астий к ним было...  странное отношение.  На
базарах же считали в допотопных арабских дирхемах и двадцать тысяч гульденов
как раз  составляли  их  -  миллион. Возможно,  - сие объясняет такую любовь
персидских взяточников к сей цифре.)
     Так я занял Шушу, еще не зная, что через это стану Изменником. Я тут же
послал победные реляции Котляревскому в  Астраханский корпус и Цицианову - в
действующую армию и стал ждать ответов.
     Через неделю  пришла  эстафета  от  графа  Кнорринга  из  Тифлиса,  что
согласно донесения  гонца, князь  мой  доклад получил,  но ответа  велел  не
давать и... пропал без вести вместе с армией.
     Я ничего не понимал. Похоже, что  никто ничего не понимал, и оставалось
только ждать князя и выслушать его объяснения.
     Наконец,  жарким июльским  утром  мои  дозорные обнаружили  исполинское
облако  пыли,  ползущее в  мою  сторону.  Я чуть  было  не  открыл  ворота и
самолично не  вышел  - встречать блудного  командира,  но какая-то  странная
сила,  какое-то  недоброе  предчувствие  заставили меня  остаться на стене и
получше присмотреться к солдатам на марше. Вообразите мой ужас, когда вместо
зеленых мундиров русских солдат, я обнаружил бледно-серые бурнусы персидской
гвардии!
     Вместо Кавказской  армии  к  Шуше шли главные силы  персов и я чуть  со
стены  не  упал, вытягивая  шею  и пытаясь разглядеть хвост  сей бесконечной
змеи, которая все ползла и  ползла  с юга на мою крепость. Любой командир  в
моем положении,  оказавшись с  тысячей штыков против двадцатитысячной армии,
должен был либо вынести  ключи от города, либо - очень быстро оттуда уехать.
Увы, я не мог этого.

     Дело  в  том, что Карабах  большей  частью заселен  армянами, но Шуша -
магометанская  крепость.  Так вот эти армяне,  поняв, что на их землю пришла
Креста с Полумесяцем, сразу догадались, что когда придут персы, им всем надо
быть где-нибудь в другом месте. Желательно в Америке, или - Австралии.
     Ну,  до  Австралии  они не  поехали,  а  сбежались ко  мне, под  защиту
Шушинских пушек.  Так  что помимо тысячного  отряда я  имел обоз  в двадцать
тысяч, большую часть  коего  составляли  старики,  женщины и дети. Как бы  я
удирал  с  этим обозом от отборных головорезов  Аббас-Мирзы,  я  слабо  себе
представляю.  Еще  хуже  я представлял  себе,  как  я выдам  этих  людей  на
несомненную казнь озверелым магометанцам.
     Так что  мне не оставалось  ничего нового, кроме  как  раздать  древние
ружья  и просить  армянских попов крепче молиться Богу, - молитва никогда  в
таких делах не мешала. Либо Господь помог  бы Христову воинству, либо мы все
предстали перед ним уже "без грехов". По счастью - ружей у меня было море, а
попов - еще больше.
     Шуша   досталась  мне  с  нетронутыми   арсеналами  аж  русских   ружей
петровского  времени  и пороховыми погребами,  заложенными в  те же  славные
годы. Как можно было  стрелять из таких древностей - было непостижимо, но на
безрыбье и - рак...
     Местный  же порох  был вообще -  нечто. Отсырелый  до  невозможности  и
настолько слежавшийся,  что картечь из пушки летела этакой лапшой по полчаса
- с перерывами на обед.
     Ну да черт с ним, - картечь и в  Африке картечь и если она летела, куда
Богу  было угодно, я уже знал по опыту  чеченских боев,  что персы  не знают
команд  и  без  командира сбиваются в  стадо. Поэтому бегают  они  по полю -
этакими живыми муравейниками с  англичанином в середине. Ну, а по такой куче
каким порохом ни пальни,  картечь все  равно - кого-нибудь,  да - выкосит, а
желать большего от пушки из колокольной меди вековой давности - свинство.
     Да и не хотелось слишком убивать детей природы.  Пугануть пару  раз,  -
для удобрения местных почв. Коль не костями, так хоть...
     В общем, изготовились мы к сражению и  я все боялся, что персы наваляют
нам от души -  с ходу и даже матушка не узнает, где  могилка моя. Но... Хоть
персы  и  узнали от  беглых  магометанцев  про  мои  столь  жидкие  силы,  -
персидский сопляк был  не  слишком уверен в  себе и  просто не знал,  с чего
начинать.
     Только на рассвете другого дня персы предприняли пару штурмов.  Но били
они не  все  вдруг,  а  только  прощупывали оборону, выискивая в  ней слабое
места.  Я  приказал грузинам  и  армянам  из  ополчения палить  во  все, что
движется, егеря же устроили охоту на английских инструкторов. Ну и со скал -
влепили по особо здоровым кучам брандскугелями...
     Воняло после этого до самой осени и так противно, что жрать, особенно -
мясо, никому не хотелось.
     В  общем, -  отбились мы.  Правда, потеряли  мы  где-то треть грузин из
полка  и  с полтысячи армян-ополченцев. Всего  - чуть меньше тысячи человек.
Персы же оставили под Шушой - порядка трех с половиной тысяч трупов.  Урожаи
там после этого утра много лет были на зависть.
     К вечеру, когда главные развлечения кончились, смотрю - засылают ко мне
парламентеров.   А  у  них  обычные   персидские   песни.  "Сдайтесь  нашему
солнцеликому, нашему Потрясателю Вселенной и ничего  вам за это не будет.  А
порежем мы вас за сие совсем не больно. С самого краешку - от уха до уха". В
общем, - милые. Милые...
     А я терпел, терпел, да потом и сказал:
     - "Горазды вы языком  лапти плести. Продолжим наши игры и  посмотрим, -
кто кого тут порежет".
     Так  им  почему-то  мои слова не понравились, постояли они еще  деньков
десять, потоптались под стенами, да - много не выстояли и завернули салазки.
Я удивился, - неужто уж - испугались?

