ании.  Сержант
помолчал, а потом - он сам того не ожидал - вдруг спросил:
  - А кто же восстановит мою честь?!
  - Да,  печальная вышла история, - и генерал сочувственно вздохнул. - Но
мне кажется, что лишь только ты справишься с сегодняшним поручением, как все
это останется далеко позади... Ты слышишь меня?
  Сержант  не  ответил. Он пристально  смотрел на  Оливье и не  улыбался.
Оливье отвел глаза, откашлялся... и вдруг спохватился...
  - Ну-ка, глянем по местности!
  Сержант не спорил, они подошли к столу, и генерал заскользил пальцем по
карте.
  -  Вот  здесь  пройдешь  казачьи  пикеты,-  начал  рассказывать  он.  -
Местность  просматривается  плохо  холмы,  кустарник.  Потом двадцать  верст
лесом. А вот  здесь, в Пышачах,  ставка императора. И, главное,  чем я  хочу
тебя обрадовать, ты совсем не встретишь партизан.
  - И это почему же?
  - Все  дело в том,  что Россия осталась позади и мы вступили в коронные
польские  земли,  лишь  недавно захваченные  Москвой. Так что здешние жители
принимают нас как освободителей.
  - Да? Ну а Белая Дама?
  Генерал снисходительно улыбнулся и сказал:
  -  Неужели и ты веришь в эти досужие россказни? Белая Дама не более чем
плод воображения законченных трусов. Но вот что я тебе скажу: избегай героев
Великой  Армии!  Вот их-то и нужно  действительно опасаться. Но это не беда,
под твое начало я передаю храбрейших кавалеристов. Пойдем, я познакомлю тебя
с ними.
  Дюваль просветлел и впервые за много лет с улыбкой посмотрел на Оливье.
Нет, он не думал, что старый знакомый желает ему добра  просто он лишний раз
убедился в том, что когда доходит до настоящего дела, то забывают про личную
неприязнь и поручают достойному... Ну а Оливье - тот расценил радость Дюваля
по-своему  и,  усмехнувшись,  подтолкнул солдата к выходу. Сержанту неймется
кровью смыть былой позор - что ж, пусть его!
  Когда  же они вышли во  двор,  то  увидели, что  у самого крыльца стоит
маршальская карета с наскоро закрашенными вензелями.
  - Эта? - спросил Дювалье.
  -  Нет-нет!  -  поспешно отмахнулся Оливье.- Эта  так,  на  дрова. Твоя
карета за углом. Сам понимаешь, груз секретный, и не ставить же его  на виду
у всех.
  За  углом  дома  действительно стояла  еще одна  карета.  Была  она вся
черная, без окон, запряженная парой вороных. Сидевший на козлах кучер-солдат
с   опаской   поглядывал  на  выстроившихся  неподалеку   от   него  пятерых
кавалеристов. Но, вместо обещанных генералом героев,  Дюваль увидел  пятерых
молодцов, сильно смахивавших на мародеров.
  Сержант озабоченно покачал  головой, но генерала вид  отряда, казалось,
вовсе не смутил.
  - Цвет Великой Армии,- сказал  он доверительно.- Не веришь? А я считаю,
что только герои смогли уберечь лошадей в этом ужасном походе.
  Дюваль с сомнением посмотрел на  вверенных ему солдат:  кто в чем и кто
откуда,  один  даже в мундире  мамелюка и в чалме. Ну  что за  напасть! Ведь
когда  генерал отдавал  ему  поручение,  Дюваль подумал, что во главе  пусть
маленького, но надежного отряда он сможет многое.  Сказать по чести, он  уже
живо представил,  как  в  лесу их  непременно настигнут казаки, будет жаркое
дело,  погоня, стрельба. Пуля  косит мгновенно, а  голод - неделями,  и  это
значит, что  пуля куда предпочтительней. Ну  а  теперь? На что способен этот
сброд?!  Да  они разбегутся при  первом же выстреле...  Сержант  обернулся к
Оливье и мрачно спросил:
  - А что, французов в армии не нашлось? Генерал вздохнул.
