о Петр I был человеком нездоровым в психическом плане, в общем,
никогда не подвергалось сомнению. Не будучи медиком, я не  стану  выдви-
гать свои собственные гипотезы, а предоставлю слово американскому  исто-
рику Мэсси (никак не числящемуся среди противников Петра, наоборот,  по-
добно многим отечественным интеллигентам, прямо-таки "влюбленного в  ца-
ря-реформатора"):
   "... молодой царь начал страдать досадным, нередко  заставлявшим  его
испытывать мучительные унижения, недугом.  Когда  Петр  возбуждался  или
напряжение его бурной жизни становилось чрезмерным,  лицо  его  начинало
непроизвольно дергаться. Степень тяжести этого расстройства, обычно зат-
рагивавшего левую половину лица, могла колебаться: иногда  это  был  не-
большой лицевой тик, длившийся секунды две-три, а иногда - настоящие су-
дороги, которые начинались с сокращения мышц левой  стороны  шеи,  после
чего спазм захватывал всю левую половину лица, а глаза закатывались так,
что виднелись одни белки. При наиболее тяжелых, яростных припадках  зат-
рагивалась и левая рука - она переставала слушаться и непроизвольно дер-
галась; кончался такой приступ лишь тогда, когда Петр терял сознание.
   Располагая только профессиональными описаниями симптомов, мы не  смо-
жем наверняка установить ни саму болезнь, ни ее причины.  Скорее  всего,
Петр страдал малыми эпилептическими  припадками  -  сравнительно  легким
нервно-психическим расстройством, которому в тяжелой форме соответствует
истинная эпилепсия, проявляющаяся в так называемом  "большом  припадке".
Насколько известно, Петр не был подвержен этому крайнему проявлению  бо-
лезни: никто из оставивших письменные свидетельства не видел,  чтобы  он
падал на пол и изо рта у него шла пена или утрачивался контроль над  те-
лесными отправлениями. В его случае раздражение возникало в отделе  моз-
га, управляющего мышцами левой стороны лица и шеи. Если источник раздра-
жения не исчезал или хотя бы не ослабевал, соседние  отделы  мозга  тоже
приходили в возбуждение, что и вызывало непроизвольные, судорожные  дви-
жения левого плеча и руки.
   Еще труднее, не зная наверняка характера заболевания,  точно  указать
его причину. Современники Петра и авторы более поздних исторических тру-
дов предлагают целый спектр мнений. Одни приписывали эти судороги  трав-
мирующему воздействию того ужаса, который он испытал в 1682  г.,  десяти
лет от роду, когда стоял рядом с матерью и на глазах у  него  озверевшие
стрельцы убивали Матвеевых и Нарышкина. Другие находили истоки болезни в
потрясении, перенесенном им семь лет спустя, когда Петра разбудили среди
ночи в Преображенском вестью о том, что стрельцы идут убивать его  само-
го. Третьи грешили на безудержное пьянство, к которому царь пристрастил-
ся с легкой руки Лефорта - чего стоит один Всепьянейший собор! Был  даже
слух, просочившийся на Запад в письмах из Немецкой слободы, будто  недуг
царя был вызван ядом, который подослала ему  Софья,  пытаясь  расчистить
себе путь к престолу. Однако самой  правдоподобной  причиной  эпилепсии,
особенно если больной никогда не получал сильного удара по голове*,  от-
чего на ткани мозга может появиться  рубец,  считается  перенесенное  им
длительное и тяжелое воспаление. В ноябре 1693 - январе 1694 года у Пет-
ра на протяжении нескольких недель держался сильный жар -  тогда  многие
даже опасались за его жизнь.  Подобное  воспаление,  скажем,  энцефалит,
способно вызвать образование на  мозге  локального  рубца,  впоследствии
раздражение поврежденного участка под действием  особых  психологических
возбудителей дает толчок припадкам такого свойства, какими страдал Петр.
Болезнь глубоко повлияла на личность Петра, ею  в  значительной  степени
объясняется его необычайная скованность в присутствии незнакомых ему лю-
дей, неосведомленных о его конвульсиях и потому не подготовленных к это-
му зрелищу" [132].
   * Есть точные сведения, что во время  одной  из  "воинских  потех"  в
опасной близости от Петра разорвалась граната, и он получил сильную кон-
тузию.
