёр слезящиеся глаза.
   В толпе радостно ахнули, но тут же смолкли. Сотник сделал несколько шагов
и остановился. Крышу со всех сторон окружали стены огня. Черепица  по  краям
начала трещать и лопаться. Эрзя подбежал к пожарищу, поймал загнанный взгляд
Сотника и указал рукой за дом. Там, в трёх саженях от терема,  сворачивались
от жара листья старой раздвоенной берёзы.
   - Дерево! Допрыгнешь! - что есть силы, рявкнул Эрзя.
   Сотник оглянулся и, перебравшись на ту сторону, положил ребёнка  себе  на
спину. Сцепив  дрожащие  ручонки  под  бородой,  сдёрнул  поясной  ремень  и
пристегнул девчушку к  себе.  Она  тут  же  обхватила  ногами  его  бока  и,
прижавшись к дружиннику всем телом, замерла.
   Извек собрался силами. Предстояло разбежаться по крыше вниз,  а  прыгнуть
вверх. Выбрав ветку поудобней,  засомневался,  выдержит  ли.  Язык  пламени,
заслонивший берёзу, не оставил времени на  размышления.  Сотник  хлопнул  по
худенькой коленке:
   - Закрой глаза и держись!
   Гудящая толпа перетекла к берёзе. Махали руками, что-то кричали,  но  рёв
пламени уже перекрывал все звуки. Извек глубоко вдохнул и сорвался с  места.
Влетев в огонь, оттолкнулся обеими ногами и распластался в отчаянном прыжке.
Толпа ахнула, но когда его пальцы сомкнулись на берёзовом суку,  разразилась
восторженным воем. Ветка трещала от повисшего на ней груза, но не  ломалась.
Снизу донёсся голос Эрзи:
   - Давай девку, поймаю! Скорей, пока не зажарились! Чё вцепился, как  ящер
в пропащую душу.
   Отпустив одну руку, Сотник дёрнул за ремень. Когда коготь пряжки вышел из
прорехи, перехватил ребёнка за тонкую ручонку:
   - Отцепляйся!
   Спасённая молчала, застыв от ужаса, и  разжать  мёртвую  хватку  было  не
так-то просто. Извек, как мог, сделал голос ровным.
   - Отлепись, говорю, а то вместе грохнемся!  Сами  убьёмся,  да  ещё  кучу
зевак передавим!
   Увещевание подействовало и девчушка повисла на одной руке.  Извек  глянул
на растопыренные внизу пятерни друга и разжал пальцы. Потом, словно во  сне,
добрался до ствола, обхватил берёзу и, как медведь, сполз в объятия Эрзи.
   - Ну, теперь в баньку? - улыбнулся тот, топорща льняные усы. - Или  лучше
на реку?
   - К колодцу! - еле выговорил Извек. В горле саднило,  в  груди  жгло.  На
глаза снова попался старикашка. Подскочил к Сотнику, вернул меч, глянул, как
дрожащие руки застёгивают пряжку и, смахнув слезу,  молча  побрёл  прочь  от
пожара и толпы. Через несколько шагов оглянулся на погромщиков.
   - Ванми*, хлопцы! Кончай разор!
   Ссутуленная фигура двинулась  дальше.  Следом,  не  обращая  внимания  на
похвалы, двинулись и дружинники. За спиной неслись удаляющиеся крики.
   - Ванми-и! Уходим!
   Отходчивая русская душа  прекращала  буйство  так  же  порывисто,  как  и
зачинала...
   ...К исходу дня, отмывшись и сменив одежду, друзья направились  в  журку.
По дороге ловили обрывки разговоров. Дивились, с какой скоростью разлетаются
любые новости. То у колодцев, то у домов слышалось:
   - Намедни Ваську Буслаева в торговых рядах забидели!
   - Слыхал, говорят опять жиды распоясались.
   - Распоясались! Да теперь мал-маля поутихнут...
   - Ага! Пока отстроятся, будут тише воды - ниже травы.
   В корчме, как обычно, всё знали в подробностях.  Шли  обычные  разговоры:
кто и кого по сусалам съездил, да как тот  перекувырнулся.  Когда  в  дверях
показались Извек с Эрзёй, взгляды устремились к ним. Кто-то  пьяным  голосом
возопил:
   - Слава разрушителю стен, домов и крылечек!
   Рёв поддержала  ещё  дюжина  глоток,  кружки  и  ковши  двинулись  вверх.
Некоторые вскидывали руки так рьяно, что брага с мёдом плескала на  соседей.
Сотник устало вздохнул, направляясь к дальнему  столу,  где  хмельной  Мокша
припас кувшин вина и два места на широкой лавке.
