тались    части
полуразрушенных толстых стен с широкими  контрфорсами.  Сухая  канава  между
высоких откосов говорила о том, что здесь некогда был укрепленный ров. Можно
было даже увидеть холм правосудия, с которого древний  баронет  вершил  свой
суд. Редко  даже  самый  проницательный  историк  находит  подобные  остатки
норманнских времен - разве что на землях, еще принадлежащих самым  старинным
англо-норманнским фамилиям. Дикая  природа  окружающей  местности,  обширные
луга, гигантские старые дубы с  дуплом  внутри,  подрезанные  сверху  -  все
говорило  заодно  с  серой  башней  о  прошлом,  столь  же   отдаленном   от
царствования Виктории, как пирамиды - от власти египетского вице-короля.
     - Повернемте назад, - сказала мисс Трэверс,  -  папе  будет  неприятно,
если я задержусь здесь.
     - Извините меня на минуту. Жаль, что здесь нет моего отца: уж он-то  не
ушел бы отсюда до захода солнца. Но какова история этой старой башни? Какую-
нибудь же она должна иметь?
     - Каждый дом имеет свою историю, даже крестьянский, - сказала  Сесилия.
- Но простите меня, если я попрошу вас исполнить просьбу отца. Я, во  всяком
случае, должна вернуться.
     Получив такое приказание, Кенелм неохотно отвел  глаза  от  развалин  и
догнал Сесилию, которая уже отъехала немного по направлению к дому.
     - Я по характеру вовсе не любопытен, когда дело касается живых людей, -
сказал Кенелм. - Но я не раскрыл бы ни одной книги, если бы не интересовался
прошлым. Пожалуйста, удовлетворите мое любопытство по поводу этой  старинной
башни. Она не могла бы казаться более грустной и покинутой, если  бы  строил
ее я сам.
     - Самые  грустные  воспоминания  этой  башни  относятся  к  уже  совсем
недавнему прошлому, - ответила Сесилия. -  А  в  древние  времена  это  была
угловая башня  замка,  которым  когда-то  владел  самый  старинный  и  самый
могущественный  род  в  этих  краях.  Владельцами   замка   были   баронеты,
принимавшие деятельное участие в войне Алой и Белой розы. Последний  из  них
был сторонником Ричарда Третьего, но после Босуортской битвы он потерял свой
титул, а большая часть его земель была конфискована.  Верность  Плантагенету
была, разумеется,  изменой  Тюдору.  Но  прямые  потомки  здешних  баронетов
восстановили честь рода и спасли от общего  крушения  значительное  поместье
сквайра, может быть, приносившее такой же доход, как поместье моего отца, но
земли были гораздо обширнее. Этих сквайров уважали больше, чем самых богатых
пэров.  Они  все-таки  были  самой  старинной  фамилией  в  графстве,  и   в
родословной  их  упоминалось  о  родстве  с  наиболее   знаменитыми   домами
английской истории. Сами они на протяжении многих  поколений  были  смелыми,
гостеприимными,  приятными  людьми,  жившими  скромно  на  свои   доходы   и
довольствовавшимися своим сквайрским званием. Замок, разрушенный временем  и
осадой, они не пытались восстанавливать. Жили они  близ  развалин  замка,  в
доме, выстроенном приблизительно в царствование Елизаветы. Вам его  не  было
видно, потому что он стоит в лощине за  башней,  -  живописный  дом  средней
величины, настоящий дом провинциального джентльмена. Наша семья  породнилась
с ними. Портрет,  на  который  вы  обратили  внимание,  изображает  одну  из
представительниц этого дома. Все сквайры в графстве очень гордились  браками
с Флитвудами.
     - Флитвуды? Я смутно припоминаю, что слышал это имя, когда рассказывали
о каком-то бедствии... Нет, это не может быть тот самый  род...  Пожалуйста,
продолжайте.
     - Я боюсь, что это тот самый род. Но я докончу эту  историю,  как  сама
слышала ее. Имение в  конце  концов  досталось  некоему  Бертраму  Флитвуду,
который, к своему несчастью, прослыл очень дальновидным я деловым человеком.
Вместе с другими сквайрами он привял участие  в  каком-то  горнопромышленном
обществе, скупил много акций, стал во главе предприятия и...
     - Он, разумеется, разорился.
