м.
   - Про бой ещё узнаешь, какие твои годы. Сейчас речь о другом: появилась у
Юсуфа мечта, чтобы у коня этого вновь крылья отросли.  Так  он  этой  мечтой
заболел, что объездил всех известных магов и волшебников. Да  всё  напрасно.
Ни один за такое дело не взялся, и не мудрено - супротив богов не попрёшь.
   - Эт точно!  -  со  знающим  видом  подтвердил  Сотник.  -  Хотя  старики
рассказывали, что в давние времена шатались по земле трое,  из  леса.  Лихие
ребята были. Говорят и богам от них доставалось...
   - Были, - отмахнулась старуха. - Двое из  них  и  сейчас  где-то  бродят,
может ещё встретишься, сам порасспросишь.
   - Так что хан? - напомнил дружинник.
   - Хан загрустил но, лета три тому, услыхал, что осталась ещё одна ведьма,
самая сильная. Долго донимал волхвов расспросами и, разузнав дорогу,  явился
к Наине. Обещал горы злата и груды каменьев, но  сестра  только  посмеялась.
Сказала, что проще сделать крылья самому Юсуфу, чем его скакуну.
   Правда потом, когда понурый хан собрался уезжать,  сжалилась.  Предложила
на время  превратить  коня  в  человека,  дабы  тот  речь  людскую  понимать
научился. Юсуф тут же согласился и, оставив скакуна, воротился домой...
   Челюсть Извека отвисла, брови скакнули к потолку, волосы и  борода  стали
дыбом. Старуха, не замечая его оторопи, неспешно продолжала:
   - Целый год  в  услужении  сестрицы  был  здоровенный  детина  с  разумом
ребёнка. Дрова колол, сено косил, помаленьку учился говорить. Перед приездом
хана - уже всё понимал, но слова складывал худо и лопотал как  двухлетка.  Я
тогда заезжала на денёк. Помню, Наина даже прослезилась,  перекидывая  парня
обратно в коня. Однако, деваться некуда, обещала - надо отдавать.
   - А потом? - еле вымолвил Сотник.
   - Потом приехал Юсуф, забрал поумневшего скакуна и распрощался, а  вскоре
после этого погиб. Теперь ученик моей сестрицы у тебя.
   - Так я что, на человеке езжу?
   - Да нет, - хихикнула бабка. - Конь  он!  Простой  конь,  только  гораздо
понятливей других. Так что радуйся, таких лошадей по всему свету не сыщешь.
   Сотник недоверчиво посмотрел в окно, где виднелся чёрный хвост, пригладил
бороду, поднялся.
   - Ну, бабуля, спасибо тебе за угощение, а мне пора и честь  знать.  Поеду
наверное, дорога не близкая, раньше поедешь - раньше доедешь. А  то,  боюсь,
ещё маленько поговорим, и выяснится, что я раньше конём был.
   Старуха помолчала, вспоминая, отрицательно покачала головой.
   - Нет, про тебя Наина не говорила. А если решил  ехать,  то  так  тому  и
быть, неволить не буду, езжай. Разве что гостинцев тебе  на  дорогу  соберу.
Конь твой и так пропитание отыщет, а твоя сумка у  седла  -  совсем  пустая,
тоньше попоны висит. На ко, захвати! До ближайшей веси два дня шагом, скоком
- день, всё одно проголодаешься.
   Её сухие морщинистые руки уложили оставшиеся пирожки на чистую тряпицу  и
ловко скрутили узелок.
   - Кушай на здоровье, - улыбнулась она. - И погодь, ещё кой-чего  принесу,
пригодится.
   Старуха взяла корзинку и направилась к двери. Извек  с  опасением  глянул
вслед, в голове мелькнула мысль: кругом, кроме леса, ничего, уж  не  поганок
ли с мухоморами решила набрать.
