После
проводов, небось, свернут поохотиться, руку потешить, да глаз проверить.
   Выехали. Мокша откупорил полуведёрный кувшин и, соорудив на лице  подобие
серьёзности, подражая интонациям Сарвета изрёк:
   - Да пребудет ещё при нашей жизни то, что обещано нам после оной!
   Под смешки друзей ливанул из кувшина  в  раскрытую  пасть,  передал  вино
Эрзе. Тот размашисто перекрестил кувшин снизу вверх и  тоже  вознёс  взор  к
небу.
   - И да снизойдёт на нас благодать... То-то нам похорошеет!
   Содержимое кувшина уменьшилось ещё раз и сосуд перекочевал к Извеку.
   - И да упокоится душа Егория - Холма Огородного, и да простит ему бог все
его прегрешения, вольные и невольные!...
   - Тако бысть, тако есть, тако будет! - с хохотом докончили Эрзя с Мокшей.
   Кувшин вновь пошёл по кругу. Прозвучали здравицы друзьям,  врагам,  бабке
Агафье, Деду Пильгую и верным коням, кои  несут  столь  славных  ратоборцев.
Когда настало время прощаться, все трое были уже изрядно  навеселе.  Хлопнув
по рукам, разъехались. Друзья неспешно свернули в поле, а Сотник пустил коня
в галоп, чтобы встречный ветер выдул из головы  лишний  хмель.  В  перелеске
Ворон пошёл рысцой, но Извек уже почувствовал, что маленько растрясся.
   Весь день не слезал  с  седла.  Под  вечер,  заметил  поляну  со  следами
торговых обозов: в траве тянулись  следы  телег,  а  среди  горок  засохшего
конского помёта,  чернели  круги  недавних  кострищ.  Не  мешкая  съехал  на
обочину, расседлал Ворона и, напоив у  родника,  оставил  пастись.  Сам  же,
наскоро закусив, улёгся на плащ и заснул без задних ног.
   Поднялся с первым проблеском солнца. Поёживаясь от росы, быстро  собрался
и тронулся в путь, не забыв достать из сумы  горсть  сухарей.  Слыша  хруст,
Ворон ворочал ушами и тряс  шёлковой  гривой,  но  Сотник,  чувствуя  ногами
набитое травой брюхо, был непреклонен.
   Ярило восполз над деревьями и сквозь листву всё чаще  пробивались  связки
солнечных лучей. Просветы между деревьями увеличились и  полоска  утоптанной
земли вывернула  на  опушку.  Дальше  стелилась  по  полю,  то  скрываясь  в
низинках,  то  вновь  выпрыгивая  на  возвышенности,  тянущиеся  до   самого
виднокрая. Ворон припустил  было  бодрой  трусцой,  но  замешкался,  углядев
вьющееся неподалёку облако пыли. Дальше пошёл шагом, то  и  дело  косясь  на
хозяина. Извек улыбался, смотрел вперёд, похлопывая коня  по  шее.  Впереди,
над желтыми клубами торчала лохматая  голова.  Изредка  копна  чёрных  волос
дёргалась и голова смещалась из стороны в сторону. Рядом с  ней  то  и  дело
появлялись макушки посветлей, но тут же опять  скрывались  в  облаке.  Скоро
проступили силуэты полудюжины мужиков, азартно  барахтающихся  в  пыли.  Ещё
через десяток шагов стало ясно, что молодцы резво наскакивают на  обладателя
лохматой головы, но получив оплеуху, кубарем катятся в песок. Взбив в воздух
очередную порцию пыли, поспешно вскакивают, благо здоровьицем не обижены  и,
собрав глаза в кучу, бросаются за новой затрещиной.
   Было похоже,  что  волтузятся  долго.  Однако,  при  такой  прыти,  легко
протянут до вечера. Благо и лохматый с ног не валится.
   Ворон брезгливо встал, не заходя в  пыль.  Извек  облокотился  на  седло,
щурясь наблюдал мужицкую потеху, ждал: вдруг да разглядят - дадут  проехать.
