равления не у князей будут, а у слуг  нового
бога.
   - И что же, - потерянно обронил  Сотник,  -  Ничего  не  могли  с  князем
сделать?
   - Могли, да слишком поспешили. Сперва Белояна надо было извести.  С  ним,
полоумцем, Владимира не взять.
   - Так что ж не сделали?
   Селидор с укоризной взглянул на ученика.
   - Ты думаешь иных бед над нами не висело? Со степью  другой  бог  шёл,  с
коим быть нам извергами до скончания века. С  закатных  земель  другая  тень
цареградских крестов близилась. За всем сразу не уследишь. Да и  не  думали,
что Владимира собственная похоть так  быстро  подомнёт,  мыслили,  что  пока
успокоится щитом с ворот империи. Ошиблись.
   Волхв, сжав зубы,  замолчал.  Сотник,  при  упоминании  о  щите,  наконец
решился:
   - Не поведаешь ли про Рагдая, дядько Селидор!
   Глаза под изогнутыми бровями сверкнули. Что-то  дрогнуло  в  лице  Синего
волка. Голос прозвучал глуше обычного:
   - Нет Рагдая среди живых. Дважды нет.  Оборвалась  ещё  одна  ветвь  рода
великих берсерков.
   - Так смерд Залешанин правду рёк?
   - Правду, - кивнул волхв, - Да не всю. Когда Рагдай погиб впервой, Перуна
уговорили похлопотать, чтобы героя отпустили к Ясне.  Просили  два  дня,  на
свадьбу. Громовержец расстарался на один, от заката до заката. И  того  было
бы впору, ибо вдвоём, с Залешаниным, да по своей земле было способно доехать
в срок. Однако, ушкуйник выгоду смикетил, и решил довезти щит сам. Потому  и
послушался Рагдая, оставил того на берегу, одного против отряда. Хотя ни ты,
ни я, никто другой не оставил бы!
   Глядя в огонь, Извек медленно качнул головой.
   - Одного бы не оставили.
   Селидор невесело усмехнулся и устало продолжил:
   - И Владимир это знал, потому и решил послать того,  кого  ни  честь,  ни
воинский покон держать не будут! А прикрытием поставил  Рагдая,  чтобы  дело
было обречено успеху. У таких, как Владимир, такое  в  обычае.  На  скверные
дела,  всегда  подыскивают  самую  погань,  вроде  наёмных   печенегов   или
ушкуйников. А Залешанин... - Селидор повёл бровью. - Залешанин ещё не  самый
худший поганец, хотя...
   - Да на кол татя посадить и всего делов! - прошипел сквозь зубы Сотник. -
Всю жизнь таких душегубов на горло карали, а теперь надоть  перед  ним,  как
перед знатным, шапку ломить.
   Извек стукнул кулаком по колену, с отчаянной надеждой глянул на волхва.
   - Селидор, а что ежели ещё разок богов  попросить,  или  может  к  Вещему
обратиться?
   Волхв еле двинул головой, сглотнул ком в горле и еле слышно обронил:
   - Дважды, поперёк смерти, никто из богов не сможет. Не допустят, да и нет
у них такой силы.
   Оба надолго замолчали. Взгляды застыли на догорающих поленьях, стреляющих
искрами в ночное небо. Когда черная звёздная ткань начала светлеть,  Селидор
поднялся. Подобрав прут, откинул  угли  полукругом  и  принялся  набрасывать
линии в пышущей жаром золе. Пробороздив русло Днепра и Лебеди,  ткнул  точки
по местам погостов, на восход от них обозначил другое русло с  притоками,  и
на стыке двух линий очертил маленький круг.
   - Уходим пока сюда. Если что, ступай навстречу Яриле,  дойдёшь  до  реки,
поворачивай вверх по течению, на берегу  ищи  мои  зарубы,  по  ним  найдёшь
погост. Ежели нужен будешь, тебя найдут. Пока же забудь обо всём  на  время,
служи князю как прежде. Придёт срок, без тебя не обойтись.  А  пока  тебе  и
своих забот хватит, езжай.
