лный людской состав. Явился к нему и Мурк, имея с собой два
легиона войска, пятьсот стрелков, много денег и восемьдесят кораблей;
другое войско он призвал к себе из Кефалении. Из всего этого некоторые
заключают, что Помпей легко овладел бы Италией, гибнущей от голода и
мятежей и с надеждой взирающей на него, если бы он повел тогда агрессивную
политику. Но, по неразумию, Помпей предпочел не нападать, а только
защищаться, пока и здесь не потерпел поражения.

26. В Африке Секстий, наместник Антония, незадолго до того передал свое
войско наместнику Цезаря Фангону. Когда ему было предписано вновь взять на
себя командование войском и Фангон не согласился его передать, Секстий
начал войну с ним, собрав войско из солдат, уже отслуживших свой срок,
толпы ливийцев и отрядов, предоставленных местными царями. Когда оба фланга
войска Фангона потерпели поражение и лагерь его был взят, он, считая себя
жертвой предательства, покончил самоубийством.
     Итак, власть над обеими африканскими провинциями опять вернулась к
Секстию; Бокха, царя Мавритании, Луций убедил сражаться с Карриной,
наместником Цезаря в Испании, Аэнобарб, переплыв Ионийское море с
семьюдесятью кораблями, двумя легионами воинов и некоторым количеством
стрелков из лука и пращи, легковооруженных воинов и гладиаторов, стал
опустошать области, признавшие власть триумвиров; затем, переплыв в
Брундизий, он захватил часть трирем Цезаря и часть их сжег, запер
брундизийцев в их укреплениях и стал грабить их территорию.

27. Тогда Цезарь послал в Брундизий легион воинов и поспешно отозвал
Сальвидиена с пути в Испанию. Затем и Цезарь и Луций разослали по Италии
людей для набора войска; между производившими этот набор было много
выступлений друг против друга и менее и более значительных; часто имели
также место и тайные козни. Расположением италийцев гораздо больше
пользовался Луций как воюющий в их пользу с новыми поселенцами. И не только
те города, которые были приписаны к войску, но почти вся Италия восстала,
боясь для себя аналогичных мероприятий. Изгнав из городов или убив тех, кто
давал Цезарю ссуды из храмовых сумм, они имели в своих руках свои
укрепления и обратились за защитой к Луцию. Поселенцы и воины стали на
сторону Цезаря; таким образом, и те и другие заняли свое место в этой
войне, как если бы она велась из-за их собственных интересов.

28. В то время как все это происходило, Цезарь, собрав сенат и так
называемых всадников, сказал им следующее: "Я хорошо знаю, что партия Луция
подозревает меня в слабости или трусости за то, что я не выступаю против
них; эти обвинения будут высказываться и теперь, потому что я вас собрал.
Но моя сила заключается в той части войска, которая вместе со мной терпит
обиды, будучи лишаема Луцием земельных наделов, сильна и остальная часть,
да и все прочее у меня представляет силу - кроме одной только моей
решимости вести борьбу. Ведь неприятно мне вести внутренние войны без
крайней к тому необходимости, неприятно употреблять оставшихся в живых
граждан для борьбы друг против друга, особенно потому, что эта война не
будет только слышна нам из Македонии или Фракии, а разыграется в самой
Италии; чего только, не говоря об убитых мужах, не придется испытать
Италии, если она станет ареной нашей войны! Вот почему я и колеблюсь; и
теперь еще раз я заявляю, что ни я ничем не обидел Антония, ни сам я не
испытал от Антония никакой обиды. К вам я взываю, чтобы вы ради себя самих
выступили с порицанием партии Луция и добились ее примирения со мной. А
если они и теперь не послушаются, тогда я тотчас же покажу им, что то, что
я делал до сих пор, было вызвано благоразумием, а не трусостью; вас я прошу
быть свидетелями моих слов и перед самими собой и перед Антонием и прошу
вас объединиться против дерзости Луция".

