етают  нужную
маслянистость. Дальше -- импровизация и ваш актерский талант.
     Матушка же еще через год сделала тетке ответный подарок. Этакие духи из
смеси сивушных масел  с  уксусным  альдегидом  --  дабы создать  нужный  дух
перегара. Бабушке  сразу понравился  дар и  с той поры она  знала племянницу
лучшим химиком в  нашем роду. Кстати, сегодня -- полоскания водкой, "роса" и
матушкины  "духи"  --  этакий  джентльменский  набор  любого  жандарма.  Или
разведчика.
     Коли б я выпил хоть десятую часть того, что мне приписали,  - сгорел бы
от спирта лет в тридцать, если не в двадцать пять!
     А так -- пережил я всех моих врагов-одногодков. Родил  кучу девочек  --
умненьких, да  красивеньких.  За ряд научных открытий в области химии избран
во  все академические  общества  всей Европы (в  России  --  позже  других).
Чемпион России по шахматам.
     Иные  это оспаривают,  ибо я прервал участье  в турнирах  лет  двадцать
назад. В  день,  когда я из  оппозиции  стал опорой русской  монархии. (Ради
нашей поддержки  Александр даровал лютеранам  все просимые нами свободы.)  А
одно  дело,  когда в турнире  играет  опальный  и вольнодумец, иное -  граф,
ловящий,  да  пытающий  вольнодумцев.  Ибо  в  Игру не надо мешать политику,
якобинство и  дыбу.  Но  пока я играл, я так и  не был никем  побежден, хоть
Государь и сулил противникам всякие милости. (За этим стояло желание унизить
Латвию, лютеран и евреев -- так что и тут, увы, не без политики...)
     Гроссмейстер Ложи "Amis Reunis". Главный раввин всей Империи. Начальник
Третьего  Управления  --  Имперской  разведки. Шеф  жандармского Корпуса  --
сиречь контрразведки. Безусловный  правитель Лифляндии, Курляндии, Эстляндии
и Финляндии.
     А теперь скажите по совести, смог ли бы я все вот это, не слыви горьким
пьяницей?! Родился ведь я  незаконным,  да  еще  -- инородцем, да  самое для
многих тут  гнусное  --  с иудейскою  кровью...  Да  с  правами  на  русский
престол... Да любая мразь порешила б меня, - просто так. На всякий случай. А
с пьяницы -- какой спрос?! Сам пропьет...
     Так что особая у меня признательность  бабушке за сей  секрет, "росу" и
матушкины "духи".  Но недаром же она  во всех  делах стала  -- ВЕЛИКОЙ. А  у
истинных Императоров даже в столь странных штуках -- нет мелочей.

     Здесь мне пора рассказать о фон Шеллингах.
     Наша история началась  почти что недавно -- в XVI веке. Точнее  сказать
невозможно, ибо никто не знает где и когда родился Рейнхард фон  Шеллинг, он
же -- Рейнике-Лис. Возможно, его имя было не Рейнхард.
     Однажды в Франконии --  под Нюрнбергом  головорезы моего  предка Эйрика
фон  Шеллинга  остановили  бродячего музыканта  --  алхимика,  который  имел
глупость перед тем похваляться, что умеет обращать вещи в золото. Его отвели
в  замок и там посадили на  цепь, пока он  не наделает  золота столько, чтоб
барону хватило на старость.
     Увы, Лис не сделал Эйрику золота, зато  в замке  завелась стая "лисят".
Честный  разбойник не знал куда  глаза  девать со стыда и  заплатил огромную
сумму папе, чтоб  тот  сделал  Лиса  -- фон  Шеллингом, а внуков  разбойника
признал баронетами.
     Он был  не такой уж дурной человек -- Эйрик фон  Шеллинг. Так -- убивал
потихоньку  купцов  на  дороге, пару раз напал  с ватагой на  сам Нюрнберг и
кого-то зарезал, но лишнего он не  брал. Его  звали "Эделихь Раубриттер"  --
"Честный Рыцарь с Большой Дороги". (Образчик немецкого юмора.)
     Как бы  там ни было, в пору ту началась Реформация. Эйрик,  конечно же,
"секвестировал"  земли  с  имуществом  ближнего  монастыря,  а  заодно и  --
непослушных монахов. Напрочь.
     Увы, в тех краях победили католики и новоявленным протестантам пришлось
уносить ноги  от вражьих  армий. Бежать  пришлось  долго  и вскоре  Эйрик  и
Рейнхард  попали  в  Голландию.  Как  раз  к той  поре, когда  там  началась
заварушка.