   - Гоже. - отозвался Сотник врезая в память огненный рисунок.
   Стиснув предплечье Селидора, направился  к  Ворону.  Запрыгнув  в  седло,
оглянулся. Широкая фигура волхва всё  стояла  под  столбом  Перуна.  Рука  в
прощальном жесте коснулась груди и наставник скрылся среди деревьев.
   Сотник тронул повод. Ворон послушно двинулся в обратный  путь,  прочь  от
опустевшего капища. Тяжесть услышанного  давила  Извековы  плечи,  пригибала
голову. Душу свербило. Тщетно попытавшись избавиться  от  тоскливой  горечи,
попробовал понять причины засевшей в сердце боли. Однако, скоро осознал, что
кручина не одна, а определить, какая самая тяжкая, не так-то просто.
   К разочарованиям в юношеских чаяниях вроде привык. Давно уже заморозил  и
запер на замок часть души, где раньше обретались открытость,  чувство  силы,
удаль  и  гордость  за  своё  ремесло.  Глядя  на  распри  детей   погибшего
Святослава,  замуровал  и  былые  понятия  о   справедливости,   величии   и
безупречности светлых князей.
   Вскоре  после  этого,  как  прошлогодний  снег  растаяло  и  уважение   к
Владимиру. Всё чаще видел в Красном  Солнышке  не  только  жалкого  носителя
обычных пороков, но и источник мелочного злопамятства и низости,  способного
в угоду убогим желаниям, пожертвовать всем, ради  чего  любой  готов  отдать
жизнь. Удивляла  способность  князя  заворачивать  каждую  новую  гадость  в
праздничный рушник и называть благородными словами то,  что  на  Руси  давно
именовали мерзостью. Извек не понимал, как можно рушить своих богов,  рубить
свой народ, сажать на шею иноземцев и тут же называть  это  единением  Руси.
Так же можно  единить  лес,  сваливая  спиленные  деревья  в  одну  кучу  и,
забравшись на самую вершину мёртвой древесины, оказаться выше всех.
   Теперь Извек в полной мере ощутил, каково жить без надежды и веры  князю.
Сбылись самые худшие пророчества: тот,  кому  дано  радеть  за  свою  землю,
делает всё, чтобы её покрыла гниль и тлен.
   Из груди Сотника вырвался стон. Изнутри  поднялся  совершенно  явственный
запах гари, будто зашёл на лесное пожарище, где каждая частичка пепла  несёт
в себе смрад заживо сгоревшего леса. Чувствуя, что дикая, безысходная  тоска
готова затопить разум, Извек вновь утоптал чувства в дальний закоулок сердца
и завалил их глыбами льда...
   Утреннее солнце ударило по глазам. Копыта Ворона ступили на прямохоженную
дорожку. Вот-вот из-за перелеска должны были показаться холмы,  за  которыми
ждал Киев. Извек в который раз щупал спрятанный на  груди  свиток.  Хотелось
сжечь или зашвырнуть его в реку, или вбить  в  глотку  Сарветовым  чернецам.
Однако, понимал, что всё без толку: прибудет другая грамота,  случится  иной
посыльный, чуть позже - чуть раньше...
   Из-за поворота донёсся перестук тяжёлых копыт. Сотник  придержал  Ворона,
но, разглядев за деревьями знакомый плащ, облегчённо вздохнул. Навстречу, на
взмыленном коне, выметнулся распаренный Мокша.  Увидав  на  дороге  Сотника,
дернул поводья так, что конь взвился на дыбы.
   - Слава богам, первый тебя встретил, живого  и  здорового!  А  то  Сарвет
места не находит, сетует, что не того послали. Грамоту везёшь?
   - Везу, - оторопел Извек.
   -  Давай  сюда,  сам  князю  передам.  Скажу,  тебя  по  дороге   ранили,
отлёживаешься у знахарки. Обычное дело. Искать не будет.
