и соединения
"внимательно изучаются".
     На  занятиях  в  Академии  Генерального  Штаба  я  на днях  имел  Честь
доложить:
     "...Вопрос  возникновения  боевых  отравляющих  средств в  газовом, иль
жидко-капельном виде -- уже решен и нужно лишь политическое безумие одной из
трех-четырех развитых стран, чтобы их применить.
     Страна, первой  применившей сие оружие  Апокалипсиса, заслуживает того,
чтоб быть стертой с политической карты! Мы обладаем  этим оружием,  но -- не
желаем и не приступим к его применению первыми.
     Поэтому, -  на  сегодняшний день  нашей главной задачей  представляется
разработка  механических  и химических  средств  по предотвращению подобного
поражения..."
     Так  говорю я  сейчас, а той зимой  -- мы  разрабатывали  это оружие  и
многие из моих  людей стали потом Академиками за  его разработку. Так вот, -
там возник один забавный момент...

     Главная проблема с любым отравляющим веществом состоит в том, - как его
обезвредить.  По сей день  препятствием  (кроме  нравственных)  к применению
отравляющих  средств считается  то, что  непонятно  --  как  потом  занимать
"отравленные территории"?
     В условиях  разработки  мы столкнулись с той же проблемой, - неизвестно
получится  ль  у  нас  яд, но то что  опытные  образцы  опасны для жизни  --
сомнений не вызывало.
     Как я уже говорил, - зима  в том году  получилась  суровой  и проточная
вода из реки  в "холодильниках", кои улавливали  всю  эту гадость, принялась
замерзать...

     (Дерптские "холодильники" - особый  объект. Матушка строила их в момент
закладки  фундамента  "новых зданий"  Университета и поэтому у нас  в Дерпте
создается самый "глубокий вакуум" из известных: холодильники представляют из
себя  набор  бронзовых  труб,  заложенных  на   большой  глубине,  -  причем
"питаются"  они  непосредственно  из  реки!  Туда  же  --  в  реку  идет   и
вмонтированный непосредственно в холодильники -- водоструйный насос,  коий и
создает нужный вакуум.
     Большинство  Дерптских открытий  обязано "рождением"  именно вакууму  и
фантастической  степени  очистки  исходных материалов, коей  мы добиваемся в
"бескислородной среде".  Мы даже  идем на то, что ставим  везде прокладки из
чистого каучука,  хоть это и стоит  бешеных денег, но -- "вакуум"  "окупает"
все эти траты!
     Такие  успехи --  не прошли  незамечены.  В  Англии  новые  оксфордские
корпуса проектируются  со "встроенными в  них холодильниками", - то же самое
делают  немцы и в Бремене. Пройдет  пару лет и  мы утратим  наш  перевес  на
"сверхчистые материалы", а у "противника" можно ждать "научный прорыв", - но
сие, пожалуй, и к лучшему... Сей процесс -- Постижение Мира и угоден Господу
Нашему.)

     Ежели замерзание основных труб  "лечится"  постоянным их  прогреванием,
трубы,  обслуживающие  группу  ядов,  не  могли  нагреваться.  Мы  не  могли
позволить себе, чтоб хоть "понюшка" сей гадости вырвалась в атмосферу...
     В прежние зимы работы по  ядам приостанавливались, но за  полгода перед
войной -- мы не позволили себе такой роскоши.
     По моему приказу -- в  холодильники стала закачиваться  морская вода, а
верней, - даже еще более охлажденный "крепкий рассол", коий не замерзал даже
в  лютый мороз. Через  месяц  сей  практики -- основной холодильник в группе
ядов вышел из строя...
     Я готов был рвать на себе  волосы от отчаяния,  - я своими собственными
руками загубил  один из основных холодильников.  Никто не мог понять, -  что
происходит:  все  боялись  притронуться к  "ядовитой  трубе",  а  она --  по
каким-то причинам перестала "сосать вакуум".
     Потом уже -- все говорили, что я -- безумец. Человек  моего положения и
происхождения не должен был  так рисковать. Но  я,  в отличие  от  других --
понимал,  что  мы  делаем в группе ядов,  и считал, что  смогу  отравиться в
меньшей  степени, нежели прочие. Да и какой  бы я был руководитель над моими
людьми, ежли б послал их на верную смерть, а сам -- не подвергся опасности?

