ами.  (Иначе  сложно объяснить,  как его
соски  могли быть  столь крупными и ярко-красными,  что  просвечивали сквозь
кисею на общее обозрение.)
     На  голове Наследника был затейливый  паричок золотистого колера.  Свои
волосы давно покинули  его грешную  голову  и  от паричка за  версту  разило
дорогими духами из Франции.
     Если не  считать  паричка  и кисейной  манишки, в  остальном вид нового
Генерал-Губернатора  был...  Почти  что  - пристойный. Если не считать  пары
мушек на лице  (дабы  скрыть огромные венерические  бородавки, которые точно
чирья  покрывали лицо), да  пары павлиньих перьев, торчащих откуда-то  из-за
воротника. Ну и необычайно обтягивающих задницу и... передницу кожаных лосин
Наследника.
     Я  не могу передать того ошеломления  и душевного смятения, овладевшего
московским обществом, когда оно увидало вблизи их нового господина. Гробовое
молчание Москвы нарушил  только выпавший из рук одной дамы костяной веер, да
рассыпавшаяся  по  полу  сумочка  другой  модницы. Самое  забавное,  что  ни
Константин,  ни его  свита так и  не заметили  этих  столь многозначительных
признаков.
     Константин с  Бурном подошли к  московскому  градоначальнику, продолжая
обниматься и разве что не  гладили друг друга по выпуклым и хорошо обтянутых
лосинами ягодицам и над чем-то весело подхихикивали. Константин  отломил  от
хлеб-соли кусочек и  пошутил по-французски, сравнив  вмятинку  для солонки с
анальным отверстием:
     -  "Какая  аппетитная дырочка  в столь  смуглой  попочке!" - надо знать
отношение русских (да и поляков) к хлебу, чтобы  понять, как затряслись руки
несчастного  градоначальника  и налились кровью его глаза. Лишь  обычная для
сих  мест почтительность к "господину" не дозволила старику швырнуть блюдо с
хлебом в рожу "охальника"!
     Он  лишь  с  горечью  и  страданием  посмотрел  в  мою  сторону,  я  же
сочувственно покачал головой и развел руками. С этой минуты у нашей партии в
Москве появился еще один видный приверженец, а я понял, что Москва со дня на
день станет "вотчиной" Бенкендорфов.
     Да что градоначальник! Все девицы вдруг зашевелились, явно переступая в
сторону  моего  угла, и мило  заулыбались  мне и товарищам.  Дамы (какими бы
свободными  ни  были нравы полячек!) вдруг осознали, что  быть  "фавориткой"
сего  безобразия  можно  только --  мужского пола,  а это  значило,  что  их
придворная  будущность при  таком  "господине"  равнялась нулю.  И какими бы
"польками" ни были наши милочки, они явно предпочли любовь "гнуснего немеца"
-- "любви греческой".
     Следующий поступок Наследника "бросил в мои объятия" московских мужчин.
Получив  импровизированный ключ от города, Наследник вдруг обратил  внимание
на   молоденького  офицерика  московского  гарнизона.   Он  многозначительно
похлопал себя по заднице  и,  плотоядно  облизнувшись, с намеком показал как
поворачивает ключ в  воздухе, будто бы открывая некую замочную скважину. При
этом кольцо ключа от  Москвы было прижато к  причинному  месту Наследника, а
конец с бородкой торчал на манер... ну вы понимаете.
     При таком обороте московские дворяне нахмурились и закаменели, хотя  по
этикету  должны  были  "пойти к  ручке" нового  господина.  Пауза неприлично
затягивалась  и  когда   по  своей  длительности  превратилась   в  открытое
оскорбление, несчастный  урод сделал  вид, что  все  идет,  как  задумано  и
пригласил всех к столам.
     И  только  тогда  я,  единственный  мужчина  изо  всех встречавших  сие
чудо-юдо,  вдруг вышел к Наследнику и преклонил перед  ним колено. Все, зная
известную неприязнь  между нашими  партиями, так  и  ахнули.  Константин же,
необычайно ободрившись, подал мне руку в перчатке для поцелуя со словами:
     - "Я доберусь  до тебя - жиденок!" - этим он хотел обратить внимание на
мою Кровь.  Хотел,  но не  подумал о том,  что сам  он воспитывался  в среде
польских шляхтичей, да  украинских  панов, на  дух не любящих  моего народа.
("Евреи Темные", или "польские" -  нищие,  неграмотные и  агрессивные дали к
тому достаточно оснований.)
