е бережливости, во время которого его
привычки сформировались, а характер окреп, Леопольд Трэверс  вдруг  оказался
опять богат по милости жены, на которой так благоразумно женился, не взяв за
нею никакого приданого, кроме ее любви  и  добродетелей.  Единственный  брат
жены, лорд  Иглтон,  шотландский  пэр,  был  помолвлен  с  молодой  девицей,
считавшейся редким выигрышем в брачной  лотерее.  Свадьба  расстроилась  при
весьма прискорбных  обстоятельствах,  но  молодой  лорд,  красивый  собой  и
приятный, должен был, как ожидали, искать утешения в  другом  союзе.  Однако
вышло иначе: он заболел и умер холостым, оставив  сестре  все,  что  удалось
спасти от рук дальнего родственника, наследовавшего его  землю  и  титул,  -
порядочную сумму, которая не только позволила выкупить  Нисдейл-парк,  но  и
дала возможность его  владельцу,  обладавшему  теперь  практическим  знанием
деревенской жизни, модернизировать  все  имение.  Он  заменил  развалившиеся
старые службы  фермы  новыми  постройками  по  самым  современным  образцам,
отделался  деньгами  от  некоторых  неаккуратных  и  неумелых   арендаторов,
объединил множество мелких ферм в несколько больших, приспособленных  к  его
новым постройкам, прикупил к  своим  фермам  выгодно  расположенные  участки
земли, чем округлил  свои  владения,  выкорчевал  бесполезный  лес,  который
уменьшал ценность примыкавшей пахотной земли тем,  что  лишал  ее  солнца  и
воздуха и давал приют легионам  кроликов,  а  потом,  подыскав  арендаторов,
предприимчивых и с капиталом, более чем удвоил первоначальный годовой  доход
и может быть, утроил ценность своих владений.
     Вновь приобретя состояние, он вышел из того уединения, к  которому  его
принуждала бедность, принял деятельное участие  в  делах  графства,  показал
себя превосходным оратором на  общественных  собраниях,  щедро  финансировал
организацию охоты, иногда принимал в ней участие - менее  смелым,  но  более
благоразумным; наездником, чем прежде. Словом, как Фемистокл  хвалился,  что
может сделать маленькое государство великим, так и Леопольд Трэверс с  таким
же правом мог похвастаться, что благодаря своей энергии, здравому  смыслу  и
твердому характеру он сделался владельцем прекрасного имения, которое, в  то
время как он получил его в наследство, считалось в графстве третьеразрядным,
и стал таким значительным лицом, что ни; один кавалер ордена Подвязки не мог
быть выбран в депутаты, если Трэверс высказывался против него, а если бы  он
сам решился стать депутатом, то был бы выбран без всяких  издержек  с  своей
стороны.  Однако,  когда  его  упрашивали  выставить  свою  кандидатуру,  он
отвечал:
     - Если человек решил заняться улучшением своего  поместья,  у  него  не
остается ни времени, ни охоты заниматься чем-нибудь другим. Поместье  -  это
или источник дохода, или королевство, в зависимости от того,  как  владельцу
заблагорассудится на него смотреть. Я считаю его королевством и не могу быть
roi faineant {Королем-бездельником (фр.).}, имея управителя в роли maire  du
palais {Гофмейстера (фр.).}. Кроме того, король не заседает в палате общин.
     Через три года после этого  подъема  по  общественной  лестнице  миссис
Трэверс заболела воспалением легких и неделю спустя умерла. Леопольд никогда
не мог вполне оправиться от этой  потери.  Все  еще  молодой  и  no-прежнему
красивый, он тем не менее со спокойным презрением выкинул из  головы  всякую
мысль о второй жене и любви другой женщины. Но  он  был  слишком  мужествен,
чтобы выставлять напоказ свое горе.
     На несколько недель он заперся в своей комнате и никого не хотел видеть
даже дочери. Но в одно  прекрасное  утро  снова  появился  на  своих  полях,
вернулся к старым  привычкам  и  постепенно  его  вновь  стало  отличать  то
гостеприимство, которое  было  характерно  для  него  с  того  времени,  как
разбогател. И все-таки  люди  почувствовали  в  нем  перемену.  Он  сделался
молчаливее, серьезнее. Если он и остался справедлив в своих делах,  то  стал
все же принимать более суровые решения там, где при  жизни  жены  принял  бы
более мягкие. Может быть, натурам  с  сильной  волей  постоянное  общение  с
женщиной мягкого характера необходимо для тех  случаев,  когда  благородство
человека доказывается той легкостью, с какой его волю можно согнуть.