     В  урочный час я надел маску  с толченым  углем и пропитанную мочевиной
(да, --  ежели  вас не стошнит, то -- моею же собственною мочой!) и вместе с
двумя  помощниками,  знающими  толк  в  мышьяке,  полез  в подвал  разбирать
"заворот" холодильника.  (Проверки  щупом  показывали, что  именно  тут была
"пробка".)
     Каменщики разобрали к этому времени участок стены и даже сняли "внешнюю
рубашку"  у  "холодильника".  При  виде  нашего  приближения,  они сразу  же
ретировались, оставив свои яркие фонари на всех стенах...
     Я прочел молитву. Как будущий реббе, "простил" все грехи двум товарищам
и... Мы стали резать "внутреннюю трубу".
     Когда мы  прорезали бронзовую стенку нашего  холодильника  -- мы так  и
ахнули,  от  открывшейся  красоты  --  чистый  мышьяк  собрался  кристаллами
фантастической красоты  на стенках  трубы  и  сверкал,  и  переливался всеми
оттенками радуги...
     Вообразите себе, - мы три часа сряду --  кололи всю эту кристаллическую
благодать, и  наш  инструмент  только  зубрился,  отскакивая  от  прекрасных
кристаллов! Мы поливали кристаллы  кислотами  и щелочами,  грели и охлаждали
их, но  -- все было втуне. Прекрасные друзы чернели,  таяли под огнем, но не
счищались...
     Наконец,  мы "победили" проклятый мышьяк, заварили трубу холодильника и
выбрались  из  подвала  наружу. (Победу  нам принесло нагревание  мышьяка  с
последующей обработкой растворами щелоков...)
     Первый же глоток свежего воздуха сбил меня с ног, все  поплыло у меня в
голове и я рухнул в обморок...
     Не знаю, -  сколько  я в этот  день  вдохнул  окислов  мышьяка... Шимон
Боткин на сей счет думает, что я с измальства возился со всякою  гадостью  и
поэтому мой организм "привык" ко всем  этим ядам. К тому ж - я был крупнее и
тяжелей  моих двух помощников и мне требовалась  большая  концентрация  яда,
чтоб умереть. (Один  из двоих, поболев с два месяца --  помер, второй  же --
стал инвалидом и умер от мышьякового отравления через пару лет.)
     Как бы там ни было, - мои кишки, печень и почки по сей день страдают от
последствий сего отравления и я пуще прежнего слежу за едой. Кстати, - одним
из самых "пользительных средств" зарекомендовало себя рижское пиво -- Боткин
велел пить его не меньше трех литров в день, чтоб яд быстрей выходил из меня
и  сие,  на  мой  взгляд, меня отчасти  спасло. Мои товарищи по несчастью не
имели "армейской  закваски" на  сей  счет  и последствия отравления для  них
сказались много хуже.
     По сей день  я почитаю обыденным "принять" перед  сном две-три кружечки
темного рижского и по сей день -- пока жив. А вот они...

     Ежели вы не знали того, -  мышьяк "выходит" из  организма долгие годы и
по сей день в моих выделениях столько  же мышьяка  --  как и в свежих трупах
при экспертизе на отравления.
     Мой случай включен во все медицинские  антологии, как пример чудовищной
"толерантности" к столь страшному яду...
     Я же вижу в сием -- Божью Волю, с Наследственностью.
     Мои мать, дед и прадед "баловались" с разными ядами и на мой  взгляд --
я  с  первого  дня  моей  жизни мог  перенести  большие  дозы,  чем  все мои
сверстники. А  мои несчастные  братья и сестры, не имеющие подобного дара --
умерли  во чреве моей милой матушки. В  дни ее студенческих опытов... "Лютый
северный ветер выдул из обычных людей -- древних викингов".
     "Баловство с ядами" моей матушки -- спасло меня в этот раз. Может быть,
оно  же  дало мне излечение и от опиумной зависимости... Все, что Господь ни
сделает -- все к лучшему!

     Как бы там ни было, - я на десять дней оказался прикован к постели, а у
моего  ложа  дежурила Маргит.  Она  поила  меня пивом  и  молоком  и кормила
взбитыми яйцами. Кормила и  плакала, - "В  кого ты такой  уродился?"  "Зачем
тебе больше всех надо?!"
     Я никогда не мог ответить на сей вопрос. Правда, и Маргит перестала его
задавать --  в  дни  Войны, чудовищного  Наводнения, иль моей глупой Выходки
против Турок Маргит только вздыхала, сидела  возле моего  ложа, да --  держа
меня за руку, молила Господа, чтоб он и  на сей раз пощадил ее "бестолкового
идиота"...
     Я  знаю --  она  гордится мной  после  этого.  Девочки  мои  растут при
сознании,  что  их отец --  чем бы  ни  пришлось  ему заниматься,  любим  их
матушкой и -- всегда ею оправдан. А что еще нужно для Семейного Счастья?