     Рейнике-Лис  был весьма ловким, хитрым и вызывающим доверие  человеком.
Про него говорили -- "он умел продать  вам вашу же деревянную ногу".  Старый
Эйрик был обратного теста -- классический рыцарь: "зол, свиреп и вонюч".
     Вместе  их  звали  --  "Лис в  зятьях  у  Волка"  и  там,  где  не  мог
"по-хорошему" Лис, "по-плохому" вступал в дело Волк. И  наоборот. Вместе они
стали -- "не разлей вода парочка".
     Вот  и в Голландии зять с тестем реквизировали пару католических лавок,
купили  на сии  денежки  крупный  фрегат  и отплыли в Карибское море аккурат
перед тем, как в Голландию прибыли каратели герцога Альбы. (У фон  Шеллингов
это фамильное -- мы всегда знаем, когда пора смыться.)
     В "флибустьерском, дальнем синем  море" мои предки  остановили  парочку
галеонов, перевозивших испанцам несметные сокровища обеих Америк. А с такими
деньгами их приняли при Оранском  дворе и вскоре фон Шеллинги породнились  с
Оранской династией  --  нынешними правителями  Голландии.  (Тем  нужны  были
деньги,  а моим предкам страшно везло --  буквально каждый набег на испанцев
приносил новый корабль полный золота!)
     Деньги эти  были,  конечно, пиратскими,  но  они,  как известно  --  не
пахнут. Так что в Голландии наша фамилия стала самой богатой и уважаемой.
     Именно  мы  субсидировали  вторженье  Вильгельма Оранского в  Англию  и
"Славную Революцию". В  благодарность  Вильгельм посадил на английский  трон
юного Саксен-Кобурга, матушку коего в девичестве  звали фон Шеллинг. (Прочие
ее дети стали править Ганновером.)
     Когда  Фридриху  Прусскому  нужны были  деньги на его "Юбер Аллес",  он
сразу  же  обратился  к  нашей семье. И голландский юноша -- барон  Эрих фон
Шеллинг прибыл  в Берлин,  чтобы стать  ему кредитором, основателем Академии
Прусских  Наук  и  создателем Абвера. (Забавно, но  первое  время  Абвер был
банковской службой, следившей за судьбой голландских кредитов. Это уже потом
все осознали, что его возможности -- много шире.)
     За такие заслуги  перед прусским отечеством "Старый  Фриц" женил одного
из племянников на племяннице  своего кредитора. Так моя тетка  (после смерти
Старого Фрица) стала прусскою королевой.
     Увы,  у старых  грехов - длинные тени.  Со времен  Рейнике-Лиса над фон
Шеллингами тяготело "родовое  проклятие". В  нашей семье редки мальчики, а у
многих девочек  дети рождаются мертвыми.  В современной  науке  эта  болезнь
зовется "кавказской" и каким-то образом связана с кавказскою кровью.
     У  Рейнике  были  черные  глаза,  темные волосы  и необычайный чарующий
голос.. Сам он  об®яснял это  богемскою  кровью, но  австрийцы  в один голос
числят  нашего предка -- цыганом, а испанцы того хуже -- евреем. (У кого что
болит...)
     В  старшей же  ветви нашего  рода  от  отца  к  сыну передается  "Крест
Рейнике"  --  единственная  реликвия   той  поры  и  времен.  Крест  сей  --
григорианского образца с армянскою вязью. Я знаю сию надпись  на память, там
лишь  слова  какой-то  молитвы -- не больше того,  но... Мы  всегда знали --
откуда в нас кавказская кровь и отчего к нам прилипло "проклятие".
     (В смысле мистическом, - зря  Эйрик с Рейнхардом спалили тот монастырь,
да  перебили  монахов. Хоть врут, что у болезни сей медицинские корни, но...
нельзя так со Слугами Божьими.)
     Борются с "проклятием" одним способом -- чтоб дети рождались здоровыми,
нужно найти  партнера  с такой же  болезнью. Или... Забеременеть от кровного
родственника.
     Часть  женщин в нашей семье не  страдают "проклятием". Другие -- очень.
Средь них  была и  правительница Ангальт-Цербста  -- двоюродная кузина моего
прадеда. Она  хорошо знала, как бороться с "проклятием" и  родила  от кузена
смышленую девочку,  кою  назвали -- Софьей  Фредерикой Шарлоттой фон Ангальт
Цербст. Или -- Екатериной Великой. Родной теткой моей родной матушки.
     Теперь вы знаете,  - почему шеф  Абвера нарочно скомпрометировал именно
Ломоносова,  коего опасались в  правах на русский престол. Теперь вы знаете,
как поймали в Германии княжну Тараканову и всех прочих.