     Казалось  бы,  Леопольд  Трэверс  мог  найти  нужную  ему  нравственную
поддержку в обществе дочери, но она была ребенком, когда умерла его жена,  и
так незаметно становилась женщиной, что он этой перемены просто не  замечал.
Кроме того, если для мужчины жена - это все,  никто,  даже  дочь,  не  может
возместить утрату. То уважение, которое дети  обязаны  оказывать  родителям,
исключает неограниченное доверие, и к дочери нет такого чувства  постоянного
товарищества, которое мужчина питает  к  жене:  каждый  день  может  явиться
посторонний человек и увезти дочь  от  отца.  Так  или  иначе,  Леопольд  не
подчинился смягчающему влиянию Сесилии  так,  как  подчинялся  увещаниям  ее
матери. Он любил  дочь,  гордился  ею,  баловал,  но  баловство  имело  свои
границы. На все, что она просила лично для себя, он соглашался; чего бы  она
ни пожелала в области  своей  женской  деятельности  -  по  части  домашнего
хозяйства, приходской школы, раздачи милостыни бедным, - все это встречало с
его стороны благожелательное внимание. Но когда  какой-нибудь  провинившийся
работник или несостоятельный арендатор просил ее заступиться за  него  перед
сквайром, Трэверс  останавливал  ее  вмешательство  твердым  "нет",  хотя  и
произнесенным мягким тоном, сопровождая это слово мужским афоризмом  о  том,
что "не станет на свете строгого правосудия и порядка,  если  мужчина  будет
уступать просьбам женщины в делах мужских".
     Из этого видно, что мистер  Летбридж  преувеличивал  возможное  влияние
Сесилии в переговорах относительно лавки миссис Ботри.

ГЛАВА III

     Если бы, ознакомившись с биографией и особенностями характера Леопольда
Трэверса, вы, любезный читатель, были лично представлены этому  джентльмену,
когда он стоит на террасе среди своих гостей, вы, вероятно, удивились бы  и,
несомненно, сказали себе: "Совсем не то, что я ожидал!" Глядя на эту  гибкую
фигуру,  несколько  ниже  среднего  роста,  на  это  лицо,  которое  еще   в
сорокавосьмилетнем возрасте  сохранило  нежность  черт  и  цвет  кожи  почти
женской красоты и отличалось спокойным и благодушным выражением,  говорившим
о почти женской мягкости,  трудно  было  бы  поверить,  что  это  тот  самый
человек, который в молодости  славился  безумной  отвагой,  в  зрелых  летах
отличался неизменным благоразумием и настойчивостью в стремлении к цели и  в
своих недостатках и достоинствах всегда был  настолько  мужчиной,  насколько
двуногое существо в брюках может быть им.
     Трэверс слушает молодого человека  лет  двадцати  двух,  старшего  сына
самого богатого землевладельца в  графстве.  Этот  молодой  человек  намерен
выставить свою кандидатуру на предстоящих парламентских выборах.
     Достопочтенный Джордж Бельвуар высок, склонен к полноте и будет солидно
выглядеть на трибуне. О воспитании его заботились так, как обычно  заботится
английский пэр, когда сын его должен сделаться  представителем  благородного
имени и нести всю ту ответственность, которая налагается высоким  положением
в обществе. Если старшие сыновья нередко играют в свете менее  важную  роль,
чем их младшие братья, это отнюдь не потому, что их воспитанию и образованию
было уделено меньше  внимания,  -  просто  в  них  не  заложена  потребность
деятельности. Джордж Бельвуар был весьма начитан, особенно  много  занимался
он той литературой, которая  полезна  будущему  законодателю  -  книгами  по
истории, статистике, политической  экономии,  насколько  эта  скучная  наука
совместима с землевладельческими интересами. У него были  твердые  принципы,
непоколебимое  чувство  дисциплины  и  долга,  и  в  политике   он   заранее
приготовился неуклонно поддерживать все то,  что  предложит  его  партия,  и
отвергать как ошибочное все, предлагаемое другой. Теперь он несколько громко
и шумно высказывал свои мнения, как  это  обычно  бывает  у  молодых  людей,
только что окончивших университет.
