в  вашу
комнату; запритесь там, лягте и старайтесь не плакать.
     Кенелм вскинул на плечи сумку, которая лежала  в  углу,  разузнал,  где
телеграфная контора, отправил мистеру  Бовилу  телеграмму,  снял  комнату  в
"Коммерческом  отеле"  и  наконец  заснул,  пробормотав  мудрое   изречение:
"Ларошфуко был совершенно прав, утверждая, что влюбленных  было  бы  меньше,
если бы вокруг постоянно не толковали о любви".

ГЛАВА VII

     Кенелм Чиллингли по обыкновению встал с  зарей  и  направился  к  отелю
"Трезвость". В этом скромном здании все казалось еще погруженным  в  объятия
Морфея.
     Молодой человек прошел в  конюшню,  где  оставил  серую  лошадку,  и  с
удовольствием  увидел,  что  так  сильно  пострадавшее   накануне   животное
добросовестно чистит конюх.
     - Вот это хорошо, - сказал он конюху, - приятно видеть, что вы так рано
на ногах.
     - Да ведь хозяин лошади, - ответил конюх, -  поднял  меня  в  два  часа
ночи. И рад же он был, когда увидал, что у нее свежая подстилка и вообще она
в порядке.
     - Ага, так он приехал? Полный такой мужчина?
     - Да, полный  джентльмен  и  притом  очень  горячий.  Приехал  на  паре
почтовых и всполошил весь дом. И меня разбудил,  чтобы  я  показал  ему  его
лошадь, и страшно взбесился, когда не получил грога в отеле "Трезвость".
     - Представляю себе. Жаль, что он остался без грога. Грог привел бы  его
в лучшее расположение духа. Бедняжка! - пробормотал Кенелм, уходя. -  Боюсь,
что ее изрядно отчитают. А там, полагаю, придет моя  очередь.  Впрочем,  он,
должно быть, добрый человек, раз прискакал за племянницей среди ночи.
     В девятом часу Кенелм вторично явился в  отель  "Трезвость"  и  спросил
мистера Бовила. Чисто одетая горничная провела его  в  гостиную,  где  Бовил
весьма мирно сидел с племянницей за завтраком. Разумеется, она  была  еще  в
мужском костюме, так как другого в ее распоряжении не  было.  К  величайшему
облегчению молодого человека, Бовил поднялся с сияющим лицом и протянул  ему
руку:
     - Сэр, вы благородный человек!  -  сказал  он.  -  Садитесь,  садитесь,
позавтракайте с нами.
     Как только служанка вышла из комнаты, он продолжал:
     - От этой дурочки я узнал, как  прекрасно  вы  поступили.  Могло  выйти
хуже, сэр!
     Кенелм наклонил голову и молча придвинул к себе хлеб. Потом, сообразив,
что обязан как-нибудь извиниться, он сказал:
     - Надеюсь, вы простите мне мою ошибку, когда...
     - ...вы меня сбили с ног или, вернее, дали мне подножку. Считайте,  что
теперь все улажено. Элси, налей чашку чаю.  Милая  плутовка,  а?  И  славная
девушка, несмотря на свое сумасбродство. Это моя вина, что  я  пускал  ее  в
театр  и  позволил  сдружиться  с  полоумной  старой  девой,  помешанной  на
искусстве. Все же можно бы, кажется, этой мисс Локит иметь настолько смысла,
чтоб не вовлекать ребенка в подобную историю!
     - Не вините ее, дядя, - решительным  тоном  воскликнула  девушка,  -  и
никого не вините, кроме меня!
     Кенелм одобрительно взглянул на нее своими темными  глазами  и  увидел,
что она крепко сжала губы. Лицо ее выражало не горе  или  стыд,  но  твердую
решимость. Однако, когда их взоры встретились, она  тихо  опустила  глаза  и
вспыхнула до ушей.
     - Ну да, - сказал дядя, - как это похоже на тебя, Элси:  всегда  готова
взять на себя чужую вину! Хорошо, хорошо, оставим это. А  вас,  мой  молодой
друг, что заставило расхаживать пешком по белу свету? Простая фантазия?
     С этими словами он пристально всмотрелся в Кенелма  взглядом  человека,
привыкшего изучать лица собеседников. И действительно, более  проницательной
личности, чем Бовил, трудно было встретить на бирже или на рынке.
     - Я путешествую пешком для личного удовольствия,  -  лаконично  ответил
Кенелм и невольно насторожился.
     - Понимаю, - с добродушным смехом воскликнул  Бовил,  -  однако  вы  не
отказываетесь и от тележки с лошадкой, если они достаются вам даром! Ха, ха,
простите, я пошутил!
