Честно говоря, порой мне трудно бывает  понимать  гуманных  американ-
цев... С одной стороны, Мэсси в чем-то прав -  по  всей  Европе  свистал
кнут и шипело раскаленное железо. С другой...
   Тирания Петра для России в чем-то была  качественно  новым  явлением.
Иван Грозный был сатрапом. Он мог, не чинясь, снести дюжину голов  -  но
многие тысячи людей благополучно поживали себе в отдалении, поскольку не
попадались сатрапу на глаза. Петр же создал систему, по  которой  всякий
без исключения был признан винтик м. Жуткий механизм, обрекавший при оп-
ределенном повороте дел всякого, правого или виноватого, на самую страш-
ную участь. Есть разница меж спущенным на людей ради развлечения  медве-
дем и писаным руководством для пыток.
   Система Петра в чем-то - предвосхищение нацистской. Простая аналогия:
теоретически любой антисемит в свое время, возникни у него желание, имел
возможность ударить, оскорбить еврея, устроить погром - однако всегда  и
везде рисковал получить по загривку дубинкой шуцмана или  ножнами  шашки
городового. Но нацистские законы как раз официально поставили евреев вне
закона. Нечто подобное случилось и при Петре -  если  раньше  для  того,
чтобы угодить на дыбу, требовались веские основания, отныне под пытошную
практику была подведена теория. А теория,  общеизвестно,  в  тысячу  раз
превосходит жестокость любых сатрапов - поскольку для теории всякий ста-
новится не личностью, а "подлежащим биологическим объектом".
   И еще. Если пытки, как пытается нас уверить Мэсси, были общеевропейс-
кой практикой, трудно с этой точки зрения понять поведение Петра во вре-
мя кровавой расправы со взбунтовавшимися стрельцами.  Противореча  себе,
тот же Мэсси пишет, что Петр "пытался спрятать свои пыточные  камеры  от
глаз и ушей европейцев". Отчего же, если это была "общая практика"?  Вы-
ходит, чуял, что поступает неправильно?
   Пытали от Урала до Бискайского залива. И все же... Я не могу предста-
вить себе английского короля, который шпагой рубит  посуду  перед  своим
маршалом и кричит ему: "Ты, бляжий сын!" Не могу представить французско-
го короля, палкой в кровь колошматящего  своего  министра.  Австрийского
императора, который заставляет придворных собственноручно отрубать голо-
вы схваченным бунтовщикам. Да и русские цари,  включая  Ивана  Грозного,
избегали эксцессой, характерных для Петра...
   "Он пытал ради практических нужд  государства..."  Когда  в  пытошные
явился патриарх, чтобы просить пощады для стрельцов, Петр его  буквально
вышвырнул. Были казнены несколько священников, только за то, что они мо-
лились за несчастных. Жена какого-то мелкого подьячего, проходя мимо по-
вешенных, бросила сдуру: "Кто знает, виноваты вы или нет?" Пытали и выс-
лали из Москвы и ее, и мужа.
   Чтобы проверить подозрения (кто-то донес, что мятежные стрельцы пере-
писывались с Софьей), сенных девушек царевны били кнутом.  Одну  из  них
Петр, случайно вошедший в застенок, освободил от  дальнейших  истязаний,
заметив, что девушка беременна, - но это ему не помешало приказать пове-
сить обоих. Для полковых священников мятежных войск соорудили особую ви-
селицу в виде креста, их вешал придворный шут,  наряженный  православным
иерархом. Троих стрельцов повесили у самых окон Софьиной кельи. Какие во
всем этом были "практические нужды"?
   Иногда бывали случаи прямо-таки сюрреалистического юмора. В одной  из
тюрем обнаружилось "пыточное общество", куда принимали лишь заключенных,
перенесших хотя бы одну пытку. Продвижение на более  высокие  ступени  в
обществе зависело от способности мужественно переносить все более жуткие
пытки. Выше всех стояли те, кто вытерпел пытки падающей по  капле  водой
или засунутым в ухо раскаленным угольком.
   Когда майор Глебов стал любовником заточенной в монастырь Евдокии Ло-
пухиной, Петр приказал посадить его на кол - и надеть  тулуп  с  шапкой,
чтобы не замерз (дело происходило зимой). Майор мучился на  колу  восем-
надцать часов. Ни тени чувств Петр, конечно, к бывшей супруге не испыты-
вал - надо полагать, попросту не потерпел посягательств на свою, пусть и
бывшую, но собственность.