     Русская же  Москва привыкла  к "Евреям  Светлым",  или  --  "немецким",
выписанным нарочно  в Россию декретами  аж  Петра Первого!  Русские привыкли
видеть в "евреях" специалистов редких профессий, которых практически некем и
заменить! И если в Варшаве и Киеве "еврей"  --  оскорбление, в  Москве,  или
Нижнем сие -- констатация  факта с граном уважения и похвалы. (Вы возразите,
вспомнив дело с Ефремкой, но это -- иное.  Ефрем сам  "выявил свою лакейскую
сущность". А "лакей" понятие -- интернациональное.)
     "Выстрел" Константина ушел в  белый свет, как в копеечку,  пришло время
вернуть должок:
     - "Увы,  у меня --  иные  любовные  предпочтения..." - при  сих  словах
московские  барышни  разразились  настоящей  овацией.  Многие  из  них  были
шлюхами, но им импонировало то, что я (в  отличие от моего визави) был явным
мужчиной.
     Наследник, услыхав столь обидные для себя слова  и столь бурную реакцию
московского  общества,  побагровел,  его бородавки  налились кровью и  пышно
заколосились по всей его морде. Я только ждал этого!
     В  следующий миг  я  притянул  коротышку  в свои  объятия и  тут... Все
увидали, что я, стоя на одном колене, одного роста с Наследником!
     Больше Константин  не  повторял  сей ошибки.  Да он и  сам  знал, сколь
нелестно  для него  это сравнение, но  желанье  унизить  меня  столь  заняло
коротышку, что он, забыв обо всем, допустил меня до руки.
     Я унаследовал матушкины черты лица, - так что меня частенько изображают
в пасквилях  жеребцом, иль - стервятником. Да и губы мои, пожалуй, - бледны,
да чуток - тонковаты.
     Матушка,  скрывая сей фамильный дефект, подкрашивала их особой помадой,
дабы  выглядеть  более  дружелюбной, чем было на  самом  деле.  Мне  же, как
мужчине  и  офицеру,  такой  способ заказан, но  на мой  взгляд  и лошадиная
челюсть, и хищный  профиль в глазах  любой дамы во сто  крат привлекательнее
курносого,  а вернее, -  безносого  профиля  Константина  и его  безвольного
подбородка.
     Опять же, в глаза присутствующим бросился мой лютеранский  ежик рядом с
золотистым  паричком моего визави,  да  воротник мундира,  затянутый на  все
крючки, рядом с просвечивающей сквозь кисею  сиськой Наследника. Когда  же я
медленно, но  верно  поднялся  во  весь мой  гренадерский рост,  дамы  стали
восторженно ахать, шушукаясь, а их кавалеры - хмыкать в сторону.
     Я  понимаю,  что для  политических деятелей внешность  дело десятое, но
если  с   той   поры  Константина  в  Москве  звали  не  иначе  как  "бритым
орангутаном",  да "бородавчатой свинкой",  моя  попытка  увенчалась успехом.
Прямо  на  том  вечере  ко мне  стали  подходить  русские и польские лидеры,
которые с  содроганием шептали мне,  что если вчера они еще знать  не желали
моей партии, то сегодня...  Тугой  армейский воротничок  им  оказался  ближе
напомаженной сиськи, а короткая стрижка - золоченых кудрей.
     Константиновские  же  либеральные  бредни  и  сюсюкание о  какой-то там
Конституции теперь стойко сплелись в сознаньи  Москвы с Сиськой Наследника и
его  -  Ягодицами. С того дня и  до сей поры Москва ни разу  не подвела нашу
партию, став самым верным и надежным оплотом Державы.

     Я  еще подлил масла в огонь. Прямо на том  вечере  я написал комические
куплеты в  количестве двадцати штук, в коих подробнейшим образом описывались
стати и наряды Наследника. И вытекающие из того -- бредни его политические.
     Стоило  мне  сесть  за  рояль  и  пропеть  первые  строки,  вокруг меня
образовалась огромная толпа, которая тут же стала комментировать мои вирши и
менять  их для большего благозвучия  (я все  же  -- немец, а у  поляков язык
ближе к русскому). То, что вышло, свойства - совсем непечатного и мне до сих
пор стыдно, когда меня называют автором этих великолепных, хоть и необычайно
злых и неприличных стишат.
