а
седока. Однако, выносливость скакуна с обрубком хвоста  вызывала  удивление.
Лошади степняков уже порядком взмокли, а серый снова прибавил ходу.
   Голову Гельтулея кололи тяжёлые удары раскалённого  молота.  Не  в  силах
терпеть боль, он свистнул и крутнул рукой.  Оглянувшись  на  свист,  десяток
скороходов, застегали коней чаще и вырвались  вперёд.  Аман  потянул  повод,
заставив коня перейти на шаг. Тяжело дыша, смотрел  как  встала  вся  сотня.
Всадники вертели головами то на Гельтулея, то на удаляющихся  соплеменников.
Посыльный хана перевёл дух, приблизился к ним. Не обращая внимания  на  злые
недоумённые взгляды, проехал сквозь оторопелых  воинов,  остановился,  глядя
вслед удаляющейся погоне. Чуть погодя, небрежно бросил через плечо:
   - Если до леса не догонят, то ушли урусы. Никчему всем лошадей  загонять.
Если же догонят, то справятся сами.
   Те, кто слышал его слова, согласно закивали, передавали сказанное дальше.
Там невнятно мычали,  успокаивались,  хвалили  правильное  решение.  Однако,
когда беглецы нырнули в стену зелени, по  сотне  пронеслось  раздосадованное
рычание. Преследователи же рванулись в обход  перелеска  и  рычание  стихло.
Когда всадники скрылись с глаз, Аман понял, что то, что казалось  опушкой  -
всего лишь островок деревьев.  Его  войны  должны  были  обойти  преграду  и
встретить беглецов с обратной стороны. Гельтулей отвязал от седла бурдюк,  с
удовольствием напился и терпеливо ждал возвращения  погони.  Ждать  пришлось
недолго. Из-за деревьев выехали охотники. По мере приближения,  стали  видны
растерянные   лица.   На   многих   угадывался   плохо   скрываемый   страх.
Аман-Гельтулей недовольно поморщился: всё-таки упустили, однако  вид  бойцов
вызывал любопытство.
   Кони остановились, роняя пену. Десятник затравленно взглянул на  ханского
посыльного и попытался сморгнуть заливающий  глаза  пот.  Заговорил  нервно,
оглядываясь  на  своих  воинов.  Те  торопливо  кивали,  подтверждая   слова
десятника.
   - Мы почти догнали уруса, скакали наперерез, можно было докинуть  камнем.
Только это не урус совсем..
   - А кто же, - насмешливо перебил Аман-Гельтулей.
   - Не знаю, только конь под ним... не конь, а  Скакун  Иблиса.  Белая  как
кость голова, короткий, как у барана  хвост  и  острые,  как  кинжалы  рога.
Старики рассказывали, что к тому, кто увидит его, приходит смерть.
   Отряд сдвинулся плотней,  каждый  силился  расслышать  говорившего.  Едва
десятник замолчал, все  взоры  устремились  к  Гельтулею.  Тот  ухмыльнулся,
провёл рукой по запылённому лицу.  Не  верил  сказанному,  но  понимал,  что
десять бывалых воинов врать не будут.
   - Смерть приходит? - переспросил он. - А вы до сих пор живы?!
   По плотной толпе прокатился смешок, но рука Амана поднялась и  все  вновь
утихли, ловя каждое слово.
   - Упустили, так упустили! Идём дальше. Хан ждёт.
   Он развернул коня и двинулся обратно по истоптанной конями земле.  Скоро,
цепкий взгляд вновь  выхватил  среди  ковыля  следы  Радманова  войска  и  к
Гельтулею вернулось благодушное настроение. Ещё немного и он успешно догонит
хана. Быть может даже останется сотником приведённого отряда.