     - Нет, хуже - разбогател и пожелал стать еще богаче. Я слышала,  что  в
то время как  раз  началась  биржевая  паника.  Он  пустился  в  спекуляции,
разбогател  на  них,  и  наконец  его  уговорили   вложить   большую   часть
приобретенного таким образом состояния в паи банка, пользовавшегося  хорошей
репутацией. До этого времени его в графстве любили и  уважали,  но  сквайры,
участвовавшие в горнопромышленном обществе и  ничего  не  знавшие  о  других
спекуляциях, в которых его имя не упоминалось, оскорбились тем, что  Флитвуд
из Флитвуда ради того, чтобы стать совладельцем лондонского банка, вступил в
компанию с каким-то Джонсом из Клзпема.
     - Отсталые люди эти провинциальные сквайры. Не идут в ногу с  веком.  И
что же?
     - Я слыхала, что сам Бертрам Флитвуд очень  неохотно  решился  на  этот
шаг, но его  уговорил  сын.  Альфред,  говорят,  был  еще  более  прожженным
дельцом, чем его  отец,  и  не  только  участвовал  в  спекуляциях,  которые
оказались весьма удачны, но даже подавал отцу советы. Миссис  Кэмпион  очень
хорошо знала Альфреда Флитвуда. Она говорит, что Альфред был хорош собой,  с
живыми и выразительными глазами.  Он  блистал  в  разговоре,  умел  убеждать
людей, был безмерно честолюбив. Да, он был скорее честолюбив, чем  жаден,  и
копил деньги не столько ради них самих, сколько ради  того,  что  они  могли
дать, -  высокого  положения  и  власти.  Он  больше  всего  желал  добиться
восстановления прежнего титула, но не  раньше,  чем  вместе  с  ним  у  него
появится состояние, соответствующее блеску такого старинного титула и равное
богатству нынешних пэров самого знатного происхождения.
     - Какое жалкое честолюбие! Уж если выбирать, я предпочел бы  честолюбие
поэта, ютящегося на чердаке. Но я в этом деле не судья: слава богу,  у  меня
нет  честолюбия.  А  все-таки  всякое  честолюбие  и   желание   возвыситься
интересуют таких людей, как я, которые позорно довольствуются  старанием  не
упасть самим. Итак, сын поставил на своем, и Флитвуд вступил  в  компанию  с
Джонсом, чтобы вместе идти к богатству и пэрству. А кстати,  не  женился  ли
сын? Если да, разумеется, это была дочь герцога или миллионера. Гоняться  за
титулом или за деньгами, рискуя обесславить себя или попасть в работный дом!
Прогресс нашего века!
     - Нет, - возразила Сесилия, грустно улыбнувшись этой вспышке, - Флитвуд
не женился на дочери герцога или миллионера.  Но  его  жена  принадлежала  к
благородной фамилии, бедной, но очень гордой.  Может  быть,  он  женился  из
честолюбия, но не из-за выгоды. Отец ее был видный  политический  деятель  и
мог поддержать его притязание  на  титул  барона.  Мать,  женщина  светская,
занимала высокое положение в обществе и  была  в  близком  родстве  с  нашей
родственницей - леди Гленэлвон.
     - Леди Гленэлвон? Самый близкий мой друг среди женщин! Вы в  родстве  с
нею?
     - Да, лорд Гленэлвон - это  дядя  моей  матери.  Но  я  хочу  закончить
рассказ, прежде чем отец подъедет к нам. Альфред Флитвуд женился  много  лет
спустя после того, как отец его вступил компаньоном в  банк  и,  по  желанию
сына, купил его после смерти мистера Джонса. Банк стал называться "Флитвуд и
сын". Рертрам был только номинальным компаньоном. Он  давно  уже  не  жил  в
графстве. Старый дом не годился ему. Он купил великолепное поместье в другом
графстве, и жил там роскошно, щедро покровительствовал наукам и  искусствам.
Хотя в прежние годы он увлекался деловыми спекуляциями, это не помешало  ему
быть  весьма  образованным  и  прекрасно  воспитанным  джентльменом.   Чергз
несколько лет после того, как сын женился, старого Флитвуда разбил  паралич,
и врач строго запретил ему заниматься делами. С этого времени он больше  уже
не интересовался тем, как управляет банком его сын. У него была только  одна
дочь, гораздо моложе Альфреда. Лорд Иглтон, брат моей матери, был  помолвлен
с нею. Уже был назначен день свадьбы, как вдруг всех изумило  известие,  что
фирма "Флитвуд и сын" прекратила платежи - кажется, это так говорится?
     - Да.
     - При этом разорилось много народа. Общественное мнение было возмущено.