     Тут Бовил, по-прежнему не  теряя  отличного  расположения  духа,  круто
повернул разговор на общие предметы. Они поговорили об  урожае:  о  торговле
хлебом, о положении на рынке. Не забыл он и политики,  коснувшись  мимоходом
международного престижа Англии. Кенелм почувствовал, что тот испытывает его,
хочет заставить высказаться, и потому отвечал односложно,  выказывая  полное
невежество по  всем  затронутым  вопросам.  И  если  бы  философ,  наследник
Чиллингли, позволял  себе  чему-либо  удивляться,  он,  несомненно,  был  бы
поражен, когда Бовил встал, хлопнул его по плечу и с полным  удовлетворением
заявил:
     - Я так и знал, сэр, вы ничего во всем этом не смыслите! Вы  джентльмен
по рождению и воспитанию - грубой одеждой вы этого  не  скроете.  Элси  была
права. Дорогая, оставь нас на минуту, одних; мне надо переговорить  с  нашим
молодым другом. А ты пока готовься, скоро поедем.
     Элси встала и покорно направилась к  двери.  Там  она  приостановилась,
обернулась и робко поглядела на Кенелма. Когда она вышла  из-за  стола,  он,
разумеется, тоже встал, сделал несколько шагов, чтобы отворить ей дверь.  Их
взоры встретились.  Он  не  понял  значения  ее  робкого  взгляда,  нежного,
смиренного, умоляющего. Человек, привыкший к победам над женщинами, усмотрел
бы в нем нечто большее, нечто такое, что могло бы служить ключом ко многому.
Но это нечто было неведомым языком для Кенелма Чиллингли.
     Когда мужчины остались одни, Бовил сел и предложил стул Кенелму.
     - Теперь, молодой человек, - сказал он, - мы можем  говорить  свободно.
Ваше вчерашнее  приключение,  пожалуй,  счастливейший  случай,  который  вам
выпал.
     - Я вполне счастлив, если мог быть  полезен  вашей  племяннице.  Но,  я
думаю, ее собственный здравый смысл помог бы ей, будь она даже  одна,  когда
она узнала бы  -  а  это  неминуемо  должно  было  случиться,  что  Комптон,
умышленно или нет, оставлял ее в заблуждении, будто он человек холостой!
     - Ну его к черту! С  ним  дело  кончено.  Я  человек  простой  и  прямо
приступлю к делу. Увезли мою племянницу вы,  с  вами  она  приехала  в  этот
отель. Когда же Элси рассказала мне, как благородно вы поступили, объяснила,
что ваши манеры и разговор выдают в вас  настоящего  джентльмена,  я  тотчас
принял решение. Я приблизительно угадываю, кто вы: сын  дворянина,  вероятно
еще в колледже, надо  полагать  -  не  обременены  избытком  капиталов  и  в
маленькой ссоре с отцом, который не дает вам денег. Не перебивайте меня! Так
вот, Элси - славная и хорошенькая девушка, она будет наилучшей женой,  какую
только можно пожелать. И слушайте внимательно: за нею двадцать тысяч фунтов.
Итак, доверьтесь мне, а если вы не желаете, чтобы родители  ваши  узнали  об
этом прежде времени, то есть до тех пор, пока дело не  будет  сделано  и  им
ничего больше не останется, как просить вас и благословить, - что  ж,  мы  в
один миг женим вас на Элси, вы и глазом не успеете моргнуть.
     Первый раз в жизни Кенелм Чиллингли испытал ужас. Он оцепенел.  У  него
вытянулось лицо, язык прилип к гортани. Если волосы вообще  способны  встать
дыбом, именно это случилось теперь с Кенелмом.  Наконец,  сделав  над  собой
сверхъестественное усилие, он произнес:
     - Жениться?!
     - Да,  жениться.  Если  вы  джентльмен,  вы  обязаны  это  сделать.  Вы
скомпрометировали  мою  племянницу  -  девушку   добродетельную,   достойную
уважения, сэр, сироту, но не беззащитную. Повторяю, вы силою вырвали  ее  из
моих рук, напав на меня, и бежали с ней. Что бы сказал об этом свет? Поверил
бы он, что вы вели себя благоразумно? Благоразумное поведение можно было  бы
объяснить только тем уважением, которое вы питали к своей будущей жене. Да и
где вы найдете лучшую? Где найдете вы дядю, который согласился бы расстаться
со своей подопечной и двадцатью тысячами фунтов, не спросив даже, есть ли  у
вас шесть пенсов за душой? И девушке вы  понравились,  я  же  вижу  -  разве
отказалась бы она так легко от актера, если б вы не похитили ее сердца? Нет,
молодой человек, вы не подлец. Итак, по рукам!