29. Так сказал Цезарь. Из числа собравшихся некоторые опять поехали в
Пренесте. Но Луций сказал им, что обе стороны зашли в своих действиях уже
слишком далеко и что Цезарь неискренен, так как он только что послал в
Брундизий легион препятствовать Антонию возвратиться. Маний, в свою
очередь, показал и письмо от Антония - подлинное или подложное, - где тот
предписывал воевать, если кто-либо будет умалять его достоинство. Когда
делегаты сената спросили, умалял ли кто-нибудь достоинство Антония, и
призывали его к суду за эти слова, Маний еще много хитро говорил, пока,
наконец они не ушли, ничего не добившись. К Цезарю, для сообщения ему
полученного ответа, они не пошли - потому ли, что каждый сообщил ему об
этом лично, или по другим соображениям, или под влиянием стыда. Итак, война
началась. Цезарь выступил в поход, оставив для охраны Рима Лепида с двумя
легионами. Большинство знати ясно показало тогда свою неудовлетворенность
властью триумвиров и перешло на сторону Луция.

30. В основном течение войны было следующее. Два легиона Луция,
находившиеся у Альбы, восстали и, прогнав начальников, отпали от него. И
Цезарь и Луций поспешно шли к легионам; Луций опередил Цезаря и вновь
привлек легионы на свою сторону многочисленными денежными подарками и
щедрыми обещаниями. Когда Фурний вел Луцию еще другое войско, Цезарь напал
на арьергард последнего; за Фурнием, бежавшим на холм, а оттуда ночью
перебравшимся в дружественный ему город Сентию, Цезарь ночью не решился
следовать, опасаясь засады; он осадил днем Сентию вместе с лагерем Фурния.
В это время Луций, спеша в Рим, послал туда вперед три отряда, которые
ночью вступили тайно в город; сам он последовал за ними с многочисленным
войском, конницей и гладиаторами. Так как Ноний, охранявший городские
ворота, впустил его и передал подчиненное ему войско, то Лепид бежал к
Цезарю. Луций держал перед римским народом речь, в которой говорил, что
Цезарь и Лепид тотчас же потерпят наказание за захват власти, брат же его
Антоний добровольно сложит с себя власть триумвира, заменив эту
противозаконную тиранию консульской властью, властью законнейшей и
установленной обычаями предков.

31. Таково было содержание речи Луция. При общей радости собравшихся,
которые считали, что пришел уже конец власти триумвиров, он был
провозглашен народом императором для войны против Цезаря; войско свое он
пополнил из колониальных городов Антония, самые города укрепил. Города эти
были дружественно настроены по отношению к Антонию; но в это время квестор
Антония Барбатий, не поладивший из-за чего-то с Антонием и в результате
этого отосланный им, сказал на задаваемые ему вопросы, что Антоний сердит
на ведущих войну с Цезарем, так как тем самым они действуют против общей их
власти. Вследствие этого некоторые, не подозревая, что Барбатий лжет,
перешли от Луция к Цезарю. Луций двинулся навстречу Сальвидиену, шедшему к
Цезарю с большим войском из Галлии. Вслед за Сальвидиеном шли Азиний и
Вентидий, полководцы Антония, мешая Сальвидиену подвигаться вперед. Тогда
Агриппа, близкий друг Цезаря, боясь, чтобы Сальвидиен не оказался
окруженным, захватил Сутрий, местечко, которым дорожил Луций; Агриппа
рассчитывал, что таким путем он отвлечет внимание Луция от Сальвидиена на
себя и что затем Сальвидиен окажет ему помощь, явившись вслед за Луцием.
Все и произошло так, как предполагал Агриппа; Луций, потерпев неудачу в
своих замыслах, отправился к Азинию и Вентидию, причем ему мешали
Сальвидиен и Агриппа, выжидавшие момента, когда они смогут захватить его в
ущелье.