     Куплеты сии под общим названием "Гав-Гав" - скорее  плод  коллективного
творчества.  Среди них есть куплеты целиком  сочиненные бойкими  москвичами,
так что в "каноническом" варианте их - сорок пять.
     Стихи сии разошлись по Империи  и  вскоре во всех приличных домах слово
"Конституция"  рифмовалось лишь  с "Проституцией",  а произведенное мною  от
слова "Сейм"  понятье "сеймиты", я лично зарифмовал со  словом "антисемиты",
но местная публика не знала  таких и вместо "антисемитов" хором скандировала
-- "содомиты" под улюлюканье офицеров и истерический смех дам!
     С той поры  и  вплоть  до  их  массового  повешения в  ходе  подавления
Польского Восстания,  членов польского Парламента - Сейма в Империи называли
не иначе как - "содомитами" и искренне верили,  что содомия -  отличительная
черта всех либералов. Вот сила и убедительность доходчивой рифмы!

     На  другое  утро   мы  "утекли"   из   Москвы.  Ушли  затемно,  -  пока
"константиновцы" не  продрали  глаза. В  районе Люберец  нас ждали фабричные
мужики с гжельского  завода на лошадях. Они тут же  развернулись  и широкой,
бестолковой гурьбой вернулись домой - в Гжель. Мы  же, выстроившись цепочкой
по одному, ушли на Владимирку и только по ней понеслись в Нижний.
     Предосторожности наши  оказались совсем не напрасны. Враги  учинили  за
нами погоню и перевернули  вверх  дном  в наших  поисках всю Гжель и  добрую
половину Рязани. Только через пару недель до  них дошел слух,  что мы славно
"гудим" в Нижнем Новгороде...

     В Нижний мы  прибыли не  просто так.  Ныне это забылось,  но  на рубеже
веков  в политике бытовала такая реальность, как "татарская партия". У этого
-- ряд забавных причин.
     Россия -- огромна и отстала в плане промышленности. Для каждой губернии
структуры  почв,  увлажнения и  оптимальной погоды  настолько различны,  что
урожай в Твери почти всегда  означает недород в Курске, иль -- Белгороде.  И
-- наоборот.
     Из  этого Россия стала столь  "своеобычной"  страной,  что только в ней
возникло    такое   понятье,   как    "местничество".   Раз    благоденствие
землевладельцев  связано  только  с   местностью,  интерес  "земляков",   да
"соседей" на Руси всегда ставился выше -- родственных интересов.
     Неустойчивость же урожаев вызывало "неустойчивость" политическую. Чисто
русские партии в этой стране всегда отличались аморфностью взглядов и целей,
а  стало  быть --  рыхлостью  в плане организации. А рыхлость в  организации
влечет слабость силовых структур  данной партии. А  отсутствие реальной силы
-- политическую слабость русских вождей.
     Не так с "иноземцами". Наши партии с первого дня шли от производства. А
производство  не  терпит  аморфности.  Жесткая  производственная  структура,
заданная самою природою машинного производства,  породила силовые структуры,
жесткие  "партийные"  связи  и политическую конструкцию  двух наших  партий.
Сегодня  что в "поляках", что в "немцах" уже больше русских с украинцами, да
белорусами, но структуры и политические ярлыки сохранились и порождают миф о
неспособности русских управлять самими собой.
     Миф  сей бытовал  и  в годы  правления Павла. Его  мечтания  о "Русской
Империи" привели к необходимости  борьбы  с "инородцами". Методом сей борьбы
наш лунатик  избрал... разрушение "партийных  структур",  не осознавая того,
что  в  реальности сие  -- борьба  с производственными  связями  и без  того
отсталой Империи.

     Вот тогда-то  (к изумлению всех) и появились  "татары". В их землях нет
производства и потому -- не  было партийных структур. Зато  у них сохранился
родо-племенной строй, позволяющий действовать их вождям сообща.
     Татары меж собой делятся на волжских и крымских. Благоденствие волжских
тесно  связано с успехами Москвы, России и Риги, крымские связаны с  Киевом,
Варшавой и  Турцией.  Из  этого  -- поддержка  Империи татарами  волжскими и
ненависть к ней со стороны крымчаков. Но...
     Так уж  повелось  исторически, что "волжане" давно  потеряли "природных
вождей". Те из татарских вельмож, что пошли в услужение  к русским, получали
удел в  сердце России -- вдали от волжских степей. И русская природа вкупе с
"местничеством"  быстро  превращали  таких в  "русских  магометанцев". Таким
путем   изменились  Шереметьевы,   Гагарины,  или  --  Бутурлины.  (Имена  ж
непокорных уже неизвестны...)
