няв  вид  любого  животного,  тайком  стараются
проникнуть, так что очи самого Солнца, самой Справедливости 23  могут  легко
обмануться; то они обращаются в птиц, то в собак, то в мышей, иногда даже  в
мух. Тут от зловещих чар на караульщиков нападает сон. Никто не  может  даже
перечислить, к каким уловкам прибегают эти зловреднейшие женщины ради  своей
похоти. И за эту работу, такую  опасную,  обыкновенно  полагается  плата  не
больше, чем в четыре, шесть золотых. Да, вот еще, чуть не  забыл!  В  случае
если наутро тело будет сдано не в целости, все, что пропадет, полностью  или
частью, караульщик обязан возместить, отрезав от собственного лица".
   23. Узнав все это, я собираюсь с духом и тут же,  подойдя  к  глашатаю,
говорю: "Полно уж кричать! Вот тебе и караульщик, посмотрим, что за цена". -
"Тысяча нуммов, отвечает, тебе полагается. Но  послушай,  малый,  хорошенько
постарайся - это тело сына одного из важнейших граждан, от злых гарпий  труп
на совесть береги!"  -  "Глупости,  говорю,  ты  мне  толкуешь  и  чистейшие
пустяки.  Перед  тобой  человек  железный,  которого  сон  не  берет,  более
бдительный, без сомнения, чем Линцей или Аргус 24, словом  -  один  сплошной
глаз!"
   Не поспел я еще кончить, как он сейчас же ведет меня к какому-то  дому,
ворота которого были заперты, так что он пригласил меня войти через какую-то
маленькую калитку, и, отворив дверь в какую-то темную  комнату  с  закрытыми
окнами, указывает на горестную матрону, закутанную в темные одежды.  Подойдя
к ней, он говорит: "Вот пришел  человек,  который  не  побоялся  наняться  в
караульщики к твоему мужу". Тут  она  откинула  волосы,  спадавшие  с  обеих
сторон наперед, и, показав прекрасное, несмотря на  скорбь,  лицо,  говорит,
глядя мне в глаза: "Смотри, прошу тебя, как можно  бдительнее  исполни  свое
дело". - "Не беспокойся, говорю, только награду соответственную приготовь".
   24. Удовлетворившись ответом, она  поднялась  и  ведет  меня  в  другую
комнату. Там, введя семерых неких свидетелей, она подымает  рукою  блестящие
покровы с  тела  покойного,  долго  плачет  над  ним  и.  взывая  к  совести
присутствующих, начинает тщательно  перечислять  части  лица,  показывая  на
каждую в отдельности, а кто-то умышленно заносил ее слова  на  таблички  25.
"Вот, говорит, нос в целости, не тронуты глаза,  целы  уши,  неприкосновенны
губы, подбородок в сохранности; во всем этом  вы,  честные  квириты,  будьте
свидетелями". После этих слов к  табличкам  были  приложены  печати,  и  она
направилась к выходу.
   А я говорю: "Прикажи, госпожа, чтобы все, что для моего дела требуется,
мне приготовили".- "А что именно?" - спрашивает.  "Лампу,  говорю,  побольше
масла, чтобы до свету света хватило, теплой воды,  пару  кувшинчиков  винца,
чашу да поднос с остатками ужина". Тут она покачала головой и  говорит:  "Да
ты в своем ли уме? В доме, где траур, ищешь остатков от ужина, когда  у  нас
который день и кухня не топится! Ты что ж  думаешь,  пировать  сюда  пришел?
Лучше бы предавался ты скорби и  слезам  под  стать  окружающему!"  С  этими
словами она взглянула на служанку и говорит:  "Миррина,  принеси  сейчас  же
лампу и масло, потом  запрешь  караульщика  в  спальне  и  немедленно  уходи
обратно".
   25. Оставленный, таким образом, наедине с трупом, я  тру  глаза,  чтобы
вооружить их против сна, и для храбрости песенку  напеваю,  а  тем  временем
смеркается, сумерки  наступают,  сумерки  сгущаются,  потом  глубокая  ночь,
наконец глубочайший мрак.  А  у  меня  страх  все  увеличивался,  как  вдруг
внезапно вползает ласочка, останавливается передо мной и так  пристально  на
меня смотрит, что я смутился от такой наглости в  столь  ничтожном  зверьке.
Наконец говорю ей: "Пошла прочь, подлая тварь! Убирайся к мышам -  они  тебе
компания 26, - покуда не испытала на себе моей силы! Пошла прочь!"