   В своей последней книге И. Бунич утверждает, что существуют резолюции
Петра на следственных делах: "Смертью не казнить. Передать докторам  для
опытов".
   Конкретных источников Бунич не приводит - а его  гипотезы  не  всегда
стопроцентно подтверждены документами. Однако это чрезвычайно похоже  на
Петра. Я бы не удивился, окажись вдруг, что Петр первым ввел в  практику
медицинские эксперименты на живых людях - его стиль, его нравы, его  па-
тологическое пренебрежение к людским жизням...
   Даже Николай II, отнюдь не похожий на кроткого голубка (известны  де-
сятки его кровожадных резолюций об  усмирении  и  казни  "бунтовщиков"),
высказался о Петре 1  весьма  нелицеприятно:  "Я  не  могу  не  признать
больших достоинств моего предка... но именно он  привлекает  меня  менее
всех. Он слишком сильно восхищался европейской культурой... Он уничтожил
русские привычки, добрые обычаи, взаимоотношения, завещанные предками".
   В конце концов, во все времена у государственного  руля  не  единожды
оказывались пьяницы, полубезумцы, развратники, гомосеки, сатрапы, проли-
вавшие кровь, сносившие головы женам,  сыновьям  и  дочерям,  тиранившие
подданных так, что это превосходило всякое воображение. Быть может, цель
и в самом деле оправдывает средства, и свершения Петра искупают всю про-
литую им кровь? В самом деле, кто нынче помнит, чем (точнее, каким коли-
чеством трупов и разбитых судеб) оплачены промышленные успехи  Англии  и
США), на чьих костях стоят великолепные здания и современные фабрики?
   Но в том-то и дело, что не было никаких "свершений" Петра. Было шара-
ханье из крайности  в  крайность,  обезьянничанье,  самодурство,  кровь,
крайне завлекательные, но оказавшиеся пустышками прожекты...  И  только.
По большому, глобальному, стратегическому счету  результат  оказался  во
сто раз ниже затраченных усилий.
   Рассмотрим реформы и их последствия подробно...
 
   ЭКОНОМИКА
 
   Наша ннтеллигенцня-образованщина (проверено на личном опыте в  много-
численных беседах-тестах) до сих пор считает главным признаком  отстава-
ния допетровской России чисто внешний: долгополые охабни, рукава до пят,
окладистые бороды, незнание иностранных языков. Дело даже не в том,  что
бороды начали брить еще до Петра, а языки многие знали неплохо...
   Совдеповская интеллигенция (которая и правила бал в первые годы  "пе-
рестройки", пока не была вышвырнута на обочину) не  учена  по-настоящему
ни рынку, ни цивилизованной экономике, в простоте душевной полагая,  что
"есть вещи поважнее рынка", как недавно выразился  кто-то  на  страницах
центральной газеты; что рынок - для других. А ей, демократической интел-
лигенции, правительство как раз и должно платить за героическое и перма-
нентное отстаивание идей рыночной демократии...
   Все вопли об "упадке культуры" как раз и объясняются тем, что  интел-
лигентным бездельникам перестали платить. Невероятно на  первый  взгляд,
но есть одна-единственная область, где "радикал-демократы" и  "национал-
патриоты" начинают употреблять практически одинаковые обороты, и осужда-
ющие фразы совпадают даже текстуально: когда речь заходит о частном кни-
гоиздании. И тот, и другой лагерь громогласно сокрушается о "мутном  по-
токе" "недолитературы", захлестнувшем прилавки...
   О том, что среди сего "мутного потока" -  Пушкин  и  Пастернак,  Ман-
дельштамм и Фрейд, Ломброзо и Костомаров, Довлатов и Булгаков, предпочи-
тают умалчивать. Иначе придется признать простой, как мычание факт:  го-
сударство перестало платить только за то, что человек  (неважно,  нацио-
нал-патриот или радикал-демократ) чтото там  напечатал.  Вот  и  стенают
"ревнители культуры", "экономисты" и "аналитики", оказавшиеся вдруг не у
дел...