     - Мистер Бовил, - ответил Кенелм, к которому вернулось самообладание, -
я невыразимо польщен честью, которую вы мне оказываете; и я не отрицаю,  что
мисс Элси может составить счастье человека значительно достойнее меня. Но  я
питаю непреодолимое предубеждение против брака. Если дозволено  религиозному
человеку возражать против  чего-либо,  написанного  апостолом  Павлом,  -  а
вольность эту,  кажется,  можно  разрешить  простому  мирянину,  раз  высшие
представители духовенства подвергают критике Библию так свободно, словно это
"История королевы Елизаветы" Фруда, -  я  протестовал  бы  против  доктрины,
будто лучше жениться, чем сгореть; лично я предпочел бы последнее. При таких
взглядах не подобает тому, кого вы наделяете почетным  званием  джентльмена,
везти с  собой  другое  существо  на  жертвенный  алтарь.  Что  же  касается
репутации мисс Элси, то ведь в телеграмме, которую я вам послал, я предлагал
вам спросить в гостинице про "молодого человека", а не  про  девушку,  стало
быть, здесь никому не известно, что она не мальчик, если только вы  сами  об
этом не разгласили. И...
     Кенелм не  мог  договорить,  так  как  дядя  Элси  буквально  пришел  в
бешенство. Чуть ли не с пеной у рта он топал ногами  и  размахивал  кулаками
перед самым носом молодого человека:
     - Вы смеетесь надо мной, сэр! Но Джон Бовил не из тех, с кем можно  так
шутить. Вы женитесь на девушке! Я не потерплю, чтобы ее швырнули мне  назад.
Я не желаю, чтобы  она  отравляла  мне  существование  всякими  выдумками  и
причудами. Вы увезли ее, ну и оставляйте у себя, или  я  переломаю  вам  все
кости!
     - Что ж, ломайте, - покорно согласился Кенелм, но в то же время стал  в
такую грозную оборонительную позицию, что пыл его противника разом  охладел.
Мистер Бовил опустился на стул  и  отер  лоб.  Кенелм  ловко  воспользовался
одержанным преимуществом и продолжал кротко рассуждать:
     - Когда к вам вернется обычная ясность  духа,  мистер  Бовил,  вы  сами
увидите, в какую ошибку вы впали  из-за  весьма  простительного  желания,  с
одной стороны, упрочить счастье вашей  племянницы,  ас  другой,  добавлю  я,
вознаградить меня за то, что  вы  сами  признаете  поведением  деликатным  и
благовоспитанным. Вы ничего обо мне не знаете. Я могу  оказаться  обманщиком
или мошенником, могу иметь всевозможные  пороки,  однако  вы,  довольствуясь
моим словом или, вернее, вашим собственным предположением, что я по рождению
джентльмен, готовы отдать мне племянницу с ее двадцатью тысячами фунтов. Это
у вас просто минутное помрачение ума. Позвольте мне  уйти,  чтобы  вы  могли
успокоиться.
     - Постойте, сэр, - угрюмо остановил его Бовил, меняя тон, - я не  такой
сумасшедший, каким вы меня считаете. Сознаюсь, что я погорячился  и  говорил
грубо. Тем не менее факты остаются такими, как я их изложил,  и  я  не  вижу
причин, почему вы, человек чести, можете  уклониться  от  женитьбы  на  моей
племяннице. Разумеется, увозя ее, вы  искренне  заблуждались,  но  сам  факт
похищения не подлежит сомнению. И если, предположим, дело  дойдет  до  суда,
оно примет для вас и для вашей семьи некрасивый оборот. Одна женитьба  могла
бы все поправить. Ну, хорошо, я признаюсь, что  слишком  прямо  приступил  к
деловой стороне. Я больше не настаиваю, чтобы вы  тотчас  женились  на  моей
племяннице. Вы видели ее только переодетой и в ложном  положении.  Навестите
меня в Оукдейле, погостите с месяц, и если в  конце  этого  времени  она  не
полюбится вам настолько, чтобы вы могли сделать предложение, я отпущу вас  и
не скажу ни слова.
     Пока Бовил говорил, а Кенелм слушал, ни тот, ни другой не заметил,  что
дверь тихо отворилась  и  на  пороге  остановилась  Элси.  Кенелм  не  успел
ответить на последнее предложение Бовила, как она очутилась посреди  комнаты
и, высоко подняв голову, с густою  краской  на  щеках  и  дрожащими  губами,
воскликнула:
     - Дядя, стыдитесь! - потом обратилась к Кенелму и тоном глубокой  тоски
произнесла: - О, не подумайте, что это делалось с моего ведома.
