Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Наука. Техника. Медицина
   История
      Башкуев А.. Призвание варяга -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  -
а, оказался прав. Александр Павлович был взбешен и посулил мне верную плаху. Великий же корсиканец хохотал от души и даже уговорил моего кузена, - вернуть мне все звания, ибо с точки зрения Франции дело теперь не стоило выеденного яйца. Меня же Бонапарт пожелал видеть в Париже, в качестве атташе по культурным вопросам. (А Коленкура немедля отослал в Россию, сказав: "Монархисты слишком уж снюхались!") Через полгода в Париже я слушал Оперу в ложе для почетных гостей. Софи случайно заметила меня и в антракте прислала конверт, в коем был один из моих погонов полковника с запиской -- "Savage" ("Дикарь"). Я был в ложе с "Прекрасной Элен" и она первой прочла записку и, скривив носик и вопросительно подняв бровь, презрительно бросила: - "Если ты и вправду имел дело с настолько дешевой шиксой, - не подходи ко мне. Я боюсь подцепить дурную болезнь". Я поцеловал Элен и, обращаясь к сидевшему рядом с нами ювелиру Францу Дитриху, просил: - "Милый Франц, вставьте-ка в сей погон пару камушков: сапфиры, брильянты, - в общем, на ваш вкус и вручите его примадонне. Если вы успеете сделать сие до конца спектакля, за все плачу вдвойне. Да, и еще... Вручите-ка мамзели и это", - тут я перевернул записку Софи и черкнул на другой стороне "Mademoiselle". Элен иронически хмыкнула, прочитав написанное, и благодарно пожала мне руку. Когда опускался заключительный занавес и артисты выходили на прощальные поклоны, примадонне подали мой конверт с букетом ослепительно белых лилий. Мсье Дитрих не стал бы ювелиром нашего дома, если бы не угадывал мнений и настроений без лишних слов. Мадемуазель весьма болезненно улыбнулась. Она хорошо поняла смысл ответа, но все же на глазах у всех раскрыла конверт. Ее глаза блеснули таким счастьем, что она, не помня себя от радости и нарушая приличия, вынула мой погон и приколола себе на грудь, точно брошь. Да он и стал весьма изысканной и необычайно дорогой брошью, - Элен даже не выдержала и прошипела мне на ухо: - "В другой раз за срочность не удваивай гонорар. Да и что за ребячество, - удваивать цену, не зная работы?!" - но дело было сделано, да и весь свет уж заметил, как чудят русские гости. Так что я даже поднял руку и помахал мамзели. Элен в ту же минуту по-хозяйски крепко взяла меня за плечо и общество сразу поняло значение сего жеста. Певичка тоже поняла намек и пристально посмотрела на Элен. Мужчины в таких случаях судорожно считают нашивки на рукаве, или звезды в погонах соперника. Дамы в эти минуты прикидывают - сколько на врагине навешано. Что любопытно, - на Софи было нацеплено на порядок больше, но сама она при всем том выглядела во сто крат дешевле. Поэтому мамзель весело помахала мне рукой и послала воздушный поцелуй. Но у публики не возникло сомнений, что сей поцелуй был прощальным. Через пару дней на обеде у Императора во время перемены блюд Бонапарт подошел ко мне и тихо спросил: - "Неужто ваша жидовка лучше в постели, чем наша Софи?" Я с поклоном отвечал: - "Никак нет, мон Сир. Но у нее есть одно преимущество. С Вами она не станет даже за камушки", - француз в первый миг оскорблено посмотрел на меня, но потом только развел руками: - "Поверь, меня самого тошнит ото всех этих шлюх. Но я - Император и мои люди верят, что я обязан переспать с лучшими юбками моей Империи. А мне достаточно моей Жозефины, но... Положение обязывает. Когда ты сядешь на трон Ливонии, ты поймешь меня..." - он отошел к прочим гостям, а я долго стоял и думал над его словами. И поверите, или нет, но мне вдруг по-человечески стало жаль его. Я чуток забежал вперед, а еще не рассказал, как уехал в Париж. Наш штаб много