П.Г.АМАТУНИ

                        ЕСЛИ Б ЗАГОВОРИЛ СФИНКС...




                               НОЧЬ ПЕРВАЯ,
            или рассказ о событиях разрозненных и, как бусинки
            порванного ожерелья, закатившиеся у разные углы...


                                    1

     Земля в потемках - подобна  усопшему.  Ночью  она  -  что  завязанные
глаза. Что труп с заткнутыми ноздрями. Глаз не видит глаза! И змея  жалит.
И лев покидает свое логово. Молчит земля.
     Вот почему ночь хороша, когда человек дома, а его дыхание сливается с
дыханием семьи. Под открытым небом в такую пору - человек без головы...
     Так   думал   Нефр-ка,   третий   смотритель   ступенчатой   пирамиды
Неджерихета, притаившись у одной из гробниц, окружавших усыпальницу царя.
     Он с уважением поглядывал на пирамиду и старался не шуметь, чтобы  не
беспокоить дух Неджерихета - да и его друзей, привыкших к покою за  многие
десятилетия.
     Нефр-ка знал, что до вступления на трон фараон  был  человеком.  Зато
после магического обряда коронования он превращался в бога.
     А любое божество состоит из Силы и, как бы  это  сказать,  Тела,  что
ли... Оболочки. Эта его плоть творила волю Силы. Без  божественных  тел  в
мире царил бы хаос.
     Потому-то плоть божества условно называют рабом - хем. То есть  рабом
Силы. И обращаясь к фараону, говорят "Хем-ек", а говоря  о  нем,  вельможи
называют его "Хем-еф".
     А после смерти все фараоны, отдыхая телесно, продолжают - через  свои
незримые лучистые сущности - наблюдать за подопечными  и  их  потомками  и
даже могут, при необходимости, вмешаться в их дела.
     Поэтому здесь, в Городе мертвых, да еще ночью, лучше не терять к  ним
уважения.
     При воспоминании о душах усопших в груди Нефр-ка стало холодно, будто
в ней открылось окошко. Поймут ли они, почему он здесь в этот час?
     В смелости он уступал своему отцу Джеди,  кто  происходил  из  города
Джед-Снофру и дожил до совершеннейшей старости - ста десяти лет.  Тот  был
фокусником и чародеем, забавлявшим даже самого Хуфу, кто ныне  покоится  в
Великой пирамиде, севернее этих мест.
     Да, отец не зря слыл жизнелюбом. Говорят, однажды на царском пиру  он
съел половину быка и  запил  ста  кружками  пива!  О  другом  такое  и  не
придумают...
     А вот Нефр-ка не пошел в него. Он - обычный  богобоязненный  человек,
чтит предков, поклоняется Хефрэ и его небесным родственникам.
     От отца он унаследовал лишь охотничью страсть читать следы  и  как-то
необъяснимо чуять притаившегося неподалеку зверя - это он умел.
     Но здесь, ночью...
     Видно, не зря знающие  говорили  ему,  что  все  пространство  вокруг
заполнено всевозможными  мыслями  и  чувствами  и  если,  например,  страх
проникнет в твое сердце - средоточие ума, то по  этой  невидимой  тропинке
туда устремятся из окружающего воздуха его  "друзья":  родственное  всегда
идет к родственному.
     И человеку тогда может стать невыносимо жутко!
     А  чтобы  восстановить  внутреннюю  упругость  и  стойкость,  надобно
подумать о другом. Тогда иные, более приятные  мысли  и  чувства  заполнят
твою грудь и вытеснят страхи.
     Чтобы достичь этой цели, Нефр-ка стал думать о своем сыне Каре.  Сыну
исполнилось двадцать семь лет, и он рос копией деда. Так  же  как  и  тот,
стал фокусником и приобрел  немалую  известность.  Пожалуй,  он  превзошел
Джеди. Умеет дрессировать животных, творит чудеса на глазах и всех и  даже
отцу не раскрывает секретов своих проделок.
     Что же касается охоты - не уступает никому... кроме царя, разумеется.
     Нефр-ка вспомнил, как они придумали охотничью  игру:  один  уходил  в
пустыню или в заросли дельты и рисовал по пути определенные знаки. Немного
спустя второй тоже пускался в путь и по этим знакам отыскивал его.
     Нефр-ка на всякий случай начертил возле себя на  земле  круг  -  свой
опознавательный знак - и принялся размышлять о цели своей засады.