Всадника же  заметил  один  лохматый.  Бросил  на  подъехавшего  пару  косых
взглядов. В глазах промелькнуло обещание отвесить тумаков  и  путнику,  коли
тот вмешается.  Поглядев  ещё  немного,  Сотник  зевнул  и  нарушил  идиллию
негромким свистом. Молодцы остановились. Разгорячено дыша, углядели  Ворона,
вопросительно уставились на седока.
   - Почтенные, почто пыль гоняем! - улыбнулся Сотник. - Может пособить чем?
   Бойцы переглянулись, размазывая грязь по потным лицам. Один сплюнул кровь
с разбитой губы, кивнул на лохматого.
   - Ага, пособи! Вот энтому гаду шею намылить.
   - Так он вроде и так чистый! - удивился Извек, глянув на "гада". - А  вот
вам помыться в самый раз.
   -  Ничё,  сейчас  помоются!  -   съязвил   "гад"   и   оправил   пятернёй
растрепавшуюся шевелюру.
   Извек поймал на себе выжидательные взгляды и запрятал  улыбку  в  светлую
бороду.
   - Не, ребята, так не пойдёт. Вы хоть расскажите о чём бранитесь. А то как
бы ненароком дров не наломать.
   Лохматый оглядел нападавших, упёр руки в бока.
   - Эт ты их спроси! Мне сие не ведомо. Шёл себе, шёл - никого  не  трогал.
Тут догоняют эти соколы и... в морду. Ну а мне куды бечь? Я - в ответ. Вот и
гоношимся с утра.
   "Соколы", тем временем, снова сжали кулаки, зыркали то на мужика,  то  на
всадника. Один сморкнулся под ноги, вскинул покрытую пылью голову.
   - Вот, конья грыжа,... конокрада поймали. Ночью у нас коней увёл.  Мы  по
утру - на большак. Туды-сюды глядь, а на дороге этот маячит. Ну, мы в догон.
Вот поспели, покуда не ушёл.
   Сотник поглядел в обалделые глаза лохматого, перевёл взгляд на валяющуюся
в трёх шагах палку с привязанным  мешком,  кинул  взор  на  дорогу  впереди,
хмыкнул. - Вот так у нас всегда - сначала в морду, потом спрашивают.
   Мужики задвигали бровями, силясь понять сказанное. Один,  подбоченившись,
прищурился на всадника.
   - Эт ты про чё?
   - Эт я про вас. - миролюбиво улыбнулся Сотник. - Коней не видать,  следов
на дороге тоже, а морды уже разбиты. Конокрад, надо думать, на  коне  должен
быть. А у этого штаны ни  разу  седла  не  знали.  Да  и  с  такой  поклажей
конокрады не  бродят.  Может  он  их  просто  съел?  Так  это  не  грех.  Ну
проголодался парень, ну перекусил  маленько  с  дороги...  Сколько  говорите
коней увёл?
   - Троих... Или четверых... - буркнул кто-то. - хотя, в первый пересчёт аж
пятерых не хватило.
   Извек безнадёжно покачал головой.
   - Ну тогда понятно. - подытожил он серьёзно. - Троих этот коноед схрумкал
вместе с  копытами,  остальные  от  страха  крылья  отрастили  и,  от  греха
подальше, в тёплые края подались.
   Ретивые  молодцы  завертели  головами,  за  взглядами  Сотника.  У  самых
догадливых лица начали потихоньку светлеть. Они ещё и ещё раз  оглядывались,
тыкая пальцами то на дорогу, то на конокрада,  то  на  сотника.  Кто-то  уже
чесал пыльные вихры, досадливо покрякивая. Один обернулся к лохматому, пожал
саженными плечами.
   - Так что ж ты раньше не сказал?
   - А ты спросил? - оправдался черноволосый с невинным видом.  -  Откель  я
знаю за что напустились! Вдруг да за дело, так чё ж хорошим людям перечить.
   - Ну ты даёшь! - подал голос парень с разбитой губой. -  А  кабы  прибили
тебя? А? На хрена нам, доброго человека за так губить!