     Пруссия  числилась врагиней  России  и претенденты на  русский  престол
начинали свои  эскапады обычно с  Берлина.  Абвер же  их  потихоньку ловил и
передал  русской  царице   --  родной   дочке  шефа   прусского  Абвера.  Вы
представляете -- как тесен мир?!
     В отличие от России в Европе хорошо знают сию родословную. Габсбурги, у
коих  фон Шеллинги  угоняли фрегаты, груженные золотом, об®явили моему  роду
вендетту. С тех самых пор Австрия, Франция  и  Испания не дружат  с Англией,
Пруссией и Голландией. А после коронации бабушки еще и с Россией.

     Потом были празднества  и роскошнейший фейерверк, посвященный основанию
Черноморского флота  и  грядущему  присоединению  Крыма  к  России.  Зрители
остались от салюта  в восторге. Слухи  о таинственной девице, знающей  Канта
накоротке, и  умеющей создавать фейерверк переполнили двор. Ее ж непривычная
(для женщины)  внешность и  тяга  к мундиру дали  толчок к  россказням самым
невероятным.
     Самым  скандальным  и преследующим всю жизнь мою матушку стал слух о ее
"ведьмовстве". Сказывают, что однажды придворные шлюшки решили подшутить над
иноземкою  и  пробрались  в  ее  пороховую   палатку.  Посреди  комнаты  они
обнаружили странное зеркало, - навроде того о коем они слыхали у собственных
бабушек. (Слух сей настолько укоренился в столицах, что через полвека Пушкин
напишет: "Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи..."  Это,  как ни
странно -- о моей матушке.)
     Когда  несчастные  заглянули  в  сие  зеркало, они  (по  их  бессвязным
рассказам) -- "увидали весь мир, ангелов в небесах и чертей в подземелье..."
А еще они слышали голоса, пенье птиц в райских  кущах и...  крик грешников в
аду. Среди тех, пытаемых  всеми  чертями, девицы узрели себя  и  -- все трое
лишились чувств.
     К счастью,  во  время  пришла моя матушка, которая смогла вытянуть всех
троих  из под  тяги,  в  коей  шло  "серебрение" стекол.  (Бабушка  пожелала
производить зеркала прозрачные с одной стороны -- прямо в России.)
     Девицы  после сего резко изменили  свой образ жизни  (одна из них  даже
ушла в монастырь) и стали если  не  образцом добродетели, то -- примером для
прочих шлюх. Карл Эйлер написал большую статью о  методах  лечения больных с
тяжелейшим  отравлением  ртутью.  Матушка прославилась записной ведьмой и ее
принялись обходить за семь верст.
     Абвер же (а впоследствии и  моя жандармерия) обогатились  новым методом
пытки. Друга привязывают над таким "зеркальцем" и он сам все рассказывает. В
ртутном бреду. После этого обычно он умирает (ртуть -- понимаете), но...
     За показаниями несчастного наблюдают  его товарищи по  подполью  --  из
другой комнаты. Не  видя источника ртути, они не знают  причин столь бурного
речевого  поноса, решают,  что перед  ними  предатель и сами дают показания.
Никаких  тисков,  игл,  или  дыбы...  Я, конечно, умею получать показания  и
совсем дантистскими методами, но, честно говоря, не терплю прямого насилия.
     Так что Пушкин был прав, говоря -- "Свет  мой, зеркальце, скажи, да всю
правду доложи...", но не  совсем понял сути нашего метода. Широко простирает
химия руки -- в тела человеческие.

     Эта история  случилась  как  раз  перед фейерверком  и  двор,  с  одной
стороны, восхищался матушкиным талантом, а с другой -- шептался между собой,
что такую  игру огня может дать  только знание адских жаровен. Сам Потемкин,
говорят, произнес:
     - "Я восхищен сим искусством, но не готов продать за него свою душу".
     Мнение фаворита никто не  оспорил  и  отношение общества к матушке было
двояким. Ей восхищались, но... боялись общаться.
     Когда устроились танцы, девушка, втайне мечтавшая встретить на сем балу
своего суженого,  переоделась  в  новое  платье  из  китайского  шелка.  Она
истратила на него все свои пятьсот марок. На него и нитку японского жемчуга,
а  туфельки  у  нее были бабушкины. Ей всегда нравились  жемчуг,  серебро  и
сапфиры - эта  бледно-синяя гамма выгодно оттеняла матушкины голубые глаза и
нежно-белую кожу, -  любая  женщина любит  подчеркивать все  имеющиеся у нее
достоинства с максимально возможным эффектом.