     Разумеется, не покойники тревожили  его.  Накануне  он  увидел  здесь
свежие следы человека, ведущие на запад  и  обратно,  но  обрывающиеся  на
камнях, и Нефр-ка вспомнил рассказы о грабителях усыпальниц.
     Если его предположение верно - дело может принять рискованный оборот,
и предусмотрительность не помешает.
     Чу!
     Обостренный  слух  уловил  чьи-то  шаги,  и  каждая   мышца   Нефр-ка
напряглась. Луна светила  ярко,  но  густая  тень,  отбрасываемая  стенами
гробниц, служила хорошим укрытием.
     Нефр-ка шепотом попросил богов воодушевить его и, зорко всматриваясь,
потер мочку уха, чтобы оно не уставало и не обманывало.
     И тут же увидел рослого незнакомца в темном переднике,  с  мешком  на
плече. Черты его лица издали, к тому же измененные лунным светом, казались
странными и даже уродливыми.
     Нефр-ка унял свое волнение, чтобы  душа  незнакомца  не  почуяла  его
душу, и неслышно двинулся за ним...
     "Ведь сегодня день Сета, - вдруг вспомнил Нефр-ка, - черный день,  не
предвещающий ничего приятного".
     Он стал еще осторожнее, но продолжал преследование, оставляя условные
знаки по пути. Незнакомец шел к ступенчатой пирамиде. Не доходя до высокой
и длинной стены, окружавшей ее, взял правее  и  направился  к  усыпальнице
какого-то вельможи, давным-давно засыпанной песком.
     Имя похороненного  нигде  не  сохранилось,  и  усыпальница  считалась
заброшенной.
     "Но зачем?! И кто он?.. Как поведут  себя  духи  знатных  предков?  А
боги: вмешаются или нет?"
     Обогнув угол усыпальницы,  грабитель  -  иначе  его  не  назовешь!  -
огляделся (Нефр-ка  вовремя  как  бы  превратился  в  камень)  и  принялся
молиться.
     Издалека едва доносилось его бормотание, и Нефр-ка снова обратил свои
помыслы к небу.
     - О великие дети Рэ-Атума - Шу и Тефнут, - шептал он, - родители Геба
и Нут, помогите мне! Только служение вам и верность тем, чьи тела покоятся
здесь, привели меня сюда... Укрепите мою силу и ловкость!..
     Он тщательно подбирал слова. Ведь обращение к богам - по существу, та
же жертва или приношение.
     Молитвой и заклинанием  человек  может  сделать  многое,  если  точно
знает, кого из богов, когда и как надо умиротворить. Лишь бы  не  упустить
нужного слова!
     А вот грабитель заведомо решился на святотатство и находился в худшем
положении: зло - плохой советчик...
     Помолившись, оба несколько успокоились надеждой  на  помощь  свыше  и
могли теперь не отвлекаться.
     Незнакомец, пыхтя, отваливал плоский камень,  стоявший  на  ребре,  и
Нефр-ка даже издали увидел за ним зловещий овал входа в гробницу!
     Это более чем  странно.  Входы  всех  гробниц  страны  Кемт  на  века
заваливались камнями и маскировались. Значит, этот  либо  устроен  заново,
либо найден людьми. Именно - людьми, потому что  духи  обходились  и  так:
стены им не помеха...
     Проникнув в отверстие, грабитель долго добывал огонь, зажег фитиль, и
пятно света в стене усыпальницы с  неровными  краями  стало  колебаться  и
тускнеть.
     Нефр-ка смело пробежал расстояние,  отделявшее  его  от  гробницы,  и
протиснулся в устье входа. Истина и боги на его стороне!
     Торопливо оставляя для Кара условные знаки, он почти добежал до  угла
и свернул влево, где совсем близко виднелся  качающийся,  словно  маятник,
силуэт незнакомца. Низкий потолок вынуждал обоих идти согнувшись,  к  тому
же  дым  и  пламя  светильника  мешали  грабителю,  который  то   и   дело
отворачивался и сердито сплевывал на гладкие камни пола.
     Нефр-ка извлек из-за  пояса  нож,  как  вдруг  приметил  другой  ход,
справа,  более  удобный  и  высокий.  Пораженный  тем,  что  грабитель  не
воспользовался им, Нефр-ка задержался, но задел лезвием ножа за  выступ  и
выронил свое единственное оружие. Оно звякнуло...
     Грабитель бросил огонь и рыгнул  в  сторону  преследователя.  Нефр-ка
инстинктивно развел руки, но ступни его стояли близко одна от другой, и он
потерял устойчивость.