   Добавлю вслед за Мэсси; не только скованность,  но  и  многочисленные
припадки дикой, неконтролируемой ярости, а также подробно описанные сов-
ременниками патологические привычки. Например, Петр  с  каким-то  ненор-
мальным упрямством стремился не только поить людей "в лежку" посредством
знаменитого Кубка Большого Орла - вспоминают, что сам он, обожавший  ук-
сус и оливковое масло, приходил в бешенство, когда кто-то этими  "яства-
ми" пренебрегал. И самолично, случалось, вливал в  рот  тому  или  иному
бедняге бутылку уксуса или масла. Поведением нормального человека, пусть
даже самодура, это никак не назовешь.
   Любопытные воспоминания оставил  епископ  Солсбери  Джилберт  Вернет,
много общавшийся с Петром во время его поездки  в  Англию:  "Он  человек
очень горячего и вспыльчивого нрава, наделенный крайне грубыми  страстя-
ми. Природную свою горячность он усугублял тем, что в больших дозах  пил
бренди, который собственноручно и с усердием очищал. Он  подвержен  кон-
вульсиям во всем теле, и, похоже, что они сказываются и на  его  голове.
Недостаток рассудительности и непостоянство характера  слишком  часто  и
заметно проявляются у него".**
   ** Из трех детей Петра от Евдокии Лопухиной в младенчестве  и  раннем
детстве умерли двое. Из двенадцати детей от Екатерины - десять (десятая,
дочь Анна, скончалась двадцатилетней). Роковые случайности  или  патоло-
гия, препятствовавшая производству на свет жизнеспособного потомства?
   О пьянстве - фактически алкоголизме - Петра написано немало. В  самом
деле, "чего стоит один Всепьянейший собор!" Под  этим  названием  широко
известен "Сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор" - долголет-
няя забава Петра, злейшая пародия на церковную иерархию, по тем временам
считавшаяся необыкновенным святотатством.  "Князем-папой"  был  назначен
Зотов, сам Петр удостоился лишь с присущей ему скромностью звания  "про-
тодьякона" собора. О деятельности этого "клуба" можно сказать тремя сло-
вами - пили, как лошади. Пародируя при  этом  все  существовавшие  тогда
церковные обряды. Именно тогда и стали шептаться, что на престол  взошел
антихрист - попойки отнюдь не проходили за закрытыми дверями,  время  от
времени устраивались маскарадные шествия, как две капли воды  напоминав-
шие более поздние "антирелигиозные праздники", вошедшие в моду в  первые
годы советской власти... В этой части своего  повествования  А.  Толстой
полностью придерживается исторической правды - "и голым его гузном  били
яйца в лохани... князю, забив свечу в задний проход,  пели  вокруг  него
ермосы, отчего он отдал Богу душу..."
   Брауншвейгскнй посланник Вебер оставил описание одной  самой  обычной
ассамблеи во времена уже зрелого Петра.
   Некий гражданский чиновник Бассевич за недосугом  опоздал  к  началу.
Петр заставил его выпить четыре стакана венгерского (при том,  что  тог-
дашние стаканы были побольше наших граненых -  А.  Б.),  а  потом  велел
сесть за стол и пить дальше, с прилежанием.
   Затем Петр усмотрел, что на левой стороне стола, где сидели министры,
больше пригубливают, чем пьют. Заставил каждого  выпить  по  "огромному"
стакану и ушел наверх, к императрице, предварительно поставив у всех вы-
ходов часовых, которые должны были следить, чтобы никто не покидал  зас-
толья.
   "Великий адмирал (вероятно, Апраксин - А.Б.), напировавшись,  плакал,
как ребенок, что обыкновенно с ним бывает в подобных случаях. Князь Мен-
шиков упал замертво, и его люди принуждены были послать за княгинею и ее
сестрою, которые с помощью разных спиртов привели его в чувство и попро-
сили у царя позволения ехать с ним  домой.  Князь  валашский  (Кантемир)
схватился с обер-полицмейстером; то начиналась  какая-нибудь  ссора,  то
слышалось чоканье бокалов на братство и вечную дружбу".
   Не менее знаменательные воспоминания оставил  другой  немец  -  Верх-
гольц.