     Трэверс в тайне желал, чтобы Джордж Бельвуар сделался его зятем,  и  не
столько потому, что тот был знатен и богат - хотя подобные  преимущества  не
мог отвергать такой практичный человек,  как  Леопольд  Трэверс,  -  сколько
потому, что ценил его личные качества. Они говорили о том,  что  из  Джорджа
выйдет превосходный муж.
     Перед верандой,  в  тени  благоухающих  растений,  сидели  на  железных
скамейках миссис Кэмпион и три дамы, жены соседних сквайров. Сесилия  стояла
несколько поодаль, наклонившись к скотч-терьеру, которого  учила  стоять  на
задних лапках.
     Но  вот  начинают  собираться   гости.   Как   внезапно   это   зеленое
пространство, десять  минут  назад  такое  уединенное,  стало  оживленным  и
многолюдным!  -  Да,  парк  ожил:  фургоны,  повозки,  шарабаны,  фермерские
одноколки медленно тянулись по извилистой дороге.  Со  всех  сторон  к  дому
направлялись пешеходы. Коровы на разгороженном лугу переставали щипать траву
и таращили глаза на непривычных посетителей. Но  любовь  хозяина  к  порядку
внушала уважение и его грубоватым  гостям.  Ни  один  мальчишка  не  пытался
перелезть через ограду или протиснуться между ее прутьями; все  проходили  в
узкие турникеты, открывавшие доступ с одной части луга на другую.
     - Я вижу желтую тележку старого фермера Стина, -  обратился  Трэверс  к
Джорджу Бельвуару. - Говорите с ним осторожнее, Джордж! Это большой чудак, и
если вы погладите его против шерсти, он вам это припомнит. Старик мстителен,
как попугай. Но как раз он-то и может помочь вам на выборах, пользуясь среди
арендаторов исключительным влиянием.
     - Я полагаю, - сказал Джордж, - что если, как вы говорите, мистер  Стин
больше всех может помочь мне на выборах, он должен быть хорошим оратором?
     - Хорошим оратором?.. Пожалуй, в известном смысле. Он никогда не скажет
лишнего слова. В последний раз,  когда  он  поддерживал  кандидатуру  вашего
предшественника, то произнес речь примерно в таком духе: "Братья избиратели,
двадцать лет я был судьей на наших выставках скота.  Я  умею  отличать  одну
скотину от другой. Смотря на образцы,  находящиеся  перед  нами  сегодня,  я
нахожу, что они не так хороши, как те, которые я видел в других  местах.  Но
если вы выберете сэра Джона Хогга, вы получите отличного борова" {Игра слов:
hog ("хог") - по-английски "боров".}.
     - Во всяком случае, - сказал Джордж, рассмеявшись при  "этом  образчике
безыскусственного красноречия, - мистер Стин не льстит  кандидату,  которого
берется поддерживать. Но почему же он имеет такой вес среди фермеров?  Разве
он такой уж первоклассный сельский хозяин?
     - Как эконом - да, но по широте кругозора - нет! Он  говорит,  что  все
дорогие      сельскохозяйственные      опыты      следует       предоставить
фермерам-джентльменам. Стин имеет вес среди арендаторов, во-первых,  потому,
что резко критикует их лендлордов, во-вторых, потому, что держит себя  очень
независимо,  и,  в-третьих,  потому,  что   считается   знатоком   вопросов,
касающихся земельных интересов. Его не раз призывали высказать  свое  мнение
об этих предметах в комитете обеих палат. Вот он идет.  Помните,  когда  вам
придется говорить с ним наедине, вы должны:  во-первых,  сознаться  в  своем
полном невежестве по части фермерского хозяйства - ничто так не  бесит  его,
как самонадеянность фермера-джентльмена, такого, например, как я; во-вторых,
спросите его  мнение  об  издании  "Земледельческой  статистики"  и  скромно
намекните, что, на ваш взгляд, всякое  назойливое  вмешательство  в  частные
дела противно британской конституции. А на все,  что  он  будет  говорить  о
недостатках лендлордов вообще, а вашего отца в особенности, не  отвечайте  и
только слушайте с меланхолическим видом... Как ваше здоровье,  мистер  Стин,
как поживает ваша хозяюшка, почему вы не привезли ее с собой?
     - Она опять собирается рожать, сквайр. А кто этот молодчик?