     На своем первом балу  матушка была  в простом  шелковом  платье и нитке
жемчуга.  На  фоне  обвешанных  камнями  русских  красавиц  ее  попросту  не
заметили. Да и мненье "светлейшего" внесло свою лепту.
     (Впоследствии все углядят странную связь  -- чем больше будет матушкино
влияние при дворе, тем хуже пойдут дела у "светлейшего". Когда ж он, утратив
практически  все, умрет  в  дороге  от  странного  яда,  все  свяжут  сие  с
уменьшением ставки кредита по долгам  графа Зубова. Матушка ни  к кому  и ни
разу  не  слала наемных  убийц.  Она кредитною  ставкой  и таможенным сбором
убивала верней, чем кинжалом и ядом.)

     Но в  тот  день "светлейший"  был  в  полной  силе  и  матушка  в самых
расстроенных чувствах  удалилась от праздника в  укромную комнатку.  Там она
села  "зализать  душевные раны" и ждать окончания веселья для того, чтоб без
помех убрать петарды,  да свечи с мортирами. А дабы не растравлять себе душу
- раскрыла Кантову "Общую естественную историю и теорию неба" с автографом и
любезными пояснениями автора на полях.
     И  вот, пока  она всецело  поглощена усвоением нового взгляда на теорию
образования Вселенной,  в ее комнатку  вваливается  огромный мужик, который,
обдавая  матушку этаким  амбре из  дорогого одеколона  и сивушного перегара,
вежливо осведомляется:
     - "Здесь, милочка, не пролетал этакий  мон ля  петит,  этакая  немецкая
нимфа, баронесса фон... уж не знаю как ее там! В общем, - новый фойермейстер
Ее Величества! Она мне назначила здесь тет-а-тет".
     Девушка  с  умной  книжкой  подскакивает  от   неожиданности,  невольно
краснеет, как маков цвет, и еле слышно лепечет:
     - "Вы имеете в виду Шарлотту фон Шеллинг?"
     - "Да, что-то вроде того. Так, где же она?"
     Баронесса фон  Шеллинг медленно закрывает свою необычайно нудную книжку
и, вставая со стула, произносит:
     - "Шарлотта фон Шеллинг - к Вашим  услугам. Но я не назначала вам здесь
свиданий. Кстати, с  кем я имею Честь?" - при этом она во  все глаза смотрит
на кавалера.  Тот - настоящий красавец: двухметровый верзила, грудь колесом,
косая сажень в плечах и все - при всем.
     Больше  всего в Бенкендорфах людей  поражает животная  сила, "мужицкая"
мощь, коей  сплошь и рядом лишены  потомки  иных древних  родов. Недаром нас
зовут "Жеребцами Лифляндии" и "жеребята"  нашего производства растут в домах
чуть ли не всего русского  (и германского) света. Не стараюсь похвастать, но
неспроста народ говорит, что "У мужика вся сила -- в яйцах".
     Матушка во  все  глаза смотрит на великана и не верит, что такие женихи
бывают на  свете. Тот  же с изумлением смотрит  на "эту поганку" (именно так
мой дядя станет звать мою матушку) и не знает, что ему делать. Потом матушка
частенько  смеялась, рассказывая, как  Бенкендорф невольно выдунул перегар в
сторону, совсем как  напроказивший мальчишка перед  строгой  матерью, и даже
пробормотал что-то вроде: "Атанде..! Вот влип, так -- влип".
     - "Полковник Бенкендорф -  к Вашим услугам. Мы тут знаете ли... Крутили
бутылочку на фанты, и за  Вашим отсутствием бутылочка  указала  на меня и на
вас, так  что  теперь вы -  моя пленница. Я обязан  пригласить  вас  на  тур
мазурки".
     Матушка  невольно  смеется  такой  простоте  русских  нравов  и,  вновь
раскрывая Канта, отвечает с усмешкой:
     - "Что  ж, я  освобождаю вас  от Вашего  обязательства. У  меня чуточку
болит голова, и я лучше посижу здесь - в тишине. Вас  же, наверно, ждут Ваши
друзья. Спасибо за приглашение, но... Будьте здоровы".
     Тут бравый  полковник  теряется совершенно, - сперва он идет к  выходу,
потом вдруг  останавливается, топчется  на  месте,  всплескивает руками и  с
отчаянием в голосе восклицает:
     - "Mon  bleu, да что  ж Вы меня без ножа-то  тут  режете!  Бутылочку-то
крутила Сама! Да  как же я теперь без тебя покажусь... Да ты станцуй со мной
раз, и - разбежались. Что тебе, жалко?! Дура..."
