шить ежели впереди века. А у Лельки всё, как  у
бешенной молнии, испугавшейся Перуна.
   Ива, соглашаясь, горестно покачала головой.
   - Да сама знаю. Что делать-то будем?  А,  старый?  Видать  придётся  пред
ликом Даны явиться.
   Водяной шевельнул покатыми плечами.
   - Так и я про то. Нам тут больше решать нечего.
   Наставница вздохнула и, сетуя на неспокойные времена,  ссыпала  жемчуг  в
круглую корчагу*. Постояла, что-то припоминая, хлопнула в ладоши. Из темноты
прохода показалась растерянная русалка, из старших сестёр. Замерла с нитками
бус в руках,  вопросительно  смотрела  на  наставницу.  Та  властно  подняла
подбородок, но помедлила и сказала не повышая голоса:
   - Отвлекись покуда от  монист,  надобно  принести  из  трапезной  седьмое
блюдо.
   Русалка вылупила глаза, отчего стала похожа на снулую плотву.
   - Матушка, так как же я узнаю, какое из них седьмое? Они же все как капли
воды схожи!
   - Эх, кулёма, - устыдил водяной. -  Большая  уже  девка,  а  всё  уму  не
наберёшься. Седьмое, оно же гадальное! На нём по  канту  полоса  вытерта  до
блёклости. Остальные блестят сплошняком, потому как бусины по ним не катают.
   Лицо  русалки  просветлело  и  она  мигом  скрылась  с  глаз.  Щитень   с
Наставницей  переглянулись.  Водяной   подвигал   седыми   кустами   бровей,
проворчал:
   - Ну никак не могёт умом пошевелить. Пусть бы хоть ногами живо  шевелила,
да рази пошевелит... Пока до трапезной  дойдёт,  пока  со  всеми  подружками
посудачит... Хорошо ежели к вечеру приволокёт.
   Русалка, однако,  вернулась  быстро,  видать,  любопытство  было  сильнее
желания поболтать. Протянула блюдо водяному, отступила к  стене  и  затихла,
надеясь, что удастся  узреть  что-нибудь  интересное.  Обиженно  скривилась,
когда две пары глаз выжидающе остановились на её лице.
   -  Ступай,  ступай.  -  ласково  проворковала  Наставница.  -  Тут   дело
серьёзное, в следующий раз любопытничать будешь.
   Русалка выпятила  нижнюю  губку  и,  вздохнув  горше  крушинного  настоя,
подалась восвояси. Едва шорох босых ног затих,  Щитень  сопнул  и  поворотил
взор к Наставнице.
   - Ну что, Ивушка, покудесничаем, пока в памяти?
   - А куда теперь деваться? - согласилась та и медленно прикрыла глаза.
   Водяной выровнял блюдо на уровне пояса, упёр  краем  в  могучий  живот  и
замер, следя за  тем,  чтобы  оно  не  шелохнулось.  Ива  отвязала  с  пояса
продолговатую скрыньку, выкатила на ладонь  три  жемчужины,  крупнее  лесных
орехов. Отобрала ту, что отливала  синевой.  Прошептав  имя  владычицы  вод,
пустила бусину вдоль края блюда. Едва голубая искра пробежала по кольцу, всё
вокруг потемнело.  Перламутровое  дно  наоборот  высветлилось  и  обнаружило
величественное лицо со внимательными синими глазами. Дана перевела взгляд  с
Наставницы на Щитня.
   - Слушаю вас, мои преданные помощники. Реките.
   Наставница глянула на водяного, вздохнув, заговорила:
   - С заботами мы к тебе, Великая. Самим бед наших не  развести,  потому  и
позвали.  -  она  замолчала,  но  благожелательный   взгляд   Даны   поощрил
продолжить. - Воспитанница наша влюбилась. На глазах сохнет, а что делать не
ведаем.
   -  Русалка?!  -  брови  богини  взлетели  и  замерли  крутым  изгибом.  -
Влюбилась?!