   Он оказался прав. На следующий  день,  недалеко  от  виднеющейся  впереди
реки,  догнали  Радмана.  Сделав  преданно-суровое  лицо,  Гельтулей  выехал
вперёд. Остановившись на почтительном расстоянии, приложил ладонь  к  груди,
склонил голову и повёл рукой назад, к застывшим  за  спиной  всадникам.  Хан
кивнул и, скользнув по сотне холодным взглядом, двинулся дальше.
   Аман-Гельтулей выкрикнул короткую команду и, ведомые  им  воины  послушно
двинулись  за  ним.  Гельтулей  ликовал.  Сомнения  рассеялись.  Теперь,   с
молчаливого согласия Радмана, он стал полноправным сотником. У Радмана около
двух сотен, у него сотня. В этом походе он -  второй  человек,  после  хана.
Теперь-то он удачу из рук не упустит...
 
   Глава 30
   Улыбнёшься ты устало,
   ты не думала, не знала,
   тайной грустью провожала
   дней обман...
   Дмитрий Ревякин
   Лелька ступала по остывшему  за  ночь  песку.  Заметив  створку  ракушки,
присела,  попробовала  пальцем  край,  бросила,  двинулась   дальше.   Через
несколько шагов подобрала наконец осколок с острым краем и, развернувшись  к
встающему солнцу, остановилась. Отмечая новый день, сделала маленький надрез
на краю рукава, уже  пятый.  Отбросив  скорлупку,  продолжила  изнурительный
путь. Под палящими стрелами Ярилы темнело в глазах, но русалка была бы рада,
если бы день удлинился вдвое. Тогда и ей удастся пройти больше и, быть может
ускорить встречу.
   Тело русалки, не привыкшее  к  долгим  сухопутным  переходам,  отзывалось
болью в каждой клеточке.  А  может  просто  начинались  отголоски  страшного
предупреждения о тридцати трёх днях человеческой жизни. Сегодня она  наконец
не выдержала и  некоторое  время  пробыла  в  воде.  Плыла  против  течения,
выбиваясь из сил, но несмотря на  это,  скоро  почувствовала  как  ей  стало
легче. Кости перестали плющиться в невидимых клещах и  сухожилия  больше  не
разрывались от невыносимого огня. С уходом боли проснулось чувство голода  и
ей пришлось остановиться, чтобы как-то  утихомирить  стонущий  желудок.  Три
крупных перловицы* приостановили голодные спазмы,  а  огромный,  только  что
полинявший  рак,  показался  сказочным  лакомством  и  напрочь  прогнал  все
воспоминания о голоде.
   Покончив с едой, снова пошла по суше. Сокращая извивы реки, двигалась  от
излучины к излучине, но скоро почувствовала, что засыпает на ходу.  Кое  как
добрела до заросшего деревьями берега, вновь спустилась к воде и  прикорнула
в корнях большой ивы. Впервые за последние годы  увидела  сон.  Пригрезилось
заплаканное лицо  Даны,  которая  что-то  гневно  кричала,  но  вместо  слов
слышались только плеск воды и топот далёких коней...
   Проснулась внезапно, от ощущения страха. Села, прислушалась,  всмотрелась
вдоль деревьев в обе стороны русла. Река по-прежнему дышала спокойствием, но
сердце всё колотилось пойманной птицей. Не переставая прислушиваться, Лелька
осторожно двинулась по берегу. Держалась в тени  деревьев,  но  скоро  почти
успокоилась и зашагала смелей, пока не услышала конское ржание. Сердце вновь
ёкнуло: вдруг это тот, кого искала, однако, донёсшийся из-за деревьев  хруст
подсказал, что всадник едет не один. Поддавшись внезапно нахлынувшему ужасу,
побежала по песку. Поравнявшись с камышами остановилась, чутко  ловя  каждый
звук и вновь различила  шум  идущих  сквозь  заросли  коней.  Не  зная  куда
деваться, отступила в воду и, жалея, что опять мокнет и без  того  выцветшая
рубаха, отплыла в гущу камышовых стеблей. Река вернула чувство безопасности,
но Лелька забралась поглубже и замерла, не  сводя  с  берега  встревоженного
взгляда. Скоро хруст валежника приблизился, заставив  погрузиться  до  самых
глаз.