   Повернулась и сейчас же исчезла из комнаты. Но в ту же минуту  глубокий
сон вдруг погрузил меня на самое дно какой-то бездны, так что  сам  Дельфиец
27 с трудом угадал бы, какое из нас, двух лежащих тел,  более  мертво.  Так,
ничего не чувствуя и сам нуждаясь в караульщике, я будто бы и не был  в  той
комнате.
   26. Тут как раз оглушительное пение хохлатой  команды  возвестило,  что
ночь на исходе, и я наконец проснулся. Охваченный немалым  страхом,  бегу  к
трупу; поднеся светильник и откинув покров  с  лица,  я  стал  рассматривать
каждую черточку - все было на месте, как прежде.  Вот  и  бедная  супруга  в
слезах и в тревоге вместе со вчерашними свидетелями быстро входит  и  сейчас
же бросается на тело мужа, долго осыпает  его  поцелуями,  потом  при  свете
лампы убеждается, что все  в  порядке.  Тогда,  обернувшись,  подзывает  она
своего управляющего Филодеспота 28 и дает ему распоряжение немедленно выдать
вознаграждение  доброму  караульщику.  Деньги  сейчас  же  принесли,  и  она
прибавляет: "Мы тебе крайне признательны, юноша, и, клянусь  Геркулесом,  за
такую хорошую службу мы с этой минуты будем считать тебя нашим  домочадцем".
На что я, обрадованный неожиданной поживой и ошалевший от блестящих золотых,
которыми все время побрякивал в руке, говорю: "Больше того, госпожа!  Считай
меня своим слугою, и сколько бы раз тебе ни потребовалась наша служба, смело
приказывай".
   Едва я это произнес,  как  тотчас  все  домочадцы,  проклиная  зловещее
предзнаменование 29 и схватив что под руку попало, на меня набросились,  кто
кулаком в зубы заехал, кто локтями в спину тычет, кто руками злобно под бока
поддает, пятками топчут, за волосы таскают, платье рвут. Так, разодранный  и
растерзанный, наподобие гордого Аонийского юноши 30 или  вещего  Пиплейского
певца 31, был я выгнан из дома.
   27. И покуда на соседней улице я  прихожу  в  себя  и,  слишком  поздно
вспоминая всю неосмотрительность и зловещий смысл моих слов,  сознаюсь,  что
заслуживаю по справедливости  еще  больших  побоев,  вот  уже  покойника,  в
последний раз оплакав и окликнув,  вынесли  из  дому,  и  так  как  хоронили
аристократа, то,  по  исконным  обрядам,  устроенная  на  общественный  счет
погребальная процессия проходила через форум. Подбегает тут какой-то  старик
в темной одежде, скорбный, весь в слезах, рвет свои  благородные  седины  и,
обеими руками обняв погребальное ложе, громким, хотя и прерываемым поминутно
рыданиями голосом восклицает: "Вашим добрым именем заклинаю вас, квириты,  и
всем, что для вас свято: заступитесь за  убитого  гражданина  и  невероятное
преступление зловредной этой и нечестивой женщины сурово покарайте. Это она,
и никто другой, несчастного юношу, сына моей сестры, извела  отравой,  чтобы
угодить любовнику и грабительски захватить наследство".
   Так старец этот, то к одному, то  к  другому  обращаясь,  разливался  в
громких   жалобах.   Толпа   между   тем   начала   грозно   волноваться   и
правдоподобность случая заставляла верить в преступление. Одни  кричат,  что
надо сжечь ее, другие хватаются за камни, мальчишек подговаривают прикончить
женщину. А та, обливаясь притворными слезами  и  самыми  страшными  клятвами
клянясь,  призывая  всех  небожителей  в  свидетели,  отпиралась  от  такого
злодейства.
   28.  Наконец  старец  молвит:  "Предоставим  божественному   провидению
решить, где  правда.  Тут  находится  Затхлас,  один  из  первых  египетских
пророков, который уже давно за большую  цену  условился  со  мною  на  время
вызвать душу из преисподней, а тело это вернуть к жизни.- И с этими  словами
выводит он на  середину  какого-то  юношу  в  льняной  одежде,  в  пальмовых
сандалиях, с гладко выбритой головой 32. Долго целуя ему руки и  даже  колен
касаясь 33, говорит он: - Сжалься,  служитель  богов,  сжалься  ради  светил
небесных, ради  подземных  божеств,  ради  стихий  природных,  ради  ночного
безмолвия, ради святилищ коптских, и половодий нильских, и тайн  мемфисских,
и систров фаросских 34. Дай на краткий миг воспользоваться сиянием солнца  и
в сомкнутые навеки очи влей частицу света. Не ропщем мы и  не  оспариваем  у
земли ей принадлежащего, но, для того чтобы утешиться возмездием,  просим  о
кратком возвращении к жизни".