   - Не совсем русалка, -  встрял  водяной.  -  То  есть  перекинуть  мы  её
перекинули, да больно молода была, от земных корней так и не  ушла.  Сердце,
видать, полыхать осталось, вот теперь огонь наружу и выбился.
   - Кто он! - перебили Дана.
   - Да кто ж его знает? Из людей, причём вроде Перуном помечен.
   - Воин?
   - Ну не пахарь уж точно! - улыбнулся Щитень. - И не  рыбарь.  Тех  у  нас
пруд пруди. По всему судя, из Киевской дружины.
   Он умолк. Наставница тоже затихла, как утица в камышах.  Дана  хмурилась,
не веря услышанному, но унылые лица помощников убеждали, что  всё  -  чистая
правда.
   - Отговорить пробовали? - задумчиво поинтересовалась Дана.
   - И слушать ничего не хочет, может ты попробуешь, Великая.
   Глаза богини блеснули с укором.
   - Придётся! Ведаете ли куда отправить?
   - Уже отправили! - поспешно заверил водяной.
   -  Ну,  плуты!  -  рассмеялась  владычица.  -  Всё  наперёд  делаете,   а
прикидываетесь улитками!
   - Приходится... - виновато протянул Щитень. - Жалко же их, несмышленых.
   Брови водяного столпились у переносицы и почти полностью затенили  глаза,
однако под  седыми  зарослями,  то  и  дело  проблёскивало  лукавство.  Дана
улыбнулась и провела перед собой ладонью. Перламутровая поверхность  тут  же
погасла. Щитень с облегчением отставил блюдо.
   - Вот, Ивушка, и гоже получилось. Там сами  разберутся,  а  нам  пора  на
затон кого-нибудь  послать.  Кликни  тех,  кто  пошустрей,  пусть  поглядят.
Намедни там вроде бы бобры разгулялись...
   - Слыхала. - отозвалась Наставница и хлопнула в ладоши...
   Глава 27
   Плакать пришлось всерьёз...
   Дмитрий Ревякин
   ...Дана с холодным любопытством рассматривала  юную  русалку.  Та  дерзко
взирала на всемогущую владычицу вод и сама удивлялась, что удаётся выдержать
этот властный взор.
   - Если и боится, - думала Дана. - То очень хорошо скрывает.
   Два жутких зверя, по обе стороны от богини,  медленно  ворочали  морды  с
одной на другую.  Чудовища  ничего  не  понимали,  отчего  в  рыбьих  глазах
хранителей застыло подобие растерянности. Лелька  же  напротив,  не  замечая
стражи, неотрывно смотрела в синие глаза богини.
   Решив закончить поединок взглядов, Дана чуть улыбнулась и  откинулась  на
высокую гранитную спинку. Под  сводами  зала  мягко  зазвучал  её  спокойный
насмешливый голос:
   - Так вот ты какая, упрямица-Леля,  не  убоявшаяся  гнева  Даны.  Что  ж,
садись, поговорим.
   Рука повелительницы вод плавно качнулась, указывая на ступень у  подножья
трона. Русалка гордо  вскинула  носик  и  стрельнула  глазами  по  громадным
стражникам. Потом покосилась на предложенное место но, укутавшись  сполохами
чудесных волос, опустилась на пол там, где стояла.
   Дана едва не рассмеялась такой детской  непокорности.  Вспомнила  далёкую
юность, когда сама гневила отца подобными выходками. Чудища выпучили  и  без
того круглые глаза, едва не выронив их  из  орбит.  Однако,  повернувшись  к
повелительнице, увидели её спокойное лицо,  захлопнули  отвисшие  челюсти  и
вновь замерли как подобает грозной охране.
   Справившись с ползущими вверх уголками рта, Дана вздохнула.
   - Мне известно о твоём желании покинуть нас. Ведомо ли тебе насколько это
неслыханно?
   Русалка медленно кивнула, на отводя решительного взгляда.  Дана  опустила
глаза,  разглядывая  сверкающие  перстни  на   длинных   пальцах,   обронила
равнодушным голосом:
   - А ведомо ли тебе, девочка, что это невозможно?
   Русалка поборола волнение и медленно проговорила:
   - Невозможно без ведома великой Даны...
   - Да и с ведома такое неспособно! - перебила владычица.  -  Лучше  бы  ты
передумала. Не по нраву мне такие хлопоты!
   - Но я всё равно уйду. - почти прошептала Лелька.
   Дана подняла на непокорную  холодный  взгляд.  Точеные  пальчики  русалки
нервно теребили прядку волос,  но  глаза  смотрели  так  же  твёрдо.  Частое
колыхание волос, прикрывавших грудь, выдавало, какой  ценой  даётся  видимое
спокойствие.
   - Вот как? Ты готова уйти, зная, что не проживёшь среди людей и  тридцати
трёх дней?
   - Да, великая Дана! Потому как и здесь мне не жить.
   Лелька наконец отвела вызывающий взгляд, шмыгнула носом и добавила:
   - Отпусти! Дай волю!
   Брови богини взлетели вверх, глаза сыпанули искрами.
   - Волю!? - вскинулась Дана. - Тебе захотелось воли!? Того, чего нет ни  у
одного из богов! Того о чём и сам Род  не  мечтает!  Воли  этих  злополучных
смертных? Воли мучиться, воли умирать? Воли  терять  самое  дорогое  во  имя
неведомой сумасшедшей цели!? Волю брести, не зная куда, только бы не  стоять
на месте!
   Дана вдруг осеклась, и уже бесстрастно продолжила:
   - Я всё сказала. Ступай, глупенькая, и забудь эту блажь.
   - Я всё равно уйду. - еле слышно прошептала  Лелька  и,  в  сопровождении
чудовищ,  обречённо  двинулась  прочь.  В   просвете   выхода   остановилась
вполоборота, метнула взгляд полный отчаянья.
   - Прощай, великая и счастливая Дана! Ты не знаешь что такое любовь! И  не
узнаешь...
   Когда контуры трёх фигур растаяли в дымке солнечных лучей,  с  лица  Даны
сошла маска величия. В синеве глаз блеснула давнишняя неизбывная тоска.  Она
опустила лицо в ладони  и  замерла  под  сводами  величавых  стен  маленьким
беззащитным комочком. В мокрых пальцах  скрылась  горькая  улыбка.  Столетия
невыплаканных слёз неслышными словами слетели с губ.
   - Я не знаю что такое любовь!? Я не знаю?...
 
   ...Лелька, с отрешённым личиком, неподвижно сидела у кромки воды. Рядом с
ней, на бревно то и дело опускались пугливые стрекозы и бабочки.  Один  раз,
преодолевая принесённую рекой преграду, промелькнул уж. Взобрался на гладкую
древесину,  блеснул  чёрными  бусинками  глаз  и  скользнул  в   воду.   Над
поверхностью осталась только изящная головка с двумя жёлтыми пятнышками.
   Вряд ли Лелька заметила охотника за лягушками. Её взгляд был  прикован  к
речной глади. Лёгкий ветерок давно просушил волосы и теперь робко  перебирал
длинные пряди, будто хотел заплести их в косу, да не находил нужной силы.
   Гонимая ветром рябь переливалась на  закатном  солнце  и  покрывала  реку
причудливой сверкающей чешуёй. Русалка пребывала  в  том  оцепенении,  когда
тело словно растворяется в окружающем мире, а глаза не могут  оторваться  от
одной единственной точки, дающей покой и отдохновение.
   Краешком сознания Лелька заметила  как  недалеко  от  берега  брызнула  в
рассыпную стайка плотвы. Воображение вяло нарисовало  вечно  голодную  щуку,
гоняющую на мелководье рыбью мелочь. Однако,  вместо  спины  промахнувшегося
хищника,  из  воды  возникла  косматая  макушка  водяного.   Старый   Щитень
болезненно щурился, для его глаз и вечернее солнце было  слишком  ярким.  На
берег выходить не спешил - отдыхал, утомлённый поисками любимой ученицы.
   Наконец, разглядев примостившуюся на бревне Лельку, ласково  улыбнулся  и
двинулся из реки. Несколько  мальков  выскользнуло  из  спутанной  бороды  и
серебристыми  искорками  шлёпнулись  в  воду.  Щитень  остановился,   загрёб
бородищу узловатой рукой  и  бережно  потряс,  выгоняя  то,  что  не  успело
выпутаться само. Последним отцепился мелкий рачонок, ухватившийся клешнёй за
кончик длинного уса, и  упрямо  не  желающий  возвращаться  в  родную  реку.
Убедившись, что живности не осталось, водяной встряхнул  мочалкой  бороды  и
ступил на песок. Подковыляв ближе,  погладил  Лельку  по  голове,  помолчал.
Будто  вспомнив  зачем  пришёл,  вытащил  из  подмышки  маленький   свёрток,
развернул, встряхнул и расстелил на бревне  рубаху  с  неброским  узором  по
вороту и рукавам. Присев рядом, поинтересовался:
   - Узнаёшь?
   Русалка оторвала взгляд от воды и несколько мгновений  неверяще  смотрела
на принесённую одежду.
   - Деда, откуда?
   - Да всё из  старых  укромов.  -  улыбнулся  водяной.  -  Как  чуял,  что
приберечь надо. Вишь, не ошибся, пригодилось.  Эт  мы,  старики,  без  одёжи
подмерзаем. Вы же, всё больше волосами наряжаетесь, а середь  людей  нагишом
не можно. Вот только коротковата, думаю, будет. Ну, уж лучше, чем ничего...
   Он замолчал. Русалка  задумчиво  провела  ладошкой  по  мокрой  холстине,
тронула пальчиком вышивку, подняла глаза на лешего.
   - Спасибо, дедушка Щитень.
   - На благо, внученька, на благо. - вздохнул старик.
   Он тронул ладонью лицо, будто  бы  смахивая  капельки  воды.  Зажмурился,
снова утёрся и, часто заморгав, отвернулся. Лелька перевела взгляд на  реку,
еле слышно обронила:
   - Наверное... попрощаться надо... со всеми.
   - Не трудись, к чему кручину множить.  Нынче  наши  собирались,  поручили
проводить, велели сказать... - водяной прерывисто  вздохнул.  -  Народ  твой
тут, ты нам как дочь, не забывай и, да пребудут с тобой Светлые Боги...
   Щитень, не оглядываясь, двинулся в  воду.  Русалка  еле  заметно  кивнула
вслед.  Глаза  заблестели  отражая  бегущие  по  воде  круги.  Когда  истаял
последний, Лелька медленно двинулась вдоль берега.
   Приближалась первая из тридцати трёх оставшихся ночей...
 
   ...Ярило, будто умытая детская мордашка, выглянул из-за холма и по  траве
наперегонки побежали неугомонные золотистые лучи. Один раньше  всех  добежал
до Лельки и коснулся лба светлой тёплой ладошкой. Русалка  наморщила  носик,
поёжилась от утренней свежести и открыла глаза. Уселась столбиком,  тряхнула
волнами волос, сладко  потянулась.  Ослепительный  лик  солнца  вырастал  на
глазах, неумолимо вздымаясь над макушками деревьев.
   Лелька вдохнула и замерла, всем  телом  впитывая  давно  забытое  дневное
тепло. Именно эти ласковые прикосновения Ярилы и должны были погубить её  на
закате тридцать третьего дня. Но в этом возрасте тридцать дней как  тридцать
лет. Да и наставница нагадала куда идти, чтобы до срока встретить того,  кто
ранил сердце и полонил душу. И обнадёжила, что случится это  гораздо  раньше
означенного  дня.  Теперь  главное  дойти,  добежать,  глянуть  хоть  разок,
послушать голос, побыть рядом... а там не страшна и  смерть,  избавления  от
которой так и не дала жестокая Дана..
   ЧАСТЬ 5
   Глава 28
   С пьяных глаз
   и коза - красавица...