Разумеется, все имущество Флитвудов перешло к кредиторам. Старик Флитвуд был
избавлен от всяких обвинений, кроме излишнего доверия к  сыну.  Но  Альфреда
уличили в мошенничестве и подлоге. Я, конечно, не знаю всех  подробностей  -
они очень сложны. Его приговорили к многолетним  каторжным  работам,  но  он
умер в тот день, когда был вынесен  приговор,  -  должно  быть,  принял  яд,
который давно уже тайно носил при себе.  Теперь  вы  понимаете,  почему  мой
отец, который чрезвычайно щепетилен в вопросах чести, перенес в темный  угол
портрет  Арабеллы  Флитвуд  -  своей  прабабушки,  но  также  и   прабабушки
уличенного мошенника. Вы понимаете, почему этот  предмет  так  тягостен  для
него. Брат его жены чуть не женился на дочери  плута;  и  хотя,  разумеется,
брак расстроился из-за павшего на Флитвудов страшного позора, все-таки,  мне
кажется, мой бедный дядя не перенес  крушения  своих  надежд.  Он  уехал  за
границу и умер на Мадейре от упадка сил.
     - А сестра растратчика тоже умерла?
     - Насколько мне известно, нет. Миссис Кэмпион говорит, что она читала в
газетах известие о смерти старика Флитвуда, и  там  упоминалось,  что  после
этого несчастья мисс Флитвуд отбыла из Ливерпуля в Нью-Йорк.
     - А жена Альфреда Флитвуда, разумеется, вернулась в свою семью?
     - Ах, нет! Бедняжка, она была замужем только несколько месяцев до краха
банка, и, насколько я знаю, ее негодный муж, подделав  имена  попечителей  в
брачном контракте,  промотал  ее  личные  средства.  Отец  несчастной  очень
пострадал от этого банкротства, поместив по совету зятя  значительную  часть
своего скромного состояния в банк Альфреда, и  все  это  пропало  при  общем
крахе. Я боюсь, что это был жестокосердый человек, по крайней мере  дочь  не
захотела к нему вернуться. Она, кажется, умерла  раньше  Бертрама  Флитвуда.
Вся эта история очень печальна.
     -   Действительно,   печальна,   но   она    изобилует    спасительными
предостережениями для всех  живущих  в  век  прогресса.  Перед  нами  семья,
довольно богатая, гостеприимная, любимая и уважаемая соседями. Союзом с  ней
гордился бы всякий род. И вдруг в спокойных летописях этой счастливой  семьи
появляется излюбленное дитя века, герой прогресса - искусный делец.  Что  бы
ему  довольствоваться  жизнью   своих   отцов?   Такими   безделицами,   как
обеспеченность, уважение и любовь? Нет, он слишком для этого умен. Его век -
век наживы, надо идти в ногу с веком. Так он и делает. Сам он родился  всего
лишь джентльменом, но возвысился до звания торгаша. Все же, будучи жаден, он
по крайней мере не бесчестен. Он родился джентльменом, но  сын  его  родился
уже торгашом. Сын -  еще  более  искусный  делец:  отец  советуется  с  ним,
полагается на него. Он тоже хочет идти  в  ногу  с  веком;  при  всей  своей
жадности еще и честолюбив. Сын торгаша желает вернуться... К чему? К  званию
джентльмена? Какой вздор! Теперь всякий - джентльмен. Нет - к титулу  лорда.
Чем все это кончается? Если бы я  мог  проникнуть  в  самую  глубину  сердца
Альфреда Флитвуда, если бы мог проследить, как шаг за шагом с самого детства
бесчестный сын из алчности отвлекался  честным  отцом  от  прежних  традиций
Флитвудов  из  Флитвуда,  как  он,  пренебрегая  достаточным,  стремился   к
большему, а обретя это большее, снова жалел, что и этого недостаточно, - мне
кажется, я мог бы показать, что нынешний век живет в стеклянном доме и лучше
ради собственной безопасности не бросать камнями в мошенника.
     - Ах, мистер Чиллингли, конечно, это весьма редкое исключение из  общих
правил...