   - Так не прибили же! Меня так запросто не прибьёшь. - лохматый подмигнул.
- Меня и мечём-то не сразу зарубишь. Раз десять уже пробовали, да всё как-то
неудачно выходило.
   - Мечём? - переспросил детина с распухшим глазом и оглянулся на  Сотника.
Глаза оценивающе пробежали по истёртым ножнам,  вопросительно  уставились  в
лицо всадника.
   - Пробовать не будем! - твёрдо заявил Извек ко всеобщей досаде. - Вам ещё
коней искать, а времени и так потеряно немало.
   Хлопцы переглянулись, как растерянные пацаны. Тот,  что  постарше  махнул
рукой.
   - Да что там кони, чай не всех скрали, у нас ещё есть. Тем более  обедать
пора, а мы ещё и не завтракали. Утром, как глаза  продрали,  так  сперва  за
табуном гонялись, не похмелясь, потом пересчитывали. Потом вдогон пустились,
да пешком. Ни одна коняга к себе близко  не  подпускает,  конья  грыжа.  Как
дыхнёшь, так нос воротит и галопом прочь. Не! Пропали так  пропали!  Ящер  с
ними, а нам обедать пора.
   Остальные охотно закивали, а мужик продолжил:
   - Уж коль так случилось, может с нами откушаете? Весь  наша  вон  за  тем
перелеском. Будем рады принять гостей, заодно и познакомимся.  -  он  тронул
шишку на лбу, поморщился. - Хотя, и так уже почти свои.
   Лохматый поправил пояс, одёрнул рубаху и  задумался,  прикидывая  в  уме,
стоит ли соглашаться. Однако скрип в брюхе отмёл последние сомнения.
   - Ну, коль не шутите, не  откажусь.  Я  вроде  тоже  ничего  не  ел...  с
вечера... с позавчерашнего.
   Кто-то уже подобрал его мешок, поправил узел на палке  и  подал  в  руки.
Лохматый благодарно приложил руку к груди  и  закинул  ношу  на  плечо.  Все
обернулись к Извеку. Тот улыбнулся.
   - Ну, если не обременим... а то как бы вас  не  объесть,  рты  то  у  нас
здоровые.
   Молодцы дружно загоготали, охотно расшиперив свои, тоже  немалые,  пасти.
Тронулись. Извек переглянулся с  чернявым  конокрадом  и  направил  коня  за
мужиками.
   За пригорком показалась весь с  аккуратными  домишками  в  два  ряда.  За
домами тянулся просторный загон. Ограда из ровно отёсанных  жердей  кое  где
желтела свежим деревом. Чьи-то заботливые  руки  своевременно  подправили  и
ворота. Столбушки так и сияли на солнце, будто специально обозначая вход. За
створками, убранными на дюжий засов, толпился табун.  Кони  как  на  подбор.
Богатые гривы спорили длиной с  хвостами,  не  достававшими  земли  полутора
вершков.
   Извек уважительно посмотрел на старшого из мужиков.
   - Добрые кони!
   - Есть маленько, - сдержанно отозвался тот с плохо скрываемой  гордостью.
- Плохих не воруют. А наших, конья грыжа, любой норовит спереть.
   - А сколько было то?
   - Должно быть... - мужик почесал во лбу  и  прищурился  в  небо,  зацепив
пальцами нижнюю губу. - Ежели без тех, что надысь на  торжище  отвели...  да
без тех, что под седло взяли... да с  теми,  что  Сузюм  пригнал...  да  без
кобыл, что с жеребятами... почитай полста три хвоста быть должно.
   Остальные, в подтверждение, дружно замотали пыльными  головами.  Лохматый
исподлобья глянул на табун, перевёл взгляд на Извека. Тот, прищурившись,  не
сводил глаз с  загона.  Не  заставив  себя  долго  ждать,  цокнул  языком  и
отрицательно покачал головой.
   - Не, ребят, не выходит!
   - Знамо дело, не выйдет, коли пяток спёрли.