     Матушка  рассказывала, как ее прям подбросило от  сих  слов, а в голове
будто колокол: "Я дам  тебе мужа - богатого, родовитого... Дам". А в глазах,
как  в кривом зеркале -- вялый, зависимый подбородок, слюнявая нижняя  губа,
какие-то  будто стеклянные и в  то  же время  -  бегающие  глаза,  огромные,
напомаженные усы и надо всем этим омерзительный, тошнотворный запах дорогого
одеколона...
     Дальше она плохо помнила, что случилось.  Только  громкий хлопок -  это
упала книга с ее колен на паркет.  Только ослепительный  свет - это огромные
люстры резанули глаза, когда Бенкендорф вводил ее в центральную залу. Ввел и
не  стал  танцевать,  а  побежал, таща  за  руку  через  весь  зал -  искать
Государыню. И  матушка  рассказывала,  как  она  увидала  тетку и всю дорогу
смотрела  царице в  глаза и  еле  заметно, чтоб  лишний раз не нанести ущерб
офицерской Чести,  качала отрицательно головой. А венценосная тетка будто не
видела, ее глаза все время бегали, будто прячась от сей мольбы, а затем...
     Затем Государыня крикнула:
     -  "А  вот  и  мой  маленький  фойермейстер! Умничка!  Давно  я так  не
смеялась. Шампанского моей новой подруге! Да больше!"
     Откуда  не  возьмись, появилась огромная чаша, в которую тут же ударила
струя пены. Девушка, кою почти облапил ее кавалер, совсем испугалась:
     - "Я не пью, Ваше Величество! Я не умею... Я... не пью!"
     На что Императрица хохочет:
     -  "Ерунда! Все пьют.  В  России  - пьют  все! Вот и  твой  кавалер  не
упустит. Да, Господа, за нашу Армию. За моих Офицеров! Пьют все!"
     Девушка в светло-голубом платье с ужасом обводит  взглядом собравшихся.
Более  половины  из  них -  люди  из "Тайных". Они аж  шеи  вытянули,  чтобы
услышать  ответ.  Несчастная  дрожащими  руками  берет  чашу  с  шампанским,
подносит к губам и отхлебывает. Тут же чуть ли не отталкивает вино от себя и
в ужасе шепчет первому же соседу:
     - "Там же - опий!"
     Тот не слышит. Он вместе с другими офицерами раскачивается из стороны в
сторону и громко повторяет вслед за всеми:
     - "Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна..."
     Матушка  чуть  морщится  и,  поднося  чашу  к  губам  в  другой  раз, с
ненавистью  смотрит  на Государыню,  а  та,  будто ей  нужно  сказать что-то
важное, наклоняется к племяннице и с мольбой в голосе просит:
     - "Пей, доченька. Так лучше. Так легче. Я как увидала своего идола, так
- чуть рассудок не потеряла. А выпила зелие и - не помню уже ничего. ПЕЙ!"
     И матушка  под  радостные вопли и крики придворных: "Горько!" и "Пей до
дна!"  - выпивает чашу сию. А потом  ей становится  так  легко,  что она, не
останавливаясь, пляшет весь вечер до другого утра.

     Проснулась  она  вечером третьего  дня в своей же постели. Проснулась и
поняла,  что теперь она либо должна выйти замуж за Бенкендорфа, либо  уйти в
монастырь, дабы спасти свою Честь.
     Еще в бытность  ее  в пансионе -  их, благородных девиц,  обучали неким
правилам женского  естества и помогали  составлять "календарь". И шутили при
том, что в одни дни надо звать милых любовников, в другие же - заботиться  о
династии благоверного. Ей  же "не повезло". Поэтому-то она и плакала  вплоть
до утра четвертого дня.
     Наутро  же она,  не  сказавшись прислуге, пошла  на поиски Бенкендорфа,
чтобы  расставить точки  над "i".  Но полковника дома  не оказалось, а слуга
отвечал:
     - "Так  барин-с уехали-с  - может  к певичкам, а  может  и  к дружкам в
имения-с. Ежели к  певичкам  -  так это  надолго, правда, деньжата у него на
исходе, так что  скорее он в  имениях-с. Найдет там матрешку попроще, вжарит
ей по самое не хочу, наврет с три короба-с и - домой. Так что  денька  через
три ждем-с. Тогда и приходи к нему в гости".
     Разумеется,  сказал  он  все  это  не сразу, но  для  профессионального
иезуита, привычного  к бесе