     Они покатились по земле, кусая и царапая друг друга, рыча от гнева  и
боли, но не произнося ни слова, чтобы не всколыхнуть мир духов, населяющих
гробницу.
     Смотритель начал уставать первым:  он  чувствовал  твердость  мышц  и
молодую свежесть кожи противника. Ноги его, на беду,  свело  судорогой,  и
Нефр-ка на секунду обмяк. Этим  воспользовался  грабитель,  который  успел
заломить ему правую руку за спину и так нажал подбородком  на  плечо,  что
судорога охватила все тело, и Нефр-ка лишь смутно  почувствовал,  как  его
волокли по земле, затем камень под ним как бы  повернулся  на  оси,  и  он
провалился в бездну.
     Яма, поглотившая смотрителя, оказалась неглубокой,  но  неожиданность
падения, нервное напряжение и удар о ее дно лишили его сознания...



                                    2

     Дворец Хефрэ находился южнее столицы, за двойными стенами.  Восточная
наружная зубчатая стена имела два входа, указывая, что здесь живет  хозяин
Верхней и Нижней страны.
     От каждого из главных входов вели  аллеи,  оканчивающиеся  у  площади
перед  дворцом  -  большим  одноэтажным  зданием  из  дерева  и   кирпича,
расположенным в северо-восточном углу обширного двора.
     Колонны перед фасадом дворца поддерживали высокий - на уровне крыши -
помост, защищенный от солнца тентом. Здесь в  часы  приемов  восседали  на
троне царь и царица и взирали на своих подданных, распростертых на земле.
     Во дворце - трапезная, кухня, комнаты для особо торжественных приемов
и для отдыха, ванная и спальни. Плоская крыша с ажурными перилами  служила
террасой, устланной коврами и защищенной от солнца  тентом  на  деревянных
резных шестах. Этим уголком безраздельно пользовался сам Хефрэ.
     Отсюда ему был виден "деловой двор", расположенный за южной дворцовой
стеной: там склады, канцелярии,  место  для  экзекуций,  жилище  стражи  и
всякого рода мастерские.
     У главных входов - набережная и широкая лента Хапи, несущей свои воды
на север. На западе - редкие силуэты гробниц царей и вельмож...
     ...Ночь. Шустрый ветерок примчал прохладу с моря и резвился в пламени
множества светильников. Тишину  и  покой  дворца  не  нарушали,  а  скорее
приятно разнообразили хор лягушек на реке и прерывистое пение цикад.
     Хефрэ любил одиночество в такие часы на крыше  своего  дворца.  Он  и
сейчас лежал один на высоком ложе  из  черного  дерева,  устланном  мягкой
шкурой пантеры. Ложе опиралось на ножки, вырезанные в  виде  львиных  лап;
изголовье, сделанное из слоновой кости, имело форму полумесяца.
     Рядом, на круглом  столике,  -  тонкостенный  кувшин,  выточенный  из
цельного камня, наполненный пивом, и два бокала.
     - Сенеб! - раздался веселый голос, и перед  царем  появился  высокий,
тонкий в поясе, но широкий в плечах Мериб, младший брат и  любимец  Хефрэ,
меджех нисут, то есть начальник всех работ царя, зодчий,  спроектировавший
погребальные сооружения владыке Кемта.
     - Сенеб! - улыбаясь ответил Хефрэ на приветствие и, не  торопясь,  на
одних руках, поднялся, повернул свое холеной,  но  уже  полнеющее  тело  и
опустил ноги на пол.
     - О Хем-ек, видел я сейчас, какое тело у льва! - засмеялся Мериб.
     - Никогда не увидишь ты его  хрупким,  словно  кость...  -  хвастливо
заметил Хефрэ. - Самим Рэ послан я, послан Кемту!
     - Ты истинный Хор...
     - Я сын самого Рэ,  -  отчетливо  произнес  Хефрэ,  останавливая  его
движением руки и с любовью всматриваясь в узкое  лицо  брата,  с  тонкими,
изнеженными чертами и миндалевидными черными глазами.
     В  свою  очередь  и  Мериб  внимательно  следил  за  старшим  братом:
широкоскулое лицо с крупным носом, четкими надбровными  дугами  и  волевым
подбородком казалось надменным, а карие глаза сорокалетнего царя  смотрели
озорно и чуть смешливо.
     Мериб  привык  к  своему  особому  положению  в  царской  семье.  Ему
позволялось многое, и все же он не забывал, кто его брат, и  понимал,  что
может проявлять в его присутствии "вольность"  лишь  настолько,  насколько
это приятно царю, и только ему - а не им обоим...