     Но не это было самым смешным в сей истории. Через месяц после того, как
магометанцы скрылись  из виду, а мои люди  наконец-то кончили  хоронить всех
покойных, на горизонте появились наши полки.
     Вот когда я  впервые столкнулся с российскою бестолковщиной. После того
меня уже  не  удивляли байки про пушкарей, расстрелявших наши ж колонны, или
про фуражиров, кормивших вражеских лошадей.
     Судите сами.
     Согласно планам Кавказской войны, наша армия должна  была нанести серию
концентрических  ударов по  персидским  позициям:  Котляревский  со  стороны
Астрахани,  Кнорринг со стороны Тифлиса и Цицианов  - общим направлением  на
Баку. Но  для этого милейшему  князю  нужно было зайти  со  стороны Грузии -
такова особенность местных гор.
     Цицианов  же, восстановив  против себя  всех грузин, в миг начала войны
располагался в Чечне  - с той стороны хребта. Как и почему он там оказался -
тема для отдельного плача. Обратите внимание на то, что Котляревский начал в
марте, Кнорринг ударил в мае,  я перешел границу в июне, а Цицианов добрался
до  войны  -  к сентябрю.  Это  называлось  "русским  блицкригом"  и  многие
говорили, что на той войне наши части проявили "чудеса взаимодействия".
     Я, по младости лет,  был  в  шоке,  но  опыт не  забылся.  Так  что  на
австрийской кампании, когда  все отряды двигались  вообще в разные  стороны,
постреливая  сами в себя, я в сравнении с прочими офицерами - смог сохранить
душевное равновесие.
     Я не стал сдерживать моего гнева и  удивления, князь огрызнулся в ответ
и  я...  Князь  сказал,  что  я  потерял  много  грузинских  солдат,  спасая
"армянскую грязь" и что -- "правду говорят, что у фон Шеллингов -- армянские
корни!"
     Вокруг меня  были  грузины  с армянами.  Грузины --  кадровые  офицеры.
Армяне -- просто так, - ополченцы. В голове у меня помутилось и я отчеканил:
     - "Я  не мог  унизить достоинства моих  офицеров. Для Истинной Крови --
женщина, старик, да священник заслуживают защиты какой бы Крови они ни были!
Князь Цицишвили меня б понял и  защищал бы несчастных со мною в одном строю.
Но что можно требовать от русского -- Цицианова?!"
     Слова  были произнесены. Цицишвили схватился за шпагу. Тут один из моих
офицеров -- Александр  Чавчавадзе со значением положил  руку на эфес князева
полувынутого оружия и по-грузински сказал:
     - "Совсем  русским  стал?! Позоришь  нас пред армянами?! Поднял руку на
гостя?? Да князь ли ты после этого?!"
     Лицо Цицианова  посерело  от  ненависти.  Но  прочие  все грузины  тоже
схватились за шпаги, а нас было больше... На другой день князь оставил Шушу,
а  еще через месяц к нам  прибыли войска из  России.  Князь написал ябеду --
якобы я -- Изменник и поднял антирусский мятеж. (Если б я поднял Мятеж -- он
бы точно не выжил...)

