о
разогнулся, будто на плечах стоял княжий терем, не видя ничего вокруг  себя,
поднёс бадейку к губам. Неверная рука дрогнула, по  щекам  побежали  красные
струйки, встретились на  гладком  подбородке,  оросили  кольчугу  на  груди.
Пустая посудина стукнула о стол. На плечо легла пятернища Ильи.
   - Пей, друже, пей! Ты пьяный лучше... А то совсем с лица спал.  Рази  так
можно! Дурной кобыле сам знаешь...
   - Извека! - перебил Лешак. Слова, будто ежи, с трудом лезли из  горла.  -
Други, сыщите Сотника... Повиниться надоть, зря на него гневился...  Сыщите,
други.
   Он потянул руку за второй кружкой. В корчме одобрительно загудели.
   - Вот это дело!
   - Повиниться для мужа не зазорно, да и нам  не  помешает  мировую  с  ним
осушить.
   - Однако где ж его сейчас сыщешь...
   - У Эрзи спроси, - прервал всех Велигой. - Либо у Мокши. Про Извека ежели
кому и знать, то им  одним.  Токмо  скажут  ли!?  За  друга  осерчали...  И,
выходит, поделом... Не-е! Думаю не скажут.
   - Не скажем! - громыхнуло от дальнего стола.
   Все  головы  повернулись  на  голос  Мокши.  Дородный  великан,  рядом  с
дремлющим у стены Эрзёй, ломал ногу гусю. Отхватив от румяной ляжки изрядный
кус, неспешно прожевал, запил из кувшина и, так же не оглядываясь, добавил:
   - Потому, как сами не ведаем.
   Эрзя приоткрыл один глаз, стрельнул  по  корчме,  двинул  носом  и  снова
прикрыл веко.
   - Однако... - пробасил Мокша и вновь, под нетерпеливыми взглядами корчмы,
принялся за ногу.
   Пока хрустел косточками, в его сторону  обернулся  и  Лёшка.  В  потухших
глазах - отчаянье пополам с  надеждой.  Мокша  степенно  дожевал,  побулькал
вином, утёрся. Длань вновь зависла над раскуроченным гусём, выцеливая  кусок
поаппетитней. Будто вспомнив о чём-то, помедлил, затем передумал  и  опустил
руку на стол.
   - Однако, узнать-то можно. Бабка Агафья, ежели из ума  не  выжила,  может
подсказать.  Ну,  там...  в  воду  поглядит,  пару  мышей  сгрызёт,  поганку
понюхает... О прошлом годе, помню, Эрзю так разыскала, когда тот, в соседней
веси, у девок пропадал. Тады аж трёх кажанов загубила, пока разглядела,  где
он обретается. Зато без ошибки...
   Ватага Лёшки подхватилась как по тревоге.  Об  пол  грохнула  опрокинутая
лавка. Кто-то спешно дохлёбывал  из  кружек.  Кто-то  по  привычке  вставлял
монетки между досками стола, дабы те не свалились на пол  и  не  затоптались
при потасовке.
   Мокша с сожалением оглядел остатки утки, однако тоже поднялся и, степенно
утерев усы, развёл лопатами ладоней.
   - Ну и пойдём, что ли.
   - Ага, - отозвался Эрзя. - Пока бабка  не  померла.  Хотя,  её,  поди,  и
палкой не уколотишь.
   Все подались из корчмы. Без промедления заняли сёдла и, дождавшись Эрзю с
Мокшей, направили коней на отшиб, где в  перелеске  приютилась  изба  старой
ведуньи. Почерневший дубовый сруб увидали только подъехав к  опушке.  Дверь,
свидетельствуя о присутствии хозяйки, была открыта и все заметно взбодрились
- ехали не зря.
   Лёшка первый соскочил на траву,  но  замешкался,  пропустил  вперёд  себя
Мокшу. Тот лучше всех знал  бабку.  Не  раз  обращался  к  ней  за  помощью,
предпочитая выспросить о чём-либо  у  мудрой  старухи,  чем  утруждать  себя
излишними раздумьями. Та тоже привечала  уважительного  балагура,  частенько
привозившего с собой разную хозяйственную утварь. И теперь  все  с  надеждой
поглядывали на Мокшу - как никак знакомый. Мокша, чувствуя свою  значимость,
степенно направился к крылечку...