  -  Понимаешь ли, Шарль... Наши союзники тоже храбрые и верные ребята. А
Францию  будешь  представлять  ты,  мой друг. С  такими молодцами, -  Оливье
широким жестом окинул отряд,- не боязно выступать и в понедельник.
  Сержант пожал плечами, он не верил в приметы. Да и не только в приметы.
С возрастом вообще  во многое перестаешь верить:  сначала в  победу, потом в
перемирие, а после в отставку. А когда кто-то из  твоих же товарищей убивает
твою любимую женщину... Тогда хочется поверить даже в то, что генерал Оливье
говорит чистую правду.  И тем не менее сержант еще  раз посмотрел на карету,
на солдат. Отрешенный вид мамелюка вновь смутил его.
  - Слушай, а они понимают по-французски?
  - Несомненно,- заверил Оливье.
  Дюваль с  подозрением посмотрел  на  генерала.  Тот улыбнулся,  но  это
только  усилило подозрение Дюваля. Вне  всякого  сомнения, что этот прохвост
опять что-то задумал. Убить сержанта? Вряд ли. Унизить? Вполне возможно. Вот
он стоит,  сверкает эполетами и ждет отказа  - дело ведь безнадежное,  и это
совершенно ясно. Он  ждет,  когда же  сержант  не  выдержит  и  сошлется  на
незнание языка, нездоровье, истертые подковы Мари и мало ли на что еще...
  - Не торопись, еще не поздно передумать,- вкрадчиво сказал Оливье.
  Сержант не ответил. Он просто сел  в  седло и  подъехал к отряду. Пусть
будет что будет. Тем более после того, что уже было.
  Солдаты выжидающе смотрели на сержанта. На их лицах не угадывалось даже
малейшего намека на рвение по службе. И все же...
  - Приятно  оказаться во главе таких молодцов, каких я вижу перед собой!
-  бодро  начал Дюваль.-  Тем более, что нам  предстоит сущий пустяк: пройти
неприятельские пикеты, потом верст двадцать лесом, и мы в ставке. Пустяк, не
так ли?
  Солдаты молчали. Сержант оглянулся на Оливье, вздохнул и спросил.
  - Кто понимает по-французски?
  Никто не ответил. Сержант беззвучно выругался и обернулся к генералу.
  - Все в порядке, Оливье, мы выступаем.
  Генерал напутственно помахал рукой и ушел в избу.
  - Ну вот что, молодцы,  хватит шутить,- невозмутимо продолжал  сержант,
обращаясь к солдатам. -  Я понимаю, вы не хотите разговаривать  с генералом.
Генералы в эту  зиму не в чести. Но причем здесь сержант?! Мы  с вами  тянем
одну  лямку. Давайте лучше знакомиться. Меня зовут Шарль. Шарль Дюваль,- тут
он  для  наглядности ударил себя кулаком в грудь.- А тебя как? - и указал на
малыша с живыми черными глазами. .
  Солдат оказался смышленным и охотно ответил:
  -  Чико,  синьор,  Чико!  Напполи.  Волкано.  Везувио! -  И  для  пущей
понятности  солдат  раздул  щеки  и  зарычал,  пытаясь  воспроизвести  рокот
пламени, а после добавил: - Огон!
  Сержант согласно кивнул, прекрасно понимая, что над ним насмехаются. Ну
что ж,  любезность за любезность! Обернувшись ко второму солдату, испанцу по
лицу и по мундиру, Дюваль сказал:
  -. А вот тебя  я уже видел. В тот день, когда мы ворвались  в Сарагосу,
ты упал на колени и крикнул...
  - Неправда! - воскликнул испанец.- Я родом из-под Бургоса!