думал, как "стянуть с меня одеяло". Галлы народ дотошный и их подозрительность могла дойти до того, что я до ветру ходил бы с тремя-четырьмя попутчиками, а о серьезной работе в таких условиях не могло быть и речи. Все изменила шутка из времен детства, - я сказал: - "Давайте я прикинусь паяцем! Пожалейте героя войны, увечного, искалеченного! Подайте по три рублика на пропитание!" Граф Спернгтпортен аж поперхнулся от смеха, а затем с ожесточением принялся пыхтеть трубкой, что всегда означало в нем бурную работу мысли. Выкурив и выколотив трубку, генерал Иезуитского Ордена буркнул: - "В этом есть нечто -- рациональное". И дело пошло. Французы - ребята особые. Для них Париж - пуп Земли, а Франция - начало и конец всего сущего. На все остальное гордые галлы смотрят свысока и общаются исключительно через губу. А теперь представьте себе, что к ним едет не бравый шпион, но инвалид войны, человек, просящий медицинской помощи и консультации у их великих хирургов. Человек, жаждущий припасть трепетными губами к истокам великой французской культуры! (Я сказал, что не стану пить шипучки с настойкою на клопах, но мне сделали зверские лица и строго приказали: "Надо, Саша! Для Дела".) В день пред отправкой меня провожал целый консилиум, коий подробно объяснил какие у меня боли и - где, а ребята из Школы просили, чтоб я привез им "подарок" из Франции. Да хотя бы "машинку для вырыванья ногтей", - я чуть не убил их всех! (С того самого дня все новое и заморское, как то: устройства по загонянью иголок, или приборы для получения электрического разряда зачисляются моими людьми по графе "культурного обмена с Европой". Вы не поверите, - насколько культурно обогащаешься, сунув два электрода пленнику в известное место... За электрическим током - большое будущее.) Во Франции я сразу лег на больничную койку. Лежу я в той самой койке, играю с Андрисом в шахматы, а Петер у окна строгает какую-то палочку. Тут отворяются двери и мой врач Ларре вводит ко мне самого Био. Я отрываюсь от занятной игры (я давал фору Петеру -- ладью, или больше) и радостно восклицаю: - "О, нашего полку прибыло! Со свиданьицем, господа! За знакомство... Нет, нет - только коньяк. Мужчины пьют лишь коньяк... Шипучку для дам! Или у нас тут есть дамы!?" - а ловкий Андрис уже подавал нам по хорошему бокалу самого лучшего коньяка. Гости страшно растерялись, сконфузились, не смогли отвертеться и выпили со мной за компанию. Тогда я сказал: - "Теперь, когда мы отдали честь Франции, надобно выпить и за Россию. За нашу дружбу - сей дар наших гор!" - с этими словами была откупорена бутылка самой лучшей армянской настойки, коя нисколько не уступает французскому коньяку, а кое в чем и превосходит его, ибо изготовляется в более сухом климате. Гости и на сей раз не смели отказываться, а когда вкусили сей армянской амброзии, да закусили сыром с соленой рыбкой - их глазки заблестели, а щечки раскраснелись, и беседа пошла на лад. Я тут же стал раздеваться, спрашивая, как зовут Био, и в каких болячках он спец. Великий физик увидал мои шрамы, оставленные бакинской плеткой, и потерял язык от изумления. Но слово за слово - я разговорил его и он признался в том, что его близкий друг - Клод Бертолле. Я сделал вид, что мне все это совершенно неинтересно и весь вечер прошел у нас в милых дискуссиях под коньячок на темы рассеяния светового потока. И только когда Био (будто случайно) рассказал мне о некой соли, коя способна заменить нынешний порох, я пришел в совершенный восторг и признался в том, что всегда без ума от хлопушек и - самолично делаю фейерверки. Тут Био вызвался познакомить меня с создателем соли - Клодом Бертолле. Сказал и сгинул - без малейших следов. Даже Андрис стал волноваться - не сорвалась ли рыбка с крючка. (Он не был посвящен в тонкости всей комбинации. Я