     - Позвольте представить вам мистера Бельвуара.
     Мистер Бельвуар протягивает руку.
     - Нет, сэр! - яростно восклицает Стин, пряча за спину обе  руки.  -  Не
обижайтесь, юный джентльмен. Но я не даю руки с  первого  взгляда  человеку,
который добивается моего голоса на выборах. Я не знаю о вас ничего  дурного.
Но если вы друг фермеров, то кролики - плохие им приятели, а милорд ваш отец
- большой любитель кроликов.
     - Вот уж в этом вы ошибаетесь! - пылко возражает Джордж.
     Трэверс  толкает  его,  словно  говоря:  "Попридержите  язык".   Джордж
понимает намек и кротко позволяет мистеру Стину  увести  себя  в  уединенное
место.
     Гости теперь прибывали густой толпой. Тут  были  не  только  арендаторы
Трэверса, но также фермеры с семьями, жившие в десяти милях от  поместья,  а
также и кое-кто из окрестных джентри и представителей духовенства.
     Работники не  были  приглашены  на  этот  ужин.  Трэверс  питал  особое
отвращение к обычаю выставлять напоказ батраков  во  время  еды,  будто  это
животные. Когда он угощал рабочих, то заботился, чтобы они чувствовали  себя
непринужденно и свободно, а такие люди всегда чувствуют себя свободнее, если
их приглашают не для того, чтобы глазеть на них.
     - Ну, Летбридж, - сказал Трэверс, - где же молодой гладиатор,  которого
вы обещали привезти?
     - Я привез его. Он был тут с минуту назад, но вдруг  улизнул  от  меня:
abut, evasit, erupit {Ушел, удалился, вырвался (лат.).}. Я как раз искал его
повсюду, когда вы подошли ко мне.
     - Надеюсь, - он не увидел среди моих гостей кого-нибудь,  с  кем  хочет
подраться.
     - Надеюсь, что нет, - неуверенно ответил пастор.
     - Он - странный малый, но вам, я думаю,  понравится,  -  конечно,  если
удастся его найти. А, мистер Сэндерсон, добрый день! Вам не встречался здесь
ваш гость?
     - Нет еще, сэр, я только что пришел. Моя хозяйка,  сквайр,  и  мои  три
дочери, а это мой сын!
     - Добро пожаловать, - любезно приветствовал их сквайр  и,  обращаясь  к
молодому Сэндерсону, прибавил: - Надеюсь, вы любите  потанцевать.  Выбирайте
себе даму, пора открывать бал.
     - Благодарю вас, сэр, но я не танцую, - возразил  младший  Сэндерсон  с
видом сурового пренебрежения к забаве, которую прогресс разума  отбросил  со
своего пути.
     - В таком случае вам почти не о чем будет жалеть, когда вы состаритесь.
Однако музыканты заиграли, надо идти к палатке. Джордж,  -  обратился  он  к
Бельвуару, которому наконец удалось  ускользнуть  от  Стина,  -  дайте  руку
Сесилии: мне помнится, вы пригласили ее на первую кадриль.
     - Надеюсь, - говорил Джордж Сесилии, пока они шли к палатке,  -  мистер
Стин не обычный тип избирателей, голосами которых я  должен  заручиться.  Не
берусь судить, учили его чтить отца и мать  или  нет,  но  он,  по-видимому,
задался целью внушить мне неуважение к моим  родителям.  Отделав  напропалую
отца на том основании, что он будто  бы  предпочитал  кроликов  людям,  Стин
напал на мою ни в чем не повинную мать, обвинив ее чуть ли  не  в  ереси,  и
даже спросил, когда она намерена перейти в  католичество,  -  это  все  лишь
потому, что она перестала брать товары  у  бакалейщика-протестанта  и  стала
постоянной покупательницей паписта.
     - Это хороший знак, мистер Бельвуар. Стин  всегда  наговорит  грубостей
перед тем, как оказать услугу. Однажды я попросила его  одолжить  мне  пони,
так как мой собственный захромал. Пользуясь этим, он тотчас заявил, что отец
мой лжет, воображая себя знатоком по части скота, что он  тиран,  выжимающий
соки из арендаторов, для того чтобы принимать у себя гостей на широкую ногу,
и, наконец, дал понять, что большой милостью провидения будет,  если  мы  не
доживем до того, что  обратимся  к  нему  не  за  пони,  а  за  пособием  из
приходских сумм. Я ушла в негодовании. Но пони он прислал. Наверно, он будет
голосовать за вас.
