лз может прикончить мизинцем.
     - Право, это очень любопытно! - с оживлением воскликнул Кенелм. - Я  не
прочь познакомиться с этим грозным поклонником.
     -  Нет  ничего  легче,  -  сухо  сказал  фермер,  -  вам  стоит  только
прогуляться с Джесси  после  заката  солнца,  и  вы  познакомитесь  с  Томом
Боулзом, да так, что с месяц, пожалуй, будете помнить эту встречу.
     - Благодарю вас за предупреждение, - тихо и задумчиво ответил Кенелм. -
Приму его к сведению.
     - Рад, что вы меня правильно поняли. Мне, право, было бы жаль, если  бы
с вами что-нибудь случилось, а иметь дело с Томом Боулзом, когда он входит в
раж, это все равно что драться с бешеным быком. Однако завтра надо рано быть
на ногах; я только обойду конюшни и пойду спать. Не мешает лечь и вам.
     - Благодарю и последую вашему совету. Молодые девицы, я вижу, уже ушли.
Доброй ночи!
     Проходя по саду, Кенелм встретил Сэндерсона-младшего.
     - Боюсь, - оказал поклонник  прогресса,  -  что  вы  нашли  моего  отца
страшно скучным человеком. О чем вы толковали?
     - О девушках, - ответил Кенелм, - предмет всегда страшный, но не всегда
скучный.
     - О девушках? Старик говорил о девушках? Вы шутите!
     - Желал бы обладать этой способностью, но мне это никогда не удавалось.
Даже в колыбели я сознавал, что наше земное существование - вопрос серьезный
и шуток не допускает. Никогда  не  забуду,  как  я  в  первый  раз  принимал
касторку. И вы, мистер Боб, наверно, прошли через это преддверие к сладостям
жизни. Углы вашего рта так и остались опущенными, после того как вы  вкусили
это целебное снадобье. Подобно мне, вы  серьезный  малый  и  не  склонный  к
шуткам. Что я говорю! Поклонник прогресса непременно должен  быть  недоволен
настоящим  положением  вещей.  А  хроническое  неудовольствие  не   признает
минутного облегчения посредством шутки.
     - Перестаньте, пожалуйста, дразнить меня, - взмолился Боб, оставив свой
дидактический тон, - и скажите мне лучше, говорил ли вам что-нибудь обо  мне
отец?
     - Ни слова; единственное лицо мужского пола, о котором  шла  речь,  это
Том Боулз.
     - Драчун Том? Ужас всей округи? А, понимаю, старик  боится,  чтобы  Том
меня не поколотил. Но Джесси Уайлз вовсе не  стоит  стычки  с  этим  скотом.
Просто срам для правительства!
     - Как, разве правительство не оценило геройского духа Тома Боулза  или,
напротив, не положило преграды избытку его энергии?
     - Чепуха! Позор для правительства, что отца Тома не  заставили  послать
сынка в школу. Если б образование было всеобщим...
     - Вы думаете, тогда не было бы скотов? Возможно. Но вот в Китае  широко
распространено образование, и там же распространено  наказание  палками.  Но
припоминаю: вы сказали, что школьный учитель теперь в почете  и  настал  век
просвещения.
     - Да, в городах, но не в таком захолустье, как у нас. Вот об этом-то  я
и хочу с вами поговорить. Я чувствую себя здесь затерянным, погибшим. У меня
есть способности, сэр, и они могут проявиться только при общении  с  равными
мне по уму. Не согласитесь ли вы мне помочь?
     - С величайшим удовольствием.
     - Дайте отцу понять, что теперь, когда я  получил  образование,  он  не
может требовать от меня, чтобы я  ходил  за  плугом  и  откармливал  свиней.
Намекните ему, что наиболее подходящее для меня место - это Манчестер.
     - Почему же именно Манчестер?
     - Там у нас родственник, он возьмет меня к  себе  в  торговую  контору.
Только бы согласился отец! А Манчестер задает тон всей Англии.