   Гвалт  постепенно  затих  и  стал  слышен  раскатистый  голос   дородного
говоруна:
   - ...Он же думал, что самый хитрый!  Едва  дом  занялся  и  народ  двинул
прочь, они со старым Осокой - к дому. Пока дедок бородёнкой  вертел,  Сотник
ему в руки перевязь сунул, а сам - в окно. Влетел и, ну шерстить по укромам,
авось где золотишко завалялось. Тут,  из-за  печи,  на  него,  кто-то  ка-ак
кинется, и сразу на загривок! Извек думал домовой, да  с  перепугу  на  двор
подался,  а  это,  оказывается,  девчонка  хозяйская.  Видать  решила,   что
погромщик её пряники стащит.
   Сотник опустился на лавку, с улыбкой слушая привычные привирания  старого
приятеля. Тот, поглядывая на красные смеющиеся рожи, продолжал:
   - Сиганул наш Векша из окна и бежит по двору, как чумной. Девка-то  давно
спрыгнула, а он, угоремши, не замечает. До Сурожа бы добежал. Хорошо на пути
бочка с вином случилась, об неё лбом и  остановился.  Разломал,  конечно,  в
мелкую щепу, ну да не жалко! Чай не купленное.
   Ухмыляющиеся лица повернулись к Сотнику.
   - Брешет? - прогудел Велигой.
   - Есть маленько. - негромко подтвердил Извек и потянулся за кружкой.
   - Ну-у - обиженно  развёл  руками  Мокша.  -  Не  соврать  -  истории  не
рассказать! А так, хоть посмеялись, Ящер задери-прожуй-выплюнь...
 
   Глава 3
   ...Вспоминая двоих неразлучных друзей, Извек улыбнулся. С  тех  пор,  как
они появились в дружине, ни одна  гулянка  не  обходилась  без  едких  шуток
невозмутимого Эрзи и неправдоподобных историй весёлого Мокши. И вот  теперь,
до самой весны, он не увидит их лиц, не услышит  весёлого  хохота.  Хотя,  с
другой стороны, в долгой отлучке можно отдохнуть от  вечных  козней  княжьих
псов, невзлюбивших Извека с первых дней его службы. И ладно бы один Путята с
Черняхом, так с недавних пор появились в окружении князя и заморские  гости.
Первым делом разнюхивали, кто есть  кто,  потом  сбивались  в  кучку  вокруг
Владимира  и,  определив,  кто  им  неудобен,  всячески  гнобили,  медленно,
настойчиво, изощрённо. Красно Солнышко же смотрел на всё  сквозь  пальцы.  К
чему гонять псов, пока они хозяину руки лижут, да за  лакомый  кусок  готовы
любого порвать.
   От созерцания дел таких, тоскливо становилось на душе  честных  ратников.
Чуяли сердцем, что быть худу великому, да не ведали как обойти.  От  того  и
жил Сотник как накатит. Надо уезжать - уезжал с радостью, отдыхал от княжьих
пиров, с косыми взглядами и кознями. А  приезжал  с  ещё  большей  радостью,
соскучившись по весёлым друзьям...
   С мыслями о Киеве и доехал Извек до Вертеня -  селища,  прилепившегося  к
краю дубравы на  берегу  небольшой  речушки.  Переговорив  со  старейшинами,
определился с постоем и прокормом. Зашёл к  кузнецу,  условился,  чтобы  тот
сработал  всё  необходимое  для  вооружения  учеников.  За  седьмицу   нашёл
способное для засечных  дел  место,  обустроил,  нагородил  пугал-истуканов,
целей для стрел и сулиц, заготовил жердей для копий, да навешал  к  деревьям
колод-маятников. Ещё седьмицу приглядывал молодцов  покрепче,  порезвей,  да
посмекалистей и, как только отшумели урожайные гульбища, взялся за дело.
   Потекли  долгие  дни,  заполненные  бесконечными  уроками   ратоборческих
премудростей и хитростей кулачного боя. После первого снега сменили  колоды,
истончившиеся и расщеплённые неумелыми ударами  топоров  и  копий.  А  когда
приблизился   Карачун*,   обветшала    и    размочалилась    третья    смена
пугал-истуканов. Настала пора, когда у парней проходит любопытство к  новому
делу и первые навыки требуют отточки монотонными тяжёлыми занятиями.
   Дни проходили споро, да не спешили ночи. Непроглядная темень  как  мешком
накрывала Вертень, трещала мёрзлыми древами,  завывала  вьюгами  и  засыпала
двери по самую крышу.