ько убийством  его
ты спасешь себя, мы поспешим сюда, с нетерпением  будем  ожидать  и,  быстро
унеся вместе с  тобой  все  это  добро,  просватаем  тебя,  принадлежащую  к
человеческому роду, надлежащим браком за человека".
   21. А сами, зажегши столь пламенными речами огонь в сердце сестры,  уже
совсем пылающем, быстро ее покидают, сильно боясь оказаться даже  поблизости
от подобных несчастий, и,  принесенные,  как  обычно,  дуновением  крылатого
ветра на утес, поспешно обращаются в  бегство  и,  тотчас  сев  на  корабли,
отъезжают.
   Между тем Психея, оставшись одна (хотя злые фурии  тревожили  ее  и  не
давали покоя), волнуется в скорби, подобно  бурному  морю;  и  хотя  решение
принято и душа непреклонна, все же, готовясь протянуть руку к  преступлению,
она еще колеблется в нерешительности, и противоречивые чувства отвлекают  ее
от  злого  дела.  Спешит,  откладывает;  дерзает,   трепещет;   отчаивается,
гневается и, наконец, в одном и том же теле ненавидит чудовище и любит мужа.
Но  вечер  уже  шел  к  ночи,  и  Психея  в  торопливой  поспешности  делает
приготовления к безбожному преступлению. Вот и ночь пришла, супруг пришел и,
предавшись сначала любовному сражению, погрузился в глубокий сон.
   22. Тут Психея слабеет телом и душою, но, подчиняясь  жестокой  судьбе,
собирается с силами и, вынув светильник,  взяв  в  руки  бритву,  решимостью
преодолевает женскую робость. Но как только от поднесенного огня  осветились
тайны постели, видит  она  нежнейшее  и  сладчайшее  из  всех  диких  зверей
чудовище - видит самого пресловутого Купидона, бога  прекрасного,  прекрасно
лежащего, при виде  которого  даже  пламя  лампы  веселей  заиграло  и  ярче
заблестело бритвы святотатственной острие. А сама Психея, устрашенная  таким
зрелищем, не владеет собой, покрывается смертельной бледностью  и,  трепеща,
опускается на колени, стараясь спрятать оружие, но - в груди своей; она бы и
сделала это, если бы оружие, от страха перед таким злодейством выпущенное из
дерзновенных рук, не упало. Изнемогая, потеряв всякую  надежду,  чем  дольше
всматривается она в красоту божественного  лица,  тем  больше  собирается  с
духом. Видит она золотую голову с пышными волосами,  пропитанными  амброзией
5, окружающие молочную шею и пурпурные  щеки,  изящно  опустившиеся  завитки
локонов,  одни  с  затылка,  другие  со  лба  свешивающиеся,   от   крайнего
лучезарного блеска которых сам огонь в светильнике заколебался;  за  плечами
летающего бога росистые перья сверкающим  цветком  белели,  и,  хотя  крылья
находились в покое, кончики нежных и тоненьких перышек  трепетными  толчками
двигались в беспокойстве; остальное тело видит гладким и  сияющим;  так  что
Венера могла не раскаиваться, что произвела его на  свет.  В  ногах  кровати
лежали лук и колчан со стрелами - благодетельное оружие великого бога.
   23. Ненасытная, к  тому  же  и  любопытная  Психея  не  сводит  глаз  с
мужниного оружия, осматривает и ощупывает  его,  вынимает  из  колчана  одну
стрелу, кончиком пальца пробует острие, но, сделав  более  сильное  движение
дрожащим суставом, глубоко колет себя, так что на поверхности кожи выступают
капельки алой крови. Так, сама того не зная. Психея воспылала любовью к богу
любви. Разгораясь все большей и большей страстью к богу страсти, она, полная
вожделения, наклонилась к нему и торопливо  начала  осыпать  его  жаркими  и
долгими поцелуями, боясь, как бы не прервался сон его. Но  пока  она,  таким
блаженством упоенная, рассудком своим не владеющая, волнуется, лампа ее,  то
ли по негоднейшему предательству, то ли по зловредной зависти, то ли и  сама
пожелав прикоснуться и как бы поцеловать столь блистательное тело,  брызгает
с конца фитиля горячим маслом на правое плечо богу. Эх ты, лампа,  наглая  и
дерзкая, презренная прислужница любви, ты обожгла бога, который сам господин
всяческого огня! А наверное, впервые  изобрел  тебя  какой-нибудь  любовник,
чтобы  как  можно  дольше  ночью  пользоваться  предметом   своих   желаний.