     Крым же присоединился  у нас на глазах. При том надобно помнить,  что в
самом Ханстве, кроме "бешеных", всегда была сильна партия,  имевшая интересы
в России. (Самые заметные среди них -- Кутузовы, да Юсуповы.)
     К середине прошлого века  подобные "умеренные" крымчаки были принуждены
"бешеными"  переехать в Россию. По Вере своей они  не  могли, да и не хотели
"мешаться  с неверными" и  быстро  переженились  на  "волжской"  знати,  дав
"молодую" татарскую партию.
     При массовом изгнаньи "поляков", да  "немцев" и неспособности русских к
осмысленным  действиям, "татарская партия" выдвинула "из себя" -- Кутайсова,
Аракчеева, Кутузова и  князя  Юсупова.  К тому  ж  у  татар  весьма  развито
"кровное  чувство",   так  что  во  Власть  вслед  за  "молодой"  (крымскою)
генерацией   татарских  политиков,  вернулись   и  "старые"   --   волжские:
Шереметьевы, Гагарины и Бутурлины. "Победа" была оглушительной -- вплоть  до
"воцарения" фрейлины Гагариной в монаршей постели.
     Самые дальновидные из "татар" сразу же осознали свою  главную слабость:
татарская  партия существовала лишь  на  одних  "родственных  чувствах"  без
реальной экономической базы  для этого. И гибель суворовской армии  в Альпах
привела "татар"  к катастрофе. Ради спасения  сына  (Наследника Константина)
Павел пошел на сепаратный мир с якобинцами и уплату  чудовищной контрибуции.
Мало  того,  -  французы  принудили  Павла  "прогнать  со  двора  всех,  кто
подстрекал к войне с Францией".
     Вообразите картину:  все  "немцы" в Риге, "поляки" озлоблены на монарха
за запрет на  кредиты, русским всегда было плевать -- кто ими правит,  а тут
-- пошли гонения на  "татар". Тот же Кутузов отстранен от команды войсками и
назначен Комендантом Михайловского, Кутайсов в немилости, Князь Гагарин  под
домашним  арестом,  Бутурлин  арестован   и  в  крепости,  даже   Юсупову  с
Шереметьевым запрещено появляться в столице...
     Соломинкой же, "сломавшей спину верблюду"  стала "отставка  Гагариной".
Ее  сменила  Нелидова  с  объяснением,  характерным для Павла: "Государь  не
желает знаться с роднею подследственных!"
     (Нате  вам  -- три года спал, разрушил девичью Честь несомненно и вдруг
-- "родня  подследственных"! Да и ладно бы -- если б вор, иль убийца,  а тут
-- всем же ясно, что -- выслуживается пред якобинцами!!)
     Ну, татары --  народ не слишком цивилизованный, в отличие от "поляков",
да "немцев" они сего так не оставили. Сами, конечно, не убивали -- не хотели
мараться, но руку свою "чуток приложили".
     Кутузов-младший рассказывал мне о том так:
     - "Сие -- дело Крови. Нельзя  с нашими бабами вот -- просто так... Нет,
я понимаю - Государь Император и все дела...
     Но   есть  же  приличия,  -  надоела,   так  расстаньтесь   по-доброму,
по-хорошему! А тут - ни отцу "извини", ни  ей --  "до свидания"! Девка была,
как оплеванная!
     Я, конечно,  не знаю -- как у  вас, - немцев, но мы  такого стерпеть не
могли.  Ежели б мы утерлись,  так на другой  день у любой  нашей бабы всякая
слизь за пазухой руки обтерла! Ты же знаешь все это хамье...
     Да -- цареубийство. Но назови мне хоть случай, чтоб с татарской девицей
с тех пор хоть кто-нибудь поступил бы нечестно. То-то. Есть вещи, которые не
надо спускать даже самому Императору!"
     Вот  такая вот исповедь.  Я уже  доложил,  что убийство  Павла было  во
многом -- деянием уголовным,  направленным на то --  чтобы скрыть расхищение
государственных  средств. Но...  Есть и такая вот -- сторона  медали. За мою
жандармскую практику я осознал, что у "громких смертей" не бывает конкретной
причины. Тут всегда все так намешано.
     Видите ли,  - воры и расхитители  обычно не убивают. Кишка тонка. А вот
за Кровь убивают легко. Я, к примеру, легко убью за обиду "сестры по Крови".
(Если в обиде была замешана Кровь, разумеется.) И я знаю таких же, как -- я.
     Другое дело, что я -- не ворую. Я  -- не приучен. И вообще, - сама суть
воровства и суть "Крови" настолько разнятся, что редко сходятся.
     Поэтому "Громкая  смерть" обычно -- итог  многих причин: кому-то  нужно
было скрыть свое воровство,  другому -- отмстить за Обиду, оба встретились и
-- нашли общий язык...
     Но я -- отвлекся.

     Именно  в  годы  Правления  Павла  в  Дерпте  открыли  нитрат-нитритный
процесс.  Иль  -- Процесс  "Презервации".  (А во Франции  -- консервирование
продуктов  высокими  температурами.)  Вместе  эти  два   метода   привели  к
промышленному копчению окороков, да колбас.
     И "Татары" почуяли в том свое будущее. С года смерти Императора Павла в
Тамбове с Воронежем начинают  строиться  два коптильных завода, -  в Тамбове
"наш" -- с  "нитритным"  копчением (и последующей тепловой обработкой), а  в
Воронеже "Польский" -- с копчением паром и уж затем - обработкой нитритами.
     Заводы  сии строились  на  паях  с преимущественными правами  татарских
сторон и нарочно таким образом, чтоб до  них доставлялось сырье и с Волги, и
--  Крыма. (Отличительная черта "новых"  татар  в том, что они в родстве и с
теми, и -- этими.)
     Вы  изумитесь, но за счет своих стад иные татары уж давно имеют больший
вес среди "немцев", чем многие  немцы. А их политические враги важней многих
поляков  в  среде  "польской  партии".  Вот   что  значит  --  возникновенье
устойчивой экономической базы!  Стоило  татарам  найти  способ сохранить  их
мясные богатства, их политический вес возрос в сотни и тысячи раз!
     В какой-то  момент в Риге ходили петиции, чтоб матушка опустила оптовую
цену на копчености, разорив тем самым "новых татар".  Но  матушка отказалась
от столь жестких шагов, объявив:
     -  "В  пугачевские  годы татары блюли  нейтралитет,  родственные  ж  им
башкирцы поддержали  Восстание. Ежели  я  разорю татар, в новую Революцию мы
все узнаем остроту степных сабель.
     Я  же не только  не  опущу  оптовые цены, но --  подниму их,  чтоб наши
друзья быстрей богатели и, в  случае заварухи, им было что-то  терять. И чем
больше профиты  у татарских вождей,  тем крепче  они привязаны к моей  Риге.
Пусть -- через голову русских".
     В  итоге этого  татары сегодня вытеснили даже нас, Бенкендорфов с рынка
свинины.  Если в  том веке мы  еще  производили  две трети мяса  для русской
армии, сегодня наша доля упала ниже десятой и худшее еще впереди...
     Что  ж,  свиньи  недурно нам  послужили, но сегодня  я  вижу будущность
дочерей  в  иной  области.  Я вложил "приданое"  девочек  в финские верфи  и
бумажные фабрики --  тоже в  Финляндии. Многие удивлялись  -- зачем... Зачем
уходить из привычного дела и заниматься новым и, может быть, рисковым?
     Видите  ли...  За мою  жизнь  я торговал свининой,  нефтью,  штуцерами,
напалмом, оптическими  прицелами  и  даже  -  пушками...  это все  -- гешефт
замечательный. Да только...
     Иной раз просыпаешься  ночью и думаешь, - Господи, я -- иудей и  торгую
свининой...  Господи, да в каждом  ведре моей нефти -- больше крови  и слез,
чем в  любом ином созданьи Природы! Зачем я продал сим людям ружья?! В  кого
они будут стрелять? В  кого  целиться?  Кого жечь  моим же  напалмом?! И сон
прочь...
     Я  --  не самый хороший человек на Земле. Но в  день, когда все раввины
России избрали  меня главным Раввином  Империи, я подарил родовые свинарники
брату  -- Озолю. Если я смею  пред Господом звать себя "реббе", разве могу я
якшаться со свиньями? Если я учу паству только хорошему, смею ли я -- делать
оружие?!
     Да,  я  --  знаю:  свинарники  с  оружейными  мастерскими  стали  базой
могущества Бенкендорфов.  И после  того,  как я  все это роздал, финансы мои
пошатнулись. Зато -- я сплю нын