     - Редкое? - перебил Кенелм, разгорячившийся до того, что  даже  близкий
друг его, если б только ему был ниспослан такой, не узнал бы  сейчас  всегда
невозмутимого юношу. - Редкое! Скажите лучше - обычное Я не говорю  о  таких
крайностях, как подлог и обман, я имею в виду унижение и разорение.  Но  как
часто встречаешь жажду  большего  у  тех,  у  кого  есть  достаточное.  Куда
девается удовлетворенность достатком, уважением и любовью при виде  мешка  с
деньгами! Сколько  семей  хорошего  происхождения,  наделенных  наследником,
которого называют искусным  дельцом,  исчезло  с  лица  земли!  Основывается
компания,  искусный  делец  немедленно  пристраивается  к  ней,  и  в   один
прекрасный день - фьюить! - старое поместье  и  старое  имя  превращаются  в
прах. Поднимитесь выше. Посмотрите на людей, древние титулы  которых  должны
бы звучать для английского слуха как военные  трубы,  возбуждающие  в  самых
ленивых презрение к деньгам и страсть к славе. Глядите: в иронической пляске
смерти, называемой прогрессом века, для одного недостаточно царского дохода,
и он по совету плутов ищет большего на скачках. А  вот  другой,  у  которого
земель больше, чем было у самых знатных его предков, но и он  все-таки  ищет
большего, прибавляя десятину к десятине, долг к долгу. А  третий,  чье  имя,
носимое еще его предками, внушало  когда-то  ужас  врагам  Англии,  сделался
содержателем отеля! Четвертый...  Но  к  чему  рассматривать  весь  позорный
список? Один за другим, один за другим сменяются они на пути к разорению,  и
это называют веком прогресса! Ах, мисс  Трэверс!  В  прежнее  время  в  храм
Фортуны входили через храм Чести. В наш мудрый век - как  раз  наоборот.  Но
вот и ваш отец.
     - Тысячу раз прошу у вас извинения, - сказал Леопольд Трэверс.  -  Этот
дуралей  Мондел  задержал  меня,   делясь   своими   старинными   торийскими
сомнениями, благоприятна ли либеральная политика земледелию. Но так  как  он
должен порядочную сумму одному  адвокату-вигу,  я  поговорил  с  его  женой,
женщиной благоразумной, и убедил ее, что  благосостояние  ее  мужа  будет  в
большей безопасности при политике вигов. Мимоходом расцеловав его малютку  и
пожав руку ему самому, я записал его голос в пользу Джорджа  Бельвуара;  ну,
не надувательство ли это?
     "Я полагаю, - сказал  про  себя  Кенелм  с  той  искренностью,  которая
отличала его, когда он говорил сам с собой, - я полагаю, что Трэверс идет по
прямому пути не к храму Чести, а к храму Почестей,  как  во  всякой  стране,
древней или современной, где принята система народного голосования".

ГЛАВА XVII

     На следующий день миссис Кэмпион и Сесилия сидели на веранде. Обе  были
заняты вышиванием: одна работа предназначалась для каминного экрана,  другая
- для подушки на диван. Но мысли обеих дам были сосредоточены совсем  не  на
вышивании.
     Миссис Кэмпион. Мистер Чиллингли говорил, когда он собирается  покинуть
вас?
     Сесилия. Мне он ничего не говорил. Пане нравится беседовать с ним.
     Миссис Кэмпион. Скепсис и насмешливость  не  были  в  такой  моде,  как
теперь, у молодых людей в пору юности вашего отца, вот почему они  так  новы
для мистера Трэверса. Для меня они не новы, потому что, живя  в  Лондоне,  я
видела  больше  людей  пожилых,  чем  молодых,  а  скепсис  и  насмешливость
естественнее в людях, покидающих свет, чем в тех, кто в него вступает.
     Сесилия. Дорогая миссис Кэмпион, как вы насмешливы и несправедливы.  Вы
принимаете слишком буквально шутки мистера Чиллингли. Не может быть ироничен
тот, кто прилагает усилия, чтобы сделать других счастливыми.
     Миссис Кэмпион. Ты  говоришь  о  затее  устроить  неравный  брак  между
хорошенькой деревенской кокеткой и больным калекой и дать в руки  этой  четы
дело, к которому они вовсе не способны?
     Сесилия. Джесси Уайлз вовсе не кокетка, и я убеждена, что она будет для
Уила Сомерса доброй женой и лавка принесет им хороший доход.
     Миссис Кэмпион. Ну, посмотрим! Но если разговоры мистера Чиллингли идут
вразрез с его поступками, он, может быть, и добрый человек, но, стало  быть,
большой притворщик.
     Сесилия. Не от  вас  ли  я  как-то  слыхала,  что  есть  люди  до  того
естественные, что они кажутся притворщиками тем, кто их не понимает?
