ые байки и
сказки северного народа. Теперь вовсю таращился на такой дракар и  не  верил
глазам. Будто ведомый крепкой рукой, корабль шёл к ним.  Едва  нос  посудины
проскрёб полоску берега, незнакомцы поднялись. Рыжий мотнул головой.
   - Пойдём прокатимся, пока не уплыл.
   - А пойдём. - ответил Извек, вставая.
   Достав из сумы яйцо, двинулся к морю.  Подождал  пока  оба  заберутся  на
борт, передал Кощееву реликвию и, подтянувшись, перенёс тело на  палубу.  Не
успел оглядеться, как под  днищем  скрежетнула  береговая  галька  и  дракар
двинулся от берега. Помня научение Кощея, Сотник вперился взглядом в  скалы.
Как и было обещано,  столбы  медленно  заползали  один  на  другой  и  скоро
остались видимыми только два ближайших к воде.
   - Табань, приехали! - скомандовал Извек и тут же почувствовал  как  доски
дёрнулись из-под ног. Едва успев ухватиться за  ближайший  щит,  со  страхом
заметил как двое тоже покачнулись, но пальцы рыжего  цепко  держали  кругляк
скорлупы. Корабль замер, как выпь посреди осоки. Оба  незнакомца  сгорбились
над яйцом. По ушам жахнуло, будто  над  головой  лопнула  гусельная  струна,
толщиной в руку. Палубу на миг заволокло дымом.  Когда  ветерок  сдул  белые
клубы, в ладони мыслителя  была  узкая  вершинка  яйца,  напоминающая  чашу,
только внутри её было черно, как в бездне. В руках рыжеволосого сияла вторая
часть. В открывшемся срезе искрились чёрные кристаллы,  мелькали  непонятные
пятна, проблёскивали части незнакомых вещей. Мыслитель вытянул вторую  руку,
разжал кулак и во все стороны брызнули  лучи  ослепительного  света.  Сотник
зажмурился, а когда открыл глаза, это яркое уже впихивали в  скорлупу.  Судя
по тому как напряглись пальцы  рыжеволосого,  упихать  было  не  так  легко.
Наконец лучи утонули в мерцающем хаосе, и мыслитель выдернул  руку  обратно.
От резкого движения,  из  яйца  выпала  и  покатилась  белая  бусина.  Извек
остановил ногой, подобрал, протянул обратно. Рыжеволосый отмахнулся.
   - Возьми себе, пригодится, их тут и так выше крыши, аж вываливаются, - он
захлопнул скорлупу. - Порядок!
   - А чё это за горох? Жемчуг? Так почему не блестит? Или не жемчуг...
   - Желанья. Вернее, исполнение желаний, причем любых. Одна бусина  -  одно
исполнение, а почему не блестит, не знаю. Вон у него спроси.
   Он кивнул  на  молчаливого.  Тот  поднял  голову,  глянул  на  бусинку  и
негромко, будто оставаясь во власти печальных дум, заговорил:
   - Заблестит, когда исполнится. Только... чёрной станет, - он  умолк,  но,
поймав непонимающий взгляд Сотника, пояснил: -  От  гнева  богов  почернеет.
Нам, вечным, не по нраву, если что-то без  нашего  ведома  случится.  А  над
людскими желаниями боги власти не имеют.
   Он опять ушёл в себя, потеряв к разговору всякий интерес.
   - О, как! - подмигнул Рыжеволосый.  -  Береги  теперь.  Такой  горох  под
ногами не валяется и в огороде не растёт. Ну, швыряй. Да  не  желание,  яйцо
швыряй!
   Извек потрясённо шагнул к борту, заглянул в чёрную воду. Подержал Кощееву
реликвию на вытянутой руке и разжал пальцы...
   В голове молотами стучали последние слова незнакомца :  ...нам  вечным...
без нашего ведома... От судорожной догадки потемнело в глазах,  так  который
же из них. Захлопнул рот, собрался духом, оглянулся и опять уронил  челюсть.