   Ухватив узелок, неторопливо  двинулся  из  избы.  Ворон  уже  топтался  у
крыльца. Осоловевшие глаза говорили, что ни  одного  пучка  под  навесом  не
осталось, да и не известно, цел ли сам навес. Проскрипев по ступеням,  Извек
запихал пироги в сумку, огляделся. Хозяйку заметил  на  краю  поляны,  возле
неказистого деревца. Расторопная бабуля накладывала в корзину жёлтые  плоды,
то ли груши, то ли яблоки - не разобрать. Пока одевал уздечку, та вернулась,
протянула корзину с наливными яблоками.
   - Возьми вот. Правда одичали, но кое-какая сила ещё осталась, хоть  и  не
такая как  прежде.  Наина  забросила  совсем,  вот  и  выродились,  а  может
перероднились с лесными дичками, леший их знает. Но,  чем  богаты  -  тем  и
рады.
   - А что, - не понял Извек. - Раньше какие-нибудь непростые были?
   -  Были,  милок,  были.  Очень  непростые,   можно   сказать   особенные,
молодильные, слыхал  про  такие?  Теперь,  конечно,  не  молодят.  Хотя  сил
прибавляют впятеро, а то и всемеро, но ненадолго.
   Извек скрыл в бороде улыбку, молодильные только в сказках  бывают.  Чудит
бабка на старости лет, но и на том спасибо. Натощак и дичка в радость.
   - Спасибо, бабушка, бывай здорова, может ещё свидимся.
   Он вскочил в седло и тронул  повод.  Ворон  пошёл  лёгкой  грунью.  Когда
выехали на край леса, Сотник вынырнул из задумчивости и огляделся:
   - Ну, умник, ищи дорожку, по которой прежде ехали.
   Ворон зацокал чаще и, скоро, под ногами опять потянулась тропка, заросшая
пятнами высохшего мха. Извек глянул на  небо,  присвистнул,  брови  поползли
вверх: солнце даже не начало сползать с зенита,  хотя  на  поляне  погостили
изрядно. Не иначе как бабуля начудила, хотя, вроде и не колдовала...
   Вечер застал у неширокой речушки. Мосток, соединявший оба  берега,  давно
развалился и  Сотник  решил  перейти  вброд,  благо  неглубокое  дно  хорошо
просматривалось. Почему-то после встречи с  бабкой,  на  душе  стало  легче.
Рассеянный взгляд свободно скользил по дороге, на  языке  вертелись  смешные
слова плясовой, слышанной недавно  от  Ревяки.  Ворон,  побывав  в  знакомых
местах, кажется тоже оживился.
   Глава 10
   ...Раз пост, два пост,
   а за третьим - на погост... Детская языческая считалочка
   Пунцовое  яблоко  солнца  сплющилось  и  придавило  полоску  холмов,  еле
заметную у виднокрая. Пора было становиться на ночлег, но Извек всё  ехал  в
поисках подходящего места. Ровный,  безо  всякого  подлеска,  сосновый  бор,
идущий вдоль дороги, просматривался вглубь на полёт стрелы. Стройные  стволы
взметались к темнеющему небу и, лишь  на  самом  верху  вспучивались  густой
зеленью.
   Ворон шёл монотонным шагом и Сотник чувствовал, что скоро начнёт  клевать
носом, однако навстречу попадались только редкие островки кустов. В закатных
лучах  они  казались  маленькими  тучками,  не  способными  ни  улететь,  ни
растаять. Расположиться в таких на ночь - то же, что  лечь  в  чистом  поле.
Даже слепой от самого небозёма увидит и огонь, и могучую фигуру коня.
   Понося Ящера и всё его царство, Извек протёр глаза  и  вгляделся  вперёд.
Справа от дороги, в вечернем тумане вился еле заметный дымок. В обе  стороны
от дыма тянулась тёмная полоска. Один  её  край  почти  упирался  в  дорогу,
другой - уходил в поле.
   - Дыма без огня не бывает. - задумчиво проговорил Извек. - Видать  кто-то
в ложбинке костерком балуется.