  Приятели  солдата  засмеялись:  ведь  он заговорил  на  вполне  сносном
французском. Отсмеявшись, солдаты  смутились, ожидая, как же поведет себя их
новый  командир.  Однако  сержант  сделал  вид, будто  ничего  особенного не
произошло, и даже более того - он сказал:
  - Прошу прощения, я обознался...
  - Меня зовут Хосе, - подсказал испанец.
  - Прошу прощения, Хосе.  Испанцы - храбрые  ребята, я  был  там  дважды
ранен. Зато...-  он повернулся к  третьему солдату, - зато как нас встречала
Вена! - Сержант и не подумал скрывать своего пренебрежения.- Столики с вином
стояли прямо ни улицах, женщины дарили нам цветы. Не так ли, Франц?
  - Франц, Франц,- согласно закивал добродушный толстяк, достал  флейту и
заиграл грустный мотивчик. Австриец нещадно  фальшивил, однако мелодия  была
настолько минорной, что  сержанту уже не хотелось говорить что-либо обидное.
Он отвернулся...
  И увидел худощавого драгуна с пшеничными усами.
  - Курт, - представился драгун и добавил: - Брандербург. Сержант кивнул.
  - Сайд, господин,- сказал мамелюк.
  Дюваль нахмурился.  Тогда,  в  битве  у  Пирамид,  армия  египтян  была
рассеяна,  и всем казалось,  что  еще  неделя,  и генерал  Бонапарт двинется
дальше, в сказочно богатую  Индию.  Однако очень скоро Дюваль каким-то чудом
оказался   в  том  малом  числе  счастливчиков,   которым  удалось  уйти  из
восставшего Каира и даже вернуться во Францию.
  Дюваль  вздохнул, отвернулся - и  заметил кучера, притихшего на козлах.
Тщедушный  и  веснушчатый, он живо напомнил  детство, мальчишку  с  соседней
улицы, сына рыбной торговки. Сержант невольно улыбнулся и сказал:
  - Ну а ты, приятель, лишь по мундиру не француз.
  -  Я родом из  Женевы, сержант,  - виновато ответил  кучер.- Мой  папа,
аптекарь, нарек меня Распаром в честь дедушки, тоже аптекаря.
  Ну  что ж,  знакомство  состоялось, пора приниматься  за  дело. Сержант
откашлялся и заговорил не очень складно, но достаточно веско:
  - Итак, повторяю еще раз: кто вместе со мной доставит эту черную карету
в  ставку императора, тот  будет отпущен в  отставку. Слово чести! -  Дюваль
посмотрел на постные лица солдат и на  всякий случай добавил:  -  Есть такое
слово.
  - А зачем нам отставка? - удивился Чико.
  -  Вас  отпустят  домой.  И,  может  быть,  даже  наградят  вот  такими
медалями...
  -- Отпустят домой! - не унимался Чико.- Но мы и так идем туда. Зачем же
нам рисковать и покидать колонну?
  Дюваль вздохнул, понимая,  что без обмана здесь не обойтись, нахмурился
и мрачно сказал:
  -_ Вы. хотите  домой, я вас понимаю. Однако генералом сказано, что тот,
кто не пойдет со мной, останется здесь навсегда. Вот прямо  у этой стены,- и
он указал на бревенчатый сруб овина.- Нас расстреляют как дезертиров.
  И  в  это  время  за  спинами солдат  послышались  голоса.  Все  дружно
обернулись и увидели, что у  крыльца штабной избы, рядом с  каретой маршала,
замаскированной  под возок, Оливье  отдавал  какие-то приказания  полувзводу
солдат  в  синих  шинелях  и  высоких  медвежьих  шапках.  В руках у  солдат
поблескивали ружья. Проклятая гвардия!..
  - Мы, кажется, замешкались,- сказал сержант.- Как бы не вышло ошибки.
  Солдаты подобрались в седлах, забренчали уздечками.
  -  Вот это другой  разговор,- Дюваль тронул  поводья, выхватил из ножен
саблю и,  махнув ею в  сторону леса, не без  насмешки воскликнул: -  Вперед,
верные сыны Франции!