   Пророк, которого тронули эти мольбы, положил какую-то  травку  на  уста
покойнику, другую - ему на грудь. Затем, повернувшись к  востоку,  начал  он
молча молиться священному Солнцу, поднимавшемуся над горизонтом, всем  видом
своим во время этой сцены, достойной глубокого уважения,  как  нельзя  лучше
подготовив внимание присутствующих к чуду.
   29. Я вмешиваюсь в  толпу  и,  став  на  высоком  камне  позади  самого
погребального ложа, любопытным взором за всем  слежу.  И  вот  уже  начинает
вздыматься грудь, вены спасительно биться, уже  духом  наполняется  тело;  и
поднялся мертвец, и заговорил юноша: "Скажите мне, зачем, вкусившего уже  от
летейских чаш, уже по стигийским болотам  35  плывшего  к  делам  мимолетной
жизни возвращаете? Перестань же, молю,  перестань,  и  меня  к  покою  моему
отпусти!" Вот что сказал голос, исходивший из тела. Но пророк, уже с большим
жаром, говорит: "Что же ты не расскажешь народу все по  порядку,  отчего  не
объяснишь тайну твоей смерти? Разве ты не знаешь, что  я  могу  заклинаньями
моими призвать фурий и усталые члены твои предать мученью?" Тот слушает  это
с ложа и с глубоким вздохом так вещает народу: "Злыми  чарами  жены  молодой
изведенный и обреченный на гибельную чашу,  брачное  ложе  не  остывшим  еще
уступил я прелюбодею".
   Тут замечательная  эта  жена,  явно  обнаглев,  задалась  кощунственной
мыслью упрямо опровергать неоспоримые  доводы  мужа.  Народ  бушует,  мнения
разделяются; одни требовали, чтобы негоднейшая женщина сейчас  же  погребена
была заживо с телом покойного мужа, другие говорили, что не  следует  верить
лживым словам трупа.
   30. Но эти  пререкания  были  прерваны  новою  речью  юноши,  так  как,
испустив еще более  глубокий  вздох,  он  заговорил:  "Дам,  дам  вам  ясные
доказательства своей безукоризненной правоты и открою то, о чем никто, кроме
меня, не знает и не догадывается. - И тут, указывая на меня  пальцем:  -  Да
ведь, когда у тела моего  бдительнейший  этот  караульщик  твердо  стоял  на
страже, старые колдуньи, охочие до бренной моей оболочки  и  принимавшие  по
этой причине разные образы, многократно  пытались  обмануть  его  ревностное
усердие и  наконец,  напустив  сонного  тумана,  погрузили  его  в  глубокое
забытье; а потом они не переставая звали  меня  по  имени,  и  вот  уже  мои
застывшие связки и похолодевшие члены силятся медленными движениями ответить
на приказания магического искусства. Тут  этот  человек,  на  самом-то  деле
живой, да только мертвецки сонный, ничего не подозревая, встает,  откликаясь
на свое имя, так как мы с  ним  называемся  одинаково,  и  добровольно  идет
вперед наподобие безжизненной тени; хотя  двери  в  комнату  были  тщательно
закрыты, однако там нашлось отверстие, через которое  ему  сначала  отрезали
нос, потом оба уха, так что он оказался изувеченным  вместо  меня.  И  чтобы
замести следы, обманщицы приставляют ему сделанные из  воска  уши  -  точное
подобие отрезанных - и нос, похожий на его собственный. Вот  он  пред  вами,
этот несчастный, получивший плату не за труд свой, а за увечье".
   Перепуганный такими словами, я начинаю ощупывать свое лицо: схватываюсь
за нос - остается у меня в руке: провожу по ушам - отваливаются.  Когда  все
присутствующие стали указывать на меня  пальцами  и  кивать  головою,  когда
поднялся смех, я, обливаясь холодным потом, ныряю между ног окружавших  меня
людей и бегу прочь. Но после того как я стал калекой и всеобщим  посмешищем,
я не мог уже вернуться к домашнему очагу; так, расчесав  волосы,  чтобы  они
спадали с обеих сторон, я  скрыл  шрамы  от  отрезанных  ушей,  а  постыдный
недостаток носа стараюсь из приличия спрятать под этим полотняным платочком,
который плотно прижимаю к лицу.