Почувствовав ожог, бог вскочил и, увидев запятнанной  и  нарушенной  клятву,
быстро освободился от объятий и поцелуев несчастнейшей своей супруги  и,  не
произнеся ни слова, поднялся в воздух.
   24. А Психея, как только  поднялся  он,  обеими  руками  ухватилась  за
правую его ногу - жалкий привесок в высоком  взлете,  -  но  наконец,  устав
долгое время быть висячей спутницей в  заоблачных  высях,  упала  на  землю.
Влюбленный бог не оставляет ее, лежащую на земле, и.  взлетев  на  ближайший
кипарис, с высокой верхушки его,  глубоко  взволнованный,  так  говорит  ей:
"Ведь я, простодушнейшая  Психея,  вопреки  повелению  матери  моей  Венеры,
приказавшей внушить тебе страсть к самому жалкому, последнему из смертных  и
обречь тебя убогому  браку,  сам  предпочел  прилететь  к  тебе  в  качестве
возлюбленного. Я знаю, что поступил легкомысленно, но, знаменитый стрелок, я
сам себя ранил своим же оружием и  сделал  тебя  своей  супругой  для  того,
значит, чтобы ты сочла меня чудовищем и захотела бритвой отрезать мне голову
за то, что в ней находятся эти влюбленные в тебя глаза. Я всегда то  и  дело
убеждал тебя остерегаться, всегда дружески уговаривал.  Почтенные  советницы
твои немедленно ответят мне за свою  столь  гибельную  выдумку,  тебя  же  я
накажу только моим исчезновением". И, окончив речь  эту,  на  крыльях  ввысь
устремился.
   25. А Психея, распростертая  на  земле,  следя,  покуда  доступно  было
взору, за полетом мужа, душу себе надрывает горькими воплями. Когда  же  все
увеличивающееся  расстояние  скрыло  от  глаз   ее   супруга,   на   крыльях
стремительно уносившегося, ринулась она  к  ближайшей  реке  и  бросилась  с
берега  вниз.  Но  кроткая  речка  несомненно  в  честь   бога,   способного
воспламенить даже воду, и из боязни за себя, сейчас же волной своей  вынесла
ее невредимою на берег,  покрытый  цветущей  зеленью.  На  береговом  гребне
случайно сидел деревенский бог Пан, обняв горную богиню Эхо, которую учил он
петь на разные голоса; неподалеку от  воды  на  широком  пастбище  резвились
козочки, пощипывая прибрежную травку. Козлиный  бог  милостиво  подзывает  к
себе измученную, расстроенную Психею и, так как несчастье  ее  небезызвестно
было ему, ласковыми  словами  успокаивает:  "Девушка  милая,  я  деревенский
житель, пасу стада, но, благодаря своей  глубокой  старости,  научен  долгим
опытом. Так вот, если правильно я сужу, - а это именно умные люди и называют
даром  провиденья,  -  то  неровная,  часто  колеблющаяся  походка,  крайняя
бледность всего тела, вздохи частые, а  главное  -  заплаканные  глаза  твои
говорят, что от любви чрезмерной ты  страдаешь.  Послушайся  же  меня  и  не
старайся вперед погубить себя, снова бросившись в воду или каким-либо другим
способом насильственной смерти.  Отложи  грусть  и  брось  печаль,  а  лучше
обратись с мольбами к Купидону, величайшему из богов, и  так  как  он  юноша
избалованный  и  капризный,  то  постарайся  ласковой   предупредительностью
расположить его в свою пользу".
   26. Ничего не ответив на слова пастушеского бога,  только  поклонившись
спасительному божеству. Психея тронулась в путь. Когда она усталой  походкой
прошла довольно далеко, уже к вечеру какой-то неизвестной тропинкой достигла
она некоего города, где был царем муж одной из ее  сестер.  Узнав  об  этом.