   Из прибрежных кустов выросли лошадиные морды. Глаза  вожделённо  смотрели
на реку, но  всадники  не  торопились  устраивать  коням  водопой.  Забросив
поводья на ветви, огляделись и, как муравьи, высыпали на берег.  Потягиваясь
и разминая уставшие в сёдлах тела, подступили  к  самой  кромке.  Приседали,
опускались на четвереньки и  жадно  пили,  черпая  руками  прохладную  воду.
Напившись, наполнили походные фляги и только тогда отвязали лошадей.
   Кони, толкая друг друга, наперегонки потрусили в реку.  Первые  забредали
по  колено  и  вставали  опустив  головы.   Задние,   желая   добраться   до
невзбаламученной воды, потыкались в плотную стену хвостов, но жажда пригнула
их головы там, где стояли.  Никто  не  заметил,  как  среди  зелени  камышей
блеснули  полные  ужаса  глаза  и,  колыхнувшаяся  поверхность  воды  скрыла
движение перепуганной русалки.
   Пока лошади жадно утоляли жажду, десятники выкрикивали команды, указывали
куда уложить сёдла и  где  разводить  костры.  Дозорные,  прихватив  полоски
вяленного мяса, спешили из лагеря.
   Радман, в сопровождении телохранителей, двигался вдоль берега. Прежде чем
покинуть седло, проехал вдоль  костров  и,  только  убедившись,  что  всё  в
порядке, спешился. Тут же подскочил один из приближённых  и,  ухватил  коня,
побежал вверх по течению: ханский конь должен пить чисто.
   Скоро к небу  потянулись  нити  костров.  Вокруг  каждого  сгрудились  до
полутора десятков пропылённых воинов.  Двигались  челюсти,  текли  негромкие
разговоры, в лучах закатного солнца лоснились широкие скулы.  Вокруг  костра
хана наоборот царило молчание. Хан терял терпение, злился на все, что видел.
Уже начал сомневаться правильно ли  сделал,  послушавшись  совета  и  заехав
ближе к киевским  землям.  Снова  переспросил  лазутчиков,  но  те  ещё  раз
убеждённо заверили, что вернуться  можно  только  по  двум  тропам,  которые
сходятся у древнему дереву и сливаются в одну единственную дорогу.  Выслушав
их, Радман направился вдоль лагеря. Следом, безмолвные  как  тени  двигались
телохранители. На обратном пути до слуха хана донёсся знакомый голос лучшего
следопыта.  Хан  остановился  в  стороне  от  света  костра,  прислушался  к
разговору.  Видел  расстроенное  лицо  Алибека,  считавшего   себя   великим
следопытом.
   - Ай-вах, какая девка... - качал головой  Алибек.  -  Какая  девка.  Стан
гибкий как тюльпан весной... Ножка маленькая, как листок плачущего дерева...
Пояс тонкий, как древко копья, а волос, ай-вах, длинный как зимняя ночь...
   - Волосы тоже по следу определил? - недоверчиво вскинул брови Тушан.
   - Эй, зачем след? Алибек волос нашёл. Длинный как  песня  старого  акына.
Цветом как край неба перед рассветом... Ай-вах, какая девка...
   - Эй, таких не бывает! - отмахнулся Тушан. - Может тебе Пери привиделась?
   У костра громко захохотали. Алибек раздул ноздри, сверкнул глазами.  Рука
дёрнулась к шапке. Пальцы бережно выудили  щепку,  уцепили  что-то  с  краю.
Щепка крутясь волчком скользнула  к  земле  и  в  руках  великого  следопыта
оказался поблёскивающий в свете костра волос. Руки разошлись в  стороны,  но
пальцы так и не дошли до концов волоса. Смеющиеся рожи вытянулись.