     Тут она закрыла руками лицо и замолкла.
     В молодом человеке пробудилось все  рыцарство,  внушенное  ему  именем,
которым он был наречен при крещении. Он вскочил со  стула,  преклонил  перед
девушкой колено и, взяв ее за руку, воскликнул:
     - Я так же убежден в том, что слова дяди вас возмущают, как  и  в  том,
что вы девушка с чистым сердцем и возвышенной  душой.  И  я  буду  гордиться
вашей дружбой! Мы еще увидимся!
     Потом, выпустив ее руку, он обратился к Бовилу со словами:
     - Вы недостойны сэр, быть покровителем вашей племянницы. Иначе  она  не
поступила бы так опрометчиво. Если у нее есть какая-нибудь родственница,  вы
должны отдать мисс Элси на ее попечение.
     - Есть, есть! -  воскликнула  Элси.  -  Сестра  моей  покойной  матери.
Отпустите меня к ней.
     - К начальнице школы? - насмешливо заметил Бовил.
     - Отчего же нет? - спросил Кенелм.
     - Раньше Элси ни за что не хотела к ней ехать. Я предлагал ей  это  год
назад. Тогда ветреница никак не соглашалась отправиться в школу.
     - Теперь я поеду, дядя,
     - Прекрасно, я немедленно отправлю тебя туда. Надеюсь, ты там  посидишь
на хлебе и воде. Дура, дура! Испортила себе будущность. Ну,  раз  Элси  сама
себе враг, я могу доказать вам, мистер Чиллингли, что я вовсе  не  такой  уж
болван, каким вы меня считаете: я был на празднике, данном  в  честь  вашего
совершеннолетия; мой брат - арендатор  вашего  отца.  В  пылу  нашей  первой
встречи я не узнал вас в этом платье, но, по пути домой,  стал  припоминать,
что где-то вас видел, а когда вы сегодня вошли сюда, я тотчас вспомнил,  кто
вы. Между нами была стычка, кто - кого. Вы одержали верх, но лишь из-за этой
дуры. Если б она не сунула мне палки в колеса, то могла бы сделаться миледи.
Прощайте, сэр.
     - Мистер Бовил, вы предлагали мне пожать друг другу руки.  Сделаем  это
теперь и дайте мне честное слово благородного человека, что мисс Элси,  если
она того желает, немедленно отправится  к  своей  тетке,  начальнице  школы.
Знаете что, любезный друг (Это было сказано мистеру Бовилу на ухо):  мужчине
с женщиной никогда не управиться.  До  выхода  замуж  благоразумный  человек
предоставляет девушку попечению женщин, а после этого она начинает управлять
мужем - вот и все.
     Кенелм ушел.
     - О, мудрый юноша! - пробормотал Бовил.  -  Элси,  как  же  ты,  милая,
поедешь к тетке в таком наряде?
     Девушка вздрогнула, будто пробудилась от сна, и  все  еще  не  отрывала
взора от двери, в которую вышел Кенелм.
     - Наряд! - презрительно сказала она. - Разве трудно заменить его другим
в городе, где есть лавки?
     - Ей-богу, - пробормотал Бовил, - этот юноша - сущий Соломон. Если я не
могу управиться с Элси, то она-то управится с мужем, когда добудет себе его.

ГЛАВА VIII

     "Клянусь всеми силами, охраняющими невинность и  безбрачие,  -  говорил
самому себе Кенелм Чиллингли, - я  едва  спасся.  Будь  это  амфибиоподобное
существо в женском платье, а не в  костюме  мальчика,  когда  оно  появилось
словно божество в древних драмах, я погрузил бы моих  геральдических  рыб  в
кипяток. Трудно, правда, предположить, чтобы молодая особа, вчера влюбленная
по уши в Комптона, сегодня отдала свое сердце мне.  Однако  она  взирала  на
меня так, будто это возможно; из чего следует, что никогда не надо  доверять
ни женскому сердцу, ни женским взорам. Прав  Децимус  Роуч:  мужчина  должен
постоянно избегать женщин, если хочет приблизиться к ангелам.
     Так рассуждал Кенелм, выходя  из  города,  в  котором  подвергся  столь
тяжким искушениям и  испытаниям,  и  направляясь  по  извилистой  уединенной
тропинке меж лугов и хлебных полей, так как этот путь сокращал на  три  мили
расстояние  до  города  с  кафедральным  собором,  где   юноша   намеревался
остановиться на ночлег.