     Я сам,  все мои друзья по Кавказу были немедленно арестованы и помещены
под стражу. Князя же  Цицианова с той поры даже в его родных краях кличут не
иначе, как  "Цициановым". Нужно пожить в тех краях, чтобы понять - какое это
оскорбление для грузина, если его зовут на русский манер.
     Матушка моя тут же придержала  очередной кредит для России и Кавказская
война замерла,  а  персы перешли в контровую.  Положение стало критическим и
всех нас  выпустили  с  условием,  что  мы  должны немедля покинуть  Кавказ.
Вернуть нас в Ригу матушка не могла --  сие дало б повод пересудам о Мятеже.
Поэтому был найден довольно пикантный выход из ситуации.
     Кристофер  Бенкендорф  перестал пить и наконец-то  занялся  хозяйством.
Будучи изгнанным из родимой  Лифляндии, он поклялся собрать имение равное по
величине оставленным землям  и доказать всем, что он тоже может быть хорошим
правителем.
     Все что было подарено ему  царственной любовницей, все что он получил в
качестве подарков  от царедворцев,  генерал  Бенкендорф выменял  на бросовые
земли  в глухой провинции -  Тамбовской губернии. К 1818 году он  владел там
тремя уездами.
     Сам Бенкендорф не умел и не хотел  жить в таком захолустье и... Помните
про  "коптильный заводик" в Тамбовской губернии?  Тот самый --  "татарский"?
Так вот этот самый заводик  был выстроен на дядиных землях и теперь требовал
руководства.
     Матушка   предложила   Кристоферу   "принять   на  службу   пару-другую
изгнанников". Дядя немного подумал, уверился в том, что "средь ссыльных нету
жидов", а потом махнул на все рукой и мой добрый друг - Саша Чавчавадзе пару
лет был его делоправителем в Тамбовской губернии.
     Тамбов был местечком не то чтобы  диким, но и...  Короче мой племяш так
описал красоты сего края:

     Тамбов на карте генеральной
     Кружком означен не всегда,
     Он прежде город был опальный,
     Теперь же, право, хоть куда.
     Там есть три улицы прямые,
     И фонари, и мостовые,
     Там два трактира есть, один
     Московский, а другой - Берлин.
     Там есть еще четыре будки,
     При них два будочника есть;
     По форме отдают вам честь,
     И смена им два раза в сутки;
     Там зданье главное - острог...
     Короче, - славный городок.

