надежды.
   Если современный читатель захотел бы на несколько мгновений пренебречь
многочисленными предрассудками и идеями, которые все вместе затемняют наше
суждение, то он нашел бы здесь механизм, необыкновенно похожий на тот,
который сегодня мы встречаем повсюду-механизм, предназначенный для того,
чтобы объединить отдельных индивидуумов во имя общего дела, чтобы сделать
их инструментом, побеждающим господствующий деспотический режим. Этическая
и политическая миссия Иисуса была, таким образом, прежде всего
предназначена для страждущих и преследуемых, для угнетенных и несчастных,
которые могли дать ему необходимую поддержку, а не к саддукеям,
сотрудничающим с римлянами и не склонным поделиться своими богатствами или
скомпрометировать свою благонадежность.
   Миссия Иисуса, такая, какой ее передают Евангелия, не несла в себе
ничего нового или исключительного, ибо в ней можно найти элементы
фарисейской доктрины и, как это доказывают рукописи Мертвого моря, явные
следы ес-сейской мысли. Но если его учение действительно не было
оригинальным, то его способ передачи был таковым:
   Иисус на самом деле в высшей степени обладал даром исцелять и делать
чудеса, говорить с толпой с помощью образных проповедей и заклинаний,
доступных всем.
   Кроме того, в противовес его предвестникам - ессеям, он не
ограничивался заявлениями о пришествии мессии; он сам представлялся
мессией, и доверие к нему, как и его авторитет, сильно возросли.
   Несомненно то, что, когда он въезжал в Иерусалим, Иисус уже собрал
вокруг себя значительное количество учеников. Но - и это необходимо
уточнить - они делились на две разные категории, интересы которых
совершенно отличались друг от друга. С одной стороны, маленькое ядро
"посвященных" - его собственная семья, члены местной знати и влиятельные
лица, спешившие увидеть своего кандидата на троне; с другой - толпа,
маленькие люди, еще более спешащие увидеть выполненными обещания,
содержащиеся в его миссии. Исключительно важно как следует отметить
разницу между этими двумя группами, политические цели которых были
одинаковыми, но мотивировки - абсолютно разными.
   Поэтому единство, и так трудное для них, совсем перестало существовать
после провала их общих планов. Объятое страхом, маленькое ядро его близких
тут же поспешило спасти первым делом единственное сокровище, по-настоящему
ценное для них, как и для любой знатной или королевской семьи - потомство,
хотя бы и ценой изгнания. Что касается 255
 
 
 
   адептов миссии, равнодушных к судьбе рода, они лишь постарались
передать и распространить его Слово.
   Эта миссия, которой мы им обязаны,-христианство, такое, каким оно
прошло через века, чтобы дойти до нас. Развитию и распространению его
посвящено столько учений и Трактатов, что не стоит затрагивать здесь этот
сюжет. Скажем только, что со св. Павлом эта миссия выкристаллизовалась в
свою окончательную форму и что на этой основе поднялось все теологическое
здание христианской веры. Можно сказать, что в эпоху, когда были
составлены Евангелия, основные принципы новой религии, возможно, уже были
определены.
   Эта религия, как мы уже видели, была, главным образом, предназначена
для римской или романизированной аудитории и должна была представлять все
события в выгодном свете, то есть сводить до минимума роль римлян в ущерб
евреям. Но это не единственный элемент, свободно истолкованный по
отношению к исторической действительности нарождающимся христианством.
Действительно, римляне привыкли обожествлять своих лидеров, например.
Цезаря, и нужно было сделать Иисуса богом, чтобы соперничать с ними на
равных. Это и сделал св. Павел.
   Но для того, чтобы обосноваться в Палестине, проникнуть и завоевать
Сирию и Малую Азию, Грецию, Египет, Рим и Западную Европу, новая религия
должна была повсюду быть принята народами и соразмеряться с их
верованиями. Иными словами, власть, величие и чудеса нового бога должны
были быть способными к конкуренции с теми богами, которых он хотел
вытеснить. Короче, если Иисус желал внедриться в романизированном мире его
эпохи, то ему нужно было представляться не мессией в старом смысле этого
слова, не царем-священником, а настоящим богом во плоти. Как и ему
подобные сириец, финикиец, египтянин и другие, он хотел пройти по
подземному миру и через мрачную тьму Ада, чтобы выйти оттуда с весной,
помолодевшим и торжествующим. Следовательно, нет ничего удивительного в
том, что понятие воскресения приобрело такое значение, и что Иисус должен
был быть сравним с Таммузом, Адонисом, Аттисом, Озирисом и бесчисленной
когортой умирающих и воскресающих богов, которые населяли в то время
страны и сознания.
   Это было также основной причиной того, что была провозглашена доктрина
о его рождении от девственницы, причина праздника Пасхи, праздника смерти
и воскресения, которые совпадали с ритуальными праздниками весны и вечного
обновления из других современных ему культов и таинств.
   Но в той мере, в которой надо было продвигать миф о "боге", его земная
семья, его политические и династические 256
 