   Взявшись распоряжаться танцами, Петр поставил  в  первые  пары  самых
дряхлых стариков, дав им в партнерши самых молодых  дам.  Сам  возглавил
пляску, приказав всем выделывать ногами то же, что и он. "Старики  пута-
лись, задыхались, кряхтели, у некоторых кружились головы, другими  овла-
девали припадки одышки, некоторые и не выдерживали и повалились на  пол,
другие присели на корточки. Петр рассердился, приказал прекратить музыку
и заставил каждого из неудачных танцоров выпить  по  большому  штрафному
бокалу крепкого венгерского".
   Впрочем, нужно заметить: Петр, сам пьяневший  очень  медленно,  любил
напаивать допьяна других еще и для того, чтобы у них развязывались  язы-
ки. Сталин впоследствии перенял эту привычку,  ставшую  серьезным  подс-
порьем в государственных делах и ему...
   По свидетельству современников, лишь в  самые  последние  годы  жизни
Петр отвык от привычки забираться на стол, где бы ни  происходил  празд-
ник, и плясать вприсядку среди посуды...
   Одним словом, пресловутое дирижирование оркестром и публичное  испол-
нение "калинки" - не нововведения нашего времени, а всего лишь продолже-
ние добрых старых традиций Петра I, который во время официальных и  нео-
фициальных визитов в зарубежные страны и там  развлекался  так,  что  об
этом потом долго вспоминала вся Европа. Когда в голландском  анатомичес-
ком театре спутникам Петра стало дурно от непривычного зрелища, царь ве-
лел им наклониться к рассеченному трупу и зубами  рвать  мускулы.  Когда
два дворянина из "Великого посольства" весьма неодобрительно  отозвались
о поведении царя, по их мнению, выставлявшему себя на  посмешище,  Петр,
ничуть не озаботясь тем, что находится в чужой стране, приказал заковать
их в кандалы и как ни в чем не бывало попросил голландцев обеспечить ему
плаху с палачом - поскольку он намерен казнить двух своих  приближенных.
Голландцы отговаривали его как могли. С превеликими трудами  отговорили.
Однако Петр потребовал, чтобы "оскорбителей" по крайней мере отправили в
ссылку. Голландцы уступили, и два русских бедолаги очутились в ссылке  в
отдаленнейших колониях Голландии - один на Яве, другой в Суринаме...
   В Англии Петр опять-таки вел себя весело и непосредственно. Посещения
кабаков и забавы с одной из известных лондонских актрис были,  в  общем,
цветочками. Английский король поселил русского монарха в поместье знаме-
нитого писателя Джона Эвлина - на беду последнего.  После  того,  как  в
ухоженном поместье три месяца пьянствовал Петр с приближенными,  хозяева
"...обнаружили, что полы и ковры в доме до того перемазаны  чернилами  и
засалены, что надо их менять. Из голландских печей  вынуты  изразцы,  из
дверей выломаны медные замки, краска на дверях попорчена  или  загажена.
Окна перебиты, а более пятидесяти стульев - то есть все, сколько было  в
доме - просто исчезли, возможно, в печках. Перины, простыни и пологи над
кроватями изодраны так, будто их терзали дикие звери. Двадцать картин  и
портретов  продырявлены;  они,  судя  по  всему,  служили  мишенями  для
стрельбы. От сада ничего не осталось. Лужайку так вытоптали и развороти-
ли, будто по ней маршировал целый  полк  в  железных  сапогах.  Восхити-
тельную живую изгородь длиной в четыреста футов, высотой девять и  шири-
ной пять сровняли с землей. Лужайка, посыпанные гравием дорожки,  кусты,
деревья - все погибло. Соседи рассказали, что русские  нашли  три  тачки
(приспособление, тогда еще в России неизвестное) и придумали игру: одно-
го человека, иногда самого царя, сажали в тачку, а другой, разогнавшись,
катил его прямо на изгородь".
   Так что принятие Петром причастия по англиканскому обряду,  сделанное
как-то наспех, на фоне всего этого смотрелось вовсе уж безобидно -  хотя
православных спутников Петра ужаснуло...
   О гомосексуализме Петра многие говорили открыто, связывая  это  то  с
Францем Лефортом, то с Меншиковым.