     Теперь  вообразите себе,  что  матушка  открыла трактиры "Московский" с
"Берлином" и они весьма прославились на всю округу особыми блюдами русской и
немецкой кухни, разорив всех своих конкурентов. Это мы  провели освещение  и
выправили дороги, замостив их булыжником  и щебенкой. Острог там был всегда.
Вообразите, что представляло из себя сие место до того времени.
     В  Тамбове  же  я оказался  в  1819  году.  На похоронах  моей  матушки
Кристофер  отец  принялся брюзжать, что,  мол, все  заслуги  ее  должны быть
отнесены  на счет латышей. Я не стерпел сего отношения  к моей  матушке и мы
побились об заклад,  - я выкупал у Кристофера все  его тамбовские владенья с
условием,  что  через  десять  лет  мужики  там будут  жить  не  хуже  чем в
Лифляндии. В  противном случае  сие имение возвращалось ему, или моему брату
Костьке.
     Главную  усадьбу   -   деревеньку  Антоновку  я  встретил   в  мерзости
запустения. Деревня сия имеет свое название оттого, что там все -  Антоновы.
Я первым делом собрал этих самых Антоновых потолковать. Налил по  чуть-чуть,
закуски, чтоб  беседа получше  шла и - про природу, про погоду, про  виды на
будущий урожай.
     Дело было глубокой осенью, а октябрь - мой месяц. В октябре мне удаются
вещи просто мистические. Вот и мужики сперва отмалчивались, а потом задымили
махоркой, пожаловались  мне  на житье,  на  недостаток тех же  гвоздей  и  я
предложил им создать гвоздяную артель.
     Тут  же нашлись вожаки, я послал  в Ригу за паровыми станками, а мужики
повели меня под проливным дождем смотреть место для мельницы - чтоб  было на
чем работать первое время.
     Это только дурак говорит,  что русский  мужик  туп, да ленив. Просто  в
любом  деле  важен  подход.  А  как зажглась искорка  в глазах  у  людей,  -
раздувать ее потихоньку, но с умом, чтоб не задуть ненароком... А дальше они
сами - горы своротят.
     Главная ошибка всех наших либералов, да умников в том, что они крестьян
хотят разделить - на  умных  и  глупых, на работяг и бездельников. А жизнь у
народа такова,  что они все привыкли делать артельно. Да, - промеж себя  они
знают, кто дурак,  а кто - лоботряс, но нам они это не скажут. Артель - дело
тонкое.
     А вот  полазили мы под этим дождиком по ручью, замерили все по порядку,
а потом  сели в кружок и давай ее родимую  из  котелка,  да по кругу! А  как
согрелись - душа песни  захотела,  достал я свою гармошку и понеслось на всю
ночь...
     А наутро я  отозвал всех тех мужиков, что мне ночью глянулись (не пейте
иной раз с жандармом и не пойте - если  вам есть что скрывать) и поставил их
над Артелью.
     Выписал на  них  бумаги на  все имение. Мол,  такой-то и такой-то имеет
право представлять такую-то артель в суде и торговых делах,  а также от лица
артели - владеет  всей  той  землей,  которую  обрабатывает (не  имея  права
продажи артельной собственности).
     Вот и  все.  Когда мужики  уразумели, что они  теперь хозяева своей  же
земли,  они  встали передо мной  в кружок и давай лбами  в пол  бить, как на
икону. Я даже смутился  и предупредил, что все теперь только от них зависит.
Оброку же я теперь не беру, а налог (пока артели на ноги не станут) плачу из
своего же кармана. Свое я возьму, когда придет пора мне кредиты вернуть. Они
хоть и меньше, чем в любом банке, но - все равно душу согреют.
     Так что чем лучше, вы  - мужики, заживете,  тем моим доченькам -  слаще
кушать, да - спать. А как вы хотели?!
     Кроме  того,  - вы  должны  поставлять  солдат для  егерских  полков  и
границы. Я ж обязуюсь мужиков больше пяти лет не держать, "погранцы" ж делят
меж собой  половину "сысканного".  Да еще  -  любой рекрут  в полку  получит
ремесло от латыша, да эстонца.
     Ну что  мужики,  -  неужто  никто  из  вас не хочет выучиться ковать на
немецкий манер, или тачать сапоги?
     Мужики призадумались, а потом и ударили  со  мной по рукам. А служба на
границе хороша не только тем,  что русские лапотники переняли у моих латышей
все их ремесла, но и тем, что каждый стражник сам потянулся к грамоте. (Ведь
не умеешь читать - не допущен к досмотру -  не получил своего с арестованной
контрабанды - не с чего начать хозяйства по выходу на гражданку!)

     Короче,   через  десять  лет  центральная   площадь  глухой  тамбовской
деревеньки  Антоновки была вымощена окрестным булыжником, а по углам площади
началось строительство каменных (sic!)  Церкви, Школы, Больницы  и Артельной
управы. (Не успели мужики сделать всего.) Но я нарочно привез многих из тех,
кто был на матушкиных похоронах и показал им, что уже сделано.
     Гвоздяной,  да  свечной  заводики.  Три паровых  мельницы, две  паровых
лесопилки, более ста артельных амбаров, не считая прочего. Непрерывный поток
денег  с  коптильного  завода  в  Тамбове,  куда  мужики  поставляют  мясную
продукцию...
     А теперь,  малая капля дегтя в большой бочке меда. Ныне моих антоновцев
разные  босяки зовут  "волками тамбовскими".  Неужто проще  ругать людей, да
люто завидовать, чем хоть раз в жизни засучить рукава?!