нарочно хотел, чтобы он волновался, а жандармы знали, что он - волнуется, а я - нет. Мне нужно было "выскочить из-под одеяла".) Через неделю Жан Био ввел в мою палату этакого Деда Мороза - милого старикана по имени Клод Бертолле. Тот был сама прелесть, а главное - глаза, - добрые-добрые. Прелесть, а не глаза. Прозрачные, как моча после пяти кружек светлого пива и - какие-то остекленелые, а на устах цвета "коровяк после щавеля" такая улыбка, что можно просто влюбиться в дедушку. Если бы он конечно - продолжал улыбаться, когда отворачивался. (Я на сей случай нарочно забыл зеркало у окна, у коего брился каждое утро, чтоб к свету -- ближе. Свету было немного - конец октября, но жандармы о сем не подумали, а верней -- не придали значения. Рекомендую.) Милый был старикан... Слово за слово, - он не поверил, что я делаю фейерверки. Тогда я просил врачей дать мне ингредиенты и выпустить на прогулку - нехорошо вонять серой в приличном-то обществе! На улице было сыро, но моя шутиха рванула на славу, так что даже монашки, ухаживающие за больными, завизжали сперва от ужаса, а потом от восторга от этакой красоты. Тогда мой старичок-боровичок побился со мной об заклад, что его соль - мощнее селитры, я поспорил и проиграл дюжину коньяка. А на другой день я послал матушке письмо с подробным описанием хлората калия, или - бертоллетовой соли, а также способа ее получения. Думаю, жандармы, читавшие мою переписку, ошалели от этакой наглости. Они не имели права пропускать такой информации, но и не могли признаться в том, что читают все мои письма. Письмо мое было задержано на целых три дня и сам Фуше лично принимал решение - что с ним делать. Наконец, письмо поехало в Ригу без исправлений, а жандармы счастливо потерли руки - им казалось, что все идет по их плану. В те же самые дни - наши абверовцы, получив письма от Петера и Андриса, но не меня, тоже потирали руки - все шло по нашему плану. (На сей счет есть старая жидовская мудрость: "На рынке всегда два дурака. Один не знает, что продает, другой - что покупает".) Когда мое письмо прибыло в Ригу, матушка на радостях огласила его штабу армии. Многие одушевились, но сам Барклай, посвященный в некую тонкость, скорчил мину: - "Новый порох? А чем же плох старый? Сие -- несерьезно". А граф Спренгтпортен, поскрипывая суставами, и рассыпая из себя песок, воскликнул: - "Госпожа баронесса, - если сие пришло с официальною почтой, в сем нет ничего интересного. Фуше не выпустит настоящий секрет. В каком контексте упомянута сия соль?" Матушка - весьма покраснев, рассказала, что упоминание о новом порохе прозвучало промеж строк о рецепте фейерверка на бертоллетовой соли и Штаб грохнул от хохота. Мою же бумажку сунули "под сукно" по причине - полной ненадобности. Впрочем, бертоллетову соль стали производить. В Дерпте. В количестве тридцати или сорока грамм в месяц "на фейерверки" и матушка самолично придумала новый салют. Штаб же "выкинул из башки" эту проблему и французы остались в полном недоумении. Они еще раз просили шпиков в нашем штабе (одна из певичек -- "спела в Тильзите", но Абвер не стал брать негодников) вновь поднять сей вопрос, но тема опять не вызвала энтузиазма у русских вояк. (Вот такие мы - ретрограды.) В конце концов французы... сами выкинули из головы бертоллетову соль. (Их собственные разработки зашли в тупик и им страшно хотелось узнать, что думают по сему поводу в Дерпте.) Бертолле сразу стал сух со мной, официален и перестал скрывать, что я ему - неприятен. Впрочем, это чувство было у нас взаимным и я даже нарочно раззадоривал старика. Ровно через месяц меж нами вспыхнул скандал. Я получил от Антихриста (успокоенного по моему счету Фуше) предписание на Новогодний Салют - Победительной Франции и с блеском исполнил сие поручение. Все парижане - даже