   Эскьюз ми, мы, кажется, отвлеклись. Как выражается мой знакомый  док-
тор наук и профессор: "Я не интеллигент, у меня профессия  есть".  Гуми-
лев, кстати (который Лев), на вопрос, числит ли он себя  среди  интелли-
генции, решительно отвечал: "Да боже упаси!" Но это так, к слову.
   Весь этот пассаж приведен с одной-единственной целью: напомнить,  что
сплошь и рядом петровские реформы печатно и публично оценивают люди, ко-
торые просто не понимают, в чем был корень зла...
   Бороды и охабни - сие вторично, третично,  десятирично.  Всего  через
полторы сотни лет после борьбы Петра с бородами мода  на  бороды  пышным
цветом расцвела в Западной Европе, ими щеголяли все - от  Жюль  Верна  и
Пастера до Бисмарка и Мольтке, а человек с бритым лицом вплоть до первой
мировой войны прежде всего вызывал мысли, что это, должно быть, актер, у
коего отсутствие растительности на лице вызвано сугубо профессиональными
соображениями. Даже появился словесный оборот, встречающийся  во  многих
романах того времени - "бритый, как актер"...
   Главный и трагичнейший признак российского отставания от Западной Ев-
ропы - не одежда и прически, а слабость  третьего  сословия.  Отсутствие
(или пребывание в зачаточном состоянии)  институтов,  аналогичных  евро-
пейским торговым и ремесленным гильдиям. Именно на горожан, кровно заин-
тересованных в отмене средневековых феодальных правил, мешавших спокойно
торговать и производить, опирались европейские короли в борьбе с баронс-
кой вольницей.
   Россия в этом плане трагически отставала. Трагически, но не безнадеж-
но - в правление Алексея Михайловича, Федора и Софьи прямо-таки ударными
темпами стала развиваться самая что ни на есть  рыночная  экономика,  то
есть - частное предпринимательство, торговля и производство, практически
свободные от опеки государства.
   Иван Грозный, как много раз говорено, был сатрап. Он мог рубить голо-
вы и варить на сковородах, спускать на народ медведей и громить  изобли-
ченные в сепаратизме города. Однако он - как любой другой российский са-
модержец до Петра - вовсе не посягал на основы рынка.
   Не лез в экономику.
   Меж тем Петр впервые в отечественной истории начал  в  самых  широких
масштабах внедрять систему, охарактеризовать которую прямо-таки подмыва-
ет термином "большевизм".
   Или - государственный капитализм, не суть важно. Не тот случай, когда
стоит играть терминами. Главное - если  до  Петра  российская  экономика
развивалась по общемировым законам, при Петре она вернулась к  откровен-
ному рабству. То есть укладу, который по самой сути своей не может  быть
эффективным...
   Простой и яркий пример - металлургическо-оружейное производство.  До-
петровский Пушечный двор, главный оружейный завод России, не был, конеч-
но, частным предприятием. Однако  все  до  единого  там  работавшие,  от
"главных  конструкторов"  до  последнего  подметальщика  стружек,   были
вольнонаемными, получали самую высокую в стране "казенную"  зарплату  (и
даже, подобно западноевропейским мастерам, имели свой цеховой знак,  ко-
торый носили на груди). В царских указах особо подчеркивалось, что хозя-
ева заводов, как русские, так и иностранцы, обязаны нанимать "всяких лю-
дей по доброте, а не в неволю".
   При Петре на многочисленных, выраставших, как грибы, заводах в основ-
ном работали рабы - бесправные люди, трудившиеся за харчи, загнанные  за
высокие стены на всю жизнь. В документах того  времени  сплошь  и  рядом
встречаются слова "отдать в работу навечно": не только на оружейные  за-
воды, но и в прядильные мастерские, если речь идет о женщинах. Указ 1721
г. гласил, что все промышленники,  даже  не  дворянского  происхождения,
имеют право покупать деревни с крепостными крестьянами,  которых  вправе
заставлять пожизненно трудиться на заводах и рудниках.  Дошло  до  того,
что с заводов запрещаюсь изымать беглых от помещиков крестьян, - но лег-
ко догадаться, что эти "облагодетельствованные" беглецы становились  ра-
бами уже не помещика, а фабриканта...