   Он проехал ещё чуть-чуть,  а  когда  до  дыма  осталось  совсем  немного,
спешился, похлопал коня по шее и, крадучись,  двинулся  вперёд.  В  сумерках
стали видны взлетающие к небу искры. Дружинник  пригнулся  и  почти  ползком
подобрался  к  краю  мелкого  овражка.  В  поросшей  травой  низине   весело
потрескивал костёр. Вокруг огня тёмными грудами  возвышались  человек  пять,
все как один, откормленные, в широких суконных одеждах.
   - Монахи новой заморской веры, - определил  Извек.  -  На  Руси  в  таких
чёрных балахонах отродясь никто не ходил.
   Неподалёку маячила большая телега, видимо купленная в какой-нибудь  веси.
Рядом пара лошадей щипала  траву.  Чернецы  беседовали,  перемежая  разговор
возлияниями из пузатого  кувшина.  Судя  по  лоснящимся  от  жира  губам,  и
догорающим в огне костям, трапеза подходила к концу.  На  тряпице  возлежали
недоеденные куски мяса,  и  пара  караваев  хлеба.  Кое-где  белели  богатые
россыпи яичной скорлупы. Не удивительно, в  каждого  из  дородных  носителей
культа, мог войти не один десяток.
   Сотник вернулся к  коню,  громко  кашлянул  и  повёл  Ворона  к  ложбине.
Подходя,  заметил,  что  тряпица  со  снедью  исчезла.   На   краю   ложбины
остановился, кашлянул ещё раз и жестом поприветствовал сидящих.
   - Будьте здравы, уважаемые.
   Наспех утерев хари, все с невинным видом воззрились на дружинника.  Самый
объёмный, судя по всему глава, прокашлялся и зычным голосом ответил :
   - И ты здравствуй, во славу господа.
   Сняв с коня поклажу, Извек двинулся вниз, приглядел  у  костра  свободный
камень, устало сел.  Поглядывая  на  встревоженные  лица,  стал  неторопливо
расстёгивать перемётную суму.
   - Доброй трапезы вам.
   - Так пост ноне! - отозвался чернец поменьше. -  Приспело  время  о  душе
думать, скоромное вкушать грех...
   - Тото у вас лица салом лоснятся, - улыбнулся Извек.
   Все повторно утёрлись широкими рукавами, один быстро нашёлся:
   - То не сало! - величественно произнёс он. - То всеблагие слёзы!
   - Что так? - встревожился Сотник.
   - Слёзы вселенской скорби о мире нашем, - пояснил глава и, обратив лик  к
спутникам, истово взревел:  -  Восплачем,  братья,  о  грехах  человеческих,
горько восплачем, хлебнём слёз греха...
   Наскоро скроив постные рожи, все усердно перекрестились и, творя  горячую
молитву, задвигали губами.
   Извек покосился на усыпавшую землю скорлупу и  темнеющие  в  огне  рёбра,
усмехнулся неуклюжей хитрости:
   - Пост дело  доброе,  а  овечьими  мослами  костёр  растапливали,  чтобы,
значитца, горело лучше. Пост это да, это конечно. Даже скорее  всего.  Знамо
дело пост, пост - всему голова.
   Монахи  переглянулись,  сообразив,  что  попали  впросак.  Один,  всё  же
попытался отбрехаться:
   - А кости, э...  они  рядом  валялись.  Видать,  остались  от  нечестивых
язычников, что проезжали до нас.  А  мы  решили  тут  прибраться,  ну,  и...
побросали всё в огонь.
   - Эт правильно, вокруг себя надо прибираться. - согласился  Извек.  -  Ну
как тут не прибраться, если под ногами валяются  шесть  гусей,  один  жирный
барашек и корзинка куриных яиц.
   Он махнул рукой.
   - Ну да ладно, язычники так язычники. Не  разделите  ли  со  мной  лёгкий
ужин? Небогато, конечно, но как у вас говорят "чем  бог  послал".  Не  знаю,
правда, кого  послал  и  куда,  но  пирожки  -  вот  они.  Отведайте,  авось
понравится.