в 1814 году, когда я был в Париже в немного ином свойстве, вспоминали мой фейерверк и говорили, что на их памяти не было другой такой же феерии. А мне Совесть не позволяла сказать, что нынешняя "феерия" мне больше по сердцу, чем та забава. На Новогоднем салюте Бертолле отбросил предосторожности и весьма зло высмеял мое мастерство, сказав, что я никогда не сделаю того, что может он. Мы ударили по рукам, и чрез неделю он показал, как делить в воздухе огневые шары "пистонами" на гремучей ртути. Ввиду того, что сам Бертолле был химиком, но не пиротехником, зрелище вышло жалким и он сам это понял. Тем не менее, я объявил о своем проигрыше и передал ему еще одну дюжину коньяка. А повеселевший Бертолле поведал мне секрет производства использованного им - азида ртути. Мы стояли в самой толпе народу, и я все отвлекался на пустяки, так что никто не обратил внимания. Лишь через три месяца, когда Андрисову отцу стало плохо, Стурдз с моего дозволения выехал в Ригу и в подметке своего сапога вывез кальки с подробным описанием технологии. Надеюсь, все - ясно? Только самый пикантный момент был не в том. Моя матушка - прежде чем выносить письмо на обсуждение штаба, достала из стола работы Мейера (по созданию хлорного производства) и вместе с изобретением Бертолле передала сие - Аракчееву. Французы совершили ошибку, - мы не пытались исследовать сию соль, нам нужна была тайна окисления хлора! На конференции в Тильзите (где я познакомился с будущим Веллингтоном) состоялся доклад Николая Раевского. Использовав опыт Прейсиш Эйлау, сей гений впервые задумался над "настильным огнем артиллерии". До массового применения штуцеров, такие вещи были попросту невозможны! С другой стороны, - надо вспомнить события Семилетней войны при Гросс-Егерсдорфе, Кунерстдорфе и (известною оговоркой) -- Цорндорфе. Граф Шувалов тогда впервые с блеском использовал свои знаменитые "единороги", иль -- гаубицы, бившие "перекидным огнем" через головы русских солдат. (Железный Фриц в сих сражениях нажил себе немало седин...) Увы, у "единорогов" был большой минус -- они не стреляли картечью, а ядра в момент подлета шли по столь крутой траектории, что от каждого взрыва гибло слишком мало людей. Уже тот же Фриц нашел "противоядие" против такого огня -- его воины перестали стоять на месте и прежнего эффекта уж не было. С той самой поры молодых канониров учили, как катехизису, - наибольшее поражение достигается картечью с прямой наводки. И, стало быть, солдаты не смеют стоять в "секторах обстрела" вашей же артиллерии. А кавалеристов (естественно), - перед вражьими пушками всегда есть "мертвые зоны" где нет вражьих каре. Отсюда, - кавалерийский наскок через "мертвую зону" крошит пушки, открывая дорогу пехоте. Это было настолько естественно, что -- не подвергалось сомнениям. Первым в сем усомнился Раевский. Коля Раевский происходил из шляхетского рода. Выселены, как инсургенты. Дед его принял участие в самом первом Польском Восстании и пал в деле при Бродах. Бабка - в дороге на Москву (а несчастных везли без теплой одежды в открытых телегах) простудилась и умерла на руках первенца своего. Отношение к "москалям" можно представить... Тем не менее Николай Раевский (старший) дал прекрасное образование детям своим и не препятствовал в выборе суженых. Молодым Раевским путь в армию был, конечно, заказан и братья Раевские окончили Московский Университет. После ж описанных мною несчастий войска "открылись" для "шляхтичей". Наука в ту пору "перешла на военные рельсы" и математик Раевский стал офицером Артиллеристского Управления. Университетское образование -- не чета нашей казарме и Коля вскорости выделился из общей массы своими талантами. Сразу после Прейсиш-Эйлау он подал рапорт, в коем предлагал создать научную группу по... исследованию порохов. По