     Уловив жест царя, Мериб наполнил бокалы.
     - Это хенкет, - сказал Хефрэ, - с южными финиками.
     - Да, южные - вкуснее наших, - согласился Мериб.
     Пока они пили, зодчий  размышлял:  он  уже  оценил  скрытое  значение
царских слов, но не спешил высказаться и предпочел молчание.
     - Смотри, - негромко и словно лениво заговорил Хефрэ,  -  Хор  всегда
наш родич, покровитель. Одно время цари Кемта  вели  свою  родословную  от
самого Рэ. Это выше!
     Мериб понимающе кивнул.
     - Потом забыли говорить так... Роме должны знать сейчас  истину.  Мое
величие - сила государства. Оно объединяет всех роме, а без  этого  нельзя
укрощать Хапи, направлять ее влагу в хранилища, на поля...
     - Да, Хем-ек, ты - истинный распределитель Хапи!
     - Смотри. Пирамида отца  нашего,  великого  Хуфу,  да  будут  к  нему
милостивы боги в Царстве Запада, подпирает небо.
     - Твою гробницу, Хем-ек, я делаю немного ниже. Но  я  возвожу  ее  на
большем возвышении. Она будет казаться...
     - Хорошо услышанное мною, - прервал Хефрэ. - Я прочел  твою  записку,
Мериб. Ты хочешь сделать облицовку основания  моей  гробницы  из  красного
камня?
     - Это мысль Анхи, моего  зодчего  -  строителя  нижнего  заупокойного
храма. Очень дорого? - вздохнул Мериб.
     - Совсем нет. Ты можешь придумать еще более трудное!
     - Еще более?! - со страхом переспросил зодчий.
     - Да, Мериб. Тогда сильнее будет Кемт! Иначе роме скажут, что я  стал
слабее...
     - Буду думать, Хем-ек, буду думать я...
     - Не спеши, Мериб. Сделай хорошо.
     - Твоя воля, Хем-ек...
     Мериб невесело подумал, что пока он  сам  не  видит  способа  сделать
усыпальницу и два заупокойных храма (верхний - у пирамиды и  нижний  -  на
незатопляемом берегу) еще внушительнее.
     - Исполнено будет, - склонился он.



                                    3

     Главный жрец храма бога Птаха,  высокий,  широченный  Хену,  славился
упрямством, ставившим в тупик даже царя, его родственника.
     Бритоголовый, с короткой шеей, маленькими глазами, теряющимися  рядом
с мясистым носом, слоновьими ушами  и  большим  ртом,  Хену  не  отличался
приятностью. Весь его облик,  рыхлое  огромное  тело,  жирный  подбородок,
вздрагивающий при ходьбе, и особенно выражение тупости, почти не сходившее
с его лица, придавали ему нечто бычье.
     Казалось, что нечто человеческое не могло пробудиться в его  душе,  и
вместе с тем Хену был мечтателем...
     Жречество при фараоне Хефрэ только  начинало  набирать  силу.  Обычно
вельможи  и  чиновники  поочередно  исполняли  несложные   еще   жреческие
обязанности.
     Родственные же отношения с царем помогли Хену  одолеть  соперников  и
пристроиться в храме Птаха постоянно. Вначале рядовым жрецом.
     К счастью, он имел бойкую жену Сенетанх  ("Сестра  живущего"),  самую
белокожую красавицу столицы. Ей было тогда  немногим  более  двадцати.  Ее
маленькая фигурка обращала на себя внимание всюду, где она появлялась.
     Бледное круглое лицо в обрамлении черных волос,  заплетенных  тонкими
косичками, огромные темные глаза, смотревшие внимательно и с достоинством,
длинная шея с голубыми черточками вен, муравьиная талия и стройные ноги  -
такова Сенетанх.
     Все это в сочетании с веселостью и отзывчивостью сделало ее  желанной
на пирах и снискало славу, дошедшую до ушей владыки Обеих Земель.
     При первом же взгляде на это искушающее  создание  Хефрэ  оживился  и
довольно скоро одарил ее своею милостью...
     Друзья поздравили удачливого Хену, царь назначил его  Главным  жрецом
храма  Птаха  в  ознаменование  услуг  общегосударственного  значения,   а
благодарный слуга бога велел начертать на стене своей гробницы надпись для
будущих поколений, рассказывающую эту нравоучительную историю.
     Роме знали два мира: тот, что окружал их, и тот, что жил в них самих.
Оба - одинаково реальные, в их понимании. Но, увы,  не  всегда  гармонично
сочетавшиеся друг с другом.