   Витим - Большая Чаша
   По своему обыкновению, Мокша не заходил в  харчевни,  не  испытав  плечом
крепость двери. Будто ненароком, задевал косяк так, что стена вздрагивала, а
те, кто сидел ближе к выходу, вздрагивали и расплёскивали содержимое кружек.
Мокша же, довольный результатом, как ни в чём ни бывало проходил мимо.
   И  сейчас  он  вломился  в  корчму  как  медведь   в   тесный   курятник.
Удовлетворённо крякнул, глянув на крепкую древесину, что только  мученически
скрипнула  под  могучим  плечом.  В  самом  углу  отыскал  взглядом  Эрзю  и
прокосолапил к нему, мимоходом приглядываясь  к  сидящим  за  столами.  Эрзя
позёвывал, привалясь спиной к бревенчатой  стене,  лениво  хлебал  медовуху,
вытирая кулаком повисающую на губах пену. Мокша уселся напротив,  грохнув  о
лавку тяжёлыми ножнами. Последний раз оглянулся на корчму и водрузил  молоты
кулаков на стол. Не дожидаясь когда рот Эрзи  захлопнется  после  очередного
зевка, проворчал:
   - Эй, спящая красавица, закрой пасть, кишки простудишь.
   Эрзя подавил зевоту и вперил в друга самый бодрый в Киеве  взгляд.  Мокша
поощрительно кивнул, бросил взгляд на остывающего жаренного гуся,  проглотил
слюну.
   - В общем так! - начал он  заговорщически.  -  Чую,  пора  пришла  Извека
искать.
   - Ой ли? - не поверил Эрзя. - Может пущай ещё погуляет.
   - Нагуляться успеет, покуда искать будем. А время  то  самое!  Намедни  к
старикам Млавы сваты приходили. Бают будто бы от самого Словиши-Гордого, для
его сына.
   - Бедный сын. - посочувствовал Эрзя. - Вот уж несреча так несреча.  Такую
невесту и врагу не всякому пожелаешь.
   Мокша покивал, втягивая носом аромат гуся.
   - И не говори! Уж лучше хазарин на колу, чем жена дура.
   - Или Млава в невестках. - добавил Эрзя. - А откуда ведомо?
   - Да нынче Микулку встретил. Он и поведал.
   - Эт которого Микулку? Не того ли, что при Полоцке отличился?
   - Тот самый.
   - Ну, этот врать не будет. Славный малый. Не зря его Извек  среди  других
отмечает.
   - Извек зря никого не отметит. - согласился Мокша. - Так как, поедем  что
ль?
   - Ты б хоть перекусил на  дорожку.  А  то  путь  не  близкий,  когда  ещё
перекусим по-человечески.
   Мокша не ответил. Поспешно кивнул  и,  захлёбываясь  слюной,  вцепился  в
гуся. Тот  хрустнул  и,  выпустив  облачко  пара,  разломился  под  крепкими
пальцами. Зная страсть Мокши, поесть с чувством, с толком,  с  расстановкой,
Эрзя снова прислонился к стене  и  прикрыл  веки.  С  улыбкой  слушал  хруст
косточек, перемежающийся со стуком  кружки  и  плеском  медовухи.  Один  раз
грохотнул полный кувшин, принесённый заботливым  хозяином  и  звуки  трапезы
продолжились в том же духе.
   За столами по прежнему велись тихие  разговоры,  когда  с  улицы  долетел
топот полудюжины коней. Однако, копыта стихли, а  ни  смеха,  ни  молодецких
криков слышно не было. Хозяин, дородный мужик, убивавший в молодости кулаком
быка, искоса уставился на дверь. Стоял вполоборота, могучую пятерню  опустил
на рукоять тяжёлого тесака для разделки мяса. Пауза  затягивалась,  гомон  в
корчме поутих. Дверь отворилась без привычного  грохота,  в  проём  ввалился
потерянный Лёшка Попович. Двигался, как слепой, ликом чёрен, глаза  неживые.