его хитроумным расчетам вышло, что артиллерия может стоять за траншеями и бить прямою наводкой! При едином условии, - она должна пользоваться не "черным" порохом! (Тут надобно понять одну вещь, - в то время не знали другого пороха, кроме "черного"! Даже понятия не было -- "черный"! Сей рапорт был сравним с предложением "не пользоваться в быту -- белой солью", иль "не красить белья синей синькой"!) Но по Колиным выкладкам вышло, что бертолетова соль может дать больший импульс ядру и так далее. Не вдаюсь в рассуждения, - важно лишь, что рапорту дали ход и к описываемым событиям, нас интересовала не сама бертолетова соль, но -- хлорное производство и технологии получения соли промышленным образом. Как только в России были получены мои кальки, граф Аракчеев отдал приказ строить завод по производству хлора в Воскресенске - в ста верстах от Москвы. Выгоды Воскресенска состояли в том, что он был рядом с Москвой, водой и фарфором. Причем, последнего иностранца в этих краях видели ровно полтысячи лет назад. Да и тот был - монгольский нукер. (Кстати, - вражьи шпионы по сей день не ведают, где мы производим Имперский Хлор. Я, хоть и числюсь Создателем моей Службы, начинал я не в безвоздушном пространстве!) Забегая вперед, доложу -- "хлорный" порох не оправдал наших надежд. Да, он обладает большей метательной силой в сравнении с "черным", но... Нам не удалось добиться "зернения" смеси. (Иными словами, - сей порох неравномерно горит и отсюда возникает сильный разброс.) Во-вторых, - хлорные продукты горения разрушают оружейную сталь. (Знаменитые "Пушки Раевского" отливались из особой "хромистой бронзы" при расчете на полсотни зарядов, веся при этом... полтонны!) И, наконец, - самое страшное. Окислы хлора действуют отравляюще на орудийный расчет. Без слов... Я познакомился с Колей в 1811 году, возглавляя работы в Дерптском Университете. (Коля отвечал за баллистическую экспертизу и прочее.) Мы сошлись с ним на самой близкой ноге и дружба сия укрепилась со временем. Когда наступила Отечественная, мы все ушли на фронт и... Мы с Колей получили генеральские звания с разницей в месяц. Вместе держали Курганную Высоту (он -- Пушками, я -- в траншеях перед этими самыми Пушками), - он прикрыл огнем мою задницу, а я -- не пустил к нему кавалеристов противника... После одного такого сражения полагается потом всю жизнь друга -- водкой поить. Мы и -- поили... После Войны все смеялись, - вы как ниточка за иголочкой: "Где Бенкендорф, там и -- Раевский, где Раевский, там -- Бенкендорф!" И это при том, что Коля -- поляк, а я -- немец... Это -- серьезный вопрос. Его дед воевал с моим дедом. На руках Бенкендорфов (вне сомнений) есть Кровь Раевских, а Раевские в свое время кончили не одного Бенкендорфа. По всем понятиям мы должны ненавидеть друг друга. Но... Возможно, - нам повезло и мы успели получить хорошее образование и поглядеть мир до нашей встречи. Не исключаю, - здесь сработало правило: "Враг моего врага -- мой друг!" У поляка Раевского и остзейца Бенкендорфа пред глазами был столь явный враг, что старое отошло на второй план. (Под сим врагом я имею в виду - ... не только лишь якобинцев.) А кроме того... В октябре 1812 года старый Николай Раевский готовился встречать лягушатников хлебом-солью, когда к нему прибыл его старший сын -- генерал Раевский. Раевский-младший спросил у отца: - "Почему вы еще не уехали? Француз входит в Москву, а вы -- даже не собраны!" Раевский-старший отвечал сыну: - "Мы ждем спасителей и освободителей... А ты...?" Мой друг долго смотрел на отца, а потом тихо вымолвил: - "Моя жена -- русская. К Дому ее - пришла Беда. А Дом ее ныне -- мои отпрыски. Такие же шляхтичи, как их Отец. И -- Дед... Когда настанет их час, они по всем шляхетским

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору