м водопроводом? - Митенев сложил над столом  руки
лодочкой. - Вот тебе твое Гладкое озеро. Воды в  нем  -  с  пригоршню.  Твои
насосы выкачают ее за неделю и останешься на мели.
   - Ну, не скажи. Гладкое  озеро  питается  подземными  ключами.  Пригласим
гидрологов, проверим.
   - Гидрологические изыскания тоже денег стоят. Надо,  чтобы  лишний  рубль
шел в распределение доходов.
   - Жила ты, Дмитрий Викентьевич, - с огорчением  сказал  Панькин,  хотя  в
глубине души одобрял действия Митенева, его прижимистость и расчетливость, а
главное - убедительность в доводах. - Времена нынче другие,  масштабы  жизни
тоже.
   - Экономия в любые времена, при любых масштабах не помешает. Сам  знаешь,
от зверобойки нынче дохода мало. Деньги надо беречь  на  черный  день.  Иное
дело не мешает и притормозить... А  отдача  от  задуманных  тобой  объектов?
Сколько дохода даст водопровод? Копейки со двора. Одни убытки.
   Осмотрительность и непробиваемая мужицкая скуповатость Митенева иной  раз
тормозили председательские нововведения. Но, поразмыслив спокойнее и глубже,
Панькин убеждался в его правоте.
   Так было, например, в прошлом году, когда Панькии задумал построить  близ
семужьих тоней новый засольный пункт и пекарню для  выпечки  хлеба  рыбакам.
Митенев прикинул, во что это обойдется и привел такие доводы:
   - Посольный пункт может пока находиться в старом помещении.  Надо  только
починить крышу да перебрать пол. А стены еще крепкие, не  один  десяток  лет
простоят. Ну, а что касается пекарни, то строить ее там и вовсе нет расчета.
Рыбаков, что сидят на тонях, от силы человек сорок,  находятся  они  там  не
больше трех месяцев в году. Сколько  надо  в  день  рыбаку  хлеба?  От  силы
буханка, если с приварком. Значит, в сутки требуется испечь сорок буханок. И
для них ты хочешь строить пекарню и  держать  там  работников  сезонно,  три
месяца? Ох, умная головушка! Какая нам от того выгода? Рыбкооп ту пекарню на
свой баланс не возьмет - нерентабельно. Не лучше ли возить хлеб из села?
   - Ты все о выгоде думаешь. А люди? - хмурился Панькин.
   - А люди тебе скажут то же самое. Они видят, что выгодно для  колхоза,  а
что нет. Поставь-ка на общем собрании вопрос - сам увидишь.
   Пришлось и тут согласиться с Митеневым.
   Прижимистость Митенева сохранилась с давних времен, когда первый рыбацкий
кооператив испытывал финансовые и иные затруднения.  Теперь  колхоз  ворочал
сотнями тысяч, а Митенев придерживался своей  "старой  школы".  Панькин  был
предприимчив и  порывист,  Митенев  осторожен  и  расчетлив.  Один  дополнял
другого.
   Перед  самой  войной  Митенева  избрали  секретарем  колхозной  партийной
организации, и на этом посту он оставался до сих  пор.  Дмитрий  Викентьевич
был коммунистом с большим стажем, всегда находился в  курсе  дел,  прекрасно
знал хозяйство и видел насквозь каждого человека. Все привыкли к  тому,  что
он, партийный секретарь, прилежен и аккуратен, не  даст  никому  спуску,  не
сделает  послабления,  кто  б  ты  ни  был.  Он  своевременно   доводил   до
исполнителей партийные директивы и решения, каждый месяц проводил собрания и
заседания бюро, числился в  районном  активе,  был  избран  членом  райкома.
Каждая бумажка у него подшита  в  папку,  все  коммунисты  имеют  постоянные
партийные  поручения.  Словом,  Митенев  -  примерный  в  районе   секретарь
колхозной партийной организации.
   Услышав,  что  подгулявший  Андрей  Котцов  приписывал  ему  волюнтаризм,
Дмитрий Викентьевич встревожился. Сначала он подумал:  "Стоит  ли  придавать
этому значение? Пустая болтовня Котцова, да еще  в  пьяном  состоянии".  Но,
хорошенько поразмыслив, решил, что спускать такое нельзя.
   Он заглянул в справочник и еще больше огорчился, уяснив для себя значение
этого термина. "Андрюха-то сболтнул  спьяна,  но  люди-то  ведь  слышали.  В
деревне всякое лыко в строку, любая кличка прилипает намертво и к детям, и к
внукам перейти может. Еще обзовут меня волюнтаристом навечно".