Следом шагнули угрюмые дружинники, придержали  друга  под  локти,  повели  к
пустующему столу. Добрыня, глядя под ноги, безнадёжно качал головой, лишь  у
самого стола поднял глаза на хозяина, двинул рукой, мол, давай как всегда, и
тяжело  бухнулся  на  лавку.  Остальные  тоже  загремели  ножнами  об   пол,
рассаживаясь вокруг Лёшки, по вытертым до блеска лавкам.
   Последним в дверях показался Илья. С укоризной посмотрел  на  опустившего
голову Лешака, дверь  прикрыл  бесшумно,  чем  удивил  больше,  чем  неживой
Попович. Прогромыхал сапогами  к  рассевшейся  компании,  придавил  могучими
чреслами край лавки и тяжко вздохнул, едва не загасив ближний светильник.
   Молча приняли кружки, одну вдвинули  в  бессильную  руку  Лёшки,  выпили.
Муромец утёр седеющие усы, окинул печальным взглядом настороженную корчму.
   - От так, други, в жизни бывает, - скорбно изрёк он и, сурово  глянув  на
пустую кружку, продолжил. - Идёшь, идёшь... и вдруг вывалишься!
   Все сделали умные лица,  дескать,  понятно,  чё  ж  непонятного.  Однако,
наморщив лбы, ждали разъяснений... Гадали: неужто князь из  дружины  выгнал,
или, чего недоброго, отец помер, а всё, что нажито, завещал соседу-жиду...
   Видя  их  недоумение,  Илья  крякнул,  отхлебнул  из  спешно  наполненной
хозяином кружки и, снисходительно, как малым детям, разъяснил:
   - Шилом моря не согреешь,... хреном душу не спасёшь!
   За соседними столами облегчённо закивали, забулькали наполняемые  плошки,
послышались сочувственные вздохи.
   - Это верно!
   - А то как же!
   - Правильно! Не хрен без коня на пашню!
   - А мы уж подумали Татары Киев взяли!
   Муромец сморщился, как мулла в свинарнике, дождался когда стихнет  гомон,
насупился, подбирая  слова  для  непонятливых.  Грохнув  кулаком  по  столу,
предпринял последнюю попытку донести до этих тупоголовых простую мысль:
   - Курица - не птица, блоха - не кобылица, все бабы - дуры! - выдохнул  он
убедительно. - Окромя наших жён, конечно,... да и те не умней курей!
   Тут уж все поняли окончательно. Лица просветлели, многие  ретиво  кивали,
вспоминая каждый своё. Сочувствовали Муромцу,  себе  и  всем,  кого  так  же
угораздило. Гомонили, пока Велигой, не обронил вполголоса:
   - Млава нынче с сыном Словиши помолвилась...
   Стало слышно, как в подполе мышь устраивается на ночлег, всё  не  решаясь
на какой бок  лечь,  правый  или  на  спину.  Весенней  грозой  прогрохотала
отодвигаемая Лёшкой кружка. Лицо Поповича снова упало на чеканные наручи. По
пальцам просеменила одинокая муха,  остановилась,  радостно  потёрла  лапки:
человек не замечает - значит не сгонит.
   Эхом кружечного грома отозвалась выволакиваемая хозяином  бочка  крепкого
ромейского. Илья поощрительно кивнул, примерился к  кружке  -  не  самая  ли
маленькая досталась. Убедившись, что посудой  не  обидели,  повёл  курганами
плеч.
   - Вот и я говорю, баба с возу - мужику работы  меньше.  А  Лёшка  вон,  с
тоски, умирать собрался, нечто льзя так!
   Хозяин, с подобающим случаю лицом, уже  лил  в  кружки  густой  рубиновый
напиток. Как бы невзначай, уважительно пробурчал:
   - Коль такие дела, можно чего и покрепше.
   Добрыня приложил руку к груди, мол, спасибо  за  заботу  и  понятливость.
Потянулся вперёд, вдвинул кружку Поповичу, разом осушил свою. Лешак медленн