   - Да что случилось-то! - озлился Сотник. - Мухоморов что ли переел?
   - Лучше б  переел,  -  буркнул  Мокша,  слезая  с  коня.  -  Нельзя  тебе
возвращаться, слезай, поговорим.
   Извек нехотя спешился. На друга  смотрел,  как  волхв  на  распятье.  Тот
отпустил повод, утер распаренное лицо.
   - Помнишь Млаву? Ту, которая всё время над твоим конём подтрунивает,  мол
у Ворона ослиные уши, чтобы хозяину держаться легче было.
   - Ну, помню. Дура баба, хотя и  красивая.  Только  я-то  тут  причём?  Её
пускай Лешак помнит. Ему она всё сердце разбередила. А мне до неё дела нету.
   Мокша перевёл дух, кивнул.
   - Не было бы, не молоти она своим глупым языком.
   - И что ж намолотила?
   - Брякнула Поповичу, дескать, смотреть на него не хочет,  потому  как  ты
вознамерился на ней жениться. Будто уже сватов  засылал  и  подарки  дорогие
дарил, а она-де согласится  за  тебя  пойти,  только  из  гордости  маленько
подумает.
   - Да ей же, окромя круглого заду, думать нечем, - усмехнулся Извек.  -  И
что? Лёшка поверил?
   - В том-то и хвост, что поверил. Сам знаешь, он порой  дурной  бывает,  а
тут дела сердечные, разум спит, когда душа пылает.
   Мокша сплюнул набившуюся в рот пыль, с сочувствием поглядел  на  Сотника.
Тот озадаченно почесал русую бороду.
   - Ну, дела. И что Попович?
   - Попович во гневу страшон - рвёт и  мечет,  бьёт  и  топчет,  благо  ещё
какашками не плюётся. Пробовал с ним поговорить, да куда там.  Злость  глаза
застила, сразу в драку полез, друзья едва удержали. Так что теперь Лешак  со
товарищи тебя по всей округе рыщут.
   - Лешак понятно, а сотоварищи с какого перепугу?
   - А с такого, что, тебя знают и за Лешака опасаются. А может боятся,  что
и у них невест отобьёшь. Им-то не вталдычишь, что это  Млава  на  тебя  глаз
положила, думают ты всему причина.
   - И что прикажешь делать? Из-за одной дуры рога друг другу сшибать?
   - Ну это совсем уж не гоже! Ты лучше вот что. Не дури и под горячую  руку
не лезь. Уезжай, схоронись до времени, пожди пока остынут. Рано  или  поздно
охолонятся, тогда и растолкуем как-нибудь.
   Извек шагнул к Ворону,  положил  руки  на  седло,  задумался.  Конь,  чуя
настроение хозяина не  шевелился.  Видя  смятение  Сотника,  Мокша  топтался
рядом, шумно вздыхал, тёр  ладонями  круглое  лицо.  Наконец,  не  выдержал,
обернулся к раздосадованному другу.
   - Ежели чё, где искать? Куда думаешь податься?
   - А куда глаза глядят.
   - А куда глядят? - не унимался Мокша.
   - А туда глядят, где за так не съедят.
   Извек помолчал, достал грамоту, протянул другу.
   - Давно вольным не был, -  вздохнул  он.  -  Всё  по  поручениям,  да  по
приказам. Может теперь спокойно мир посмотрю, да себя покажу.
   - Себя-то не больно показывай! - проворчал Мокша. - На-ко! Пригодится!
   Он подбросил на ладони раздутый  кошель,  перекинул  Извеку.  Тот  поймал
мешочек, кивнул невесело.
   - Бывай, друже! Дадут боги, скоро свидимся.
   - Обязательно свидимся!
   Мокша вознёс себя в седло. Развернув коня, блеснул  грустными  глазами  и
заторопился назад. Сотник  посмотрел  вслед  удаляющемуся  другу  и  тяжело,
словно столетний старик, взобрался на Ворона.