   31. Когда Телефрон окончил  эту  историю,  собутыльники,  разгоряченные
вином, вновь разразились хохотом. Пока они требовали, чтобы  совершено  было
обычное возлияние богу Смеха 36, Биррена обращается  ко  мне  со  следующими
словами:
   - Завтра наступает день, считающийся с самого основания  нашего  города
торжественным, потому что в этот день единственные во  всем  свете  мы  чтим
веселыми и радостными обрядами святейшее божество - Смех. Своим присутствием
ты сделаешь нам этот праздник еще приятнее. Как хорошо было бы, если бы и ты
придумал в честь бога что-нибудь остроумное и забавное, чтобы мы поклонялись
столь великому божеству еще более преданно и верно.
   - Отлично, - говорю,  -  как  приказываешь,  так  и  будет.  И  клянусь
Геркулесом, хотелось бы мне найти что-нибудь такое, что по достоинству  и  в
избытке удовлетворило бы великого бога.
   После этого, так как мой слуга доложил мне, что наступает  ночь,  да  и
сам я уже вдоволь нагрузился вином, я быстро подымаюсь с  места  и,  наскоро
пожелав Биррене всего хорошего, нетвердой походкой пускаюсь в обратный путь.
   32. Но едва лишь вышли мы на улицу, как внезапный  ветер  гасит  факел,
который освещал нам дорогу,  и  мы,  с  трудом  пробираясь  в  полном  мраке
неожиданно наступившей ночи, исколов о камни все ноги, насилу  добрались  до
дому. Когда мы, крепко держась друг за друга, подходили к дому, вдруг видим:
трое каких-то здоровых и дюжих людей изо всех сил ломятся в нашу  дверь,  не
только нимало не смутившись нашим появлением, но наперебой стараясь  ударить
посильнее и почаще, так что нам, а  мне  в  особенности,  не  без  основания
показались они разбойниками, и притом самыми свирепыми. Сейчас же вытаскиваю
меч, который я взял с собой и  нес  под  одеждой  на  подобный  случай.  Без
промедления бросаюсь прямо на разбойников и  одного  за  другим,  с  кем  ни
схвачусь, поражаю, всаживая глубоко меч, покуда наконец, покрытые множеством
зияющих ран, у самых ног моих духа они не испускают.  Окончив  битву,  между
тем как и Фотида от шума проснулась,  вбегаю  я,  едва  переводя  дыхание  и
обливаясь потом, в открытые двери и сейчас же, усталый, словно  не  с  тремя
разбойниками сражался, а Гериона 37 убил, бросаюсь на кровать и в тот же миг
засыпаю.

КНИГА ТРЕТЬЯ

   1. Едва Аврора, розовою рукою  помавая,  пустилась  по  небу  на  своих
конях, украшенных алыми фалерами 1, как меня, у сладкого покоя  похищенного,
ночь передала дню. При воспоминании о вчерашнем  преступлении  на  душу  мне
пало лихорадочное беспокойство; скрестив ноги и обвив колени  переплетенными
пальцами, сидел я, скорчившись, на кровати и горько плакал,  рисуя  в  своем
воображении и городскую площадь, и суд, и приговор, и самого  палача.  Разве
может мне попасться такой мягкий, такой  благорасположенный  судья,  который
меня,  запятнанного  жестокостью  тройного  убийства,  забрызганного  кровью
стольких граждан, признает невиновным? Так вот какое славное  странствование
халдей Диофан так упорно мне предсказывал!
   Снова и снова приходили мне в голову эти  мысли,  и  я  оплакивал  свою
судьбу, а между тем раздались удары в двери, и перед входом поднялся крик.