   - Не выходит, - повторил Сотник. - Потому как полста четыре гривы в вашем
табуне. Ежели не считать во-он ту клячу с телегой.
   Рожи  коневодов  вытянулись  как  у  кобылы,  родившей  порося.  Похлопав
похмельными глазами на табун за загородкой, опять повернулись к дружиннику.
   - Сочти ещё раз!
   - А чё там считать, - вмешался конокрад. - Двапять светлогривых,  полторы
дюжины трёхлеток, молоди семеро, один вожак и  трое,  что  скоро  с  вожаком
погрызутся. Полста четыре и есть.
   Мужики зашагали, сконфуженно глядя  под  ноги.  Старшой  некоторое  время
брёл, вздыхая и сокрушённо качая головой. Наконец  глянул  на  ухмыляющегося
чернявого и виновато развёл вёслами рук.
   - Звиняй, дядько, обмишурились. Опосля вчерашнего очи  и  поля  не  зрят,
куда там табун счесть. Вот и сдурковали малость, конья грыжа.
   - Ничё, бывает и хуже,  -  примирительно  протянул  чернявый.  -  У  нас,
как-то, один заезжий навечерялся так, что всех утром измучил, дознаваясь как
его зовут и откуда он прибыл. А мы разве упомним, кого  и  откуда  принесло,
чай сами всю ночь не простоквашу пили. Хорошо один к обеду вспомнил, что имя
какое-то деревянное было, а  ехал  откуда-то  недалече  на  торг.  Оказалось
Дубыней кликали, рыбарь из соседней деревни, за солью ехал.
   И то! Как вспомнил, так в тоску ударился: кошеля на поясе нет, а с ним  и
денег немало. Ну, знамо дело, с горя  -  опять  за  бражку.  Опосля  третьей
кружки взвился, будто змеёй ужаленный, кулаком себе в  лоб,  да  с  размаху.
Глаза бешенные, как у лося гонного. Думали с горя умом повредился,  ан  нет,
припомнил куда кошель дел. Рукой за пазуху шасть,  так  и  есть,  висит  под
одёжкой, на шнурке, целёхонек. Токмо  лоб  потом  с  шишкой  был.  Зато  сам
счастливый.
   Все захохотали весело и  беззаботно,  но  дружный  смех  прервало  ржание
Ворона. Все опасливо отшатнулись от длинноухого пересмешника, обратили взоры
на спокойного хозяина. Тот невозмутимо махнул рукой.
   - Ничё, эт у него случается, любит за компанию  поржать,  особенно  ежели
громко.
   Мужики оценили шутку, однако смешки на этот раз  были  тише.  Подмигивали
Извеку, мол, дело понятное, конь просто забавам обучен -  по  знаку  хозяина
голос подаёт. Лишь лохматый путник серьёзно посмотрел на Сотника, встретился
взглядом с Вороном и хмыкнув отвёл хитрые чёрные глаза.
   Миновав треть домов, зашли на широкий двор,  пестреющий  двумя  десятками
кур под началом грозного на вид кочета.  За  углом  дома,  в  большой  луже,
островками  подсыхающей   грязи,   подрёмывало   семейство   свиней.   Между
неподвижными  тушками  гордая  гусиная  ватага  гнула  толстые  шеи,   являя
готовность защипать насмерть всё, что движется.
   Заранее оголив клыки, из-под крыльца полез  матёрый  пёс.  Старшой  мужик
топнул.
   - Цыть, конья грыжа! Ворть на место!
   Волкодав, прекратив рычать, подался назад под дубовые ступени,  а  мужик,
взойдя на крыльцо, обернулся и громогласно, чтобы слышали в доме, изрёк:
   -  Добро  пожаловать,  гости  дорогие!  Заходите,  отдохните  с   дороги,
потрапезничайте с нами!
   Из двери выскользнул шустрый малец, явно сын старшого, сходу  рыпнулся  к
коню, едва не спотыкнулся, разглядев чудные уши Ворона, но быстро  опомнился
и скроил бывалое лицо. Не успел Сотник покинуть седло, пацан подхватил повод
и припустил к конюшне.