Психея пожелала сообщить сестре о своем присутствии; как  только  ввели  ее,
после взаимных объятий и приветствий, на вопрос о причине  ее  прибытия  она
начала таким  образом:  "Ты  помнишь  ваш  совет,  а  именно,  как  вы  меня
уговаривали, чтобы я чудовище, которое под обманным названием мужа проводило
со мною ночи, раньше чем оно пожрет меня бедную своей  прожорливой  глоткой,
поразила обоюдоострой бритвой? Но как только, согласно  уговору,  при  свете
лампы взглянула я на его  лицо,  вижу  дивное  и  совершенное,  божественное
зрелище - самого сына преславного богини Венеры, самого, повторяю, Купидона,
сладким сном объятого. И пока, приведенная в восторг  видом  такой  красоты,
смущенная таким обилием наслаждений, я страдала от невозможности вкусить  от
них, в это время по злейшей случайности пылающая лампа брызнула  маслом  ему
на плечо. Проснувшись тотчас же от этой  боли,  как  только  увидел  меня  с
лампой и оружием в руках, говорит: "Ты за столь жестокое преступление  уходи
немедленно с моего ложа и забирай свои пожитки, я же с сестрой твоей, -  тут
он назвал твое имя,  -  торжественным  браком  сочетаюсь",  -  и  сейчас  же
приказал Зефиру, чтобы он выдул меня из его дома".
   27. Не успела еще Психея кончить своей речи,  как  та,  воспламенившись
порывом безумного вожделения и губительной  зависти,  обманув  мужа  тут  же
придуманной ложью, будто получила  какое-то  известие  о  смерти  родителей,
сейчас же взошла на корабль, прямо направилась к известному обрыву  и,  хотя
дул совсем не тот ветер, все же она, охваченная слепой  надеждой,  крикнула:
"Принимай меня. Купидон, достойную тебя супругу, а ты, Зефир, поддержи  свою
госпожу!" - и со всего маху бросилась в бездну. Но до места назначения  даже
в виде трупа она не добралась. Ударяясь о камни скал, члены ее  разбились  и
разлетелись в разные стороны, и она погибла, доставив  своими  растерзанными
внутренностями, как заслуживала  этого,  легкую  добычу  для  птиц  и  диких
зверей. Так она погибла. Не заставила себя  ждать  и  следующая  мстительная
кара. Психея, снова пустившись в скитания, дошла  до  другого  города,  где,
подобно первой, была царицей вторая ее сестра.  И  эта  также  поддалась  на
приманку родной сестры и соперница Психеи поспешила к  утесу  на  преступный
брак, но равным образом упала, найдя себе гибель и смерть.
   28. Меж тем, пока Психея, занятая поисками Купидона, обходит страны, он
сам, страдая от ожога, лежал и стонал в самой спальне у  своей  матери.  Тут
чайка, птица белоснежная, что по волнам морским на крыльях плавает, поспешно
в недра океана глубокого ныряет. Там, сейчас же представ перед Венерой,  что
купалась и плескалась, докладывает ей, что сын ее обжегся, стонет  от  боли,
причиняемой тяжелой раной, лежит - неизвестно, поправится ли, а что  у  всех
народов из уст в уста уже говор и ропот идет и  Венеру  со  всей  ее  родней
поминают недобрым: сынок, мол, на горах любовью  занимаясь,  а  сама  она  в
океане купаясь, от дел своих отстали, а через то ни страсти нет никакой,  ни
очарования, ни прелести, а все стало неблаговидно, грубо и дико;  ни  браков
супружеских, ни союзов дружеских, ни от детей почтения, но всеобщее позорище
и от грязных соединений горечь и отвращение. Так эта болтливая и  любопытная
птица верещала в Венерины уши, пороча доброе имя ее сына. А Венера, придя  в
сильный гнев, вдруг восклицает: "Стало быть, у милого  сынка  моего  подруга
завелась какая-то! Ну ты, что одна только и служишь мне от души, скажи,  как
зовут ту, которая благородного и чистого мальчика  соблазнила?  Может  быть,
она из породы Нимф 6, или из числа Ор 7, или из хоровода Муз, или из Граций,
моих прислужниц?"  Не  смолчала  говорливая  птица  и  отвечает;  "Не  знаю,
госпожа; думается, что одной девушкой - если память мне не изменяет. Психеей
она называется, - крайне он заинтересован". Тут Венера в негодовании  громко
воскликнула: "Так он на самом деле любит Психею, соперницу мою  по  красоте,
похитительницу моего имени? Наверное,  этот  шалопай  даже  сводней  считает
меня, так как по моему указанию он узнал эту девушку".
   29. Воззвав таким образом, поспешно выплывает она  из  глубины  моря  и
сейчас же устремляется в золотую свою спальню; найдя там, как  ей  уже  было
доложено, больного сына, она прямо с порога завопила во весь  голос:  "Очень
это прилично и достойно и происхождения нашего, и хорошего твоего поведения,
что ты, поправши для начала наставления матери твоей, даже  госпожи,  вместо
того чтобы в виде наказания внушить постыдную  страсть  моей  врагине,  сам,
мальчишка такого возраста, заключаешь ее в свои распутные и  преждевременные
объятия, думая, что я потерплю своей невесткой ту, которую ненавижу! Или  ты
считаешь,  пустомеля,  потаскун  противный,  что  ты  один  можешь  наш  род
продолжать, а я уже по годам и зачать не могу? Ну так знай же: другого  сына
рожу,  гораздо  лучше  тебя,  или  для  пущего  твоего   унижения   усыновлю
кого-нибудь из рабов и ему передам крылья эти,  и  факел,  и  лук,  и  самые
стрелы,  и  все  мое  снаряжение,  которое  я  дала  тебе  не   для   такого
употребления; ведь из имущества твоего отца ничто не было истрачено  на  это
вооружение.
   30. Впрочем, с ранних лет ты плохо воспитан - на руку проворен, старших
всегда толкал без всякого почтения,  самое  мать  свою,  меня,  говорю,  ты,
убийца, каждый день раздеваешь и ранишь  частенько,  ни  во  что  не  ставя,
словно вдову какую-нибудь, не боясь отчима своего 8,  силача  знаменитого  и
великого вояки. Мало того, ему часто, в ущерб моей связи с ним,  взял  ты  в
обычай то и дело девиц  поставлять  в  наложницы.  Но  уж  я  заставлю  тебя
пожалеть  об  этих  проказах,  увидишь,  как  тяжело  и  горько  будет  твое
супружество! Теперь, после  такого  издевательства,  что  мне  делать?  Куда
деваться? Какими способами пройдоху этого образумить? Что же,  к  враждебной
мне воздержанности обратиться, которую я так часто  из-за  распутства  этого
мальчишки оскорбляла? Но толковать с этой деревенской, неотесанной  женщиной
- в ужас меня приводит такая мысль! Однако, откуда бы утешительная месть  ни
приходила, пренебрегать ею не следует. Именно  воздержанность  окажется  мне
всего полезнее, чтобы как можно суровее  пустомелю  этого  наказать,  колчан
забрать, стрел лишить, лук ослабить, факел  угасить,  да  и  само  тело  его
обуздать хорошими средствами. Тогда только и сочту я обиду мою  заглаженной,
когда она кудри его, сверкающее золото которых вот этими руками я так  часто
перебирала, обреет, а крылья, что я нектарной влагой из груди своей орошала,
обкорнает",
   31. Сказавши так, гневно ринулась она вон, но не успокоилась еще  желчь
Венерина. Навстречу ей попадаются Церера с Юноной и, увидя надутое лицо  ее,
спрашивают, почему красоту сверкающих глаз ее омрачают  сдвинутые  брови.  А
она: "Кстати, отвечает, вы повстречались мне - вы  исполните  желание  моего
пылающего сердца. Молю вас, приложите все усилия  и  найдите  мне  сбежавшую
летунью Психею. От вас, конечно, не укрылись знаменитые происшествия в  моем
доме, и это натворил тот, кого я не могу больше называть сыном".
   На это богини, которым известно было все  происшедшее,  для  успокоения
пламенного гнева Венеры так  начинают:  "А  что  за  преступление,  госпожа,
совершил твой сын, что ты с таким упорством противишься его счастью и хочешь
погубить ту, которую он любит? Что за грех,  спрашивается,  если  он  охотно
улыбается красивой девушке? Разве ты не знаешь, что он уже  взрослый  юноша,
или ты забыла, сколько ему лет? Или потому, что он  выглядит  моложе  своего
возраста, тебе он до сих пор кажется мальчиком? Ты - мать и  притом  женщина
рассудительная, а между  тем  все  время  старательно  разузнаешь  обо  всех
шалостях своего сына, ставишь ему  в  вину  распущенность,  препятствуешь  в
любовных делах и осуждаешь в прекрасном  сыне  своем  свои  же  ухищрения  и
удовольствия. Кто же из богов или из смертных  допустит,  чтобы  ты  повсюду
сеяла в людях вожделение, если ты из своего дома изгоняешь любовь к любви  и
накрепко запираешь всеобщий рассадник женских слабостей?" Так они, из страха
перед стрелами Купидоновыми,  старались  любезным  покровительством  угодить
ему, хотя бы и заочно. Но  Венера  пришла  в  негодование  оттого,  что  они
обращают в шутку причиненные ей  обиды,  и,  опередив  их,  быстрыми  шагами
направила путь в другую сторону - к морю.