     Миссис Кэмпион подняла глаза на Сесилию,  опустила  их  опять  на  свою
работу и строгим тоном тихо сказала:
     - Берегись, Сесилия!
     - Чего я должна беречься?
     - Дорогое дитя,  прости  меня,  но  мне  не  нравится,  как  горячо  ты
защищаешь мистера Чиллингли.
     - А разве папа не стал бы защищать его еще горячее, если бы слышал вас?
     - Мужчины судят о мужчинах по их отношению к мужчинам. Я женщина и сужу
о мужчинах по их отношению к женщинам. Я не  позавидовала  бы  той  женщине,
которая соединила свою судьбу с Кенелмом Чиллингли.
     - Милый друг мой, я вас сегодня не понимаю.
     - Ну-ну! Я вовсе не собиралась вещать пророчества, душа  моя.  Впрочем,
для нас все равно, на ком женится и женится ли вообще мистер Чиллингли. Он у
нас случайный гость, и легко может статься, что мы не увидим его много лет.
     Говоря таким образом, миссис Кэмпион опять подняла глаза  от  работы  и
украдкой бросила взгляд на Сесилию. Ее материнское сердце упало,  когда  она
подметила, как вдруг побледнела девушка и  как  задрожали  ее  губы.  Миссис
Кэмпион достаточно знала  жизнь,  чтобы  понять,  какую  важную  ошибку  она
допустила. У девушки только  еще  зародилась  привязанность,  неопределенное
участие к человеку, которого она несколько отличает в мыслях  от  других.  И
вдруг она слышит, что его  несправедливо  осуждают,  или  ее  предостерегают
против него. Ей стараются внушить, что, вероятно, он будет для нее не  более
как мимолетным знакомым. Тогда  неопределенное  участие,  которое  могло  бы
иначе  бесследно  исчезнуть  вместе  со  многими   девическими   фантазиями,
укрепляется и утверждается. Испытанный ею мгновенный укол в сердце  заставит
ее невольно спросить себя: "Уж не люблю ли я его?" Но  когда  девушка  такой
тонкой  души,  как  Сесилия  Трэверс,  задает  себе  подобный   вопрос,   ее
скромность, само нежелание сознаться, что мужчина может  приобрести  над  ее
мыслями власть, на счастье или на горе, без любви божественной в ее  глазах,
любви серьезной, чистой и преданной, - все это побуждает  ее  преждевременно
ответить "да". А когда девушка с таким характером ответит сердцем "да", хотя
бы она в эту минуту обманывала себя, она начинает любить свой обман так, что
ее вера в любовь, превращается в подлинное  чувство.  Она  приняла  религию,
ложную или истинную - не в этом суть, но она станет презирать себя, если  ее
легко можно будет разубедить.
     Миссис Кэмпион по неосторожности поставила этот вопрос  перед  Сесилией
и, увидев, как девушка переменилась  в  лице,  преисполнилась  тревоги,  что
сердце ее ответило "да".

ГЛАВА XVIII

     Пока происходил этот разговор, Кенелм пошел навестить Уила Сомерса. Все
препятствия к браку были  теперь  устранены:  передача  контракта  на  лавку
состоялась, и оглашение в церкви о предстоящем браке Уила и Джесси назначено
на следующее воскресенье. Her нужды повторять, что Уил был на  седьмом  небе
от счастья. Кенелм также нанес визит миссис Боулз и  просидел  у  нее  около
часа.
     На обратном пути, проходя парком, Кенелм увидел Трэверса,  который  шел
не спеша, потупив глаза и заложив руки за спину (он всегда ходил так,  когда
размышлял). Трэверс заметил приближение Кенелма, когда тот находился  уже  в
нескольких шагах от него, и приветствовал гостя небрежным  тоном,  вовсе  не
похожим на его обходительный тон.
     - Я был у человека, которого вы осчастливили, - сказал Кенелм.
     - Кто это?
     - Уил Сомерс. Или вы осчастливили столько людей, что потеряли им счет?
     Трэверс слабо улыбнулся и покачал головой.
     - Я видел также миссис Боулз, - продолжал Кенелм, -  и  вам,  наверное,
приятно будет узнать, что Том доволен переменой места жительства. Он  скорее
всего не вернется в Грейвли, и миссис Боулз очень охотно приняла мой  совет,
чтобы маленький участок земли, который  вы  желали  приобрести,  был  продан
именно вам. В этом случае она переедет в Ласкомб, чтобы жить подле сына.