   Обеспокоенный необходимостью сохранить в  чистоте  свое  доброе  имя,  он
решил поговорить с Котцовым.
   - У меня к тебе два вопроса. Первый. Зачем пьешь?
   Андрей Котцов явился к парторгу вполне трезвый, загул у  него  прошел,  и
теперь он чувствовал себя виноватым перед всеми.
   - Прекратил я это занятие, Дмитрий Викентьевич, - сказал Котцов. - Теперь
веду трезвую жизнь.
   - Смотри! - многозначительно сказал Митенев. -  Теперь  второй  вопрос  -
чего треплешься? Позоришь меня перед людьми?
   - Ва-а-ас?  -  протянул  Котцов  с  искренним  удивлением.  -  Что-то  не
припомню. Быть не должно.
   - Было! Люди не врут.
   - Ей богу, не помню...
   Митенев насупился:
   - Ты знаешь, что такое волюнтаризм? Сам-то хоть понимаешь?
   - Волюнтаризм? Нет, не ведаю. Но уж ежели употребил  такое  слово,  прошу
прощения.
   Голос у Котцова был виноватый,  и  даже  подавленный,  но  в  его  глазах
Митенев приметил ехидную смешинку - малюсенькую, еле  заметную,  и  от  того
насупился еще больше.
   - Так что же такое волюнтаризм? - переспросил он холодно, не по-доброму.
   - Так разве я понимаю?
   - Слова надобно  употреблять  к  месту.  Всякое  неуместное  слово  может
повредить тому, кто его говорит, да и другим тоже... Волюнтаризм -  это  мне
ни к чему. Ну а требовать с вашего брата, как  мне  по  должности  положено,
буду! Так и запомни, да  и  другим  передай.  Поскольку  требовательность  -
основа  порядка.  Ежели  я  как  секретарь  партийной  организации  не  буду
требовать, чтобы все у нас в колхозе шло ладом, да Панькин как председатель,
да  и  сельсовет  с  правлением  не  потребуют,  никакого  порядка,  никакой
организованности не будет. Понял?
   - Понял. Еще раз прошу прощения. Что и было, так без злого умысла...
   2
   Иван Климцов, пожив у матери с неделю и отдохнув, принялся  ремонтировать
одну из пустовавших в доме комнат. Выбросил хлам,  осмотрел  печь,  стены  и
пол, и пошел в правление просить материал для ремонта. Панькин дал ему тесу,
кирпичей, мела и даже дефицитной половой краски. Мать Ивана  договорилась  с
Немком, глухонемым Евстропием Рюжиным, и он вечерами переложил  у  Климцовых
печь, починил дымоход и остеклил рамы. Сосед Андрей Котцов сдержал  слово  -
помог перебрать пол. Иван покрасил его и с очередным рейсом АН-2  улетел  за
женой.
   Вернулся он быстро, мать едва успела просушить жилье после ремонта.  Жена
Тамара привезла трехгодовалого сынишку и два узла: в большом  -  подушки  да
кое-что из одежды, а в малом - репчатый лук. "На Крайнем-то Севере цингой бы
не заболеть", - высказала  она  опасение.  "Тоже  мне,  нашлась  южанка!"  -
пошутил  муж.  "А  что?  Наш  район  по  сравнению  с  Ундой  -  юг.  У  нас
садоводы-любители даже яблоки выращивают". - "Пробовал  те  яблоки.  Рот  на
сторону сводит, такие кислые... - посмеивался Иван, - а впрочем, лук  -  это
хорошо".
   Купили в промтоварном магазине диван-кровать, четыре стула, круглый стол,
трюмо, электроплитку и чайник, истратив  на  это  почти  все  сбережения,  и
началась послеармейская семейная жизнь Ивана Климцова.
   Для начала  Панькин  послал  его  на  стройку  клуба.  Там  плотники  под
руководством Дорофея  поставили  стропила  и  аккуратно  настилали  шиферную
кровлю. Выяснив, что Иван хорошо знает слесарное дело, Дорофей направил  его
к Офоне Патокину, который вместе с кузнецом начал  монтировать  отопительную
систему.
   Строители торопились: клуб надо было сдать к Новому году. Иван  делал  на
концах труб резьбу, подгонял гайки и  муфты,  набирал  батареи  из  чугунных
секций. Он был внимателен, ловок и быстр, так что угодил  даже  придирчивому
Офоне.
   Панькин каждый день проверял стройку, и, видя, как Иван  умело  действует
слесарным инструментом, стоя у привинченных к верстаку тисков, говорил:
   - Молодец, Ванюша! Сразу видно специалиста. Вот кончите до срока -  будет
вам премия.