 
   ...Бабка отставила  веник  в  угол,  прислушалась.  Кот,  по  обыкновению
путавшийся под ногами, вздыбил  шерсть,  сверкнул  жёлтыми  углями  глаз,  и
сиганул на печь. Старуха подтянула платок, вздохнула, упёрла  руки  в  бока.
Сквозь дубовую ляду различила шаги многих человек. Мужчины. Не  из  пахарей.
Скорее  дружинники.  Торопятся,  но  сдерживают  шаг.  Впалые  щёки   Агафьи
растянулись в подобие улыбки.
   Опять  кого-то  потеряли,  подумала  она  и,  не   торопясь,   заковыляла
навстречу. В дверь три раза бухнуло. Тут же послышался чей-то грубый голос:
   - Ты б ещё тараном  постучал,  дурья  башка.  Перепужаешь  бабульку,  ещё
сподобится со страху.
   Постучали потише, но так же настойчиво.
   - Сподобится? Да я ещё ваших внуков женить буду... - проворчала старуха.
   Она толкнула дверь и упёрлась взглядом  в  кольчужную  стену.  Чуть  выше
нависал тяжёлый подбородок, нос и глаза загораживал косяк. Богатырь отшагнул
и, облокотившись на верхний край ляды, заглянул в проём.
   - Жива ль, бабуля?! Как здоровьице?
   - Сдохла! - съехидничала та. - Неужель не видишь. Вон - лежу  в  переднем
углу и воняю, а крадовать* некому.
   За спиной Мокши кто-то поперхнулся смехом. Ведунья  ткнула  кулачишком  в
могучую грудь и тоже осклабилась..
   - А здоровья? Здоровья на троих, таких как ты, хватит.  Ну  да  заходите,
чего на дворе топтаться. Почто ноги-то трудили? Либо нужда приключилась? Без
нужды-то ко мне не ходят. Без нужды всё чаще в журку заглядывают...
   Мокша вовсю щерился, слушая привычное ворчанье старухи. Махнув остальным,
шагнул внутрь. Один за другим сгибаясь  под  притолокой,  ватага  потянулась
следом. Кое-как уместившись в невеликой избе,  обступили  Мокшу  и  Поповича
плотным гуртом.
   Сухая ладонь старухи повелительным жестом заставила вошедших расступиться
и дружинники почти вжались в стены, высвобождая пространство  посреди  избы.
Лёшка с Мокшей поначалу остались впереди всех, однако, спешно посторонились,
когда Агафья выволокла из-за печи  кованный  треножник.  Постановив  его  на
свободном месте, указала на ведро и проворчала, будто сама себе:
   - Во дворе бочка с дождевой водой, надо бы принесть ведёрко.
   Мокша выхватил взглядом одного из  молодцов,  кивнул  на  дверь.  Румяный
гридень тут же бросился исполнять. Когда вернулся  в  дом,  на  треноге  уже
покоился широкий котёл, а  бабка  копошилась  у  стола,  перебирая  холщовые
мешочки и пучки сушеных трав. Не оглядываясь, коротко распорядилась:
   - В котёл!
   Гридень исполнил и, не выпуская  ведра,  отступил  к  стене.  Молчали.  В
тишине шуршали сухие травы, да старуха что-то бормотала, откладывая нужное в
сторону.  Эрзя,  прислонившись  к  брёвнам  в  самом   углу,   снова   начал
задрёмывать, когда в избе громыхнул неуместный смешок Мокши.
   - Эй, други, целоваться никто не желает?
   Двенадцать пар удивлённых глаз уставились на  весельчака,  но  тот  ткнул
пальцем в сторону треноги.
   - Да не со мной, с ней.