КНИГА ШЕСТАЯ

   1. Меж  тем  Психея,  переходя  с  места  на  место,  днем  и  ночью  с
беспокойством ища своего мужа, все сильнее желала если не  ласками  супруги,
то хоть рабскими мольбами смягчить его гнев. И вот, увидев какой-то храм  на
вершине крутой горы, подумала: "Как знать, может быть, здесь местопребывание
моего владыки!" И тотчас направляет она  туда  свой  быстрый  шаг,  которому
надежда и желание вернули утраченное в постоянной усталости проворство.  Вот
уже, решительно поднявшись по высокому склону, приблизилась она к святилищу.
Видит  пред  собою  пшеничные  колосья,  ворохами  наваленные  и   в   венки
сплетенные, и колосья 1 ячменя. Были там  и  серпы,  и  всевозможные  орудия
жатвы, но все это лежало по разным местам в беспорядке и  без  призора,  как
случается, когда работники во время зноя все побросают. Психея  все  это  по
отдельности тщательно  разобрала  и,  старательно  разделив,  разложила  как
полагается, думая, что не следует ей пренебрегать  ни  храмом,  ни  обрядами
никого из богов, но у всех их искать милостивого сострадания.
   2. За этой внимательной и усердной работой застает ее кормилица  Церера
и издали еще восклицает: "Ах, достойная жалости Психея! Венера  в  тревожных
поисках по всему  свету,  неистовствуя,  твоих  следов  ищет,  готовит  тебе
страшную кару, всю божественную силу свою направляет на  месть  тебе,  а  ты
заботишься тут  о  моих  вещах  и  ничего  больше  для  своего  спасения  не
предпринимаешь?"
   Тут Психея бросилась к ее ногам, орошая их горючими  слезами,  волосами
землю и богинины следы подметает и  всевозможными  просьбами  взывает  к  ее
благосклонности:
   "Заклинаю тебя твоей десницей плодоносной, радостными  жатвы  обрядами,
сокровенными  тайнами  корзин  2,  крылатой   колесницей   драконов,   твоих
прислужников, бороздою почвы сицилийской 3, колесницею хищною, землею цепкою
4, к беспросветному браку Прозерпины 5 схождением, светлым обретенной дочери
возвращением  и  прочим,  что  окружено  молчанием  в   святилище   Элевсина
аттического 6, -  окажи  помощь  душе  несчастной  Психеи,  к  твоей  защите
прибегающей. Позволь мне схорониться хоть на несколько деньков в этой  груде
колосьев, покуда страшный гнев столь великой богини с  течением  времени  не
смягчится или по крайней мере покуда мои силы, ослабленные  долгими  муками,
от спокойной передышки не восстановятся".
   3. Церера отвечает: "Слезными мольбами твоими я тронута и  хочу  помочь
тебе, но совсем не намерена вызвать  недовольство  моей  родственницы  7,  с
которой я связана узами старинной дружбы, и к тому же - женщины доброй.  Так
что уходи сейчас же из этого помещения и будь довольна, что я  не  задержала
тебя и не взяла под стражу".
   Психея, получив, вопреки своим ожиданиям, отказ  и  удрученная  двойной
скорбью, снова пускается в путь и видит среди  сумеречной  рощи  в  глубокой
долине храм, построенный с замечательным искусством; не желая пропускать  ни
единого, хотя бы и  неверного,  средства  улучшить  свою  судьбу,  наоборот,
готовая заслужить милость какого угодно божества, приближается она к  святым
вратам. Видит и драгоценные приношения, и полотнища  с  золотыми  надписями,
развешанные  по  веткам  деревьев   и   дверным   косякам;   с   изъявлением
благодарности значилось в них и имя богини, которой дары  посвящались.  Тут,
отерев прежде всего слезы, она склоняет колени  и,  охватив  руками  еще  не
остывший алтарь, возносит следующую молитву:
   4. "Сестра и супруга Юпитера великого 8, находишься  ли  ты  в  древнем
святилище Самоса, что славится как единственный свидетель  твоего  рождения,
младенческого крика и раннего  детства  9;  пребываешь  ли  ты  в  блаженном
пристанище Карфагена высокого, где чтут тебя, как  деву,  на  льве  по  небу
движущуюся 10, или вблизи берегов Инаха. который прославляет уже  тебя,  как
супругу Громовержца и царицу богинь, охраняешь ты  славные  стены  аргосские
11, ты, которую весь Восток чтит как Зигию 12 и везде на западе  Луциной  13
именуют,  -  будь  мне  в  моей  крайней  нужде  Юноной-покровительницей   и
изн