   - Аллох экбер! - воскликнул Тушан. - Где видел?
   Алибек презрительно махнул рукой вдоль берега. Не желая больше  говорить,
обиженно поднял щепку, начал сматывать находку. Все уважительно  загомонили.
Головы раскачивались, языки оценивающе цокали, каждый рисовал в  воображении
описанный образ. Всё стихло, когда из кустов выступил Радман.
   - Так ли хороша как сказал?
   Алибек замер от неожиданности, но не теряя достоинства глухо ответил:
   - Может даже лучше.
   - Поймаешь?
   - Один, не знаю! - задумчиво произнёс следопыт. - Впятером изловлю.
   Сидящие у костра с интересом уставились на хана. Тот  пробуравил  Алибека
взглядом, кивнул.
   - Утром возьмёшь восьмерых. Как поймаешь, догоните. Если будет такая, как
сказал, то не пожалеешь.
   Не говоря больше ни слова, Радман двинулся в  темноту.  Великий  следопыт
расправил грудь, по-хозяйски оглядел сидящих у костра.
   - На этой земле есть такие девки, которым любая Пери позавидует...
 
   Глава 31
   Смерть воина - не старуха с косой!
   Это милая и ласковая ожога,
   что утешит нас на своей девичьей груди.
   Витим - Большая Чаша.
 
   Сотник потерял счёт времени. Каждый день казался седьмицей, вся  прожитая
жизнь - кратким мгновением. По вечерам едва расседлав коня, тяжело опускался
на землю, допоздна смотрел на звёзды, засыпал уже под  утро,  ненадолго.  Во
сне улыбался, снова разговаривал с Лелькой, видел счастливыми Рагдая и Ясну,
но рассветы топили всё в волнах  серой  реальности.  Попив  из  родника  или
ручья, трогался в путь. В полдень третьего или четвёртого дня обвёл  равнину
рассеянным взглядом, ехал вроде правильно, однако, впервые дорога в Киев  не
радовала. Конь, не привыкший к долгому молчанию, тщетно ворочал ушами,  пока
наконец не услышал хозяйский голос:
   - Что-то наша жизнь корчит нам кислые гримасы. И каждый день всё горше  и
горше.
   Ворон согласно дёрнул головой.  Чувствовал,  как  хозяина  гложет  чёрная
тоска. Опахала ушей разошлись в стороны и поникли как завядшие  васильки.  В
последнее время, под тяжестью кручины, хозяин стал другим. Разговаривал  всё
реже, а когда говорил, голос звучал глухо, бесцветно. Чуялось, что  причиной
всему не разговор ночью на лесном капище и даже не встреча с  Мокшей,  после
которой пришлось так долго мотаться под открытым небом. Главная ожога Извеку
случилась после встречи со странной девчонкой,  от  которой  пахло  рекой  и
туманом. Ворон помнил как сам потянулся  к  речной  незнакомке.  Большинство
киевских матрон пахли иначе, всё больше душными заморскими притираниями,  от
коих едва не сшибает с копыт и забивает ноздри  сладкими  пряными  смрадами.
Конь громко втянул  пропитанный  степью  воздух,  ощутил  как  рука  Сотника
похлопала по шее. Тихий голос ласково произнёс.
   - Не вздыхай, ушастый. Жизнь долгая, авось и до лучших времён доживём...
   Чёрные лопухи резанули по  ветру,  застыли,  улавливая  неслышимый  звук.
Извек вяло оглянулся, почти сразу заметил на вершине холма двух всадников. С
такого расстояния, на фоне неба не различались ни одежда, ни  лица.  Однако,
посадка в седле и сложение коней выдавали  кочевников.  Оба  усердно  махали
руками пока рядом не появился ещё один, судя по осанке,  главный.  Все  трое
замерли, глядя в сторону одинокого путника.