   Иван  трудился  не  ради  премии.  Его  увлекал  сам  процесс   подгонки,
нарезания, подвинчивания металлических деталей. Руки  соскучились  по  такой
обычной, не армейской, работе. Однако и премия не помешает.
   - Заработком и так не обижаете, - ответил он председателю. -  Ну  а  если
еще и премия - совсем хорошо.
   Тихон Сафоныч, дружелюбно похлопав  его  по  плечу,  пошел  к  плотникам.
Климцов ему нравился все больше. Были у парня хозяйственная хватка, смекалка
и расторопность. "Побольше бы нам таких", - подумал председатель.
   Панькин  припомнил,  как  рос  Иван.  Весной  сорок  третьего   Екатерина
Прохоровна Климцова получила похоронку. Председатель зашел тогда к ней,  еще
не зная о горе. Климцова сидела за пустым чистым столом,  на  котором  лежал
листок бумаги, то самое извещение. Екатерина Прохоровна не  плакала,  сидела
молча, подперев подбородок худым жилистым кулаком, и смотрела на этот листок
с  выражением  какой-то  безнадежной  отчужденности  в   глазах,   кажущихся
огромными на худом  бледном  лице.  А  рядом  стоял  шестилетний  Ванюшка  в
чиненых-перечиненных валенках и  в  теплой  стеганке,  сшитой  из  отцовской
телогрейки.
   А кажется, в пятьдесят втором... ну  да,  именно  в  том  году  во  время
школьных каникул Панькин назначил Ивана  рулевым  на  моторный  карбас,  что
ходил по реке с правого берега на левый да возил с  верховьев  реки  сено  и
дрова для фермы.
   ...Понадобилось  Тихону  Сафонычу  как-то  переехать  на  тот  берег,   в
Слободку. Мотор был старый, капризный. Он сам с трудом запустил его, сел  на
банку и, глянув на Ивана, удивился, как он вырос. Пятнадцатилетний парень во
всем  походил  на  взрослого  мужика:  на  ногах  резиновые  бродни,  ватник
перепоясан широким кожаным ремнем, лицо смуглое от загара и ветра,  движения
сдержанные, уверенные. Он улыбнулся Панькину и, вырулив против течения, стал
в корме, заложив руки в карманы. Панькин хотел было сделать ему замечание за
то, что он оставил румпель, но приметил, что короткая, отшлифованная многими
ладонями деревянная рукоятка руля находится у Ивана под коленкой и правит он
карбасом этак небрежно, щегольски, едва уловимыми движениями ноги.
   - Это что, новый способ - так держать румпель? - спросил Панькин.
   Иван улыбнулся в ответ, но ничего не сказал,  а  только  плавно  повернул
румпель и направил карбас к берегу.
   "Ишь как, руки в брюки  и  подколенкой  правит  рулем...  Это  у  них,  у
подростков, такой шик,  -  отметил  про  себя  Тихон  Сафоныч  и  озабоченно
подумал: - В будущем году Иван закончит восьмой класс. Куда дальше? Уедет из
села наверняка..."
   Председатель спросил об этом и получил уклончивый ответ:
   - Поживем - увидим. Покамест никуда не собираюсь...
   Окончив восьмилетку, Ванюшка действительно уехал, и Панькин вроде бы даже
стал забывать его, как приходилось ему забывать и других  парней  и  девчат,
уходивших из дому.
   Но вот Климцов вернулся, и  старый  председатель  был  рад  этому.  Когда
закончили монтаж отопительной системы, Панькин решил испытать Ивана в другом
хлопотливом деле -  снабженческом,  требующем  известной  пробивной  силы  и
находчивости. Несмотря на энергичный протест  Дорофея,  Тихон  Сафоныч  снял
Климцова со стройки и отправил его в Архангельск за запасными частями.  Иван
отбыл с очередным рейсом самолета и вернулся через пять  дней,  привезя  все
необходимое,  в  том  числе  и  запасные  поршневые  кольца  для   двигателя
"Боевика", и не один,  а  целых  два  комплекта.  В  рыбакколхозсоюзе  таких
дефицитных частей не  оказалось.  Иван  отправился  в  морское  пароходство.
Сначала ему там отказали в просьбе, но он пошел в обком партии  и  заручился
поддержкой. Словом, два комплекта колец были привезены и можно было начинать
ремонт. Панькин был доволен, но счел нужным заметить:
   - В будущем постарайся обходиться без помощи обкома,  потому  что  ходить
туда за каждым пустяком несолидно. Надо  действовать  другими  путями.  А  в
общем ты проявил находчивость. Хвалю.