   - Обиходит в лучшем  виде!  -  улыбнулся  старшой,  заметив  внимательный
взгляд дружинника.
   Конюшня и впрямь выглядела справно. По всему, лошадей здесь знали, любили
и лелеяли.
   В дверях показались две молодухи с кувшинами и рушниками через  плечо.  С
любопытством поглядывали на гостей, но встречаясь взглядами, кротко опускали
очи долу, отгораживаясь длинными пушистыми ресницами. Пухленькие губки то  и
дело подрагивали в  улыбке.  Хозяин  с  гордостью  и  любовью  покосился  на
красавиц дочерей, однако, напустив в голос строгости, прикрикнул:
   - Ну, чё выставились! Слейте гостям! Чай с дороги умыться надо.
   Девки засеменили с крыльца. Извек с  лохматым  переглянулись  и  зашагали
следом. Пятеро спутников старшого  незаметно  исчезли,  но  скоро  вернулись
умытые, причёсанные, переодетые в чистые рубахи и порты. Из дверей  потянуло
съестным. Видно издали приметили приближающихся мужчин  и  успели  затеплить
очаг. Повинуясь взмаху хозяина, все неторопливо прошли в просторную  светлую
горницу. Дочери уже суетились у застеленного льняной скатертью  стола.  Стол
быстро нагружался мисками, чарками,  ложками  по  числу  едоков,  запотелыми
кувшинами с квасом и бражкой,  горшочками  с  маслом,  сметаной,  блюдами  с
луком, горохом,  полевым  чесноком.  Последним  появился  пышный  каравай  и
кубышка с солью. Старшой жестом  пригласил  садиться,  сам  вышел  вслед  за
дочерьми. Когда все расселись,  в  дверях  показался  круглобокий  чугун  на
пожившем  ухвате.  Следом,  удерживая  тяжёлый  комель  ухвата,  обозначился
осторожно ступающий хозяин.
   Проплыв  через  горницу,  чугун  медленно  опустился  посередь  стола  на
круглоплетённую рогожку. У кого-то в брюхе звонко воркнуло. Хозяин  отставил
ухват к стене, отвалил закопчённую крышку. Плотный клуб пара вылетел вдогон,
но быстро растаял, втянутый носами  сидящих.  Заурчало  громче.  В  душистое
варево погрузился ковш и миски одна  за  другой  стали  заполняться  густыми
щами. Пацан, на краю стола, терпеливо ждал своей очереди, с тоской глядя как
те, кому уже налито, разбирали краюхи ноздреватого  утреннего  хлеба.  Когда
перед каждым поплыли зыбкие змейки душистого  пара,  хозяин  взял  чарку  и,
расправив плечи, степенно изрёк:
   - Да пребудут с нами светлые боги!
   - Тако было, тако есть, тако будет!  -  отозвались  за  столом,  и  чарки
дружно расстались со своим содержимым.
   Застучали ложки, захлюпало  в  губах  сытное  варево,  сдобренное  густой
сметаной, захрумкал на зубах окунутый в соль чеснок. Ели молча. Пошкрябав по
дну, высвобождали миски, сливая остатки в ложки. Забрав ухват, хозяин  вышел
и воротился со вторым  чугуном,  испускавшим  могучий  дух  гречневой  каши,
распаренной на мясной подливе. Заскрипели распускаемые пояса. Каша с щедрыми
кусками мяса занимала  опустевшие  миски.  В  чашках  забулькала  бражка,  в
горницу заглянула одна из  дочерей,  бросила  взгляд  на  стол,  скрылась  и
вернулась с новым караваем хлеба. Принялись за кашу.  Покрякивая,  к  вящему
удовольствию старшого,  нахваливали  хозяек.  Один  за  другим  начали  сыто
отдуваться, потягиваться. Пошли тихие разговоры. В первую  голову  о  конях.