   - Подраться что ли, - вслух подумал Сотник. - Может полегчает.
   Ворон продолжал плестись, поглядывая на степняков  и,  казалось,  был  не
против. Извек уже собрался натянуть  повод,  когда  вокруг  троицы,  подобно
чёрной  траве,  начали  вырастать  фигуры  воинов.  Купол  холма  заполнился
десятками всадников. Все, в ожидании приказа, смотрели на предводителя.
   Взгляд  Сотника  скользнул  по  колчанам.  Один  был  пуст,   во   втором
топорщилось не больше половины стрел, степняков же перевалило за сотню и они
продолжали прибывать.
   - Нет, травоед, - протянул Извек. - Нынче  забава  отменяется.  Не  люблю
засады и охоты. А тут, чую, ежели не первое, то второе уж точно учинят. Надо
бы утекать отсюда, пока ветер без сучков... и без дрючков.
   Вместо  ответа  Ворон  взбил  копытами  пыль  и  стремглав  понёсся   над
островками ковыля. Фигурки на холме недолго оставались  на  месте  и,  когда
дружинник оглянулся, чёрная стая уже стекала по  склону.  Сотник  досадовал,
что дал волю кручине и пропитавшая душу  тоска  приглушила  прочие  чувства.
Притупилось и ощущение опасности, которое делало зрение острым,  а  движения
быстрыми. Отголосок страха лишь лениво перевернулся с боку на  бок  и  вновь
безразлично затих. Впервые угроза быть убитым, принималась с безразличием, и
это безразличие испугало по настоящему. Во истину - воин в  тоске  опасен...
для себя.
   Нет, так не пойдёт, подумал Сотник, не для того Селидор так долго  маялся
с оболтусом Вешкой, чтобы тот, из-за душевной маеты, сгинул до срока.  Да  и
друзья бы не поняли, сложи он голову бездумно, не попытавшись вывернуться из
клещёй Несречи. Извек снова глянул за спину. Степняки уже скатились с  холма
и пылили по равнине плотным табуном. Надеясь на выносливость своих  лошадок,
скакали ровно, уверенные, что конь киевского ратника запалится первым. Ворон
не торопился их разочаровывать, держал размеренный галоп,  готовый  в  любой
момент наддать или умерить пыл. Он,  в  отличии  от  хозяина,  не  прекращал
кормиться  и  теперь   ломил   резво,   с   удовольствием,   полный   свежей
нерастраченной силы.
   Сердце дружинника наконец  проснулось  и  погнало  кровь  мощней,  быстро
учащая удары.  В  голове  прояснилось,  мысли  забегали  с  прежней  прытью.
Внезапно, яркой искрой, сверкнуло воспоминание о ведьмином  угощении.  Извек
судорожно стал припоминать,  осталось  ли  хоть  одно  из  яблок.  Прикинув,
сколько сжевал сам и  сколько  отдал  Ворону,  решил,  что  одно-два  должно
остаться.  Прогнувшись  назад,  потянулся  к  седельной   суме.   Не   сразу
справившись с застёжкой, скользнул  рукой  внутрь.  Поминая  Ящера,  зашарил
рукой в неразберихе барахла. Попадалось то огниво со скребницей, то  плошка,
то мешочек с запасными тетивами. Наконец, под  лошадиным  гребнем  и  мотком
верёвки нащупал два сморщенных комочка.
   - Яга! - воскликнул Сотник, дивясь, что плоды,  за  всё  время  пути,  не
размялись и не сгнили. Коли целы, то и свойств своих утратить не должны.
   Осторожно вытянув усохшие яблоки, сунул в  сапог  и  продвинул  поглубже,
чтобы не вывалились. Теперь, когда  есть  хоть  какое-то  подспорье  в  бою,
осталось лишь найти удобное место...  если,  конечно,  не  удастся  уйти  от
погони. К досаде, голая степь не особо старалась  заботиться  о  беглеце  и,
лишь дразнила краешком леса, показавшимся по правую руку, на  самой  границе
огляди.  Постепенно  забирая  в  ту  сторону,  Сотник  ещё  раз   обернулся.