   2. Тотчас же от сильного натиска распахиваются настежь  двери,  и  весь
дом наполняется чиновниками, их  прислужниками  и  разношерстной  толпой;  и
сейчас же двое ликторов по приказанию чиновников наложили  на  меня  руки  и
повели без всякого, разумеется, с моей  стороны  сопротивления.  И  едва  мы
вступили  в  ближайший  переулок,  как  все  жители,   высыпав   на   улицу,
необыкновенно тесной толпой двинулись за нами следом. И хотя шел я, печально
опустив голову, а вернее  сказать,  желая  даже  сквозь  землю  провалиться,
однако  бросая  украдкой  взоры  по  сторонам,   замечаю   нечто   достойное
величайшего удивления: ибо из стольких тысяч людей,  что  нас  окружали,  не
было ни одного, который не покатывался бы со смеху. Тем временем, обойдя все
улицы,  проводят  меня  по  всем  закоулкам,  как  водят  обычно   животных,
предназначенных  для  искупительных  жертв  2,   когда   грозит   какая-либо
опасность, предсказанная божественными знамениями, и, наконец,  ставят  меня
перед трибуналом на форуме 3. Уже на возвышенном месте восседали судьи,  уже
общественный глашатай призывал к  молчанию,  как  вдруг  все  в  один  голос
требуют, чтобы, приняв во  внимание  необычайную  многочисленность  сборища,
которое грозит опасностью страшной давки, разбирательство столь важного дела
было перенесено в театр. Народ хлынул  беспорядочной  толпой;  не  прошло  и
минуты, как все места, отведенные для зрителей, были заняты; даже проходы  и
вся крыша заполнены до отказа,  многие  ухватились  за  колонны,  другие  на
статуях повисли, некоторые по пояс высунулись из окон и отверстий в  потолке
- нестерпимое желание увидеть все  своими  глазами  заставляло  пренебрегать
опасностью для жизни. Тут меня стража,  как  жертву  какую-нибудь,  проводит
через просцениум и ставит посреди орхестры 4.
   3. Вот снова раздается зычный голос глашатая,  вызывающего  обвинителя.
Поднимается один старик, и, после того как для исчисления  продолжительности
речи в какой-то сосудец 5 с узеньким, как в решете, отверстием  была  налита
вода, вытекавшая оттуда капля за каплей, он обращается  к  народу  с  такими
словами:
   - Почтеннейшие  квириты,  дело  идет  не  о  пустяках,  но  о  событии,
непосредственно касающемся спокойствия всего города и  которое  послужит  на
будущее серьезным примером.  Тем  более  надлежит  вам,  ради  общественного
достоинства,  каждому  в  отдельности  и  всем  вместе  позаботиться,  чтобы
учинение гнусным убийцей кровавой бойни, которую  он  устроил,  погубив  так
много граждан, не прошло безнаказанным. И не  думайте,  что  я,  побуждаемый
личной враждой, по своей ненависти проявляю строгость. Я - начальник  ночной
стражи и полагаю, что до сегодняшнего дня никто не мог упрекнуть в чем бы то
ни было мое неусыпное усердие. Я в точности вам доложу, в чем  суть  дела  и
что произошло в эту ночь. Итак, когда, уже  около  третьей  стражи  6,  я  с
чрезвычайною бдительностью  обхожу  весь  город,  осматривая  каждый  дом  в
отдельности, замечаю я этого жесточайшего юношу; обнажив меч, он сеет вокруг
себя убийство, и уже три жертвы его ярости испускают дух у  самых  его  ног,
содрогаясь в лужах крови. Сам же он, не без причины встревоженный  сознанием
такого преступления, тотчас пустился бежать  и,  воспользовавшись  темнотою,
скрылся  в  каком-то  доме,  где  и  прятался  целую  ночь.   Но   благодаря
божественному  провидению,  которое  не  оставляет  ни   одного   злодейства
ненаказанным, прождав его до утра, прежде  чем  он  успел  улизнуть  тайными
путями, я приложил все  усилия,  чтобы  привести  его  сюда  и  предоставить
решение  дела  вашему  почтеннейшему  судилищу.  Итак,  перед   вами   стоит
подсудимый, запятнанный столькими  убийствами,  подсудимый,  захваченный  на
месте преступления, подсудимый - чужестранец.  Вынесите  же,  не  колеблясь,
приговор этому чужестранцу, совершившему такое злодеяние, за  которое  вы  и
своего согражданина строго бы покарали.
   4. После этих слов  смолк  ужасный  голос  моего  сурового  обвинителя.
Сейчас же глашатай обратился ко мне с предложением начать говорить,  если  я
хочу что-нибудь ответить на обвинительную речь. А я в ту минуту  мог  только
плакать, думая, клянусь Геркулесом, не столько об этой грозной речи, сколько
о злосчастной моей совести. Наконец свыше послано было  мне  мужество,  и  я
начал так:
   - Небезызвестно и самому мне, как трудно человеку, которого обвиняют  в
убийстве, стоя перед трупами трех граждан, убедить такое множество народа  в
своей невиновности, хотя бы он и говорил правду или добровольно сознавался в
содеянном. Но если ваша снисходительность уделит  мне  немного  внимания,  я
легко докажу вам, что не по собственной вине  рискую  я  сейчас  головою,  а
негодование, вполне объяснимое  и  возникшее  по  поводу  чисто  случайному,
навлекло