  И  отряд  съехал  в  сугроб,  начинавшийся  сразу   же   за   дворовыми
постройками.
  Артикул четвертый
  Сержант теряет армию
  И вот  уже давно  скрылась из  виду дорога. По  снежной целине двигался
маленький отряд: впереди  карета, за  нею Дюваль, а позади солдаты. Неплохая
компания, черт  подери!  Не ропщут,  не жмутся  к сержанту и  не донимают, а
скоро ли  привал.  Так  что  вполне возможно,  что  с  такими молодцами он и
впрямь...  Однако  нет  на  войне ничего опаснее  иллюзий.  Кругом казаки  и
партизаны  - сержант не  верил Оливье  и  не  сомневался, что  партизаны еще
явятся, и  к тому же в достаточном числе. А шестеро  солдат... Сержант умрет
за  Францию, за  императора, ну а солдаты... Уж  он-то  видел, как  набирали
союзных рекрутов, как строптивых неделями держали в ножных кандалах. Так что
нечего витать в облаках, а нужно приготовиться к худшему и надеяться лишь на
то, что они не разбегутся за двадцать предстоящих верст. Но если все - тьфу,
тьфу!  -  закончится  благополучно, он  будет  хлопотать за  них как  только
сможет,  ведь, как-никак, он обещал и  даже слово чести дал. Сержант еще раз
оглянулся...
  Ну а солдаты о сержанте вовсе не думали  солдаты  думали - и говорили -
только  о  черной  карете.  В  ней  чувствовалась  тайна,  а   тайна  всегда
привлекательна.  Когда  над  ней  ломаешь  голову, то  напрочь  забываешь  о
собственных страхах. Не нужно гадать, вернешься ли домой и близко ли казаки,
не ожидаешь пулю в  спину, не... Куда способней сбиться поближе друг к другу
и наперебой  судачить  о  содержимом  кареты,  перемежая  беседу  немудрящей
солдатской иронией. Вот почему Курт огладил усы и важно сказал:
  - Сокровища Кремля,  господа. Золото, бриллианты. И, конечно,  турецкий
табак...
  -  Золото, тут  я  согласен,-  поддержал  его  Франц.-  Хотя... будь  я
императором, так приказал бы подбросить в карету полбочонка икры.
  - Да, неплохо,- согласился  Хосе, поежился  от холода и добавил: -А еще
соболиную шубу! Заячью шапку...
  - Нет, - покачал головой Сайд.- Теплей всего песок моей пустыни.
  - Не спорьте,  господа,- печально улыбнулся  Чико. - Вы все неправы.  В
карете женщина.
  Однако  никто  не  оценил его  шутку, все  пожали плечами. Неаполитанец
повторил:
  - В карете женщина. Я говорю совершенно серьезно. Солдаты с недоумением
посмотрели на Чико. Тот некоторое время молчал, потом вполголоса сказал:
  - Вы посмотрите под ноги.
  Все посмотрели, но ничего такого не увидели.
  - Следы! - настаивал Чико.-  Вы видите, какие они?! Ну что ж, следы как
следы. Следы  упряжных, Мари и кареты. А больше ничего. Сайд наигранно важно
сказал:
  - Женщина здесь не ходил.
  Солдаты  дружно  рассмеялись,  но   Чико  только  презрительно  покачал
головой, а потом объяснил, как объясняют бестолковым подмастерьям:
  -  Карета  почти  не проваливается  в снег.  Она  пустая!  Все  еще раз
посмотрели на следы, и теперь уже никто не стал перечить неаполитанцу. А тот
продолжал:
  - А раз карета пустая, значит, в ней женщина. И не просто женщина...  А
Белая Дама!
  И  опять все промолчали.  О Белой Даме не любили разговаривать,  так уж
оно повелось.
  А ветер гнал в лицо поземку. И черная  карета,  усыпанная белым снегом,
резво катилась по бездорожью.