 
 
   амбиции оказывались лишними, ибо, привязанные к эпохе и специфической
личности, они стесняли его притязания на универсальность. Поэтому-то их
систематически исключали из биографии Иисуса, также как и все намеки на
зелотов и ессеев, потому что было бы очень затруднительно смешивать бога с
грязными подробностями заговора, сверх того-обреченного на провал. Таким
образом, в Евангелиях остались те тексты, которые нам известны сегодня,
рассказы суровой, магической простоты, описывающие события, случайно
происшедшие в Палестине в I в., занятой римлянами, но, в общем-то, в том
вечном настоящем, свойственном любому мифу.
   В то время как "миссия" начинала свой путь, семья и ученики Иисуса шли
своим.
   Обвинив Иродов в том, что они уничтожили вместе с архивами, касающимися
знатных еврейских семей, все доказательства их прав на трон, они
эмигрировали по всему миру в III в., рассказывает Юлий Аф-риканий, и
увезли с собой несколько документов, избегнувших уничтожения в 66-74 гг.1
Но эта семья могла быстро стать неудобной, даже опасной для мифа.
Действительно, будучи свидетельницей исторической картины, которая служила
ей основой, она рисковала подвергнуть этот миф сомнению, бросить на него
тень недоверия, и, таким образом, серьезно скомпрометировать его будущее
распространение. Поэтому очень скоро христианство постаралось стереть из
своего прошлого все следы этой семьи, этого потомства и их честолюбивых
намерений; оно также постаралось уничтожить по мере возможности саму
семью. Этим объясняется ее молчание и ее существование в подполье,
нетерпимость первых отцов Церкви к малейшему отклонению от ортодоксального
пути, который они пытались навязать, и, быть может, один из корней
антисемитизма. Признавая римлян невиновными, а виновными - евреев, "адепты
миссии" и распространители мифа достигали двух целей: они приспосабливали
миссию к римской публике и компрометировали семью Иисуса, которая была
еврейской. Спровоцированный таким образом антисемитизм, кроме того,
послужил бы еще лучше их интересам, ибо, если семья нашла приют в
еврейской общине империи, то, быть может, благодаря ловко поведенному
народному движению, можно было добиться молчания стесняющих свидетелей.
   Льстя таким образом римской аудитории, обожествляя Иисуса и используя
евреев в качестве козлов отпущения, зародыши христианской ортодоксии имели
все шансы, чтобы встретить благодатную почву, затем развиться и укрепиться
в течение II в.
   Многие помогли этой эволюции, 9-14
 257
 
 
 