   Гости повернулись к котлу, в котором  на  поверхности  воды  маячили  два
выпуклых глаза. Лягушка не рисковала высовывать голову целиком  и  осторожно
осматривалась. На лицах дружинников обозначились сдерживаемые улыбки.
   -  Наслушались  сказок,  -  проворчала  старуха.  -   Готовы   всех   жаб
перецеловать, лишь бы на халяву царевну  заграбастать.  Лентяи!  Царевны  то
вокруг вас ходят. Их только глупые, да слепые не видят. А вы  всё  за  морем
надеетесь сыскать. А что там за морем? Ерунда и бестолковки.
   Она сгребла травы в ступку, кинула  сверху  затёртый  до  блеска  пест  и
зашаркала к треноге. Приблизившись, не глядя окунула руку  и  ловко  выудила
лягушку из воды. Зелёная добыча дёрнула лапищами и затихла  в  цепкой  длани
старухи. Пальцем  поманив  водоноса,  Агафья  всучила  квакушку  молодцу  и,
направилась к столу.
   - Отнеси обратно. - бросила она через плечо.  -  А  будешь  возвращаться,
дверь приткни поплотнее.
   Гридень поспешил выполнять. Пока бегал к бочке, бабка похрустела пестиком
в  траве,  тряхнула  ступу  и,  удовлетворившись  результатом,  отставила  в
сторону. Проковыляв за печь, долго гремела  чем-то  костяным,  деревянным  и
железным. Наконец вынесла странный масляный  светильник  с  болтающимися  по
трём сторонам цепочками. Умело приладила концы цепей к крючьям треножника  и
светильник оказался точно под дном котла.  Зацепив  с  печной  полки  связку
лучин, выбрала одну, что потоньше. Ткнула в угли, пождала  пока  займётся  и
бережно понесла огонёк к фитилю. Довольно хмыкнула, когда вспыхнувшее  пламя
колыхнулось раз-другой и уткнулось в выпуклое дно.
   Вернувшись к столу, собрала несколько  странных  стеблей  с  почерневшими
соцветьями и, тронув их пламенем  лучины,  пошла  вкруг  треножника.  Воздух
начал наполняться густым горьковатым  запахом.  Каждый  круг  возле  котелка
погружал пространство избы в  голубоватый  туман.  Муромец,  стоявший  возле
дремлющего Эрзи, повертел головой, прислонился  к  брёвнам  и  тоже  прикрыл
глаза. За последние дни спать  приходилось  мало  и  Лёшкина  маета  изрядно
утомила немолодого богатыря.
   Мокша, привыкший  к  бабкиной  волшбе,  довольно  поглядывал  на  молодых
парней, что застыли у стен с остекленевшими глазами. Один Лёшка в нетерпении
следил  за  действиями  старухи:  его  горькую  кручину  не  пробивало  даже
заполнившее избу марево. Мокша приблизил лицо к уху Поповича  и  со  знанием
дела объяснил:
   - Ща будем смотреть, где Извек ошивается. Поглядим, а там и увидим...
   - Вы-то увидите? - перебила Агафья сварливым шёпотом. - Да у вас и  средь
бела дня глаза будто гонтой  обшиты,  под  собственным  носом  ни  рожна  не
видите, пока рожей не ткнуть...
   Мокша почтительно приложил руки к груди.
   - Вот ты, разума наша, и ткни  перстом,  где  надо  поглядеть,  а  уж  мы
расстараемся.
   Мрак в избе всё сгущался, пока соцветья не  дотлели  и  бабка  не  ткнула
стебельки в воду. Высыпав содержимое ступки на ладонь, Агафья  повыдёргивала
крупные кусочки и черенки, с оставшимся вернулась к котлу.  Сотворив  одними
губами короткий наговор,  сдула  с  руки  на  воду.  Чешуйки  молотой  травы
разбежались по поверхности, полностью прикрыв воду.
   - Так кого говорите ищете? Извека чтоль?
   - Его! - с готовностью откликнулся Мокша. - Или его конягу! А  где  конь,
там и хозяин отыщется.
   - Ну, Извека так Извека.