  Некоторое время все молчали, а потом Курт мрачно сказал:
  - Зря ты об этом сказал. Нам и без того не слишком весело.
  - Ха! - нервно  рассмеялся Хосе.- Да кто б это ее поймал да еще засадил
под замок?! Сержант, что ли? Или тот генерал?
  - Белая  Женщина не станет сидеть  в черной карете,  - задумчиво сказал
мамелюк. -  Она б давно уже вышла  оттуда и увела нас  с собою. Нам бы стало
тепло...
  И он  замолчал, а больше уже никто не хотел говорить. Лошади сами собой
пошли еще медленней и медленней.
  Когда солдаты  отстали шагов на сорок, сержант не выдержал: он приказал
кучеру  остановиться,  а сам  вернулся  к  отряду,  строго  -  по  одному  -
рассмотрел подчиненных, а потом сказал:
  - Я  долго слушал  вашу болтовню, она мне  надоела. Нам  нужно спешить,
кругом казаки, а вы едва плететесь. Куда это годится?!
  - Никуда, - ответил Чико. - Но, сержант... Должны  ж  мы знать,  за что
умираем, - и солдат красноречиво посмотрел на карету.
  Вместо  ответа сержант рассмеялся.  Нет, ему было отнюдь не смешно,  он
просто  выигрывал время, собираясь  с  мыслями.  Собравшись,  он  сразу стал
серьезным и сказал:
  - Не беспокойтесь, в карете ценные бумаги и секретный архив. За мной! -
И с этими словами сержант круто развернул Мари.
  Отряд прибавил шагу,  солдаты удовлетворенно  молчали, и все же нет-нет
да и поглядывали  на  карету. Однако окон  в  карете не  было, и  оставалось
только  гадать, кто же прав - сержант или  Чико... А еще лучше,  если правым
окажется Курт. Драгун своими  глазами видел, как в Кремле грузили на подводу
крест с колокольни Большого Ивана  чистое русское золото, сорок пудов!
  Один лишь сержант держался  еще  одного, четвертого мнения. Чем дальше,
тем больше  он уверялся в том, что в карете обман, а точнее пустота, ничего.
А что? Негодяй Оливье способен и не на такое... Ну и  пусть! Сержант обещал,
и  он  доставит  карету куда приказано.  И там, в толпе  дежурных генералов,
сержант  широким  жестом распахнет дверцу проклятой кареты, а там -  ничего!
Дюваля  спросят: "Чья эта глупая шутка?!" А он ответит, уж он-то ответит! Он
все припомнит, он не забудет ничего!
  Однако был ли прав сержант, считая карету пустой, мы пока что не знаем.
А  вот зато кучер  Гаспар, дождавшись, когда сержант  успокоится и заведет с
солдатами беседу о фураже и командирах, отложил вожжи,  обернулся, приоткрыл
небольшую отдушину в передней стенке кареты, внимательно послушал... и вновь
взялся за  вожжи. Но  что  услышал Гаспар, осталось тайной.  И если  бы даже
солдаты взялись его пытать, они все равно ничего не дознались бы: аптекари -
крепкий  народ. Со смертью они, как правило, накоротке, так  что поди такого
запугай! И потому, кто знает, быть может, не зря...
  Как грянул выстрел! Гаспар испуганно вскочил, осмотрелся - нет никого.
  И снова выстрел!
  - Казаки! - закричал Гаспар и схватился за вожжи...
  Но,  заслышав за собою  смех, немного успокоился и еще раз посмотрел по
сторонам.
  ...Так вот оно  что! Страх его был напрасен -  это  деревья  трещали от
мороза. Дорога делала крутой поворот и уходила в лес.
  Лес был густой, еловые ветви сгибались под снегом и нависали над самыми
головами.  В таком густом лесу запросто можно за каждым деревом поставить по
партизану, и ты ничего не заметишь. А если заметишь и крикнешь, то крик твой
вмиг  заблудится  в  непроходимой  чаще.  Солдатам было явно  не по  себе, и
лошади, чувствуя это, прибавили шагу.