   Сотник развязал узелок и в воздухе поплыл сладкий дух бабкиных гостинцев.
Глаза чернецов блеснули и уставились на угощение.  Носы  с  шумом  втягивали
дразнящий запах.
   - Отведайте, уважаемые. Вы такого отродясь не пробовали - знакомая ведьма
состряпала. Между прочим, самая могучая из всех. Вкус необычайный!
   Руки, потянувшиеся было за угощением, мгновенно отдёрнулись, будто по ним
хлестнули крапивой. Монахи отшатнулись.  На  пирожки  уставились,  будто  те
сейчас прыгнут и вцепятся в горло. Главный судорожно глотнул и  попятился  к
своему камню.
   - Благодарствуй, мы молитвами сыты, тем паче, что пост ныне,  -  вспомнил
он и уселся к огню, опасливо косясь на Сотника.
   - Ну, как знаете. - пожал плечами дружинник и принялся за еду.
   Когда съел третий пирожок, монахи дурными голосами воспели псалом.  То  и
дело, как по команде, с усердием осеняли себя святым знамением.
   Сотник, продолжая  жевать,  покачал  головой  и  глянул  на  Ворона.  Тот
брезгливо дёрнул губой, скосил глаза на ревущие рожи и  прижал  уши.  Монахи
тем временем затянули мощней, всё больше распеваясь и  входя  в  раж.  После
того, как все в очередной  раз  размашисто  перекрестились,  Ворон  с  шумом
отвалил несколько парующих "каштанов" и  обдал  чернецов  облаком  утробного
аромата. Лица постующихся окислились, дух спёрло,  песнь  прервалась.  Извек
порадовался, что сидит с наветренной стороны,  спрятал  виноватую  улыбку  в
усы, но на коня  посмотрел  понимающе.  Чернецы  с  трудом  откашлялись,  но
вторично запевать не рискнули, с  опаской  поглядывая  на  чёрный  лошадиный
хвост.
   Ничего, подумал Сотник, Аппетит вам не испортишь, коль у вас пост.  Доев,
ведьмины гостинцы, отошёл в сторонку, набросил  плащ  на  седло,  прилёг  и,
сладко потянувшись, сложил руки на груди. Сквозь  сон  слышал,  как  чернецы
долго и шумно укладываются, с трудом устраивая объёмные  тела  под  открытым
небом.
   Разбудил Извека монотонный запев. Монахи старательно  стонали  непонятные
фразы, из  которых  дружинник  разобрал  только  странное  утверждение,  что
блаженны нищие духом...  Удивлённо  приоткрыв  глаза,  заметил  что  чернецы
собрались завтракать. Однако на этот раз перед каждым стояла чашечка воды  и
краюшка хлеба. Заметив, что дружинник  проснулся,  глава  хлебосольно  повёл
пухлой ладошкой и смиренно изрёк.
   - Добрый путник, не разделишь ли с нами трапезу.
   Сотник отрицательно мотнул головой.
   - Благодарень, вам, почтенные, но я не голоден. Разве  что  коника  моего
угостите, то-то он рад будет!
   Ворон будто ждал этого. Как ни в чём не  бывало,  двинулся  к  оторопелым
монахам и, в мгновение ока схрумкал полкаравая хлеба. Нюхнув плошку с водой,
фыркнул и вернулся к хозяину. Сотник нацепил уздечку, взялся за седло. Сзади
послышался шорох крёстных знамений и дрожащий голос главного:
   - Чудны дела твои, господи...
   - У нас чудес хватает, - согласился Сотник, затягивая  подпругу.  -  Мне,
пока я мелкий был, бабка много такого рассказывала. Вот, к примеру, чудо так
чудо...
   Он, почесал затылок, сделал вид что вспоминает, наконец, встряхнул русыми
волосами и таинственно начал:
   - Жили были старик со старухой, навалили три  пуда  с  осьмухой,  взялись
мять - стало пять, взялись весить - стало десять. О, как!