32. Когда их замысел открылся, Луций, не решаясь вступать в бой с двумя
находящимися на его флангах противниками, отступил в укрепленный город
Перузию, около которого разбил свой лагерь, поджидая войско Вентидия. Там
его, а также и саму Перузию окружили тремя армиями одновременно Агриппа,
Сальвидиен и только что прибывший Цезарь; остальные войска Цезарь стал
поспешно отовсюду созывать, так как здесь, где он держал окруженного со
всех сторон Луция, и был главный центр войны. Другие силы он послал
препятствовать приближению войска Вентидия. Вентидий и Азиний не были
склонны спешить и потому, что вообще не сочувствовали этой войне, не знали,
каковы намерения Антония, а также и потому, что ни тот, ни другой, считаясь
со своим достоинством, не склонны были передать другому верховное
командование. Луций не решался вступать в битву с осаждавшими, силы которых
были и лучше, и более многочисленны, и более опытны в военном деле, тогда
как он имел войско, в большей своей части впервые участвующее в походе; он
не решался также двинуться с места, так как одновременно ему стали бы
мешать столь многие противники. Он послал Мания к Вентидию и Азинию
побудить их поторопиться на помощь осажденному Луцию, а Тизиена с четырьмя
тысячами конницы отправил грабить области Цезаря, надеясь этим положить
конец осаде. Сам он отправился в Перузию, чтобы в случае надобности
перезимовать в укрепленном городе, пока не явится войско Вентидия.

33. Цезарь тотчас же силами всего войска стал поспешно окружать Перузию
рвом и валом на протяжении пятидесяти шести стадий, так как город лежал на
возвышенности; он протянул из Перузии к Тибру длинные стены, чтобы отрезать
ее от подвоза провианта. Со своей стороны работал и Луций, укреплявший
подошву холма другим таким же рвом и валом. Фульвия торопила Вентидия,
Азиния, Атея и Калена идти из Галлии на помощь Луцию; затем, собрав еще
одну армию, Фульвия послала ее Луцию под предводительством Планка. Планк
истребил легион Цезаря, шедший в Рим; но когда Азиний и Вентидий, хотя и
неохотно и без уверенности, как отнесется к этому Антоний, все же пошли к
Луцию, побуждаемые Фульвией и Манием, и стали пробиваться через армию,
отрезавшую им доступ, Цезарь с Агриппой, оставив в Перузии сторожевой
отряд, вышли им навстречу. Пришедшие, не соединившись друг с другом, шли
без всякого рвения и потом разбежались: один в Равенну, другой в Аримин,
Планк - в Сполетий. Противопоставив каждому из них по армии, чтобы они не
могли соединиться друг с другом, Цезарь вернулся в Перузию и поспешно стал
обносить рвы частоколом, удваивать их ширину и глубину, так что та и другая
равнялись тридцати футам; а затем построил окружную стену и на ней воздвиг
полторы тысячи деревянных башен, каждую на расстоянии шестидесяти футов
одна от другой; стена была снабжена частыми зубцами и другими
приспособлениями, рассчитанными на два фронта - против осажденных и против
тех, кто подошел бы извне. Во время этих работ происходило много различных
стычек и сражений; в метании копий сильнее были воины Цезаря, в рукопашном
бою - гладиаторы Луция: в этих боях они истребили большое количество людей.

34. Когда все эти работы были закончены Цезарем, голод охватил войско
Луция; бедствие свирепствовало с бешеной силой, так как ни сам Луций, ни
город ничего не подготовили против него заранее. Узнав об этом, Цезарь
установил еще более строгую охрану. В ночь, предшествующую первому в году
новолунию, Луций, выждав праздник, так как тогда можно было рассчитывать на
недостаточную бдительность врагов, сделал нападение на ворота вражеского
лагеря: так он рассчитывал прорваться через ряды врагов и привести новое
войско - войска у него было много повсюду. Но скоро сюда подбежал легион,
находившийся в резерве, и сам Цезарь с преторианскими когортами; после
энергичной борьбы Луций был оттеснен. В Риме в эти дни народ открыто
проклинал и войну и победу, потому что хлеб приберегался только для солдат;
врываясь в поисках хлеба в частные дома, народ грабил все, что находил5.