     - Я сделаю все от меня зависящее, чтобы содействовать  вашему  желанию,
Боб. Мы живем в свободной стране, и каждому должно быть дано  избирать  свой
собственный путь. И если даже человек пропадет,  он,  по  крайней  мере,  не
испытает тяжелого сознания, что его гнали по этому  пути  против  воли.  Ему
некого винить, кроме себя  самого.  Это,  скажу  вам,  мистер  Боб,  большое
утешение. Когда,  попав  в  беду,  мы  виним  в  этом  других,  то  невольно
становимся несправедливы,  придирчивы,  бессердечны,  злобны  и  даже,  чего
доброго,  мстительны.  Мы  поддаемся  чувствам,   которые   подрывают   наши
нравственные устои. Когда же нам не на кого пенять, кроме как на самих себя,
мы становимся скромны, раскаиваемся и после этого  бываем  снисходительны  к
другим. В самом деле, самообвинение -  очень  полезное  упражнение  совести,
которое истинно хороший человек должен выполнять ежедневно. А теперь  будьте
так любезны показать мне комнату, где я буду спать  и  забуду  на  несколько
часов, что я живу, - лучшее,  что  с  нами  может  случиться  в  этом  мире,
любезный мистер Боб! Жизнь еще не так плоха, если мы  можем  забыть  о  ней,
едва коснувшись головой подушки.
     Молодые люди дружелюбно вошли в дом.  Девушки  уже  отправились  спать,
одна хозяйка ждала Кенелма,  чтобы  проводить  его  в  комнату  для  гостей,
красиво обставленную двадцать два года назад по случаю свадьбы хозяина.  Эта
комната  была  тогда  отделана  на  средства  матери  миссис   Сэндерсон   и
предназначена для нее самой. Канифасовые занавески и клетчатые обои казались
такими же новыми и чистыми, как двадцать два года назад.
     Оставшись один, Кенелм разделся. Но, прежде чем лечь, он обнажил правую
руку, согнул ее и внимательно осмотрел и проверил состояние мышц, поглаживая
левой рукой шаровидную выпуклость верхней части руки. Довольный  размером  и
твердостью этой принадлежности боксера, он вздохнул и тихо произнес:
     - Боюсь, что мне придется вздуть Тома Боулза.
     Пять минут спустя он уже спал.

ГЛАВА X

     На следующий день сенокос был окончен, большую часть уже высохшего сена
увезли и начали метать в  стога.  Кенелм  работал  так  же  усердно,  как  и
накануне, когда его похвалил Сэндерсон. Но, вместо того чтобы  отказываться,
как прежде, от знакомства с мисс  Джесси  Уайлз,  он  к  полудню  постарался
оказаться поближе к этой опасной красавице и начал с ней разговор:
     - Я боюсь, что вчера обошелся с вами грубовато, и хочу  просить  у  вас
прощения.
     - Ах, это мне следовало  бы  просить  у  вас  прощения  за  то,  что  я
осмелилась заговорить с  вами,  -  ответила  девушка  тем  простым  и  ясным
английским  языкам,  который  теперь  гораздо  больше  распространен   среди
деревенских жителей, чем уверяют нас многие популярные  романисты,  -  но  я
подумала, что вы у нас, наверно, чувствуете  себя  чужим.  Я  просто  хотела
сделать вам что-то приятное.
     - Я в этом совершенно уверен, - заметил  Кенелм,  рыцарски  сгребая  ее
охапку сена вместе со своей. - И я очень хотел бы дружить с  вами.  Кажется,
уже пора обедать, а  миссис  Сэндерсон  наполнила  мои  карманы  превкусными
сандвичами с мясом, которыми я буду рад поделиться, если  вы  не  откажетесь
отобедать со мной здесь, вместо того чтобы идти домой.
     Девушка поколебалась, потом покачала головой.
     - Боитесь, что ваши соседи сочтут это дурным?
     Джесси мило поджала губки и сказала:
     - Я не очень забочусь о том, что говорят люди, но ведь  это  и  вправду
будет нехорошо?
     - Вовсе нет. Позвольте мне успокоить вас. Я  пробуду  здесь  всего  дня
два, и нам вряд ли придется встретиться еще, но, прежде чем я уйду, я был бы
рад оказать вам хоть небольшую услугу.
     Говоря это, Кенелм перестал ворошить сено и, облокотившись на грабли, в
первый раз внимательно посмотрел на прекрасную работницу.
     Да, она решительно хороша, хороша на  редкость;  ее  пышные  каштановые
волосы были изящно причесаны и убраны под соломенную шляпу, без сомнения, ее
собственной работы,  ибо  ничто  так  не  развивает  в  деревенской  девушке
кокетства, как умение плести шляпы.  У  нее  были  большие  кроткие  голубые
глаза, тонкие мелкие черты, а лицо, хотя и со здоровым  румянцем  -  нежнее,
чем обычно у сельских красавиц, подверженных действию ветра и солнца.