   До чего же всё не так, не там и не вовремя,  думал  он  убито.  Правильно
рекли старики: несреча в одиночку не ходит. И хрен бы с этой Несречей,  хуже
то, что она сама при этом на глаза не попадается,  а  то  бы  приплющил  её,
чтобы она вообще больше ходить не смогла...
   Глава 9
   Целый день Извек не трогал повода. Согласный с такой расстановкой,  Ворон
топал по какой-то, одному ему известной, дороге. Брёл допоздна, пока  хозяин
не очнулся от дум и не остановился на ночь. Стащив с жеребца упряжь,  тяжело
улёгся  и  уставился  на  холодные  равнодушные  звёзды.   Проснулся   перед
рассветом, хлебнул воды и двинулся в путь, не дожидаясь появления солнца.
   Всё утро плелись волглой лощиной. Так себе лощина:  не  разбери  поймёшь.
Пахло болотом, под ногами Ворона иногда почавкивало, но через десяток-другой
шагов копыта снова стукали по сухой земле.  К  полудню  выехали  на  ровное,
остановились возле исковерканной сосны. Казалось, будто дерево вдруг  решило
завязаться в узел, но не успело и замерло, при появлении путника.
   Жуя оставшиеся  сухари,  Извек  двинулся  вокруг  перекрученного  ствола,
прикидывал, что же  его  так  скрючило.  Если  бы  не  стройные  деревца  по
соседству, подумал бы, что  причиной  тому  частый  и  сильный  ветер,  даже
ураган. Пару  раз  подходил  совсем  близко,  рассматривал  кору,  вдруг  да
обнаружит следы верёвок  и  распорок.  Как-то  слыхал,  будто  есть  народы,
которые только и занимаются тем, что берут росток дерева и мучают его  потом
долгие годы, загибая в замысловатые зигзаги.
   - Не по-божески! - проворчал Извек. - Куда ж Род  зрел,  когда  тебя  так
выворачивало?!
   Ворон поднял голову от аппетитной кочки, с  опаской  глянул  на  хозяина.
Сотник заметил взгляд, кашлянул и недовольно пробурчал:
   - Не бойсь, не спятил! Чудно уж больно!
   Доев последний сухарь, подошёл  к  жеребцу,  подождал,  пока  тот  дожуёт
очередную щепотку травы, и ловко накинул уздечку. Конь  шумно  вздохнул,  но
терпеливо замер, давая застегнуть ремешок.
   Уже  отъехав  на  сотню  шагов,  Извек   последний   раз   обернулся   на
изуродованную  сосну.  Издалека  почудились  черты   морщинистого   лица   с
беспорядочными клочками шелудивых волос. Ворон прибавил шагу.
   Еле заметная тропа забежала на макушку холма и растворилась в  засыхающих
на корню островках чахлой травы. Сотник привстал  в  стременах,  высматривая
тропинку, но Ворон топотал  не  останавливаясь,  будто  забрёл  на  знакомую
улочку. Спустившись с холма, повернул в сторону леса. Зелёная масса деревьев
огромным языком всползала на пологий склон  и  резко  обрывалась,  будто  не
найдя силы взбираться дальше.
   - Ты что, за шишками собрался? - участливо поинтересовался Сотник. -  Или
за грибами?
   Конь и ухом не повёл, деловито ступал  вперёд,  всё  ускоряя  шаг.  Скоро
Извеку пришлось наклоняться, чтобы не снести лбом встречные сучья. За  плечи
то и дело  цеплялись  ветки  потоньше,  но  скоро  деревья  расступились,  и
показалась вполне сносная дорожка, струящаяся меж вековых елей.
   Ворон раздул ноздри  и,  жадно  втягивая  лесной  дух,  пустился  рысцой.
Сотник, настороженный оживлением коня, озирался по  сторонам,  ловил  каждый
звук и всматривался в причудливые лесные тени. Дорожка спустилась в ложбинку
и  выскочила  на  светлую  полянку.  На  ней,  как  гриб-дождевик,   торчала
коренастая избушка, насаженная на огромный пень. Кое-где из пня  пробивались
молодые побеги с нежно-зелёными листочками.