     Так вот,  -  пока  я лежал,  да  метался  в бреду, мне не  давала покоя
странная мысль: чем разрушить кристалл мышьяка?  Почему-то сие  для меня  --
было  мучительно  важно.  Я понимал, что мы его уничтожили,  мы "расчистили"
трубу холодильника, но...
     Что-то не давало  мне  спать.  Когда я  приходил  в себя, я  вызывал  к
постели ученых и мы обсуждали -- как образуются эти  кристаллы, почему их не
было раньше и...
     Сие  выглядит  странно,  но ни  один из моих  собеседников  не пришел к
открытию, лежавшему на поверхности...  Возможно, --  им  не пришло  в голову
"совместить" несколько совершенно разных проблем. А вот мне...

     Однажды, когда отравление чуток отступило, а я, наконец, смог нормально
заснуть, мне приснилось, -  как  мельчайшие частички металлического  мышьяка
взлетают "не  тая" из "родительской колбы", летят по страшным черным изгибам
бесконечного холодильника... Им  становится  страшно, невыносимо  холодно  и
они, как сверкающие большие снежинки, ложатся на что-то сине-зеленое.
     Я сам --  большая  снежинка и  мне  -- тоже холодно.  И  прочие хладные
кристаллические тельца ложатся поверх меня и мне не в  силах выбраться!  Они
ложатся на меня  гигантскою  массой  и мне нечем дышать... Я  хриплю, мне не
хватает воздуха... Воздуха... Кислород, дайте мне кислород!
     Меня  разбудила  из  этого  кошмара  Маргит.  Она, страшно  напуганная,
растолкала меня и, тряся, да растирая мне щеки, с ужасом стала спрашивать:
     - "Что с тобой? Тебе нечем дышать?! Почему ты  кричишь  -- "кислород"?!
Что с тобой?!"
     Я, еще до конца не придя в себя, простонал:
     - "Я вообразил себя молекулой мышьяка... Мне не хватило воздуха. Я..."
     Я  толчком  сел  в своей собственной кровати. Я  уставился  в кромешную
тьму. Я спросил Маргит:
     - "Где мои вещи? Мне нужно немедленно в лабораторию. Который час?"
     На  часах  было  шесть утра.  За окном  --  кромешная зимняя ночь.  Под
всхлипы и  робкие  протесты Маргит я быстро  собрался и побежал в мою личную
лабораторию.
     Там я стал собирать некоторое подобие нашего холодильника с охлаждением
"крепким рассолом"  и снегом с солью. Я даже распахнул  буквально  все окна,
чтоб  в комнате стало еще  холодней!  Затем... Затем  в лабораторию повалили
ученые, кои с интересом стали наблюдать за моими манипуляциями.
     Кто-то спросил:
     - "Что с тобой?"
     - "Есть идея. На холоду мышьяк испаряется, не переходя в жидкую фазу. Я
не знаю температуру, иль -- условий подобного перехода, но  мне кажется, что
это  - так! И еще мне кажется, что в вакууме  мышьяк  в отсутствии кислорода
образует прочный кристалл, не растворимый известными растворителями. И ежели
его  окислять, он дает не  основной, но -- кислотный  окисел, коий не должен
взаимодействовать с гремучею ртутью!
     Вообразите  себе,  -  вакуумною  возгонкой  мы  сможем  создать  пленку
металлического мышьяка,  не  дающего металлооксид! А это  и  есть  --  сухой
капсюль!"
     Мои  слова  вызвали эффект разорвавшейся бомбы. Люди  сгрудились вокруг
меня  и моей, на глазах  создающейся, установки. Наконец, я поместил  медный
листок с гремучею ртутью в "переохлаждаемую" точку моего "холодильника" и на
наших глазах стала расти мышьяковая бляшка.
     Дрожащими  руками  мы  вынули  первый  листок из  моего  "самопального"
аппарата.  Ребята  изо  всех  сил  попытались   "отскрести"  бляшку  разными
скребками и  щеточками. Потом полили бляшку водой.  Наконец,  ее поместили в
особую ступку и сбросили на нее дробинку свинца...
     Грохнул маленький взрыв.
     Когда утихли первые крики восторга и  радости, кто-то, перебивая  всех,
закричал:
     -  "В  воздухе  много углекислоты!  Воды  --  недостаточно! Полейте  ее
кислотой, черт побери!"
     Под нарастающее  общее возбуждение сделали  второй образец.  Обработали
его кислотой. Ступка, свинцовая дробь, - новый взрыв! Кто-то закричал:
     - "Качать Сашу!  Качать!"  --  а  Маргит уцепилась  за меня  ручками  и
кричала в ответ:
     - "Да вы с ума все сошли! Он же -- больной! Он весьма слаб!"
     Но людей  уже  охватила  какая-то  эйфория. Новость разнеслась по  всем
коридорам  нашего Университета,  все сбежались к  моей лаборатории и в толпе
только и  раздавалось,  - "а щелоками пробовали?",  "а  что если  --  вместо
подложки  использовать не медь?", "при какой  температуре начинается быстрое
окисление?" и прочее, прочее, прочее...
     Вы не поверите, - в  комнате настежь были распахнуты окна, все стояли с
синими от мороза руками, да красными носами и никто не чувствовал холода!
     Когда стало ясно, что  мы  "сделали сухой капсюль",  всякая осмысленная
работа  в  Университете  сама  собой  прекратилась.  Все  хором  повалили  в
столовую, где попросту -- напились, как свиньи, и устроили массовое братанье
с "амикошонством".
     Я не знаю, почему все произошло  именно так, но по сей  день -- во всех
Академиях мира меня уважают прежде всего за "сублимацию мышьяка",  да "сухой
капсюль". Они  говорят, что у меня --  "Божий дар", а сие не дар, но -- бред
от отравления мышьяком... Вот так мне и удалось совершить  мое самое главное
в жизни открытие.