     Она улыбалась, слегка краснея, пока Кенелм рассматривал ее,  и,  подняв
глаза, бросила на него кроткий и доверчивый взгляд, который Мог  бы  пленить
философа и обмануть завзятого волокиту. И все же Кенелм по интуиции, которая
часто бывает вернее рассудочного знания, полного  сомнений  и  противоречий,
тотчас  почувствовал,  что  в  душе  этой  девушки  кокетство,  может  быть,
бессознательное, соединялось с невинностью  ребенка.  Он  склонил  голову  и
отвел от девушки свой пристальный взгляд, проникаясь к ней такой  нежностью,
точно она была ребенком, искавшим его покровительства.
     "Непременно, - решил он, - я непременно должен отколотить Тома  Боулза!
Впрочем, сперва надо выяснить: может быть, в конце концов, он ей нравится".
     - Конечно, - продолжал он вслух, - вы пока еще не  представляете  себе,
чем я могу быть вам полезен. Прежде чем объяснить это,  позвольте  спросить,
который из работающих в поле Том Боулз?
     - Том? - удивленно и испуганно воскликнула
     Джесси, побледнев и поспешно оглянувшись. - Вы испугали меня,  сэр,  но
он вообще не работает в поле. Откуда вы знаете про Тома Боулза?
     -  Пообедайте  со  мной,  и  я  вам  расскажу.  Посмотрите,  там,   под
шиповником, у воды, есть тихое местечко. Видите, все заканчивают  работу.  Я
схожу за кружкой пива, а потом с вашего разрешения вернусь к вам.
     Джесси помолчала, словно все еще ничего не решив.  Потом,  взглянув  на
Кенелма и успокоенная серьезным и добрым выражением  его  лица,  пролепетала
еле слышное согласие и пошла к шиповнику.
     Так как солнце стояло теперь высоко над  головой  и  стрелка  на  часах
деревенской колокольни, как бы парившей над  живыми  изгородями,  показывала
первый час дня, все прекратили работу, и в  поле  все  сразу  стихло,  Часть
девушек пошла обедать домой, оставшиеся уселись в стороне от  мужчин,  а  те
устроились в тени большого дуба у живой изгороди, где их уже ждали бочонки с
пивом и кружки.

ГЛАВА XI

     - А теперь, - сказал  Кенелм,  когда  оба  они,  окончив  свою  простую
трапезу, сели под тенью шиповника у воды, окаймленной в этой части  высокими
камышами,  приятно  шелестевшими  под  легким  ветерком,  -  теперь  давайте
поговорим о Томе Боулзе. Правда ли, что вы не любите этого славного молодого
человека? Я говорю: "молодого" лишь на основании личного предположения.
     - Любить его? Да я видеть его не могу!
     - А всегда ли вы ненавидели его? Наверно, в  свое  время  у  него  были
основания предполагать нечто другое, правда ведь?
     Девушка нахмурилась  и  ничего  не  ответила.  Она  сорвала  нарцисс  и
безжалостно оборвала его лепестки.
     - Боюсь, что вы привыкли обращаться с вашими обожателями не лучше,  чем
с этим несчастным цветком, - строгим тоном сказал  Кенелм.  -  Но  смотрите,
иногда в цветке скрыто жало пчелы. Я  вижу  по  вашему  лицу,  что  вы  дали
отставку Тому Боулзу после того, как вскружили ему голову.
     - Нет,  я  вовсе  не  такая  уж  плохая,  -  сказала  Джесси  несколько
пристыженно, - но я была глупа и ветрена,  признаюсь  в  этом.  И  когда  он
обратил на меня внимание, мне было это приятно, хотя я ничего  особенного  и
не думала. Мистер Боулз (она сделала ударение на мистер) видите ли, не  пара
для такой бедной девушки, как  я.  Он  ремесленник,  а  я  всего  лишь  дочь
пастуха, хотя, правда, мой отец скорее управляющий у мистера Сэндерсона, чем
простой пастух. Я никогда не думала об этом серьезно и не  знаю,  почему  он
так загорелся.
     - Итак, Том Боулз-ремесленник. Какое же у него ремесло?
     - Он кузнец, сэр.
     - И мне сказали, что он красивый молодой человек.
     - Не знаю, право. Он очень высокий.
     - Отчего вы так невзлюбили его?
     - Прежде всего за то, что  он  обидел  моего  отца,  смирного,  робкого
человека, и угрожал бог знает чем, если отец не заставит меня дружить с ним.
Заставить меня! Но мистер Боулз - опасный; злой, вспыльчивый человек, и - не
смейтесь надо мной, сэр! - мне как-то ночью приснилось, что он пришел  убить
меня. Я боюсь, что это так и будет, если он  останется  здесь.  И  мать  его
этого опасается. Она женщина очень хорошая и хочет, чтобы он уехал, а он  не
желает.
     - Джесси, - тихо проговорил Кенелм, - я сказал вам, что хотел  бы  быть
вашим другом. Я не могу быть для вас ничем иным,  но  другом  готов  быть  с
радостью. Можете вы положиться на меня как на друга?
     - Да, - твердо ответила девушка.
     И когда она подняла на него глаза, во взгляде ее не  было  ни  малейших
следов кокетства - он был невинен, чистосердечен, признателен.
     - Может быть, здесь есть какой-нибудь другой молодой  человек,  который
ухаживает за вами немножко иначе, чем Том  Боулз,  и  который  дорог  вашему
сердцу?
     Джесси поискала другой  нарцисс  и,  не  найдя  его,  удовольствовалась
колокольчиком, который, однако, не разорвала,  а  стала  нежно  поглаживать.
Кенелм взглянул на ее очаровательное  личико  с  таким  выражением,  которое
редко можно было у него  встретить,  -  с  той  невыразимой  нежностью,  для
которой философы  его  школы  не  знают  оправданий.  Если  бы  обыкновенные
смертные, например вы или я, взглянули украдкой сквозь листву  шиповника  на
молодую пару, мы или вздохнули бы, или нахмурили  брови,  в  зависимости  от
нашего темперамента, но непременно сказали бы с насмешкой  или  с  завистью:
"Счастливые молодые влюбленные!" И жестоко ошиблись бы! Все-таки  нельзя  не
согласиться, что хорошенькое личико имеет весьма несправедливое преимущество
над безобразным. И, в упрек филантропии Кенелма, можно усомниться, предложил
ли бы Кенелм Чиллингли свои услуги Джесси и стал ли бы он замышлять ради нее
бой с Томом Боулзом, если бы  природа  сотворила  Джесси  Уайлз  курносой  и
косоглазой.
     Но в тоне его не было ни малейшего оттенка зависти или ревности,  когда
он сказал:
     - Я вижу, что есть человек, который нравится вам настолько, что вы были
бы согласны выйти за него замуж. Ведь вы совершенно по-разному обращаетесь с
нарциссом  и  колокольчиком.  Какого  же  молодого   человека   представляет
колокольчик? Ну-ка, признавайтесь!
     - Мы вместе росли, - сказала Джесси, потупившись и все  еще  поглаживая
лепестки колокольчика. - Он с матерью жил по  соседству  с  нами.  Моя  мать
очень любила его, и отец тоже. Мне не было еще  и  десяти  лет,  а  они  уже
улыбались, когда бедный Уил называл меня своей женушкой.
     Тут слезы, выступившие на глазах у Джесси, начали капать на цветок.
     - Но теперь отец о нем и слышать не  хочет.  -  Я  старалась  думать  о
ком-нибудь другом - я не могу; вот вам и вся правда.
     - Но почему же? Разве он стал дурно вести  себя?  Сделался  браконьером
или пьяницей?
     - Нет, нет, нет! Он степенный и добрый малый. Но... но...
     - Ну, что же за "но"?
     - Он теперь калека... И я еще больше полюбила его за это.
     Тут Джесси горько зарыдала.
     Кенелм был глубоко растроган и  благоразумно  молчал,  пока  Джесси  не
успокоилась. Потом, в ответ на свои осторожные расспросы, он узнал, что  Уил
Сомерс, прежде здоровый и сильный парень,  упал  с  лесов,  когда  ему  было
шестнадцать лет, и так сильно расшибся, что его пришлось сразу же отвезти  в
больницу. Когда он вышел оттуда,  от  последовавшей  за  несчастным  случаем
продолжительной болезни Уил не только стал на всю жизнь калекой, но здоровье
его настолько пострадало, что он уже не мог работать на открытом  воздухе  и
оказался непригоден к трудной крестьянской жизни. Он  был  единственный  сын
вдовы и мог содержать ее лишь весьма ненадежным способом. Он научился плести
корзины, и хотя Джесси уверяла, что произведения его были очень  добротны  и
красивы, они в этой местности пользовались плохим спросом. Увы, если бы даже
отец Джесси  и  согласился  отдать  дочь  за  бедного  калеку,  мог  ли  тот
заработать достаточно, чтобы содержать жену?