   среди них на первом месте находится Иреней, епископ Лионский, около 180
г.
   Еще более, чем первые отцы Церкви, Иреней внес большой вклад в то,
чтобы придать юной христианской религии стабильную форму. Его объемистое
"Опровержение фальшивой теологии, Libnos Adversus Haereses'" с жаром
осуждает и обвиняет все отклонения от ортодоксии, известные издавна
еретические течения; их различию, их преступлениям и их заблуждениям он
противопоставляет единство, истинность и превосходство христианской
Церкви, единственной "достойной преданности", единственной, способной
даровать спасение, и вне которой существуют только еретики, достойные
самой худшей кары.
   Теория гностиков была в глазах Иренея одной из самых злых форм
отклонения, облаченных в христианскую доктрину. Основывающаяся на личном
опыте и на личной связи с Богом, она сводила к минимуму роль священников и
епископов и мешала образованию настоящего единения. Епископ Лионский
стремился разрушить гностицизм, отвергая личное общение с Богом в пользу
коллективной веры, ставшей бесспорной, благодаря установлению определенных
и окончательных догм. Так родились теологическая система и совокупность
основных принципов, составленных таким образом, что они не оставляли места
личной инициативе. Ей Иреней противопоставлял единственную "католическую",
то есть универсальную, Церковь, основанную, с одной стороны, на
апостольских преданиях, а с другой - на Писании.
   Но раньше ему нужно было определить и раз и навсегда зафиксировать
содержание написанного послания, которое впредь должно было послужить
орудием. Таким образом, Новый Завет, пройдя через руки Иренея, и стал
таким, каким мы его знаем сегодня.
   Тем не менее, ереси не исчезли, как раз напротив; но, благодаря Иренею,
христианство стало прочной доктриной с четкой структурой - условие,
необходимое для того, чтобы оно выжило и имело успех. Поэтому было бы
разумным считать, что епископ Лионский подготовил дорогу событиям,
происшедшим сразу после царствования Константина: христианизация римской
империи.
   Роль Константина в истории и развитии христианства была предметом
многочисленных и ошибочных толкований; особенное затруднение вызывает
эпизод с его предполагаемой дарственной. Однако именно ему и не без
основания приписывают решительную победу над "адептами миссии" Иисуса; но
чтобы определить действительные обстоятельства, Libros Adversus
Haereses-"Книга против ересей" (лат.) 258 
 
 
   главенствовавшие в тот важнейший момент, нам надо отделить Историю от
вымысла.
   Согласно церковной традиции, Константин унаследовал от своего отца
явную склонность к христианству. В действительности этот вкус должен был
быть связан очень тесно с вопросами интереса, ибо тогда христиан было
много, а Константин нуждался в любой поддержке против Максанса, своего
соперника, претендующего на императорский трон. В 312 г., победив Максанса
на мосту Мильвиус, Константин остался единственным хозяином империи, но
еще раньше произошел случай, который легенда оспаривает у истории. Во
время молитвы, как говорят, Константин увидел на небе сияющий крест,
окруженный девизом: "In hoc signovinces" - "С этим знаком победишь"; затем
какой-то голос приказал ему поместить щиты и знамена солдат под защиту
этой эмблемы. И тут же все украсили себя монограммой Христа, составленной
из двух первых букв - "X" и "S" греческих - имени "Xpistos". Таким образом
была одержана победа на мосту Мильвиус, представляемая в дальнейшем как
чудесный триумф христианства над язычеством.
   Такова, согласно народной легенде, роль Константина в обращении римской
империи к новой религии. Но если в легенде это произошло исключительно
благодаря ему, то историческая действительность - не стоит и уточнять -
представляется совершенно иным образом и заслуживает того, чтобы ее
тщательно проанализировали.
   Во-первых, "обращение" Константина, раз уж укрепился этот термин, ни в
коем случае не было христианским, но, бесспорно, было языческим. Будущему
императору, возможно, действительно было видение около языческого храма,
посвященного Аполлону Галльскому, то ли в Вогезах, то ли в окрестностях
Отена. Как сообщает свидетель, сопровождавший Константина и его армию,
видение представляло собой бога солнца, которому в некоторых культах
поклонялись под именем "Sol Invictus"
   ("Непобедимое Солнце"), и очень вероятно, что Константин как раз перед
этим появлением был посвящен в одно из этих таинств, ибо когда римский
сенат возвел триумфальную арку недалеко от Колизея в честь победы у моста
Мильвиус, он снабдил памятник надписью: "instinctu divinitatis" - очень
неопределенные слова, но явно показывающие, что победа была результатом
"божественного вдохновения". А в проникнутом язычеством Риме ни Иисуса, ни
кого-либо другого, кроме "Sol Invictus"'a, бога солнца, просто не могло
быть2.
   Вопреки тому, во что слишком часто верят, Константин, кроме того, вовсе
не признал христианство официальной религией римской империи.
Действительно, во время его цар9-
 259
 