35. Войско Вентидия, считая позором не оказать помощи изнуряемому голодом
Луцию, отправилось к нему, в пути сражаясь с воинами Цезаря, со всех сторон
их обступавшими и нападавшими на них. Но когда навстречу им вышли Агриппа и
Сальвидиен с еще более многочисленным войском, они испугались быть
окруженными врагами и направились в местечко Фульциний, в ста шестидесяти
стадиях от Перузии; там, окруженные войском Агриппы, они развели много
огней, подавая этим сигнал Луцию. При обсуждении плана действий Вентидий и
Азиний считали, что следует идти вперед и вступить в бой; Планк же говорил
что в таком случае они окажутся между Цезарем и Агриппой: следует выждать
событий. Верх взяло мнение Планка. Находящиеся в Перузии сначала
обрадовались при виде огней; затем, когда воины задержались с приходом,
подумали, что и на них напали враги; когда же огни потухли, решили, что
воины истреблены врагами.
     Луций под давлением голода вновь сражался всю ночь, начиная с первой
стражи и до зари; бой шел вокруг всей окружавшей город стены. Оказавшись не
в силах прорваться, он вновь бежал в Перузию; подсчитав, сколько осталось
продовольствия, Луций запретил давать его рабам и велел следить, чтобы они
не убегали из города и не дали бы знать врагам о тяжелом положении
осажденных. Рабы толпами бродили в самом городе и у городской стены, падая
от голода на землю и питаясь травой или зеленой листвой; умерших Луций
велел зарыть в продолговатых ямах, боясь, что сожжение трупов будет
замечено врагами, если же оставить их разлагаться, начнутся зловоние и
болезни.

36. Так как не было видно конца ни голоду, ни смерти, тяжеловооруженные,
удрученные всем этим, стали убеждать Луция повторить попытку прорваться
через укрепления, обещая, что они сквозь них прорвутся во что бы то ни
стало. Ободряя их рвение, Луций сказал: "Не так, как этого требовало
положение дел, вели мы борьбу еще недавно, теперь же остается или сдаться,
или, если сдачу считать хуже смерти, биться насмерть". Все охотно
согласились с этим и просили вести их при дневном свете, чтобы ночь не дала
кому-нибудь повода уклониться от участия в бою. Луций повел их на рассвете.
С собой они имели много приспособленных для борьбы с укреплениями орудий и
много лестниц различного устройства. Несли они также с собой орудия,
служащие для засыпки рвов, складные башни, которыми опускались доски на
укрепления, различные стрелы и камни, также плетеные щиты, набрасываемые на
частоколы. Устремившись бешеным натиском, они засыпали ров и перешли через
частокол; подойдя к стенам, одни из воинов стали их подкапывать, другие
подтаскивали лестницы и башни; взялись за дело все сразу, защищаясь
камнями, стрелами и свинцовыми ядрами, с полным пренебрежением к смерти. И
то же самое происходило во многих частях войска. После того как они...6,
все силы врагов были ослаблены, тем более, что они должны были разделиться
на много частей.

37. После того как кое-где на стену были наброшены дощатые мосты, воины
Луция с большой отвагой и с большой для себя опасностью сражались на мостах
под перекрестным обстрелом стрел и дротиков. Все же они прорвались:
несколько человек вскочили на стену, за ними стали следовать другие; и,
может быть, они в своей решимости отчаяния и достигли бы чего-нибудь, если
бы, узнав, что таких орудий у них немного, лучшие и еще не утомленные из
находившихся в резерве воинов Цезаря не подоспели на смену утомленным.
Сразу они сбросили солдат Луция со стены, изломали их сооружения, и, уже
оказавшись наверху, стали с презрением обстреливать их; у них к этому
времени и оружие и они сами все были изрублены, так что уже и голос стал им
изменять, но все же оставалось то же рвение. Когда враги стали сбрасывать
трупы убитых на стене, снимая с них доспехи, они не могли вынести такого
надругательства; подавленные этим зрелищем, не зная, что им делать, они на
короткое время остановились, как останавливаются для отдыха борцы во время
гимнастических состязаний. Под влиянием жалости к ним Луций звуком трубы
возвестил отступление. Но когда воины Цезаря обрадовались этому и стали
греметь оружием, как во время победы, солдаты Луция вновь схватили лестницы
- башен у них больше уже не было - и с отчаянием понесли их к стенам, чем,
однако, не причинили врагам никакого ущерба: дальнейшего вреда они уже
вообще не могли причинить врагу. Обежав их всех, Луций просил их более не
рисковать жизнью и, несмотря на их жалобы, против их воли отвел их назад.