На дракаре никого не было. Посудина сама собой  разворачивалась  к  далёкому
берегу.
   Ворон топтался у  кромки  воды,  отступал  когда  шипящая  пена  норовила
подобраться к копытам и игриво отскакивал от брызг. Дождавшись когда  хозяин
спрыгнет с дракара, потрусил к нему. Сотник взобрался в  седло,  повертел  в
руке белую бусину и, развязав  шнурок  Мокшиного  кошеля,  кинул  подарок  к
монетам, авось пригодится. Миновав каменные столбы оглянулся. Корабль  резал
волны вдалеке от берега, направляясь по одним богам известному пути...
 
   Глава 21
   Городище встретило  Алтына  всегдашней  суетой.  Шуму  добавил  необычный
скакун Микишки. Сбежавшийся народ долго таращился на рогатого  коня,  ухали,
гомонили, тыкая пальцами в  тройные  копыта,  кивали  на  козлиный  хвост  и
дивились странному окрасу. Сестра поглядела на алтына с привычной укоризной,
мол, всегда у Микишки всё не  как  у  людей,  вот  и  конягу  чудную  где-то
отыскал. На Дарьку глянула приветливо. Бабьим чутьём сразу угадала в чумазом
парнишке девку. Кликнув мужа, оставила Алтына у конюшни устраивать  Шайтана.
Сама же, кивнув Дарьке, чтобы шла следом, направилась к  дому.  Огнев  молча
определил козлоконю место, поставил кадушку с водой и только потом,  почесав
щёку, на всякий случай спросил:
   - Жрёт как все? Или что-нибудь вроде пшеницы с мёдом?
   - Как все, - успокоил Алтын и, погладив изогнутый рог, задумчиво добавил.
- Хотя, кто ж от мёда откажется...
   - Тогда и овёс сойдёт. - деловито заключил Огнев и  сыпанул  из  мешка  в
берестяные ясли.
   Шайтан  жадно  втянул  воздух.  Трепеща  белыми  ноздрями,  чуть  ли   не
отталкивая руки хозяина, нырнул узкой мордой в  зерно.  От  вожделения  даже
заскрёб копытом по устилавшей пол, свежей соломе.
   Солнце не сдвинулось и на палец, а во дворе  уже  дымила  баня.  Мужчины,
наскоро перекусив в светлой  горнице,  вертели  в  руках  кружки  с  квасом.
Коротали время за разговором, ждали когда  женщины  помоются.  Скоро  Калина
кликнула, чтобы шли. Оба остолбенели, когда в дверях встретилась посвежевшая
после бани Дарька. Платок скрывал остриженность волос, оставляя взору  милое
личико и ярчайшую  синеву  глаз.  Чуть  великоватая  рубаха  с  вышивкой  не
скрывала гибкую фигурку. Шёлковый шнурок стягивал узкий в поясе стан, отчего
внучка волхва напоминала молодую берёзку. Муж Калины задрал брови на  лоб  и
заторопился к бане.  Не  менее  удивлённый  Алтын,  с  трудом  оправился  от
столбняка, и с отвисшей челюстью поспешил следом.
   - Ну  и  красавицу  ты  себе  отыскал...  -  вполголоса  протянул  Огнев,
покосившись на обескураженного Микишку.
   Тот смущённо  закусил  губу  и  развёл  руками.  Задержавшись  в  дверях,
оглянулся и, понизив голос обалдело оправдался.
   - Да не искал я ничего... Она сама нашлась. Просто в наших краях  нечисть
жуткая завелась...
   - Вот такая? - перебил Огнев, кивнув сторону дома.
   - Не-е, другая! - отмахнулся Алтын, не уловив  шутку.  -  Заполонила  все
Гиблые Проплешины, загубила село, в котором горючую землю  добывали.  Теперь
шастают туда-сюда стадами, губят всё, что увидят, ни  пройти,  ни  проехать.