     Он шел уже  несколько  часов,  и  солнце  начинало  склоняться  к  ряду
голубоватых холмов на западе, когда Кенелм очутился  на  берегу  прохладного
ручейка, осененного  перистыми  ивами  и  трепещущими  листами  серебристого
пирамидального тополя. Плененный свежестью и тишиной  этого  уголка,  Кенелм
бросился на  траву,  вынул  из  сумки  куски  хлеба,  которыми  благоразумно
запасся, и, макая их в чистую влагу, струившуюся по каменистому руслу,  поел
с таким удовольствием, - что эпикурейцы отдали бы все свои пышные трапезы за
подобный аппетит молодости. Потом он  растянулся  на  берегу,  примяв  дикий
чабрец, пышно растущий в чаще, особенно близ воды - будь то лужа или  лесной
ключ, - и впал в то состояние, среднее между  сном  и  бдением,  которое  мы
называем грезами. Невдалеке слышался тихий, усыпляющий звук серпа, и в  лицо
Кенелму веял воздух, полный благоухания только что скощенного сена.
     Пробудил его от дремоты легкий удар по плечу. Лениво  повернув  голову,
Кенелм увидел перед собой веселое, добродушное  лица  и  массивные  плечи  и
услышал сильный, но приятный голос, который говорил:
     - Если вы не очень устали, молодой человек, не поможете ли  мне  убрать
сено? У нас мало рабочих рук, а я боюсь, что скоро будет дождь.
     Кенелм встал и отряхнулся, потом серьезно  посмотрел  на  незнакомца  и
ответил обычным для него поучительным тоном:
     - Люди рождены, чтобы помогать ближним, в  особенности  же  убирать  их
сено, пока еще светит солнце. Я к вашим услугам.
     - Вы добрый малый, и я вам очень обязан. Я, видите ли,  рассчитывал  на
партию сезонных косарей, но их перехватил другой фермер. Идем сюда!
     Он пролез сквозь кустарник и вышел в сопровождении Кенелма  на  большой
луг, одну треть которого еще косили, тогда как на остальной части мужчины  и
женщины ворошили сено. Сняв куртку, Кенелм вскоре присоединился к работникам
и со свойственным ему грустным и покорным видом тоже стал раскидывать  сено.
Хотя сначала ему трудно было приспособиться к незнакомым орудиям  труда,  но
привычка к физическим упражнениям наделила Кенелма неоцененным  качеством  -
ловкостью.  Скоро  он   стал   выделяться   среди   других   проворством   и
аккуратностью. Что-то в нем - быть может, наружность или просто то,  что  он
был чужак, - привлекло внимание работниц, и прехорошенькая девушка,  которая
была к Кенелму ближе остальных, попыталась вступить с ним в разговор.
     - Это дело для вас новое, - сказала она, улыбаясь.
     - Ничего нового для меня не бывает, - мрачно возразил Кенелм. -  Однако
позвольте заметить вам, что двух дел разом хорошо не  сделаешь.  Меня  здесь
поставили сено убирать, а не болтать.
     - Вот как! -  изумленно  воскликнула  девушка  и  отвернулась,  вскинув
хорошенькую головку,
     "Хотел бы я знать, есть ли у этой дрянной  девчонки  дядя",  -  подумал
Кенелм.
     Фермер, который трудился вместе со всеми, останавливаясь  по  временам,
чтобы осмотреться вокруг, с искренним, одобрением отметил усердие Кенелма  и
по окончании работы крепко пожал ему  руку,  оставив  в  ней  монету  в  два
шиллинга. Наследник рода Чиллингли поглядел на нее и повертел на ладони.
     - Может, мало? - недоверчиво спросил фермер.
     - Простите, - возразил Кенелм, - но,  сказать  по  правде,  это  первые
деньги, которые я  заработал  собственными  руками,  и  я  гляжу  на  них  с
любопытством и уважением. Однако, если вас это не обидит,  я  предпочел  бы,
чтобы вместо денег вы предложили мне ужин. С утра у меня ничего не  было  во
рту, кроме хлеба и воды.
     - Вы получите и деньги и ужин, дружище, - весело ответил фермер. - Если
же вы согласитесь остаться и помогать мне, пока я не уберу сено, моя  добрая
хозяюшка устроит вам постель получше, чем в здешнем отеле, если  вообще  там
еще окажется свободная комната.
     - Вы очень добры. Но, прежде чем я воспользуюсь вашим  гостеприимством,
разрешите задать вам один вопрос: нет ли у вас племянниц?