     Потом уже, когда все утомились, да расползлись по кельям, Маргит отвела
меня  "к  нам", уложила в постель (я был еще  весьма слаб), и, забираясь под
одеяло ко мне под бочок, вдруг произнесла:
     - "А я этот день совсем по-иному себе  напридумала... Сегодня у меня --
день рождения. Сегодня -- день нашей Свадьбы..."
     Я  оторопел.  Жена моя,  не  желая ничем  "затмить  нашу  Радость",  не
решилась сказать о сием!
     Я попытался обнять, "приласкать" ее, но Маргит только лишь захихикала и
назидательно произнесла:
     -  "Тоже  мне -- герой-любовник! Ты  сперва выздоровей! Спи уж --  горе
мое..."

     Свадьбу мы  сыграли через  пару  дней. Собрался полный Университет,  да
приехали мои отец с матушкой.
     Утром были испытания нового капсюля. Его поместили в самодельную медную
гильзу  с   зарядом  пороха,   а   пуля  в  "стальной  рубашке"  (якобинское
изобретение)  была  в  нее запрессована.  На  глазах моей матушки  с десяток
"унитарных патронов" были высыпаны в чан с водой, там хорошенько "взболтаны"
и  "размешаны",  а потом -- "в  сыром виде" заряжены в расточенный по  этому
случаю  штуцер.  Из десяти  патронов нормально выстрелили  восемь и лишь два
дали  осечку, -  да  и то -- по  причине "отсырения  пороха", но не  дефекта
нашего капсюля!
     Матушка прослезилась от этого, велела немедля "растачивать штуцера" под
новый патрон и заказала мастерским партию в миллион медных гильз!
     После того  счастливая  матушка выдала  всем сотрудникам Дерпта по  сто
гульденов за "сей научный прорыв", а потом...
     Потом -- все ученые стояли  вокруг нас с Маргит в церкви и мы шли вдоль
стены бокалов  и  рюмок,  чокаясь  со  всеми по  очереди.  Женщины  плакали,
приговаривая: "Золушка! Чистая  Золушка!", -  а мужики одобрительно кивали и
подмигивали мне, одобряя мой выбор.
     У эмигрантов особый мир  и, когда  одна из их девушек "забирается столь
высоко", прочие сему весьма радуются и надеются, что и их жизнь  изменится к
лучшему.
     Весной доктора сообщили нам, что Маргит "в  тягости"... Теперь я  мог с
чистым сердцем идти на Войну. Род Бенкендорфов имел -- законное продолжение.