Там мы с Извеком её и встретили. Сирота. Дед её на наших  руках  умер.  Одна
она из тех мест и спаслась. И Шайтан тоже оттуда. Правда, он то  и  есть  та
нечисть. Вернее конь  этой  нечисти.  Отбился  от  своих,  а  мы  после  боя
подобрали.
   Алтын вздохнул и сочувственно закончил:
   - Тоже видать сирота...
   Огнев обалдело крякнул, с улыбкой вспоминая  рогатую  сиротку,  покрупнее
многих коней. Молча стянув одежду, толкнул дверь  предбанника  и  взялся  за
кадушку с душистыми вениками. Скоро, растянувшись на полатях, Микишка уже по
порядку припоминал все приключения.
   К тому времени, как распаренные мужчины выбрались на воздух,  Дарька  уже
помогала Калине с ужином. Слово за слово поведала, как встретилась с Алтыном
и его спутником, как чудом уцелели по дороге и как Алтына  позвали  в  Киев.
Умолчала лишь про намерение Извека  и  Микишки  найти  ей  хорошего  жениха.
Калина жмурилась, приговаривая:
   - Эк же вас угораздило, гоже что хоть целы остались.
   Когда еда уже парила на столе, в дверях  показались  разрумяненные  лица.
Микишка вновь вылупился на Дарьку, а Огнев втянул носом заманчивые ароматы и
подтолкнул Алтына коленом.
   - Проходи за стол, чё поперёк двери упёрся?
   Дарька будто не заметила замешательства, а Калина переглянулась с мужем и
еле заметно улыбнулась.
   Уселись. Ели с аппетитом, не спеша. Огнев между делом поведал о  новостях
в городище, выслушал о намерениях Микишки ехать в Киев. Поглядывал на  жену,
но мнения не выказывал. Надо, де, покумекать, пораскинуть  чем  способно,  а
там уж и говорить.
   К концу ужина  Дарька  с  Микишкой  осоловели  и  едва  раздирали  глаза.
Переглянувшись с мужем, Калина повела гостью  спать.  Микишка  крепился  изо
всех сил, но подчиняясь вескому слову Огнева, всё  же  сдался  и,  прихватив
шкуру огромного, добытого  Огневом,  сохатого,  побрёл  на  сеновал.  Бросив
подстил сразу  за  входом,  поправил  ногой  завернувшийся  край  и  тут  же
повалился на приготовленную лежанку. Заснул  прямо  в  воздухе,  раньше  чем
коснулся плотной шерсти.
 
   Прожив седьмицу, Дарька обвыклась с хозяйством. Везде всё  поспевала,  во
всём выказывала умение и сноровку. Калина с мужем не переставали  удивляться
и радоваться гостье. Перестала ли нестись  птица,  захворала  ли  скотина  -
девчонка, будто понимая язык живности, без труда называла  причины  беды  и,
либо помогала сама, либо советовала что надо сделать. Занедужит  ли  кто  из
соседей - Дарька тут как тут: и боль заговорит, и жар снимет. Случалась ли у
местной ребятни рана-ссадина, вмиг останавливала кровь, промывала болячку и,
намяв хитрых трав, ловко приматывала чистой  тряпицей  -  зарастало  как  на
собаке. По всему выходило, что дед её был не самой слабой верьви*.
   Видя, что Дарька всем пришлась  по  душе,  Микишка  ходил  довольный  как
медведь в корыте мёда. Всё с устройством спутницы решилось само собой  и  об
отъезде в Киев думалось с лёгким сердцем. Огнев же, замечая  как  Алтын  всё
чаще  задерживает  взгляд  на  хорошенькой  гостье,  начал  подначивать  его
остаться.
   - А чего нам, почти красивым, - посмеивался он. - Столбись  здесь!  Девку
тебе боги удружили справную. Ты  тоже,  жених  хоть  куда,  ежели  в  баньке
пропарить, причесать, да со двора не  пущать.  Так  что  неча  лосем  гонным
носиться, становись у нас.