     - И все-таки раньше я была счастлива, - говорила Джесси. - Когда гуляла
с ним по воскресным вечерам или сидела, болтая с Уилом и его матерью, потому
что мы оба молоды и могли бы ждать. Но теперь я и этого не смею:  Том  Боулз
поклялся, что если увидит нас вместе, то при мне изобьет  его.  А  Уил  тоже
горячий, и у меня сердце разорвется, если с ним  случится  что-нибудь  из-за
меня.
     - Мистера Боулза мы на время оставим в покое. Но скажите, если  бы  Уил
мог содержать себя и вас, ваш отец и вы не  стали  бы  противиться  браку  с
бедным калекой?
     - Отец не стал бы. А уж я-то, если б только могла ослушаться отца, хоть
завтра вышла бы за Уила. Я могу работать за двоих.
     - Ну, я вижу, все берутся опять за грабли, а после работы позвольте мне
проводить вас домой; по дороге вы покажете мне домик Уила и кузнеца Боулза.
     - Но только вы Боулзу ничего  не  говорите.  Я  теперь  догадалась:  вы
джентльмен. Но он не посмотрит на это, уж я его знаю. Он опасный человек, ах
какой опасный! И ужасно сильный!
     - Не бойтесь, - ответил Кенелм, засмеявшись, чего с ним не случалось  с
самого детства, - вы только после работы подождите меня несколько минут  вон
у той калитки.

ГЛАВА XII

     На сенокосе Кенелм больше  не  возобновлял  разговора  со  своей  новой
приятельницей.  Но  по  окончании  работы  пошел   искать   фермера,   чтобы
предупредить его, что не придет к ужину. Он не нашел, однако, ни Сэндерсона,
ни его сына. Оба работали на гумне. Довольный тем, что  может  обойтись  без
извинений и расспросов, Кенелм надел куртку и пошел за  Джесси,  поджидавшей
его у калитки.  Они  направились  по  тропинке  вместе  с  толпой  крестьян,
медленно тянувшейся домой.
     Это  была  самая  обыкновенная  английская   деревня,   без   затейливо
разукрашенных образцовых коттеджей, но вовсе не казавшаяся от этого бедной и
грязной.
     Молодые люди  увидели  перед  собой  серую  готическую  церковь,  четко
выделявшуюся на фоне алых облаков, за которые только что зашло солнце. К ней
примыкал участок земли, принадлежавший скрытому в зелени  пасторскому  дому.
Потом  показалась  веселая  лужайка  с  красивым  зданием  школы.  А  дальше
потянулась длинная улица разбросанных белых домиков, окруженных садами.
     Взошла луна во всем своем великолепии.
     - Кто здесь помещик? - спросил  Кенелм.  -  Мне  сдается,  это  человек
хороший и состоятельный.
     - Да, сквайр Трэверс, знатный джентльмен и, говорят, очень богатый,  но
его имение довольно далеко от нашей деревни. Если вы еще  останетесь  здесь,
вы можете увидеть сквайра, потому что он в субботу дает ужин в ознаменование
уборки урожая. Мистер Сэндерсон и все фермеры будут там. В поместье чудесный
парк, а мисс Трэверс так хороша, что стоит посмотреть. О, она  прелестна,  -
продолжала   Джесси   с   непритворным   восторгом,   потому   что   женщины
чувствительнее к красоте себе подобных, чем это думают мужчины.
     - Такая же хорошенькая, как вы?
     - Ну,  слово  "хорошенькая"  к  ней  не  подходит.  Она  в  тысячу  раз
прекрасней.
     - Гм! - недоверчиво произнес Кенелм.
     Наступило молчание, прерванное вздохом Джесси.
     - О чем вы вздыхаете? Скажите.
     - Я подумала, как мало  нужно  для  счастья  людей,  но  почему-то  это
немногое добыть так трудно, как будто желаешь бог весть чего.
     - Очень умно сказано. Всякий жаждет такого,  за  что  другой  не  даст,
может быть, и гроша. Но о чем же немногом вздыхаете вы?
     - Миссис Ботри хочет продать свою лавку. Старушка страдает припадками и
не находит покупателя. А если бы Уил мог купить эту лавку и я стала  бы  там
торговать... Но что толку думать об этом!
     - О какой лавке вы говорите?
     - А вот она.
     - Где? Не вижу.
     - Но эта лавка - в деревне единственная. Она там, где почтовая контора.
     - Ага!.. Я вижу через окно что-то похожее на красный плащ. Что  же  там
продается?
     - Все, что угодно: чай, сахар, свечи, шали, платья,  плащи,  мышеловки,
почтовая бумага. И еще миссис Ботри покупает  корзинки  Уила  и  продает  их
намного дороже.
     - Домик славный и, кажется, с полем и огородом позади.