   Сохранилось "розыскное дело" сержанта Преображенского полка - он,  не
особо-то и принимая меры предосторожности, в кругу сослуживцев  говорил,
что "государь-де с Меншиковым живет бляжьим образом".  Самое  любопытное
тут - даже не эти высказывания (наверняка основанные если не  на  точной
информации, то на стойких слухах, имевших хождение в гвардии), а  приго-
вор болтуну. Его всего лишь сослали в Оренбург, в  армейскую  часть.  По
меркам того времени - гуманизм невероятнейший. Чтобы в полной мере можно
было оценить до странности загадочную мягкость подобного приговора, при-
веду три примера - практически стандартные завершения пустяковых, в  об-
щем, дел...
   27 нюня 1721 г. В Петербурге празднуют двенадцатую  годовщину  победы
под Полтавой. Зело поддавший мужичок Максим Антонов в экстазе  вернопод-
даннических чувств прорывается сквозь цепь солдат и начинает бить  Петру
поясные поклоны, а когда охрана пытается его оттащить,  заезжает  одному
из гвардейцев в ухо. Бедолагу арестовали, пытали до ноября (на дыбе и  с
раздроблением костей в тисках), после чего последовал утвержденный сена-
том приговор: "Крестьянина Максима Антонова за то, что к  высокой  особе
Его Царского Величества подходил необычно, послать в Сибирь и  быть  ему
там при работах государевых до его смерти неотлучно".
   Второй пример. В городе Конотопе, в кабаке,  некий  солдат  предложил
некоему украинцу выпить за здоровье "государя императора". Украинец  по-
нятия не имел, что это за император такой (до окраин еще не дошло извес-
тие о принятии Петром императорского  титула)  и  ответил  чтото  вроде:
"Черт его там знает, что за император такой, я, кроме государя  и  знать
никого не хочу".
   Заковали, повезли в Тайную канцелярию, в Петербург, пытали, "били ба-
тогами нещадно", потом выпустили...
   Третий пример. Деревенский поп из Козловского уезда приехал впервые в
жизни в Москву и видел там, как Петр, отъезжая со двора Меншикова,  заб-
рал в карету свою собачку, посадил на колени и поцеловал. Вернувшись до-
мой, попик сдуру стал об этом подробно рассказывать землякам - и оказал-
ся в Москве вновь, уже под конвоем, на допросе у самого  Ромодановского.
Его, правда, из уважения к сану, не пытали - но за "ущербные чести царе-
вой" разговоры нещадно выпороли плетьми и погнали домой по этапу...
   Согласитесь, после таких примеров простая высылка в Оренбург  разбол-
тавшегося о царской педерастии гвардейца выглядит предельно странно...
   Я уже не говорю о том, что именно при Петре жутким цветком  распусти-
лось пресловутое "слово и дело" - венец петровского политического сыска,
позволявший кому угодно  принародно  выкрикнуть  обвинение  против  кого
угодно...
   Самый последний заключенный мог, прокричавши эти страшные слова,  ав-
томатически подвести под пытки практически любого человека. Чтобы  чита-
тель составил некоторое представление о повседневной практике  созданной
Петром Тайной канцелярии, приведу в переводе на современный литературный
язык официальный документ: "Обряд, как обвиняемый пытается".
   "Для пытки обвиняемых в преступлениях отводится особое место, называ-
емое застенком. Оно огорожено палисадником и накрыто крышей, потому  что
при пытках бывают судьи и секретарь для записи показаний пытаемых.
   В застенке для пытки устроена дыба, состоящая из трех столбов, из ко-
торых два врыты в землю, а третий положен наверху поперек.  Ко  времени,
назначенному для пытки, кат, или палач должен явиться в застенок со все-
ми инструментами, а именно: шерстяным хомутом, к которому пришита  длин-
ная веревка, кнутами и ремнем для связывания пытаемым ног.
   Палач перекидывает длинную веревку через поперечный столб дыбы, потом
закручивает пытаемому руки на спину, заправляет их в хомут и  вместе  со
своими помощниками тянет веревку до тех пор, пока человек не повиснет  в
воздухе. После этого палач связывает ноги пытаемого упомянутым выше рем-
нем, а другой конец последнего прикручивает к столбу.