   Старуха нагнулась у котла. Пальцами, не боясь обжечься,  вытянула  фитиль
подальше. Лепестки на поверхности чуть колыхнулись, в  середине  обнаружился
маленький тёмный прогал. С каждым мгновением чёрный глаз  воды  разрастался,
пока все лепестки не прижались к краям котла.
   - Поглядим где проехал. - вздохнула  Агафья  и,  сложив  руки  на  груди,
прищурилась. Мокша вытянул шею, вытаращился  на  тёмную  гладь  воды.  Лёшка
подался вперёд и замер, вглядываясь в призрачные  сполохи  поднимавшиеся  со
дна. Скоро оба рассмотрели еле различимую картинку, что  росла,  становилась
ярче, отчётливей. Глаза едва успевали схватывать меняющиеся изображения.
   Поначалу шли знакомые места, да безлюдные дороги.  За  ними  промелькнули
толстые изумлённые лица проповедников нового бога, пару раз показалась морда
Ворона, которую сменили рожи степняков и какая-то маленькая весь. Один  лишь
раз  вода  осветилась  прелестным  девичьим  личиком  обрамлённым  чудесными
волосами и, опять потянулись дороги, поля, леса.
   Бабка озадаченно крякнула, но следующая смена картинок заставила  затаить
дыхание. Скалы застило роскошным  столом,  над  которым  показалось  жёсткое
сухощавое лицо. Следом обрисовалась приметная кайма леса  оторочившая  поле,
хари лихих людей и невеликое городище с характерными сторожевыми  башенками.
Лёшка встрепенулся, но озадаченно закусил  губу.  То,  что  увидели  дальше,
удивило ещё больше. В немыслимом  хороводе  закружились  невиданные  рогатые
рожи, брызги крови, кучерявый детина с шестопёром и окровавленный старик  на
жертвенном камне. Затем блеснула стоячая вода, на  миг  застыл  мальчонка  в
медвежьей душегрейке и белая голова конеподобного зверя.  Появилась  морская
гладь, берег, две фигурки  у  костра,  колченогий  зверь,  пробитый  прутом,
понурое, безмерно уставшее лицо, и зелёные весёлые глаза под огненно  рыжими
прядями волос.
   Агафья всхлипнула, но тут же забыла как дышать, когда в  чьих-то  крепких
ладонях показалось крупное яйцо. Непонятное метание  тёмных  пятен  внезапно
сменилось пространством, заполненным конным войском, поверх всего стриганули
уши Ворона, полыхнул огонь, ощерилось лошадиное  лицо  могучего  воина  и...
снова поля, стёжки, лесные просеки.  Картинка  постепенно  спуталась,  пошла
рябью и потухла.
   Бабка, остолбенев, молчала. Мокша  таращился  как  отрок,  равно  готовый
сменить воду или вскопать огород. Лёшка же продолжал пялиться в  воду.  Судя
по глазам, с отчаянным усердием обмозговывал  увиденное.  Старуха  поправила
платок и затушила фитиль.
   - Ну и вляпался... - обронила она хрипло. - Поглядим теперь куда поедет.
   Она взболтала воду,  выловила  неутонувшие  ошмётки,  швырнула  размокшее
месиво на пол и замерла над успокаивающейся водой.
   Показалась уже виденная скала, стол, который прежде был завален роскошной
снедью,  явил  опрокинутые   кувшины   и   раздавленные   заморские   плоды.
Аскетическое лицо теперь явно отдавало синевой.  Туча  пыли  поднятая  стаей
степняков, река за деревьями, гибкий силуэт длинноволосой  девки  в  странно
коротком платье...
   Теперь уже  Мокша  хмыкнул,  узнав  знакомые  места.  Неожиданно  в  углу
раскатисто грохотнуло и, вода, дрогнув, потемнела.
   - Ах, чтоб тебя! - прошипела бабка и метнула гневный взор на Муромца.
   Тот,  проснувшись  от  собственного  храпа,  пристыжено  хлопал   сонными
глазами, озирался то на застывших у стен дружинников,  то  на  невозмутимого
Эрзю. Встретившись со взглядом Агафьи, развёл руками.