   3
   Панькин все чаще замечал, что время шло очень уж быстро, так быстро,  что
он едва успевал следить за календарем: листки с него словно ветром  сдувало.
Тихон Сафоныч невольно сравнивал старость с осенью, и ему казалось, что  дни
теперь слетают с календаря, словно ворох листьев с деревьев,  и  календарная
стенка скоро опустеет, как обнаженная ветка...
   Стремительный бег времени особенно стал заметен, когда годы подобрались к
такой круглой дате, которую нынче принято отмечать как юбилей.
   Раньше в Унде видом не видали и слыхом не слыхали о юбилеях, а  теперь  и
здесь стала прививаться мода: стукнуло человеку пятьдесят - справляй юбилей,
в шестьдесят  -  сам  бог  велел,  ну  а  в  семьдесят  -  тем  более.  Зови
дружков-приятелей, накачивай их вином и слушай панегирики в  свой  адрес.  И
хоть они, эти панегирики, смахивали на похоронные похвальные речи -  столько
в них лилось меда и патоки, слушать их все же  было  приятно.  Будто  кто-то
почесывал тебе спину промеж лопаток как раз в том самом месте, где зуд -  ну
прямо невтерпеж.
   Как-то, будучи в областном центре на  совещании  председателей  колхозов,
Тихон Сафоныч услышал вечером в  гостинице  рассказ  о  том,  как  провожали
одного районного деятеля на  пенсию,  когда  ему  стукнуло  шестьдесят.  Как
положено, сослуживцы в конце рабочего дня собрались  в  учреждении.  Посадив
юбиляра в  президиум,  говорили  похвальные  речи,  преподносили  подарки  -
самовар, часы с боем, серебряный, подстаканник... Один из  приятелей  вручил
ему также берестяные лапотки, по-местному ступни, с намеком на  то,  что  на
досуге пенсионеру не мешает заняться  подобным  рукомеслом  ради  успокоения
нервов и полезного времяпрепровождения. Ну  а  потом  юбиляр,  как  водится,
пригласил всех домой на товарищеский ужин, по-городскому - банкет.
   Гости, конечно, подвыпили, стали петь песни, а потом наладились  плясать,
да еще как плясать! Посуда на столе подпрыгивала, и весь деревянный  домишко
гудел и покачивался с боку на бок. Юбиляр тоже разошелся и тряхнул стариной.
Сначала отплясывал барыню в валенках (дело было зимой), но валенки стали ему
мешать, скинул их, остался в шерстяных домашней  вязки  носках.  А  потом  и
носки стали помехой, их тоже сбросил и  принялся  оттаптывать  дробь  голыми
пятками. То-то было веселья! На улице прохожие останавливались и заглядывали
в окна, а те, кто был в доме, смеялись до колик в животе.
   Затем сбились все в тесный круг в общем плясе, и никто  не  заметил,  как
юбиляр куда-то исчез из горницы. Хватились, стали искать и нашли:  стоит  на
крыльце на морозе босой в обнимку с разбитной вдовушкой-соседкой и целует ее
в полное удовольствие.
   После стольких пылких поцелуев юбиляр угодил в больницу  с  обмороженными
ногами. "Вот какие бывают юбилеи!" -  Панькин  долго  хохотал,  услышав  эту
историю.
   Шутки шутками, а  в  феврале  Тихону  Сафонычу  предстояло  отметить  две
памятные даты: свой день рождения и тридцатилетие со дня организации колхоза
"Путь к социализму".
   Отчетно-выборные   собрания   проводились   обычно   в   феврале,   когда
возвращались с Канина с подледного лова наваги рыбаки и  приближалось  время
зимнего боя тюленей. Председатель  заранее  готовил  материалы  к  отчетному
докладу. И когда он стал просматривать архивные  документы,  подбирая  цифры
для сравнения,  то  увидел  протокол  первого  колхозного  собрания.  Все  с
отчетливой ясностью встало у него в памяти, и он разволновался. Сколько  лет
прошло! Как все изменилось с тех пор, как выросли люди! Он пошел к Митеневу,
и они долго беседовали о прошлом, о настоящем, забыв о  деловых  бумагах  на
столе, о том, что поздно и надо идти домой.
   Решили ехать в райком партии  в  Мезень,  чтобы  обговорить  там  порядок
юбилейного  торжества  и  уход  Панькина  на   пенсию.   Надо   было   также
посоветоваться насчет нового председателя.
   Стояли вьюжные дни, погода была нелетной, и Тихон  Сафоныч  снарядил  для
поездки сани-розвальни с шустрой и крепкой лошадкой.