     Но  прежде  чем  пойдет  рассказ  о Войне,  надобно  рассказать, -  чем
кончилось дело с масонами-заговорщиками.
     Дядя мой Аракчеев  набирал своих сыщиков  исключительно из  татар. Дело
сие правильное, но  татары его  не  знали основ  конспирации  и  любой агент
абвера дал бы им сто очков форы...
     Увы,   я   не  мог  "вбросить"   толпу   немецких   евреев   на   улицы
Санкт-Петербурга и устроить там "скачки с препятствиями"  за католиками,  да
-- евреями польскими. Меня б, мягко говоря, "неправильно поняли".
     Татары  же из военного ведомства знали самые азы сыска и жандармерии и,
несмотря на гору улик, не  смогли "накопать"  что-то существенное. Тогда  мы
еще раз встретились с дядей и он  сказал мне, что -- сам он не сомневается в
"злодейских  умыслах  банды Сперанского", но...  с тем, что у  него есть  на
руках, к Государю идти просто глупо.
     Как  я   уже  говорил,   -  мой   кузен  практиковал  стиль   правления
"канатоходца" и не желал склоняться ни в ту, ни -- иную сторону.

     К той поре  Доротея  родила нашу дочь --  Эрику  Шарлотту  и  все дома:
Бенкендорфов,  Эйлеров  и  фон Шеллингов  - собрались на  крестины у  нас  в
Вассерфаллене.
     Там-то  -- посреди семейного торжества я отозвал в сторону моего кузена
Сперанского и, указывая ему на дядю нашего Аракчеева, на ухо шепнул:
     - "Бойся его! Знаешь, что он -- злоумышляет против тебя?"
     "Мишель"  в  первый  миг  хотел  было  обратить  сие  в  шутку,  но  по
напрягшимся  желвакам  я приметил,  что его  не удивили сии  слова. (Молодые
татары из  Артиллеристского управления  так  топорно "вешали хвост", что все
масоны Санкт-Петербурга приметили сию слежку и...)
     Сперанский долго смотрел мне в  глаза,  а потом чуть кивнул и предложил
знаком руки -- уединиться в соседнюю комнату.
     Там было темно и уютно, - на дворе  трещал  лютый мороз, а  тут топился
камин и, благодаря его свету, я мог видеть все.
     Миша помог мне сесть в кресло, затворил за мной дверь и теперь свет шел
лишь от язычков -  будто жидкого пламени. Сам главный масон встал предо мной
и свет не попадал на его лицо, зато сам Сперанский легко видел меня.
     Все  сие --  детские фокусы, но  кузен  мой почитал себя самым  умным в
нашей семье, - поэтому-то он и усадил меня -- будто бы на допрос. Я  же -- в
моей  методике  "по  вербовке  и  получению сведений"  указываю,  что  ТАК с
"объектом"  не делают.  (За  вычетом  "допросов с пристрастием",  но  сие --
епархия  жандармерии.  Разведчик  же  просто  не   смеет  смотреть  на  лицо
"клиента", пряча от него собственные  глаза. Это -- психологически неприятно
и "объект" если не "закрывается", то -- затаивает обиду на вас.)
     Как бы там ни было -- предложение "пошептаться" исходило не от меня и я
просто смотрел на огонь.
     Я люблю смотреть на огонь. Сие -- в основе иной методики, разработанной
мной: ежели вам предстоит в разговоре "скользкий момент", сосредоточьтесь на
чем-то  приятном  и душевном  для вас.  На  вашем лице сама собой  возникнет
улыбка, кою собеседник не преминет принять на свой счет. А  дальше уж -- как
пойдет...
     Миша сам  пожелал  стать  для  меня  черной  тенью. Чем-то  страшным  и
возвышающимся предо  мной, как перевернутый "игрек". Заняв сию позу, он  сам
обратился из  милого кузена в что-то страшное и  абстрактное.  Квинтэссенцию
Врага моей Родины.
     Мы долго играли в молчанку, за  вычетом того, что  я смотрел на любимый
огонь и -- втайне радовался, а Сперанский --  в кромешную темноту и ему было
страшно. Одним светлым пятном во тьме для Сперанского был мой лик и с каждой
минутой, не сознавая того, он доверялся мне все больше  и больше. Для меня ж
--  на фоне  живительного огня единственным темным  пятном был Сперанский  и
я...
     Наконец он не выдержал и спросил:
     - "Что ты знаешь об этом? Говори! Ты -- мне брат!"
     Я рассмеялся в ответ. (Сперанский полагал, что я пьян, а  я только лишь
-- полоскал  горло  водкой, да закапал в  глаза  матушкину "росу".)  Я пьяно
погрозил кузену:
     - "А он -- дядя мне! И мне -- лютеранину, ближе татарин -- магометанец,
чем ты -- поганый католик!"
     Кузен  "вспыхнул".  Он зарычал,  заворчал, как собака, у  коей  вырвали
ко