   - Виноваты будем, почтенная! Совсем Дрёма глаза застил. Три дня  ни  разу
не спамши, не емши, и не... - он запнулся. - Не отдыхамши  в  общем,  только
пимши!
   - Так ступай, поспи, - властно приказала старуха. - У этой ватаги в  тебе
нужды нет. Сами сдюжат. А вот за порядком приглядеть, пока их не  будет,  на
то лучше тебя не найти.
   Агафья перевела  дух,  ещё  раз  замороченно  ругнулась,  припомнив  душу
Чернобога, помёт Рода-сокола и хвост Ящера. Завершив хитроумную тираду,  уже
мирно добавила:
   - Ступай, Ильюша, ступай. Ты в те края всё одно не хаживал. Мест тамошних
не видывал, тебе и оставаться. А за молодцами да  Поповичем  Эрзя  с  Мокшей
приглядят. Тебе же надобно измудриться, да отваду  перед  князем  придумать,
чтобы Красно Солнышко наше ни мгновенья не сомневался.
   - Добре, уважаемая! - согласился Илья и  поклонился  хозяйке.  -  Оглядев
дружинников, поправил ножны и, враз посуровев, повысил голос. - Ну,  хлопцы,
смотрите, чтобы мы за вас не краснели...
   Гридни медленно  кивнули,  смотрели  очумело,  будто  спали  с  открытыми
глазами, Мокша успокаивающе махнул рукой, мол, очухаются  опосля.  Протопали
тяжёлые сапоги и дверь за Ильёй тихо прикрылась.
   Агафья прошаркала к столу, согнулась, выволокла лавку,  пристроила  сухое
тело на самый краешек и,  будто  забыв  про  всех,  уставилась  в  половицы.
Поморгав выцветшими глазами, качнула головой.
   - Да-а, насобирал Извекушко на голову хлопот, как конский  хвост  репьёв.
Ну, две своры ворогов по своим следам таскать - дело привычное. Ну, не  беда
ещё, по недомыслию с русалкой связаться - тут  вы,  мужики,  все  не  башкой
думаете... так ведь угораздило ещё и  с  Кощеем  схлестнуться...  Над  печью
зажглись два зелёных огня. Кот помаячил в темноте,  покрутился,  устраиваясь
поудобней среди черепков, и огни потухли. Старуха прикрыла глаза, покачалась
из стороны в сторону, вздохнула.
   - Знаю где едет, немудрено узнать куда приедет, токмо мешать ему не след.
Чую непростые верёвочки на нём завязались. Ну,  да  каждому  своя  тропка...
Однако, встретить Вешу надобно, а то как бы не сгинул вблизи родных  земель.
Нам и пропавшего Рагдая хватает. Хороших робят беречь надоть.  Мокша,  узнал
ли ты стёжку, по коей дружок уехал?
   - Как не узнать. - отозвался Мокша, глянув на Поповича.
   - А речка знакома ли?
   Тут уж кивнули оба.
   - Да как-то бывали...
   - Только не по дорожке речка-то!
   Бабка ухмыльнулась.
   - Эт смотря как ехать! Извек ваш токмо поначалу прочь  от  Киева  правил,
потом всё одно по границам завернул. Видать оглядями на речку и выехал. Мимо
неё и вернуться сбирается, коли жив будет. Посему езжайте по  прямоезженной,
пока о левую руку не покажутся  три  холма.  Аккурат  по  правую  руку  роща
берёзовая начнётся.  Тут  и  сворачивайте  от  дороги.  С  полдня  проедете,
попадёте на другую. Доберётесь до развилки, там ещё деревце  должно  стоять,
думаю большое уже вымахало, годов то  сколько  прошло...  Извеку  мимо  того
места никак не проехать, так по моим думкам выходит. А уж по какой  из  двух
стёжек прибудет, того не ведаю. Там на месте разберётесь. А как разберётесь,
поспешайте, помощь ему понадобиться может.