     Некий "сухой остаток" из этой истории. Прошло четверть века с той поры,
как я выиграл Антоновку  и окрестности. Сегодня три  этих уезда  приносят  в
казну  в три  раза  больше доходу,  нежели  десять прочих  уездов Тамбовской
губернии. Сама же  губерния потихоньку, полегоньку  выкарабкалась из  долгов
казне  и  занимает  почетное  девятое  место  в  табели  о рангах Российской
Империи.  Это еще не  Нижний с  его ярмаркой и даже  не Саратов  с немецкими
колонистами, но уже лучше, чем хлебная Полтава и сальный Киев. Из сего мы  с
либералами сделали разные выводы.
     Либералы кричат, что надобно теперь всю Россию освобождать из крепости,
кивая  на  тамбовский  опыт. Я  отвечаю,  что сего делать  нельзя, ибо я  не
отменял крепости для моих  мужиков!  В сущности,  они такие же крепостные за
вычетом того, что ими владеет их же артель.
     Сперанский первым уловил суть моей мысли, объяснив это так:
     -  "Я  согласен, что нельзя пока  отпускать мужиков, ибо  мы тем  самым
разрушим основу  их бытия -- сельскую  общину. Особенность русской  культуру
заключается  в  том,  что   сознанье   здесь  больше  общественное,   нежели
индивидуальное -- как в Европе.
     Предложите-ка мужикам самим выбрать  из себя старосту: сперва все будут
мяться, а потом -- кто-то из старших укажет, - вон того  -- он самый лучший.
В Европе же, где сильно понятие "личности" могут и руку поднять: "Я -- готов
выбраться в старосты!". "Я -- выберите меня в  Президенты!" "Я знаю, как это
сделать, слушайте  все меня".  И так  далее... Это и  есть примат  Личности.
Основы Европейского гуманизма.
     Но в России личностей  -- нет. Русский мужик гораздо больше пчела,  или
же -- муравей, нежели оса-единоличница. И  ежели мы раздадим  нынешнии ульи,
да муравейники  по иголке,  иль единой  ячеечке сот, -  и  пчел с  муравьями
погубим, и не сделаем ничего.
     Крестьян  нужно  отпускать  вместе с  землей, прикрепив  к ней навечно.
Здесь  возникает  проблема: подобное освобождение  разорит  землевладельцев.
Хорошо Бенкендорфу -- он отпустил  мужиков вместе с землей и у него осталось
на кусок хлеба с маслом! А как тем, кто беднее, чем Бенкендорф?"

     Он  сказал это в  1826 году.  Теперь либералы  могут говорить  про меня
всякие пакости, но - не смеют. Ибо я своих мужиков отпустил еще в 1818 году,
а они - мутят воду, сидя на мужицком горбу. А мужика не  обманешь  - у меня,
"кровопийцы", слова  не расходятся с делом, а  господа  либералы  - болтают,
болтают, болтают...

     Но  вернусь к  моему рассказу.  Меня лишили старшего чина,  из  майоров
вернув  в  капитаны,  и  приказали  паковать  вещи.  Вместо  предполагаемого
назначения в Туркестан,  меня  (по  протекции  князя  Багратиона)  сосватали
военным комендантом острова Корфу - в Ионическом море.
     (Как ни странно, - понижение  оказало самое благотворное влияние на мой
авторитет.  В  армии любят "обиженных", к "любимчикам"  же  самое  отвратное
отношение. К тому ж...
     Да, я потерял треть полка, защищая "невыгодное население", и "занимаясь
не своим делом", но -- не уронил Чести русского офицера.
     Вы никогда не поймете русских, пока не почуете сердцем, что можно звать
"отпетого  немца"  "русским"  за -- "антирусскую выходку". С того самого дня
многие русские последним аргументом в споре со мной  принялись говорить: "Да
кончай ты! Ты ж -- русский!")

     Глубокой осенью  1804 года я, по  согласованию  с турками,  привел свой
отряд  в Трабзон  и  погрузился  на  корабли, идущие  на Корфу. Турки  легко
пропустили  нас,  -  они собирались  воевать  с Россией,  но  их  якобинские
покровители  воевали с  друзьями персов  - бритонами и  рады  были  досадить
английской Мальте любою ценой.
     Я уже рассказывал  про головную боль с Корфу и застрявшей на нем  нашей
эскадре из католиков  на  русской службе.  Главной  проблемой  неприступного
Корфу был лорд Нельсон, блокировавший нашу эскадру в сих водах. Так что меня
направляли не  столько ради того, чтобы возглавить  оборону острова, сколько
договориться с англичанами,  ввиду моего родства с  их королем и  выказанной
мною "ловкостью" в бакинских делах.
     Внутри ж  Островов шла ужасающая резня меж греками и  хорватами. Многие
удивляются, - откуда на Корфу объявились хорваты в таком количе