38. Так окончился носивший самый ожесточенный характер бой у стены. Чтобы
враги не отважились вновь повторить натиск на стену, Цезарь поставил у нее
войско, во время предшествующих событий находившееся в резерве, и приказал
солдатам по сигналу трубы вскакивать на стену в различных ее местах. Они
вскакивали туда беспрерывно, хотя никто их к этому не понуждал, чтобы и
самим в этом поупражняться и на врагов навести страх. Отчаяние охватило
войско Луция, и, как это постоянно бывает в таких случаях, стоявшие на
страже недостаточно бдительно несли караул; а в результате этой небрежности
многие перебежали к неприятелю; среди них были не одни только простые
воины, но также и некоторые из начальников. Под влиянием жалости к массе
гибнущих людей Луций стал уже склоняться к примирению, но до поры до
времени выжидал, так как некоторые из врагов Цезаря боялись за свою участь.
Когда же все убедились, что Цезарь милостиво встречает перебежчиков, и
стремление к миру у всех еще усилилось, Луция охватил страх, что он будет
выдан врагам, если будет возражать против мира.

39. Когда были предприняты кое-какие шаги к этому и уже мелькала надежда на
мир, Луций созвал войско и сказал ему следующее: "У меня было стремление
вернуть государственный строй ваших отцов, воины, когда я видел, что власть
триумвиров превратилась в тиранию, не окончившуюся тогда, когда, со смертью
Кассия и Брута, исчезло обстоятельство, выставлявшееся как повод к
учреждению этой власти. Когда Лепид был лишен принадлежавшей ему части этой
власти, а Антоний был занят сбором денег в отдельных странах, Цезарь один
стал делать все по своему усмотрению, законы же отцов стали для римлян
только смешной фикцией. Задумав заменить это состояние прежней свободой и
демократией, я требовал, чтобы после раздачи наград за победу единовластие
прекратилось. Когда я не смог ничего добиться убеждениями, я попытался
принудить к этому авторитетом своей власти. Тогда Цезарь оклеветал меня
перед войском, будто из жалости к земледельцам я препятствую раздаче
земель. Об этой клевете я очень долго ничего не знал; но даже и узнав, я не
верил, что ей кто-либо поверит, так как видел, что назначено много
устроителей колоний для распределения между вами участков. Однако некоторых
убедила эта демагогия, и они перешли к Цезарю для войны с нами, как они
думают; с течением времени они узнают, что пошли в поход против себя самих.
Вам же я заявляю, что вы избрали лучший путь и выносили испытания выше сил,
но что мы побеждены, не врагами, а голодом, в жертву которому нас покинули
даже и наши полководцы. Что касается меня, то для меня было бы прекрасным
бороться за родину до последнего издыхания, ибо прекрасную славу создала бы
для меня в народной молве и смерть. Но я не решаюсь на это из-за вас,
судьбу которых я ставлю выше собственной славы. Итак, я отправлю послов к
нашему победителю и буду просить его поступить за всех вас со мной одним
так, как он захочет, а вам дать прощение: ведь вы - его сограждане, раньше
вы были его солдатами, не сделали ничего преступного и теперь в войне
участвовали в силу достойной причины и побеждены были скорее голодом, чем
самой войной".

40. Так сказал Луций и тотчас же послал троих воинов, избрав их из числа
самых выдающихся. Вся толпа солдат подняла вопль - одни из-за себя самих,
другие боясь за полководца, который был в их глазах исполнен самых лучших
намерений и самых демократических взглядов, но побежден крайними
обстоятельствами. Три посла, явившись к Цезарю, стали ему напоминать об
общей родине обоих войск, об общих их походах, о дружбе между собою знатных
мужей, о доблести предков, не доводивших свои несогласия до такой
непримиримости; приводили и другие подобные этому подходящие убедительные
доводы. Цезарь, зная, что из врагов одни еще совсем неопытны в военном
деле, другие - переселенцы - являются, напротив, опытными ветеранами,
сказал с хитрым расчетом, что он дает прощение тем, кто воевал вместе с
Антонием: он поступает так, выказывая этим свое расположение к нему, зато
другие должны беспрек