Лохматый с интересом  слушал.  Выказывая  немалую  осведомлённость,  изредка
вставлял слово, на удивление точное и веское. Отодвинув  миску,  облокотился
на стол, потянул руку к кувшину и невзначай задел пяткой дорожную суму.  Под
лавкой звякнуло. Хозяин двинул кувшин навстречу, кивнул на звук.
   - Не коваль ли будешь?
   - Был, - неохотно отозвался мужик. - Пока прадеда в ремесле не догнал.
   Старшой двинул бровями, хмыкнул удивлённо.
   - Почто так? Не доброе ли дело нагонять и выпереживать пращуров?
   - Выходит не всё гоже, что добро тоже.  Пока  подковы,  косы,  да  топоры
работал, всем благо было. Как дальше двинул, нехорош стал. Люд  прознал  мои
успехи, да роптать начал, что добра от них  не  ждать.  Посудили,  порядили,
токмо я ждать не стал, а двинул восвояси, пока все  умничали.  Вот  и  гуляю
нынче.
   Над столом стихло. Вопрос, вертевшийся на каждом языке,  сорвался  с  губ
наивного мальца.
   - А что, дядечко, за успехи такие?
   Лохматый  с  усмешкой  глянул  на  малого,  но  видя  общее  любопытство,
заговорил.
   - История не короткая, да нам, поди, не к спеху, -он вздохнул  и  хлебнув
бражки уставился в полупустую чарку. - Сколь себя помню, вся родня  судачила
об одном моём предке, что выковал вещь непобедимую, с коей всё, чего душа не
пожелает, поиметь можно. Будто бы он, после этого, и кузню  забросил,  и  из
родной веси ушёл. Однако вернулся скоро, да не тем, кем был.  С  корзном  на
плечах, дружиной за плечами и обозом немереным. Взялся обустраивать из  веси
городище. А пока мастеровые его чаяния в жизнь плотили, сам  каждые  две-три
седмицы походами пропадал. Возвращался с  добычей  немалой.  Приводил  новых
мастеров, множил казну, да свою славу.
   Погодя, стали доходить и вести о делах его удалых. Выходило,  что  каждая
добытая гривна немалых кровей стоила, не своих, знамо дело: дружина была для
охраны на привале, да захваченное довезти. А на  бранном  поле,  кровь  лило
кованное чудо. Вещь неведомая,  покорная  лишь  хозяину.  Рассказывали,  что
пущенная в дело, металась птицей, сея смерть неминучую, ни пощады,  ни  края
не зная. По слову же хозяина падала  к  его  ногам  без  силы.  И  что  одно
прозвище этого чуда вызывало ужас.  После  тех  вестей  радость  в  городище
поубавилась. Ведуны роптали, что нет славы и почести в успехе,  добытом  без
труда и доблести. Сие, мол, достойно Чернобоговых внуков, но не доброго гоя.
После этого отказались все от его благодатей. Мать прокляла и  дела  его,  и
тот день, когда понесла в себе будущий позор рода. Однажды после этого  ушла
из городища и больше не вернулась. Предок, после этого,  заперся  в  тереме,
почернел и осунулся. Наконец,  в  один  из  дней,  выехал  куда-то  со  всем
войском, а воротился через несколько лет, всего с тремя ратниками.
   Однако, был уже плох и вскоре после возвращения умер. Плода  же  рук  его
никто с тех пор не видел. Куда канул - неведомо. Старая кузня так и осталась
заброшенной на несколько колен. Проклято ли, нет ли,  но  я  с  детства  лёг
душой к горну. Поначалу пошёл в  соседнее  селение,  побегал  в  учениках  у
тамошнего коваля. Когда  же  мал-маля  уяснил  дело,  вернулся  домой,  стал
переделывать то, что от предка осталось. Дела спорились. Да и не диво -  всё
в кузне, от гвоздя до наковальни, чудо какое спорое да прихватистое.  Пройди
от Царьграда до Ругена - такого ни у одного коваля не встретишь. Понял,  что
кое-что могу ловчей предка сотворить.
   А предок, как говаривали, ещё будучи отроком прослы