   Поехали втроем - Панькин, Митенев и Климцов. Ивана вызывали на  бюро  для
приема в члены партии.
   Перед поездкой Панькин  говорил  с  Митеневым  о  Иване  Климцове  как  о
возможной кандидатуре на председательский пост.
   -  Я  все  присматриваюсь  к  нему.  Все  данные   есть:   хозяйственный,
расчетливый, на дело хваткий. В рюмку  лишний  раз  не  заглянет.  Серьезный
парень. В армии хорошую закалку получил.
   Митенев поначалу сдержанно заметил:
   - Хозяйство большое, а опыта у Ивана нет.
   - Опыт дело наживное, -  настаивал  Панькин.  -  Важно,  что  это  вполне
сформировавшийся человек...
   Митенев помолчал, подумал и наконец согласился.
   - Да, ты, видимо, прав. Больше некого. Хороший руководитель нужен  не  на
год, не на два, а на много лет. И надо дать  руль  молодым.  Остановимся  на
Климцове. Я поддержу его кандидатуру.
   Потом они пригласили Климцова и поговорили  с  ним.  Иван  был  ошеломлен
таким поворотом в его судьбе. Он ссылался на  молодость  и  неопытность,  но
Митенев и Панькин сумели убедить его в том, что с  работой  председателя  он
вполне может справиться, если подойдет к ней серьезно.
   -  Надо  же  когда-нибудь  и  молодым   начинать,   -   сказал   Митенев,
покровительственно похлопав Ивана по плечу.
   - А колхозники-то что на это скажут? Вы с ними  советовались?  -  спросил
Климцов.
   - С народом будем говорить попозже, - успокоил Панькин. - Сейчас главное,
чтобы ты согласился.

   ГЛАВА ПЯТАЯ
   1

   Иван Демидович Шатилов с утра просматривал сводку по надоям  молока.  Это
сейчас было самым важным. Секретаря  райкома  тревожило,  что,  несмотря  на
окончание  сухостойного  периода  и  начавшиеся  отелы  коров,  удойность  в
колхозах и совхозах  поднималась  слишком  медленно.  Сказывался  недостаток
кормов. Рационы, составленные зоотехниками еще  перед  зимовкой,  давно  уже
стали, как выразился однажды Шатилов, филькиной  грамотой,  существовали  на
бумаге, но не на фермах. Придерживаться  их  было  невозможно:  лето  стояло
дождливое, кормов заготовили мало. Запасов  сена  по  полной  норме  хватило
только до января, а потом нормы кормления пришлось урезать по  крайней  мере
на треть - иначе не дотянешь до пастбищного периода. Силоса запасли  больше,
но и его до весны не хватит.
   Область помогла концентратами, но далеко не в том количестве, чтобы выйти
из положения. Бюро райкома и райсовет приняли решение: экономнее расходовать
и хорошо приготовлять корма, ввести  в  рацион  хвойную  муку  и  витаминный
настой  для  молодняка.  Животноводам   предписывалось   заготовлять   ветки
лиственных деревьев, измельчать их на дробилках, запаривать и давать скоту.
   Это все были вынужденные меры. Шатилов и сам не очень верил в то, что они
выправят положение. На хвое да на ветках не  поднимешь  удоев...  Только  бы
дотянуть до пастбищной поры.
   Такой трудной зимовки давно не бывало. Каждый день, просмотрев  очередную
сводку, Шатилов принимался звонить в хозяйства,  выяснять  обстановку  и  по
ходу дела давать рекомендации.
   На проводе был директор совхоза "Мир" Красавин. Услышав его глуховатый  и
настороженный басок, Шатилов спросил:
   - Как дела на фермах? Красавин, ответом не порадовал:
   - Отелы идут благополучно, но удои  не  поднимаются.  Мы  используем  все
возможности для того, чтобы...
   Выслушав директора, Шатилов сказал:
   - Вчера в райкоме  было  заседание  по  этому  вопросу.  Хозяйствам  даны
рекомендации.  Вам  выделено  из  резерва  две  тонны  концентратов.  Этого,
конечно, будет мало. Используйте  как  добавку  веточный  корм.  Дробилки  в
исправности?
   - В исправности. А когда можно получить концентраты?
   - Загрузи все агрегаты. Давайте скоту витаминную  подкормку  из  хвои.  К
концу февраля  надо  резко  поднять  удойность!  У  тебя  трещат  не  только
обязательства, но и планы по надоям. Ты сознаешь это?
   - Да, сознаю, Иван Демидович... Когда можно приехать за концентратами