   - Это сколько же дубу было лет? - с уважением присвистнул Извек.
   Приглядевшись к чёрным брёвнам, понял, что и сама изба сложена из  ветвей
этого исполина. Потому и стоит прочно, намертво вросшая в родную древесину.
   Ворон направился к избушке. Не задерживаясь у  крыльца,  зашёл  с  задней
стороны. Увидав небольшой навес, под которым  сохли  крупные  связки  травы,
приблизился, сцапал губами пучок и принялся с наслаждением жевать. Сотник не
выдержал подобного нахальства и дёрнул повод, заставив коня попятиться.
   - Ну, братец, ты уж совсем хвост за мясо  не  считаешь!  А  ежели  сейчас
хозяин выскочит!? Он же не поглядит,  что  это  ты  у  нас  такой  глупый  -
коромыслом обоих приласкает.
   Извек спрыгнул на землю, подтащил упирающегося Ворона к  избе  и  накинул
повод на росток потолще.
   - Постой пока, а я осмотрюсь, где тут и кто, - проговорил он, направляясь
к деревянному крылечку.
   Шагнул на первую  ступеньку  и  замер.  У  двери,  уперев  руки  в  бока,
дожидалась бабка. На голове белый платок, сарафан  чистый,  даже  не  мятый,
будто бы переоделась для встречи гостей. Оглядев дружинника с ног до головы,
скользнула взглядом по русой бородке, жесткой  линии  губ,  прямому  носу  с
малой горбинкой. Задержала взор на грустных серых глазах, под жгуче  чёрными
бровями.
   - Поздорову ли живёшь, молодец?
   Да нешто это жизнь, подумал Сотник, а вслух сказал:
   - Поздорову, бабуля, поздорову! И надо бы здоровей, да некуда! Вот,  тебя
решили проведать. Шли мимо, дай, думаем, заедем к бабушке  в  лесок,  дорогу
спросим, может пособит чем... А если честно, то это коняга мой так решил.
   - Пособлю, пособлю! - перебила старуха. - Зайди передохни,  коль  заехал,
посидим, посудачим, угощения моего  отведаешь.  А  аргамака  своего  отвяжи,
пусть побродит. Да узду сними. Тебя б заставить жрякать с  железкой  поперёк
хари.
   Извек скорчил недоумённую гримасу, пожал плечами, направился к Ворону. По
дороге вздохнул.
   - Ну, гляди, бабка. Отвязанный да без узды он у тебя все веники схрупает.
Хотя это твоё дело, я тебя за язык не тянул.
   Конь,  таращась  на  лакомые  стебли,  в  нетерпении  переступал  ногами.
Освободившись от уздечки, радостно ржанул. Сотник цыкнул.
   - Не бузи, мы вроде как в гостях!
   Сзади скрипнули ступеньки. Из-за  угла  показалась  старушка  с  изрядным
ковшом и рушником через плечо. Предложила  умыться,  подождала,  пока  гость
вытрется, пригласила в дом. Извек оглянулся на довольного  конягу,  погрозил
пальцем и последовал за хозяйкой.
   Внутри всё было на удивление обычным. Те же лавки и утварь, что в обычных
домах. Конечно, если не считать выползающих из стен жилистых побегов. Они то
выныривали из  плотной  древесины,  то  вновь  ныряли  в  стену  несколькими
брёвнами выше. Небогатая обстановка оказалась из того же дерева, что  и  сам
дом. Всё срослось со всем,  и  жилище  представляло  собой  одно  целое,  за
исключением глиняной посуды и каменного очага.
   На столе уже дымились две плошки, распространяя запах  травяного  завара.
Извек определил только мяту и смородину, дальше запутался в  гуще  ароматов.
Не успел опуститься на лавку, как  старуха  поставила  на  льняную  скатёрку
блюдо с пирогами.