 
 
   ствования никто не перестал поклоняться солнцу, да и он сам всю свою
жизнь 6bui верховным жрецом этого культа. Впрочем, это "Непобедимое
Солнце" было повсюду: и на императорских знаменах, и на всех монетах,
отчеканенных в королевстве. Образ Константина, трансформировавшийся в
ревностного христианина, таким образом, противоречит истине, особенно если
вспомнить, что крестился он лишь в 337 г., находясь на смертном одре, и
был слишком слаб, чтобы оказать хоть малейшее сопротивление. Что касается
монограммы, составленной из греческих букв "X" и "S", то невозможно облечь
их в точное значение, так как похожая надпись была найдена на одном из
надгробий в Помпеях, и сделана она была на два с половиной века раньше...3
Культ "Sol Invictus"'a, пришедший из Сирии, был, впрочем, навязан своим
подданным римскими императорами за сто лет до царствования Константина.
Несмотря на некоторое сходство с культами Ваала и Астарты, это был,
главным образом, монотеистический культ, ибо он отдавал солнцу все
атрибуты других богов, признавая таким образом приоритет единственного
божества универсального влияния.
   Кроме того, он сочетался с культом Митры, также бога солнца и
олицетворения светила, почитаемого тогда во всей римской империи. Итак,
для Константина, в высшей степени озабоченного политическим, религиозным
или территориальным объединением, этот культ солнца, вечного победителя
мрака, прекрасно подходил, и в той мере, в какой он превосходил все другие
культы, замечательно служил его целям.
   Таким образом, он довольно спокойно позволил христианскому монотеизму
сначала проскользнуть, а потом вырасти и развиться в терпимую тень
обожествленного светила, и это последнее сильно облегчало его внедрение,
ибо первое взамен принимало некоторые его отношения к культу солнца,
укоренившемуся уже давно на римской земле. Так, в 321 г. эдикт Константина
приказал закрывать судебные палаты в день "поклонения солнцу", объявленный
затем выходным днем. До этих пор днем, посвященным божественному культу,
был иудейский "шаббат", то есть суббота.
   Теперь его заменило воскресенье, и новая религия, гармонично
соединенная с древней, еще немного отошла от своих иудейских корней. Также
до IV в. день рождения Иисуса отмечался 6 января; в культе непобедимого
солнца самым главным днем в году, праздником солнца, было 25 декабря,
день, когда светило начинает свой восходящий путь к новому году на
следующий день после зимнего солнцестояния, когда день начинает
увеличиваться. Символизирующий рождение или возрождение, этот день, во
всяком случае, впоследствии станет для христиан днем рождения Иисуса.
   260
 
 
 