     - А я, - робко, пытаясь быть галантным, сказал Джордж, в то  время  как
они начинали кадриль, - я подбадриваю себя мыслью, что  на  моей  стороне  -
добрые пожелания мисс Трэверс. Если б дамы могли  подавать  голос,  как  это
советует Милль, то вы...
     - Что ж, я голосовала бы за того, за кого и  папа,  -  просто  ответила
Сесилия. - Если бы женщинам  предоставили  право  голоса,  я  боюсь,  что  в
семействах, где они шли бы вразрез со взглядами главы дома,  плохо  обстояло
бы дело с семейным миром.
     - Но я думаю, - возразил претендент на членство  в  парламенте,  -  что
сторонники предоставления прав женщинам ограничили бы их теми, кто независим
от мужской власти, например, вдовами и пожилыми девицами,  которые  подавали
бы голос по праву своего личного имущества.
     - В таком случае, - сказала Сесилия, - я думаю, они  по  большей  части
стали бы держаться мнения того мужчины, которого считали бы  авторитетом,  а
если нет, то выбор их был бы очень глупым.
     - Вы недооцениваете здравый смысл представительниц вашего пола.
     - Почему же? Разве вы недооцениваете  здравый  смысл  мужчин,  когда  в
большинстве случаев, касающихся вопросов обыденной жизни, самые умные из вас
говорят: "Лучше предоставим это на усмотрение женщин!" Но вы путаете  фигуру
- сейчас соло кавалера.
     - Кстати, - спросил Джордж в следующий перерыв между фигурами, - знаете
ли вы мистера Чиллингли, сына сэра Питера, владельца Эксмондема в Уэстшире?
     - Нет. А почему вы спрашиваете?
     - Потому, что мне показалось, будто я мельком видел его  в  ту  минуту,
когда меня утащил за собой мистер Стин. Но, судя по вашим словам, я ошибся.
     - Позвольте, Чиллингли... Да ведь вчера кто-то говорил за  обедом,  что
этот молодой человек от Уэстшира должен был баллотироваться в  депутаты,  но
по случаю своего совершеннолетия выступил  с  весьма  оригинальной  речью  и
произвел ею крайне невыгодное впечатление.
     - Да, конечно, это тот самый. Мы с ним  вместе  учились  в  колледже  -
редкий чудак. Он считался очень способным, получил одну или  две  награды  и
вышел с хорошим аттестатом, но вообще  говорили,  что  он  заслуживал  бы  и
высшей награды, если бы в некоторых его письменных  работах  не  содержалось
скрытых  насмешек  или  над  самим  предметом,  или  над  экзаменаторами.  В
практической жизни, особенно в общественной, опасно быть юмористом. Говорят,
Питт был от природы  наделен  большим  остроумием,  однако  он  благоразумно
воздерживался от малейшего проявления этого качества в  своих  парламентских
речах.  Как  это  похоже  на  Чиллингли  -  высмеять   празднование   своего
совершеннолетия: ведь подобного случая ему  не  представится  потом  за  всю
жизнь!
     - Если он поступил так намеренно, - сказала Сесилия,  -  я  нахожу  это
бестактным. Но, может быть, его не так поняли или захватили  врасплох  и  он
растерялся?
     - Что его не поняли - это возможно, но что он мог растеряться - этому я
не поверю. Хладнокровнее человека я не видывал. Впрочем, я встречался с  ним
не особенно часто. В последнее время в Кембридже он жил уединенно. Говорили,
будто он усиленно занимается. Я в этом сомневаюсь, так как его комнаты  были
под моими, и я знаю, что он редко бывал  дома.  Он  много  ходил  пешком  по
окрестностям. Возвращаясь с охоты, я видал его на проселках милях  в  десяти
от города. Он очень любил проводить время на воде и быт сильным гребцом,  но
отказывался вступить  в  университетскую  команду,  хотя  стоило  завязаться
баталии между студентами и лодочниками, чтобы он тотчас очутился среди самой
горячей  свалки.  Он  действительно  большой  оригинал,  исполненный   самых
разительных противоречий, так как смирнее и спокойнее человека  в  обыденной
жизни  вообще  трудно  встретить.  А  что  касается   шуток   в   письменных
экзаменационных работах, то  одна