   Бабка покинула лавку, окунула руки в котелок  и,  подняв  ладони,  звонко
хлопнула над головой. В избе посветлело.
   - Ну,  в  добрый  путь!  -  закончила  Агафья  и  простёрла  перед  собой
морщинистые ладони.
   Она едва успела двинуть глазами, как Лешака вынесло из избы. От  удара  в
дверь дрогнули бревенчатые стены. Давно не смазанные петли выгнулись и явили
на свет перекрученные гвозди. В гадальный котёл посыпалась труха  пополам  с
пылью.  Очумелые  от  волшбы  витязи  затрясли  головами,  таращились  вслед
Поповичу. Непробиваемый чудесами, Мокша,  радостно  потёр  руки,  глянул  на
притихшего возле Велигоя Репейку, указал на помятый крепёж.
   - Возьмёшь плотника Мотрю, поправите дверь... Остальные вдогон! - рявкнул
он и ломанулся наружу.
   В проёме, не успев повернуться боком, вломился  плечами  в  косяк.  Корни
четырёхгранных гвоздей покинули свои  норы,  и  освобождённая  дверь  птицей
отпорхнула во двор. С улицы донеслось:
   - Да косяк гляньте, тоже раскачался!
   Остальные, кто был в избе, вывалились  в  клубы  пыли,  поднятые  летучей
дверью.
   Лешака догнали только на излучине  Лебеди.  Поравнялись,  крикнули,  чтоб
помедлил. Попович будто не слышал, нёсся вперёд,  изредка  смахивая  с  лица
клочки пены, летящие с конской морды.
   - Придержи повод, дурья башка! - взревел Мокша. - Коня  запалишь!  Дальше
пешком пойдёшь?!
   Лёшка наконец внял голосу разума. Конь пошёл легче,  косясь  на  скачущих
рядом, налитыми кровью глазами. Скоро пустился лёгкой  рысцой,  пока  лапища
Эрзи не протянулась к узде и не заставила идти шагом.
   Попович смотрел прямо перед собой. Губы всё так  же  сжаты,  но  щёки  от
скачки потеряли землистый оттенок и слегка порозовели.
   - Вот и гоже, - успокаивающе пробормотал Мокша. - Сгоряча  голову  ломать
не след. Дорога она ни куды не денется, разве что длиннее  станет.  За  день
всё одно не доскачешь, а роздых, он и людям и коням нужон.
   Лёшка  медленно  кивнул,  соглашаясь,  но  из  глубин  тягостных  дум  не
показалась даже кудрявая макушка. Так и ехал, перемалывая  в  голове  чёрные
глыбы кручины. Очнулся только когда конь под ним стал, а над ухом  напомнила
о себе лужёная глотка Мокши.
   - Пандя*, гои! Привалимся!
   Спутники немедля  расседлали  коней,  натащили  сушин,  запалили  костёр.
Откуда ни возьмись у костра  определились  несколько  походных  фляг,  не  с
водой, знамо дело. Над огнём, проколотые насмерть,  зашипели  куски  молодой
кабанятины, добытой Велигоем по дороге. В  небо  потекли  будоражащие  нутро
запахи, в чарки полилась веселящая  душу  медовуха.  Как  водится,  плеснули
богам  на  четыре  стороны,  расселись.  Двое  гридней,  наскоро  перехватив
полусырые куски, разошлись в стороны от костра - первый дозор,  пока  прочим
роздых. Над головами, одна за другой, замерцали первые слёзы  Макоши.  Нынче
больше чем обычно, будто весь день проплакала за Лёшку.
   Подсунув сёдла под голову, улеглись спозораночные - кому ни свет ни  заря
в дозор. Остальные потихоньку судачили,  глядя  на  нервные  языки  пламени.
Поглядывали на Ревяку, ждали песен. Молодой кощунник тихо сидел, уставившись
в огонь широко раскрытыми глазами. Изредка рассеянно  отхлёбывал  из  чарки,
молчал как и Попович. Но если в глазах Лёшки темнели омуты тоски, то в  очах
Ревяки блестели озёра чистой и светлой печали.