Преследователи раскусили  его  замысел  и  строй  раскололся  надвое.  Треть
всадников отделилась и припустила напрямую к далёкому лесу. Остальная  масса
непоколебимо следовала за ним. Расчёт был прост: путь к  лесу  отрежет  один
отряд, второй же измотает и настигнет по прямой.
   Извек оскалился, знал, что Ворон, даже по дуге, сможет  обойти  первых  и
изрядно  измотать  вторых,  а   там...   как   накатит.   Присмотревшись   к
отделившимся, насчитал около  сотни.  Что  за  роковое  число,  мелькнуло  в
голове, не могли двумя десятками обойтись? Хотя, чё нам сотня! Мы и не такие
дела заваливали! Он хмыкнул, ощущая за голенищем плотные  кругляки  яблочных
сухарей.
   Солнце уверенно воцарилось в зените и во всю  силу  прижаривало  плечи  и
макушки. Ворон, лоснясь  взмокшей  шкурой,  упрямо  сёк  подковами  пушистые
ковыли. По груди Извека то и дело пробегали щекотливые ручейки. Лицо  же  не
успевало заблестеть бисером: упругий встречный ветер высушивал пот, покрывая
кожу мельчайшим налётом  соли.  Только  из  под  волос,  иногда  скатывались
крупные мутные капли. Степнякам тоже было не сладко. Всё чаще, то  один,  то
другой, снимали тяжёлые мохнатые шапки и скакали  без  них,  остужая  мокрые
головы.  Оскаленные  пасти  некоторых  лошадей  запенились.  Клочья  ещё  не
срывались со сверкающих удил, но чувствовалось, что ещё немного и, по  ветру
полетят первые пташки лошадиного измора.
   Посланные на перехват преодолели почти половину расстояния, но видя,  что
беглец уходит  по  прямой,  успокоились.  Скакунов  уже  не  гнали,  однако,
ослушаться приказа не осмеливались  и,  всё  больше  удаляясь  от  основного
войска, продолжали править к лесу.
   - Ну, что, травоед, покажем как надо ногами шевелить! -  крикнул  Сотник,
пригибаясь к шее Ворона.
   Конь с готовностью прибавил прыти, переходя  на  свой  неповторимый  ход,
вызывающий зависть всей дружины. Сухие метёлки ковыля смазались  в  размытые
полосы, ветер  выпрямил  трепещущую  гриву,  хвост  едва  дрожал  сдавленный
уплотнившимся воздухом.  Извек  почувствовал,  как  сила  встречного  потока
привычно перекрыла горло, борясь с  удушьем,  задышал  сквозь  сжатые  зубы.
Оглянувшись зарычал от злорадства: степняцкий табун безнадёжно отставал. Под
копыта лошадей полетели крупные желтоватые хлопья.  Конь  предводителя  и  с
тремя десятками жеребцов  ещё  держались,  но  скорость,  как  и  у  прочих,
оставляла желать лучшего.
   Отделившийся  отряд,  уже  сливался  с  темной  полоской  леса  и   Извек
прикидывал расстояния между группами. Оглянувшись ещё раз, решил, что  самое
время, и направил Ворона по пологой дуге к лесу. Свистящий в ушах воздух  не
дал услышать летящий следом вой  бессильной  ярости.  Степняки  поняли,  что
недооценили кованного по-киевски коня, и теперь всадник  быстро  удалялся  к
спасительной линии леса. Радман видел, что уже не угнаться, но губы  тронула
злая улыбка.  Там,  впереди,  уже  ждут  семь  десятков  всадников,  которым
приказано взять кровного врага живым. Ну, в крайнем случае, полуживым, чтобы
тот мог видеть глаза хана