   Это был поворот, повторяю, даже не к феодализму - к  рабству.  Причем
грустный парадокс в том, что не только были обращены в рабов мастеровые,
но  и  фабриканты  порой  становились  таковыми...  не  по  своей  воле.
Берг-и-Мануфактур Коллегия (тогдашнее министерство горного дела  и  про-
мышленности) строило за казенный счет фабрики, а потом сдавало их  част-
ным лицам или компаниям... иногда не спрашивая желания. Когда было реше-
но начать собственное производство сукна, в 1712 г.  высочайше  поведено
"завести за казенный счет фабрики и отдать их торговым людям, а буде во-
лею не похотят, ХОТЯ БЫ И НЕВОЛЕЮ". Наверное, это единственный в мировой
практике пример, когда фабрикантом делали в принудительном порядке...
   Легко представить, с какой "производительностью" трудились  фабричные
рабы, сколь "инициативно" управляли навязанными им  фабриками  нежданные
владельцы...
   Логически продолжая "прогрессивный" курс петровских реформ, в 1736 г.
Анна Иоанновна издала указ, по которому все вольные мастеровые, в данный
момент работающие на заводах, объявлялись "навечно и с потомством"  зак-
репленными за фабрикантами...
   А Европа меж тем усиленно развивала частную,  рыночную  экономику.  В
России же согласно очередному указу (декабрь 1719 г.) подлежал беспощад-
ному битью кнутом всякий помещик, который не доносит о  наличии  на  его
землях полезных ископаемых (а откуда ему, бедолаге, не получившему долж-
ного образования, знать, что в его землях скрывается?!).
   Легко догадаться, что произведенные с помощью рабского  труда  товары
качеством не блистали. Даже благорасположенный к Петру историк  вынужден
написать: "Только грубые солдатские сукна были хороши, да  все  то,  что
нужно было для военного снабжения, до пушек включительно, но товары чис-
то промышленные, которые искали себе сбыта в народе, были плохи".
   Поскольку с ними успешно конкурировали товары иностранные, Петр, дабы
поддержать отечественных промышленников, пошел по избитому  пути:  вздул
до небес пошлины на импортные товары. Таможенный сбор с некоторых  това-
ров составлял 37% их стоимости, а для иных - даже 75%. Эти тарифы  отме-
нили только в 1731 г., когда стало совершенно ясно, что никакой  практи-
ческой пользы от них нет...
   На Запад из России вывозилось исключительно  сырье.  Как  ни  пытался
Петр грознейшими указами обязывать русских купцов везти свои  товары  за
границу, ничего не выходило - купцы отлично  понимали,  что  предприятие
это безнадежное. За все время царствования Петра лишь дважды  случалось,
чтобы русские купцы выбирались за границу с товарам и, а не сырьем. Пер-
вый случай - плавание в Стокгольм некоего Барсукова (судя по  тому,  что
известно только о самом факте плавания, зато полное молчание сохраняется
о результатах, ничего путного из этой затеи не вышло).
   Второй случай и вовсе предельно анекдотичен. В тот же Стокгольм прип-
лыли из Ревеля несколько русских купцов - на  крохотном  суденышке  -  и
привезли... немного полотна, каленые орехи и деревянные ложки. Из эконо-
мии эти негоцианты не пошли в гостиницу, а варили  себе  кашу  прямо  на
костре у причала, где и ночевали, а днем на купленных тут же санях езди-
ли по городу (дело, кстати, происходило летом), и как принято в  России,
во всю глотку орали: "Кому ложек? Кому  орешков?"  Русский  посланник  в
Стокгольме Бестужев ужаснулся при виде таких визитеров и попытался  отп-
равить их домой, но они не послушались.
   Сохранилось унылое донесение Бестужева в Петербург:  ""Русские  купцы
никакого почтения не оказывают, беспрестанно пьяные, бранятся и  дерутся
между собою, отчего немалое бесчестие русскому народу. И хотя  я  вашего
величества указ им и объявлял, чтобы они смирно жили и чистенько себя  в
платье содержали, но они не только себя в платье чисто не  содержат,  но
некоторые из них ходят в старом русском платье без галстуха, также неко-
торые и с бородами по улицам бродят".