  Один сержант не унывал.
  - Еще  немного, и мы в ставке,-  бодро  сказал он и встал в стременах.-
Веселее, ребята, мы никого  не встретим  в такой мороз даже Белая Дама сидит
на печи!
  Да только никто ему  не ответил. Один лишь  отставший Сайд  поежился на
ветру и повторил:
  - Мы никого не встретим. Никого! - и с грустью вздохнул.
  Однако  лес  вскоре  стал  понемногу  редеть,  и Франц, покосившись  на
сержанта, вновь достал флейту, отер ее рукавом...
  Как вдруг впереди послышался хриплый и злобный собачий лай.
  - Деревня! - воскликнул Дюваль.- Прибавьте шагу, мы едем -домой!
  Солдаты  оживились.  А  сержант,  как  в  добрые  старые годы,- сержант
откинул  голову, расправив грудь,  и закричал  некогда привычные,  а  теперь
давно уже чужие обер-офицерские команды:
  - Мундштучь! Садись!  Фланкеры! Осмотреть  пистолеты! Сабли вон! По три
налево заезжай! Рысью! Арш!
  И, не выдержав, выхватил саблю и выкрикнул здравицу в честь императора.
Солдаты подхватили.  Отряд  подтянулся, пошел на рысях  - и  через  полсотни
шагов за поворотом открылась деревня.
  Деревня была  маленькая, дворов на  двадцать,  стоявших по обе  стороны
узкой  и  кривой  улицы. С распахнутыми  воротами на  белом  конце,  высоким
крестом и белой  березой. А если не спешить и присмотреться, то  вдалеке, на
кургане,  можно  было  увидеть  кладбище, а еще  дальше,  почти у горизонта,
ветряк. В самой же деревне, достаточно бедной  даже по местным понятиям,  не
было видно ни души. Вот разве что...
  Из-под ближайшей подворотни выскочил кудлатый карнаухий пес, хотел было
облаять  незваных  гостей,  да  оробел,  трусливо  поджал хвост  и  бросился
обратно.
  Дюваль посмотрел  на  солдат,  на деревню...  и  от  расстройства  даже
присвистнул. Еще бы: нищая деревня имела тем не менее чистый и опрятный вид.
Совсем  не  такою она должна была выглядеть,  пройди через  нее  отступающая
армия.
  -  А  где   наш  славный   император?   -   с  притворной   скромностью
поинтересовался Чико.
  - Император  сражается,- уклончиво ответил Дюваль, достал карту и  стал
сверяться по местности.
  Так, шестнадцать  домов, дорога,  справа лес,  там  мельница, река  все
правильно.  Только вот  армии нет. Сержант посмотрел на  солдат-те выжидающе
молчали.  Сержант  посмотрел  на  солнце,  повертел  карту  и  так  и   сяк,
нахмурился... и мрачно сказал:
  - Мы отклонились к  югу,  ошиблись  на два лье.  Но  ничего, отдохнем и
двинемся дальше,- и с этими словами он первым тронул лошадь дальше.
  Нет-нет,  ни в коем случае нельзя признаваться, что карта здесь ни  при
чем. Ведь  самое  страшное  из всего, что можно  услышать на войне, так  это
истошный крик: "Нас предали!" А потому, въезжая в деревню, сержант сказал:
  - Занимайте двор побогаче, задайте  корму лошадям. А к вечеру я приведу
вас в ставку.
  Солдаты  двинулись  дальше,  и  шагов через  сорок  свернули  к •самому
большому дому, крытому, к тому же, самой свежей соломой.
  Сержант же,  остановившись посреди улицы, вновь принялся изучать карту.
Однако  сомнения быть  не могло -  он не  ошибся и привел отряд  в  те самые
Пышачи, в которых, по словам Оливье, должна быть  ставка императора. Одно из
двух: или же Оливье ошибся, или... Нет, скорее первое, ведь генерал вовек не
разбирал