   Алтын слушал, пожимал плечами, но чувствовал, что Огнев шуткует не просто
так. У мужа сестры глаз намётанный. Да и они с  Дарькой  всё  больше  робели
друг при друге, а это признак верный:  прицепила  озорница  Лада  к  молодым
жилку-ниточку. И тянет, и сушит та незримая ниточка их обоих.
   Может и остался бы с радостью, от добра добра не ищут, но свербили Алтына
мысли  о  Киеве.  Пора  было  трогаться  в  путь,  тем  паче,  что   начинал
чувствовать, как ещё немного и вряд  ли  сможет  уехать  от  внучки  волхва.
Решилась же кручинка проще, чем думалось. Однажды утром Микишка проснулся  в
решительном  состоянии  духа.  Едва  продрав  глаза,  бросился  на  конюшню.
Торопливо взгромоздил на Шайтана седло и, сдёрнув со  стены  суму,  принялся
собирать вещи. Прихватив нож, отыскал кресало и кремень, а когда двинулся  в
сарай, в поисках фляги, увидел на дворе позёвывающего Огнева. Остановился, в
ожидании  сетований  или  привычных  прибауток,   но   муж   сестры   только
утвердительно качнул головой.
   - Ну и добро! Баба может ждать, а мужик должон решать. Только, чего  ж  в
второпях-то? Хозяйки, чай, сами в дорогу соберут. Ты же не суетись,  пойдём,
покусаем что-нибудь на завтрак, посидим на дорожку.
   На пороге появились Калина с Дарьей. С первого взгляда поняли что к чему,
без слов принялись за дело. Не увидев в  глазах  девчонки  ни  смятения,  ни
печали, Алтын с облегчением вздохнул и  двинулся  за  Огневом.  Тот  накинул
рубаху, неторопливо прошёл в горницу, снял с накрытого стола широкий рушник.
Сели, молча принялись за еду. Насыщались медленно,  чтобы  еда  укладывалась
плотно и не подпрыгивала в брюхе на быстром конском ходу.  К  концу  трапезы
Огнев сыто потянулся и, как бы между прочим, заметил:
   - Ты вот что, паря, втихую не  уезжай,  загляни  к  соседям  попрощаться.
Когда-то ещё свидитесь.  А  времена  ноне  сам  ведаешь  какие.  Толи  степь
нагрянет, да не сдюжим, толи ты в чужих краях башку  себе  свернёшь...  Гоже
было бы уважить нашенских. А мы уж, после твоего отъезда, на  погосте  браги
на четыре стороны плеснём, Велесу с Перуном слово замолвим, пусть приглядят.
   - Быть по сему, дядько Огнев! - согласился Микишка и двинулся на двор. На
крыльце столкнулся с Дарькой. Девчонка удивила безмятежным  спокойствием.  С
улыбкой протянула начищенный до блеска  шестопёр.  На  коже  рукояти  мелкой
цепочкой чернели тайные знаки. Явно выжгла заранее, но не показывала,  чтобы
не напоминать о дороге. Алтын смущённо опустил глаза, будто бы  рассматривая
её работу.
   - Благодарень тебе, светлая! - только и смог вымолвить  он,  но  девчонка
уже скрылась с глаз и больше, за всё время сборов, не показывалась.
   Прощаясь с соседями, Микишка поначалу обеспокоился её пропажей, но вскоре
решил, что так оно будет лучше. К чему душу бередить. Увидит слёзы - замучат
думки, что зря уехал.  Не  заметит  печали  -  самому  станет  кисло  от  её
равнодушия.  Утвердившись  в  этих  мыслях,  почти  успокоился.  Губы   сами
зашептали слова старой походной песни:
   А я не успел попрощаться с тобою до слёз -
   Легко обернуться обратно...
   Простить без молитв - гривой старца дорос
   Без обряда...
   К полудню обошёл всех соседей. Наконец, благословленный до  невозможности
и обвешанный напутствиями, как  шелудивый  пёс  репьями,  вывел  Шайтана  со
двора. Пока обнимался с Калиной и Огнивом,  глаза  сами  собой  побежали  по
сторонам: вдруг да мелькнёт расшитый подол Дарьки.  Ан  нет,  не  случилось.