   Голландский резидент в Петербурге, поначалу испугавшийся русской кон-
куренции в Европе, вскоре написал на родину, что  созданные  Петром  для
внешней торговли "кумпании" "пали сами собою"...
   Вдобавок ко всему вовсю резвились "высшие люди".
   Меншиков, Шафиров и Петр Толстой решили завести шелковую мануфактуру.
Добились немалых налоговых льгот, получили из  казны  огромные  ссуды  и
субсидии, согнали крепостной народ - но, как легко догадаться, управлять
производством не сумели, основные капиталы промотали и переключились  на
промысел моржей в Белом море...
   Именно Петр, без малейших натяжек, стал родоначальником не только го-
сударственного капитализма (который  порой  крайне  трудно  отличить  от
"развитого социализма"), но и ГУЛАГа. По-моему, от большевистского ГУЛА-
Га и "великих строек социализма" ничем не отличается  петровское  строи-
тельство Петербурга - куда опять-таки сгоняли со всей страны людей,  ко-
торые работали под конвоем за миску похлебки  (менее  известно,  что  на
строительстве города и Ладожского канала сложили свои косточки  и  сорок
тысяч пленных шведов). Кроме того, ради ускоренного возведения Петербур-
га Петр запретил домостроение из камня по всей стране - что  также  было
приказным вторжением в частное предпринимательство...
   У Петра были и свои  Беломорканалы.  Десятки  тысяч  людей,  насильно
пригнанных, десять лет рыли канал меж Волгой  и  Доном,  но  потом  Азов
пришлось вернуть туркам, строительство, отнявшее массу времени, трудов и
жизней, пришлось забросить. Когда в 1718 г. начали рыть  обводной  канал
от Волхова к истоку Невы, строительство  поручили  Меншикову.  Кончилось
тем, что около семи тысяч рабочих умерли от голода и болезней,  а  более
двух миллионов рублей неизвестно куда испарилось. Канал достроили лишь в
1732-м, при Анне Иоанновне...
   "Десятки тысяч народу собирались по наряду со всего  государства  для
работ по постройке и укреплению гаваней и на стройку  судов  в  адмирал-
тействе. Эта работная повинность была одна из самых тягостных для  русс-
кого народа при Петре. За работу платили, но с задержками, а самая орга-
низация работы отличалась большими недочетами. Хлеб  доставлялся  неисп-
равно, условия жизни среди болот и у моря в холодное и ненастное осеннее
время порождали эпидемические заболевания, люди гибли  тысячами  в  этой
тяжелой страде".
   Это пишет не критик, а один из тех, кто с нескрываемой симпатией  от-
носился к Петру и его делам...
   (Объективности ради стоит заметить, что и Волховский канал, и  Вышне-
волоцкий, связавший Каспий с Балтикой, играли потом важную роль в  судо-
ходстве. Однако беда петровского времени в том, что любая  удача,  любое
толковое предприятие сопровождалось десятком провалов в других  областях
жизни, массовыми жертвами, казнокрадством...)
   Со временем, при наследниках Петра, промышленность стала давать сбои,
безнадежно отставать от европейской - потому что рабский труд, как тыся-
чу раз говорено, непродуктивен. К началу XIX века отставание стало свер-
шившимся фактом и аукнулось впоследствии позорным поражением в  Крымской
войне. Военная, техническая и научная отсталость, вызвавшая это  пораже-
ние, лежит своими корнями в абсолютно нерыночных реформах Петра.
   Вообще, как давно подметили объективные историки, сложилась  железная
закономерность: те отрасли промышленности, куда государство  не  вторга-
лось со своей манией "развивать", как раз и достигали  наибольших  успе-
хов. У Петра и его преемников не доходили руки до легкой  промышленности
- и в XIX веке Россия завалила отличными ситцами и другими  тканями  всю
Евразию... Производство посуды избегло царского ока - и получил  всемир-
ную известность русский фарфор. Подобных примеров множество. Зато отрас-
ли, либо сделанные "казенными", либо находившиеся под  бдительным  прис-
мотром государства, постепенно хирели и чахли - металлургия,  судострое-
ние, домостроение...
   Плюс ко всему - чудовищная милитаризация. В 1701 г. армия и флот пог-
лощали три четверти доходов государства, в 1710-м - четыре пятых  (78%),
в 1724-м (когда ни