     Вознесясь, Хену пожелал -  теперь,  правда,  без  помощи  Сенетанх  -
утвердить не только свое благополучие,  но  будущее  всего  жречества.  Он
мечтал о том времени, когда сам фараон станет считаться с ним, Хену,  и  в
стране появятся как бы две власти!
     Известие о том, что Хефрэ, земное олицетворение  бога  Хора,  объявил
себя еще и "сыном Рэ", - смутило Хену, а вскоре вызвало  глухую  ярость  и
беспокойство.
     Нашлись и единомышленники...
     Сегодня они были гостями Хену и собрались в одной из потайных  комнат
его храма. Это Главный жрец священного быка Аписа, покровителя Белых Стен,
- престарелый Инхеб; справа от  Главного  скульптора  царя  -  заместитель
знаменитого Рэура, тридцатипятилетний  баловень  судьбы,  троюродный  брат
царя - Хеси и  один  из  жрецов  Птаха  -  Небутеф,  человек  преданный  и
исполнительный.
     Поводом для разговора была судьба священного быка  Аписа,  в  котором
"жила" душа Осириса. Животному исполнилось двадцать  восемь  лет.  В  этом
возрасте погиб Осирис, и по традиции быка следовало заменить.
     Задача труднейшая. Чтобы признать нового бычка священным, нужно  было
найти в нем двадцать восемь особых признаков (определенной формы  и  цвета
пятна и прочее). И хотя  в  поисках  принимал  участие  порой  весь  Кемт,
бывало, что храм Аписа пустовал десятилетиями...
     В данном случае на примете  имелось  подходящее  животное,  но  Хену,
прослывший строгим ревнителем веры, воспротивился, и тут уж  никто  ничего
не мог поделать.
     - Мне жалко Аписа, - вздохнул Инхеб. - Умертвить его не смогу я.
     - Я сделаю это, - успокоил его Хену.
     - Спасибо, дорогой друг, - повернулся к нему Инхеб. - Жаль  мне,  что
храм будет пустовать. Жители Белых Стен не привыкли к этому...
     - Храм не будет пустым, - вкрадчиво произнес  Хеси.  -  Признаюсь,  в
свободное время, втайне от  других,  высекал  я  из  алебастра  скульптуру
Аписа. Я... могу уступить ее.
     - О боги! Ты добрейший человек, Хеси! - воскликнул Инхеб.
     - Владыка Обеих Земель разрешил, - с улыбкой добавил жрец Небутеф.  -
Сам Хену разговаривал с ним.
     - Сколько ты хочешь за скульптуру, Хеси? - спросил Инхеб.
     - Немного, - подумав, ответил  Хеси  и  назвал  цену,  от  которой  у
старика захватило дыхание.
     Торг длился долго, в изысканных выражениях. Трое осаждали одного.
     - Семь месяцев работал я, - перечислял Хеси свои расходы. - Весь  мой
дом подчинился этой скульптуре... Десять  юных  наложниц  услаждали  меня,
дабы я не терял художественного  вкуса...  Повара  готовили  особую  пищу,
чтобы тело мое общалось с богом, образ коего я создавал.
     - Не забудь включить сюда содержание  быка,  с  которого  ты  высекал
скульптуру, и его стоимость, - напомнил Небутеф.
     - Почему же стоимость?  -  удивился  Инхеб.  -  Содержание  -  другое
дело...
     - Животное умерло  от  переутомления,  часами  стоя  передо  мной,  -
пояснил Хеси. - Надо включить сюда еще работу моего помощника,  точильщика
инструментов, Сенмута. Стоимость десяти глыб камня, которые доставили мне,
но они оказались с трещинами внутри... Расходы по их вывозке на свалку...
     - Смотри, Хеси, смотри, не забудь особую плату, - сказал  Небутеф,  -
за то, что  ты  один  из  немногих  скульпторов,  имеющих  право  высекать
изображения богов!
     - А за свой личный труд я ничего не прошу, - скромно добавил Хеси.  -
Пусть это будет моим даром храму, Инхеб.
     - Соглашайся, - сказал Хену. - Я тогда еще сам разрублю твоего  Аписа
согласно ритуалу.
     - Хорошо, - сдался Инхеб, больше всего на свете боявшийся роли палача
животного, которого успел полюбить...
     - Наш владыка Обеих Земель повелел разъяснить народу  Кемта,  что  он
прямой потомок Рэ, - бесстрастно произнес Хену, давая понять, что с первым
вопросом покончено и можно поговорить о другом. - Что скажешь  ты,  Инхеб?
Не дума