   Бели человек не винится и на дыбе, пытают иначе:
   1. В тисках, сделанных из трех толстых железных полос с винтами. Меж-
ду полосами кладут большие пальцы пытаемого, от рук - на среднюю полосу,
а от ног - на нижнюю. После этого палач начинает  медленно  поворачивать
винты и вертит их до тех пор, пока пытаемый не повинится или пока  винты
вертеться не перестанут. Тиски надо применять с разбором и умением,  по-
тому что после них редко кто выживает.
   2. Голову обвиняемого обвертывают веревкой,  делают  узел  с  петлей,
продевают в нее палку и крутят веревку, пока пытаемый не станет без слов
(т.е. потеряет сознание - А.Б.).
   3. На голове выстригают на темени волосы до голого  тела,  и  на  это
место, с некоторой высоты, льют холодную  воду  по  каплям.  Прекращают,
когда пытаемый начнет кричать истошным голосом, и глаза у него выкатыва-
ются.
   После этой пытки многие сходят с ума, почему и ее  надо  применять  с
осторожностью.
   4. Если человек на простой дыбе не винится, класть между ног  на  ре-
мень, которыми они связаны, бревно. На бревно становится палач  или  его
помощник, и тогда боли бывают сильнее.
   Таких упорных злодеев (кто запирается -  А.Б.)  надо  через  короткое
время снимать с хомута, вправлять им кости в суставы, а потом опять под-
нимать на дыбу. Пытать по закону положено три раза, через десять и более
дней, чтобы злодей оправился,  но  если  он  на  пытках  будет  говорить
по-разному, то его следует пытать до тех пор, пока на трех пытках подряд
не покажет одно и то же, слово в слово. Тогда, на последней пытке,  ради
проверки, палач зажигает веник и огнем водит по голой спине висящего  на
дыбе, до трех раз или более, глядя по надобности.
   Когда пытки кончатся и злодей, повинившийся во всем, будет  подлежать
ссылке на каторгу или смертной казни, палач особыми щипцами  вырывает  у
него ноздри и, сверх того, на щеках и лбу ставит знаки. Для этого он бе-
рет клейма, в которых острыми  железными  спицами  изображены  слова,  и
сильно бьет злодея в лоб и щеки, а потом натирает  порохом,  после  чего
слова те бывают ясно видны навсегда".
   Слов нет, пытали и до Петра. Однако прежде никому не приходило в  го-
лову превращать пытку в  индустрию,  составлять  писаные  руководства...
Можно еще добавить: так как в петровские времена солдат  в  армию  брали
навечно ("бессрочно"), а кое-кто, удрученный такой перспективой,  бежал,
то всем поголовно "забритым" стали делать на правой  руке  татуировку  в
виде креста, чтобы безошибочно опознавать беглых - за  двести  с  лишним
лет до нацистских номеров-татуировок на руке узников концлагерей...
   При Алексее Михайловиче количество деяний, за которые по закону пола-
галась смертная казнь, приближалось к шестидесяти. При Петре -  возросло
до девяноста. Любопытно высказывание Петра о полиции: "Полиция есть душа
гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой
безопасности и удобности". Разумеется, в первую очередь  подразумеваются
"безопасность и удобность" самого Петра... Вряд ли под  этой  сентенцией
подписались бы те, из кого "душа государства" выбивала  душу,  частенько
без всякой вины.
   Милый человек Роберт Мэсси,  автор  классического  трехтомного  труда
"Петр I", к его чести, вовсе не пытается  объявить  петровские  зверства
"исконно русской привычкой". Наоборот. Американец, со всем обожанием от-
носящийся к Петру, долго перечисляет сходные по времени западноевропейс-
кие  примеры  -  виды  пыток  и  казней,  сверхсуровые  законы.  С   од-
ной-единственной целью: доказать, что подобная практика во  всей  Европе
была обыденной. И дальше пишет еще более определенно: "И  все-таки  Петр
не был садистом. Он вовсе не наслаждался зрелищем человеческих страданий
- не травил же он, к примеру, людей медведями просто для потехи, как де-
лал Иван Грозный. Он пытал РАДИ ПРАКТИЧЕСКИХ НУЖД ГОСУДАРСТВА  (выделено
мною - А.Б.), с целью получения необходимой информации и казнил в  нака-
зание за предательство. И немногие из его русских и  европейских  совре-
менников в XVII веке взялись бы оспаривать подобные выводы".