   Наконец, так как существовало много общих точек соприкосновения обоих
культов-Митры и "Непобедимого Солнца"4-один и тот же бог, один и тот же
день отдыха, один и тот же день рождения, 25 декабря,-такие же точки
естественно должны были быть у христианства и культа Митры, ибо оба они
акцентировали внимание на бессмертии души, Страшном Суде и воскресении
мертвых.
   Верный своим мечтам об объединении, Константин максимально уменьшил
разницу между тремя религиями и сознательно предпочел не видеть между ними
никаких противоречий. Так, он терпимо относился к обожествленному Иисусу,
земному проявлению Непобедимого Солнца. Затем он одарил Рим монументальной
христианской базиликой, приказав заодно возвести такую же монументальную
статую богини-матери Кибелы и выгравировать гигантские изображения
бога-солнца. Продиктованный эклектизмом жест императора, озабоченного
гармоничным единством и миром в его королевстве... Вера у него была
неотделима от политики, и в той мере, в какой она рождала сплоченность,
любая вера для него заслуживала терпимости.
   Собственно говоря, не будучи большим христианином-традиционалистом,
Константин много сделал для объединения и единообразия христианской
ортодоксии. В 325 г. он собирает в Никее первый Вселенский собор, который
установил день Пасхи в литургическом календаре, определил власть епископов
- зародыш будущего церковного всемогущества, и путем голосования
установил5, что Иисус был Богом, а не смертным пророком. Но, повторим, не
набожность и не религиозные убеждения продиктовали такое его отношение.
Если бы Иисус был Богом, то он прекрасно мог бы жить в согласии с солнцем,
тоже богом, но если бы он был только смертным пророком, это согласие стало
бы гораздо более труднодости-жимым. Так христианская ортодоксия без
колебаний поддалась слиянию с государственной религией в обмен на мудрую и
полную поддержку римского императора.
   В следующем после собора в Никее году Константин решает уничтожить и
конфисковать все произведения, языческие либо "еретические", опасные для
новой религии, затем он назначил Церкви и твердый доход и поселил епископа
Римского в Латранском дворце6. Наконец, в 331 г. организуя и финансируя
изготовление новых экземпляров Библии, он оказывал этим христианской
религии неоценимую услугу, единственную за всю его историю.
   Действительно, в 303 г., за четверть века до вышеописанных событий,
языческий император Диоклетиан приказал уничтожить как можно больше
христианских сочинений. Доверив своим редакторам исправить это зло,
Константин пре261
 
 
 
   доставлял стражам догмы удобный случай пересмотреть и исправить тексты,
согласно их убеждениям или требованиям текущего момента, чем они
благополучно воспользовались. На самом деле, очень возможно, что в это
время и были произведены самые значительные изменения в Новом Завете; в
это же время были уточнены и окончательно установились определения,
касающиеся Иисуса, к которым в дальнейшем уже невозможно будет вернуться.
   Нельзя недооценивать бесспорно важную роль Константина. Из пяти тысяч
экземпляров еще существующих первых версий Нового Завета ни одна не
датируется эпохой до IV в.7. Такой, каким мы знаем его сегодня, Новый
Завет, таким образом, по большей части появился в течение этого века или
же позже. Следовательно, его можно считать Произведением стражей
ортодоксии, "адептов миссии", преисполненных прежде всего сознанием
высшего долга - охраны интересов.
   Зелоты.
   Такая работа цензуры, практиковавшаяся в IV в. на древних христианских
документах, исключала определенное количество текстов, не менее древних,
не менее способных пролить свой собственный свет на историю и значение
"миссии", не менее подлинные, наконец, чем официальные евангельские
рассказы. Однако, их обозначили термином "апокрифы".
   Среди них фигурирует Евангелие от Петра, один экземпляр которого,
найденный в долине Верхнего Нила в 1886 г., уже упоминалось епископом
Антиохии в 180 г.
   Согласно ему, Иосиф из Аримафеи был близким другом Понтия Пилата. И
этот момент, если он точен, придает некоторое правдоподобие гипотезе об
инсценированном распятии. Опять же согласно Петру, могила, в которой был
погребен Иисус, находилась в месте называемом "садом Иосифа", и настоящие
последние слова Иисуса на кресте были: "Власть моя, власть моя, отчего ты
покинула меня?"8.
   Другой "апокрифический" текст, не лишенный интереса, это Евангелие о
детстве Иисуса Христа, которое датируется самое позднее II в. и, быть
может, даже более ранней эпохой. Иисус описывается там как блестяще
одаренный, но в высшей степени человечный ребенок, даже слишком.
Вспыльчивый и недисциплинир