Вскочив в седло, махнул рукой.  На  миг  заметил  в  глазах  родни  странное
выражение,  но  присмотреться  не  успел:  Шайтан  резво  взял  с  места  и,
распугивая суетливых кур, помчался вдоль домов.
   За городищем дорога плавно забирала вверх и  ныряла  в  тень  прозрачного
березняка. Вихрем взлетев по склону, козлорогий внезапно убавил прыть, повёл
головой и остановился. Микишка недоумённо ткнул каблуками в серые  бока,  но
Шайтан стоял как вкопанный.
   - Вот те раз... - удивился Алтын внезапному упрямству. - Эдак мы до Киева
не доедем!
   В кустах неподалёку  что-то  шевельнулось.  Микишка  прищурился,  пытаясь
разглядеть причину остановки, а когда рассмотрел, едва не  выпал  из  седла:
над кудрявой бузиной всплыло навершие посоха,  под  ним  мелькнула  медвежья
безрукавка и на дорогу вышла настороженная  Дарька.  Одежду  Калины  сменили
прежние полотняные штаны и рубаха со сложным волховским узорочьем. На  ногах
- крепкая  обувка  с  толстым  подбоем.  Плечо  нагружено  дорожным  мешком.
Остановившись у кустов, взглянула в  глаза  Алтына.  В  очах  за  решимостью
читалась опасение, что могут прогнать, однако голос был холоден и независим.
   - Не возьмёт ли добрый путник с собой калику перехожего? Обузой не  буду,
харчами не стесню, авось пригожусь...
   - Разума моя. - выдохнул Микишка.
   Сердце ополченца с грохотом заметалось от хребта к грудине.  Спрыгнув  на
землю, привлёк Дарьку к себе, но заметив любопытный взгляд Шайтана, неохотно
отстранился и так же церемонно ответил:
   - Уважь, почтенный калика, раздели со мной путь. С  другом  любая  дорога
вдвое короче. А про харчи не рубись, чай, лягушки на Руси ещё не перевелись.
   Какое-то мгновенье оба ещё суровили лица, но не  удержали  расползающихся
щёк и захохотали. Отсмеявшись, Алтын  подвязал  мешок  к  седлу  и  подсадил
Дарьку в седло. Она привычно пристроила посох по  правую  руку  и  подождав,
когда Микишка усядется сзади, прильнула спиной к его  груди.  Шайтан,  будто
вспомнив о дороге, без понуканий двинулся дальше.
   Седоки Молчали. Счастливо принимали  глазами  текущую  навстречу  дорогу.
Подставляли лица тёплому ветерку, пропитанному запахами горьких трав.
   Местами, путь пролегал в сырых низинках и, под копытами, слышался  сочный
хряст папоротника. Когда же дорога вновь вылетала на луга, Шайтан  прибавлял
ходу и нёсся по самое брюхо  в  цветах  верояни*.  Наконец,  отведя  душу  в
скачке, козлорогий решил передохнуть и  двинулся  шагом.  Укачанный  плавным
ходом, Микишка жмурился как сытый кот. Неожиданно, в  птичьи  трели  вплёлся
новый голос. Алтын прислушался и затаил дыхание:  Дарька  негромко  выводила
зачин старой провожальной песни:
   Улетай, первым проблеском солнца.
   Улетай, в гордый вызов орла.
   Брось в огонь шелест в грубых ладонях,
   Не вернуть окриком тебя...