   Взобравшись верхом, приложил руку к груди, вежливо склонил голову.
   - Бывайте, почтенные! Спасибо за хлеб-соль!
   Не успели чернецы изречь ответ, как Ворон привстал  на  дыбы  и,  порубив
копытами воздух, сорвался с места...
 
   ...Извек ехал и размышлял  вслух.  Как  замечали  друзья,  привычка  эта,
появилась одновременно с покупкой Ворона. С тех пор, стоило остаться одному,
как мысли сами облачались в слова и пёрли наружу. Коню это видимо нравилось.
Во всяком случае он не  выказывал  никакого  неудовольствия.  Напротив:  шаг
становился  ровней,  уши  втыкались  в  зенит  и  поворачивались  на   голос
дружинника каждый раз, когда тот выдавал особенно замороченную фразу.
   Теперь перед Сотником снова маячили два бархатных лопуха,  чутко  отмечая
самые ценные мысли.
   - Вот же наползает! - досадовал Извек. - Как червей на дохлую  корову.  И
чем дальше тем больше. Лезут и лезут, будто тут салом намазано.
   Он помолчал, почесывая русую бороду.
   - Хотя, в общем-то намазано, и изрядно. Земель - богато, народу - богато,
рек и лесов - богаче некуда. Разве эти опарыши  упустят  такой  кусище.  Тем
паче, что сам Хозяюшко-Красно-Солнце расстарался  и,  своими  руками  мосток
чужакам выстелил. Идите, мол, гости дорогие, пока у меня глаза  цареградской
приманкой обшиты! Мол, для меня главное - мясо в мясо воткнуть, да поглубже,
а там заплыви всё дерьмом. И невдомёк похотливому, что эти гости скоро  пуще
хозяев на шею сядут...
   В дорожную пыль  плюхнулся  злой  плевок.  Ворон  крутнул  ухом,  блеснул
встревоженным глазом, но шагал ровно.
   Сотник надолго замолчал. Вспомнил кучи порубленного народу, что,  вопреки
княжьему приказу, не шли креститься. Припомнил и десять заповедей оглашенных
на княжьем дворе. В  голове,  подобно  вороньему  карканью,  снова  зазвучал
полузабытый  голос  чернецов  Сарвета:  ...не  убий...   не   укради...   не
возжелай... Перед глазами одна за другой вставали картины последствий  этого
крещения и вечер проклятого дня...
   ...Ворон споткнулся в кротовьей  норе  и  воспоминания  пугливой  стайкой
юркнули в стороны. На смену им снова встали невесёлые мысли. Что  за  тяжкие
времена, сокрушался Извек, с каждым днём всё хуже и хуже.  И  ладно  бы  ему
одному, так нет, вся Русь корчится. И никому не ведомо, чем завтрашний  день
обернётся. Всё с ног на голову:  тати  в  знатных  боярах  ходят,  чужеземцы
хозяевами смотрят. Честной народ только зубами скрипит.
   Грустные думы давили, как  могильная  плита.  Собственная  участь  только
добавляла кручины. Прав был Микулка, хватит мотаться неприкаянным, пора тылы
укреплять, а там и домом обзаводиться. Вот только переждать дурацкую историю
с  Лёшкой  Поповичем  и  его  вредной  зазнобой.  Извек  вздохнул.   Надоело
пробираться окольными дорогами и за три  полёта  стрелы  объезжать  свои  же
дозоры. Три дня уже не слышал иных звуков,  кроме  топота  коня.  Завидев  у
окоёма одинокую фигуру  или  сторожевой  разъезд,  останавливался  и  спешно
высматривал, куда свернуть. Бывало, Ворон быстрее хозяина определял укромное
место и добирался до него, ловко держась в тени, или  ступая  по  неглубоким
ложбинам.