   - Не побрезгуй, отведай, чем  сами  кормимся,  небось,  не  хуже  прочего
будет.
   Извек невольно вспомнил ромейскую  присказку:  "чем  бог  послал".  Когда
слышал эту дурь, всегда хотелось самому послать и говорившего,  и  их  бога.
Человек создан Родом для того, чтобы самому всего добиваться,  не  дожидаясь
подачек ни от богов, ни от кого другого.
   Сотник взял плошку, отхлебнул, принялся за пироги. Бабка, прищурившись, с
удовольствием поглядывала на гостя.  Какой  женщине  не  приятно,  когда  её
стряпня нравится, а судя по лицу Извека, пироги пришлись по вкусу.
   - Давно ничего вкусней не пробовал, - похвалил Сотник.  -  Спасибо  тебе,
хозяйка.
   - Да не хозяйка я, - отмахнулась бабка. - Хозяйка тут Наина,  сестра  моя
младшая. Только уехала она. На старости  лет  дождалась  наконец  достойного
героя. Пока молодая была, всё кичилась красотой,  мудростью,  да  колдовским
умением... дура. А теперь, когда все  окрестные  тропинки  песком  засыпала,
всё-таки смилостивилась, подпустила к себе. И то признать, герой  терпеливый
попался. Иной бы давно  плюнул  и,  за  полвека,  другую  бы  нашёл,  детьми
обзавёлся. Этот - нет, каждые три года приезжал, пока её  руки  не  добился.
Такой верности поди уже и не сыcкать.
   - Чудно! Право слово! - согласился  Извек.  -  Выходит,  теперь  ты  всем
заправляешь?
   - Теперь я. Чугайстыри здешние  всё  больше  в  норах  обретаются,  да  в
пещерах. Изба совсем без присмотру. Иногда, как анчутки  налезут  погостить,
так весь дом вверх  дном.  Шалуны,  язви  их  в  душу.  Вот  и  наведываюсь,
временами, приглядеть.
   Извек оглянулся, поискал глазами ступу или помело. По углам не увидал,  а
интересоваться - неловко. Спросил о другом:
   - Слушай, бабуля, а с чего ты к коню такая ласковая? Он  же  у  тебя  все
травы пожрёт, а ты собирала, сушила.
   - Не я - Наина, это всё от неё осталось, да теперь  вряд  ли  пригодится.
Сама-то я другую волшбу пользую. Мне травы ни к чему. А ушастый  твой  пусть
побалуется. Я ведь про него давно знаю, сестра рассказывала перед отъездом.
   Сотник застыл с пирожком в  зубах.  Старуха,  заметив  его  удивление,  с
улыбкой продолжала:
   - Он ведь у тебя недавно?
   - Двух лет не прошло.
   - А до того чей был, не ведаешь?
   - У Юсуф-хана был, пока в того стрела не попала. Хан  помер,  а  коня  на
торжище привели - никого к себе не подпускал. Я возьми и  купи,  сдуру.  Все
деньги отдал, да ещё и у друзей занял. Меня почему-то принял, вот  теперь  и
езжу.
   - Это потому, что чует в тебе... хорошего человека. А ведаешь ли,  откуда
Наина его знает?
   - Откуда?
   - От Юсуфа, его  хозяина,  который  этим  конём  больше  всего  на  свете
дорожил... ты пирожок-то ешь, а то встрющился, как горох на плетне. Ешь, а я
рассказывать буду.
   Извек торопливо кивнул, куснул забытый пирожок, отхлебнул  завару.  Вкуса
уже не ощущал, слушал бабку.
   - Начнём с того, - продолжала рассказчица. - Что жеребчик твой,  один  из
потомков крылатых коней, а они твари  с  характером.  Даже  когда,  по  воле
богов, крыльев лишились, лучше не стали. Хан с ним изрядно намаялся, пока не
примучил. Хотя конь хорош, умён, в бою силён, в беге вынослив...
   - Не знаю как в бою, а пожрать любит! - пробурчал Извек с набитым рто