   ГЛАВА 22
   ...Мыслями Извек снова  был  у  ночной  реки,  опять  сидел  у  костра  и
любовался длинноволосой  русалкой.  Однако,  грубый  шлепок  ветки  по  щеке
мгновенно вернул его в реальность. Дорога, больше похожая на кабанью стёжку,
приближалась к краю каменистого распадка. Земля была завалена рассыпающимися
от времени глыбами в  два  человеческих  роста.  Там,  где  намёк  на  тропу
пропадал вовсе, Ворон сам выбирал дорогу и выдерживал направление  в  густом
кустарнике, руководствуясь одним чутьём. Крупные  валуны  стали  встречаться
всё реже, уступая место толи высокому чепыжнику, толи  зарослям  низкорослых
деревьев. Скоро в траве начали попадаться камни не крупнее сундука, да и  те
едва выглядывали из буйной зелени. Ворон три раза ставил уши  торчком,  пока
Сотник не услыхал, далеко  впереди,  тихое  ржание.  Через  некоторое  время
ржание повторилось. Прислушавшись к звукам,  доносимым  встречным  ветерком,
дружинник прикинул расстояние. В сердце закрался холодок, выходило, что кони
торчат на одном месте,  в  самой  гуще  зарослей.  Извек  придержал  Ворона.
Показалось странным, встретить коней на стёжках, нехоженых годами.  В  таких
краях, без седоков, лошади не пасутся, да пастбища здесь не самые лучшие...
   Сотник беззвучно соскользнул  с  седла,  завёл  коня  в  заросли  погуще,
накинул повод на ветви. Достав лук, набросил  тетиву,  повесил  через  плечо
колчан.  Пригнувшись  к   буйной   траве,   крадучись   двинулся   в   обход
предполагаемого табуна. Зайдя по  широкой  дуге,  свернул  и  стал  медленно
приближаться к месту,  откуда  по  его  расчетам  доносилось  ржание.  Скоро
расслышал негромкие голоса. Десяток неслышных шагов, и  сквозь  ветви  стала
видна небольшая поляна, на которой гарцевали около дюжины всадников. У ручья
двое пеших наполняли фляги. Ещё один, с  седыми  прядями  на  висках,  стоял
рядом, держал в поводу троих коней и переговаривался с  воином,  похожим  на
десятника. Что-то, в троице у  ручья,  показалось  знакомым.  Приглядевшись,
Сотник  припомнил,  где  видел  этот  поживший   меч,   грубый   кистень   и
раскоряченную дубину. Вот так встреча, оторопел  дружинник,  это  какими  же
ветрами их сюда закинуло? Видать, верно  говорят:  кривые  стрелы  прямо  не
летают. Он продвинулся ещё ближе, прислушался. Уловил голос седого.
   - ...запросто не возьмёшь. Надо  засадить  на  опушке,  а  как  появится,
окучивать всем скопом, да со всех сторон и одновременно.
   - Возьмём, - снисходительно процедил десятник. - Нам  не  впервой.  И  не
таким шеи вертели.
   Седой разбойник зло сверкнул глазом, голос прозвучал тихой насмешкой:
   - Нам тоже не впервой было, и тоже думали, что всяким шеи вертели, только
ошиблись малость. Даже к коняге его, бешенному, не  подступились,  когда  он
лопушинами своими чёрными помахивал...
   - Ладно, поглядим на твоего молодца, коли дождёмся.
   Дождётесь, прошептал Сотник, умащивая расщеп на тетиве.  Утвердившись  на
колене, выцелил дальнего и отпустил хвостовик.  Тут  же  дёрнул  из  колчана
вторую стрелу. Хват за оперение, наброс, оттяг, выстрел и снова хват.  Разил
влёт, наповал, не глядя за полётом пущенных  стрел,  понимая,  что  успех  в
скорости. Острия  язвили  быстро  и  точно:  шею,  сердце,  голову.  Разъезд
всполошился только когда пёстрое оперенье  украсило  пятого  всадника.  Один
десятник сообразительно метнулся с коня, остальные же  только  дёргались  за
оружием и беспомощно вертели головами. Трое у ручья  заворожено  следили  за
падением дозорных, пока тяжёлые трёхгранные пробойники не сбили  их  с  ног.
Седой, в последний момент, попытался скакнуть в  кусты  и  теперь  корчился,
схватившись за торчащее из-под  ключицы  древко.  Сотник  помянул  Ящера  за
досадный промах. Вторая стрела послушно сту