   К полудню четвёртого дня дорога вывела в степь, свернула вдоль опушки, но
вскоре удалилась от кромки деревьев и, на другой день, вышла на  бесконечный
простор. Вокруг, куда ни глянь, катились волны высокой травы, гонимые тёплым
ветром. Извек сразу почувствовал себя неуютно. Не спрячешься -  всё  как  на
ладони.
   Изредка  видел  вдали  столбики  каменных  баб.  Вскоре  приноровился  не
обращать на  них  внимания,  но  поначалу,  когда  заметил  впереди  первую,
подумал, что кто-то идёт пешим. Подъехав, разглядел  круглую  отполированную
дождями и ветром фигуру,  высеченную  из  тёмного  гранита.  Постоял  рядом,
рассматривая  древнюю  хранительницу  равнин,  двинулся  дальше.  В   голове
мелькнула мысль: а если  прикидываться  столбом,  когда  вдалеке  кто-нибудь
появится? Ворона в траву уложить, а самому встать рядом, вот и будет хорошо.
Издали кто хочешь на столб похож -  ни  обходить,  ни  скрываться  не  надо,
постоял чуток и езжай дальше.
   Случай испытать новую  хитрость  представился  очень  скоро.  Солнце  уже
тянулось к глазоёму, когда  Ворон  вдруг  остановился.  Извек  проследил  за
направлением морды и, против света, с трудом разглядел несколько точек.
   Пора становиться каменюкой, подумал он, соскальзывая в траву. Начал  было
тянуть уздечку вниз, но жеребец сам послушно улёгся на бок,  вытянул  шею  и
опустил голову на землю. Чёрный глаз вперил в хозяина, который действительно
замер столбом. Даже выражением лица стал напоминать каменную бабу. Некоторое
время стоял, всматриваясь в мелкие фигурки  всадников.  Те,  не  сворачивая,
продолжали путь.
   - Не заметили, - вздохнул Сотник и стал подумывать о том, чтобы  убраться
подальше, так же тихо и незаметно.
   Однако, к его досаде, всадники спешились и  начали  топтаться  на  месте,
устраиваясь на ночёвку. Сотник задумчиво глянул на Ворона, который  блаженно
лежал на боку и, не поднимая головы,  лениво  щипал  траву.  Нехотя  крутнул
одним ухом когда услыхал заговорщицкий голос хозяина.
   - А может подкрасться по темноте? Ежели свои, то хоть новости  подслушаю.
А ежели нет... Ворон, ты как?! Сможешь подползти тихонечко, как лисичка?
   Конь двинул головой, оглядел свою  тушу,  фыркнул  и  опять  принялся  за
траву.
   - Ага...значит не можешь. - усмехнулся Извек и  снова  глянул  в  сторону
заходящего солнца. Видны были только лошади, зато над травой  потянулся  еле
заметный дымок.
   - Не наши, - решил Сотник. - Наши с собой дрова не возят, но  подслушать,
на всякий случай, можно.
   Он достал угощение старухи и  уселся  рядом  с  конём,  дожидаться,  пока
окончательно стемнеет. По вечернице* засёк направление и захрустел яблоками,
погрузившись в прежние кислые думки. Ещё  раз  перебирал  в  голове  события
последних трёх лет.
   На третьем яблоке вдруг почувствовал, что больше почему-то не  грустится.
Всё вокруг начало нравиться - и степь, и небо.  Ворон,  так  вообще  казался
роднее брата. Остатком трезвой мысли Извек  заставил  себя  упрятать  чудные
плоды обратно в суму и заговорил вслух:
   - Вот те и яблочки! Почище мухоморного отвара башку чистят. А какие же  в
полной силе были?! Вообще, наверное, летать смог бы, даже  без  руля  и  без
ветрил, вернее без крыльев и хвоста.
   Задремавший было, конь рубанул ушами воздух и уставился на  хозяина.  Тот
щерился во все зубы, глаза блестели, голос тоже был странный, хотя брагой не
пахло.
   - Ничё, ничё, коник, эт я так, сам с собой. Приятно же поболтать с