тся в одну службу сухопутную и морскую в нижние  чины,
что кадеты за двойное несчастье себе почитают, ибо  и  отеческого  лиши-
лись, и в продолжительной солдатской или матросской службе бывают, и так
в отчаяние приходят, что уже все свои шляхетские поступки теряют".
   Одним из немногих толковых поступков императрицы Анны как раз и стала
отмена в том же году "пунктов о единонаследии".
   Еще более страшную роль в русской истории сыграл "Закон  о  престоло-
наследии". Петр сочинил его после убийства родного сына, царевича  Алек-
сея. Нам усердно вдалбливали в голову, что Алексей "хотел вернуть страну
на застойный путь". Однако сейчас об этом деле известно достаточно, что-
бы говорить со всей уверенностью: Алексей (европейской  образованностью,
кстати, неизмеримо превосходивший нахватавшегося  вершков  папашу)  все-
го-навсего намеревался вернуться на допетровский путь развития -  никоим
образом не отрицавший реформ, но избавленный от всех пороков  петровских
деяний. Путь постепенной, разумной эволюции, исключавшей идиотскую ломку
и шараханья в крайности... Но поскольку Петр признавал единственно  пра-
вильным путем только свой, с сыном он расправился беспощадно, между  де-
лом нарушив данное ему честное слово (когда  посланные  за  Алексеем  за
границу объявили ему, что в случае возвращения царственный отец клянется
своей честью не преследовать более сына).
   В феврале 1722 г. Петр объявил указом, что отныне всякий будущий рос-
сийский самодержец волен сам назначать себе преемника, отменив  закон  о
старшинстве.
   Новый закон еще при жизни Петра встретил глухой ропот и  неприятие  в
народе (разумеется, с недовольными боролись кнутом и топором).  А  после
смерти Петра, как писал историк начала века Князьков, "отсутствие  мужс-
кого потомства и наличие среди женского потомства двух линий наследниц -
дочерей царя Ивана и царя Петра - сделало, при отсутствии узаконенного и
всем объявленного порядка престолонаследия, то, что  русский  престол  в
течение всего XVIII века был игралищем судьбы, причем  решающую  роль  в
праве претендентов на престол играла гвардия, руководившаяся своими сим-
патиями и антипатиями к отдельным лицам" [102].
   Следует поправить: не только в течение XVIII в.  После  смерти  Петра
гвардия ровно сто лет устраивала либо  пыталась  устраивать  перевороты.
Павел I в 1797 г. отменил "Законе престолонаследии", но сам стал жертвой
убийцгвардейцев. Гвардия попыталась ив 1825 г.  по  заведенному  порядку
вмешаться в судьбу трона, но Николай I пушечным огнем вымел остатки дво-
рянской "махновщины"...
 
   ОБРАЗОВАНИЕ, КУЛЬТУРА
 
   Нужно сразу оговориться, что никакой "культуры" Петр I из Европы и не
пытался заимствовать. Нововведения в этой области шли по двум  направле-
ниям: либо чисто механическое заимствование внешних примет "цивилизации"
(бритье бород, одежда, курение табака), либо обучение предметам, необхо-
димым для  решения  чисто  функциональных  задач:  военной,  технической
пользы для государства. Упоминавшийся Вебер, которого  русские  историки
прямо называют "одним из умнейших наблюдателей русской жизни  петровских
времен", не зря отмечал в своих записках, что большая  часть  получивших
образование за границей петровских дворян "показывали  только  несносное
чванство, потому что усвоили внешний лоск, душевные  же  их  способности
остались невозделанными, живут так, как жили в старину".
   Иначе и быть не могло. "Душевные способности" Петра  не  интересовали
нисколько. Эйдельман нашел меткое определение: он писал, что Петр напра-
вил всю свою деятельность на то, чтобы воспитать  подданного  с  деловой
сметкой свободного человека и психологией раба. То есть  поставил  перед
собой совершенно нереальную задачу...
   Учеба и образование были организованы по глубоко порочному  принципу:
перефразируя слова Наполеона I, "ввязаться в драку, а там видно  будет".
Другими словами, бросить в воду несколько десятков совершенно не умеющих
плавать людей - а вдруг среди них найдется один, кто не утонет и  сможет
потом брать призы в соревнованиях по плаванью?
   Даже в султанской Турции за двести лет до Петра, забирая мальчиков из
христианских семей, обязательно в каждом конкретном случае проводили то,
что можно назвать "собеседованием" или  "выяснением  склонностей".  Тех,
кто подходил для военной службы, отправляли в янычары. Те, кто имел  за-
датки для гражданской службы, - попадали в своеобразные "вузы", из кото-
рых впоследствии вышло немало знаменитых оттоманских дипломатов и  адми-
нистраторов. Многим своим достижениям в XVI-XVII  веках  Турция  обязана
как раз этой системе (лишь потом, когда вошли в силу кумовство и наслед-
ственные привилегии тех же янычар, Оттоманская Порта стала  клониться  к
закату).
   О том, как проходил "отбор" при Петре, самое лучшее представление да-
ют воспоминания одного из посланных учиться за границу - В.В.  Головина.
В мае 1712 г. все малолетние дворяне были вызваны в Петербург. "Был  нам
всем смотр, а смотрел сам его царское величество  и  изволил  определить
нас по разбору на трое: первые, которые летами постарше  -  в  службу  в
солдаты, середние - за море, в Голландию, для морской навигационной нау-
ки, а самых малолетних - в город Ревель, в науку".
   Сотоварищ Головина по несчастью, князь Михаиле Голицын не  мог  стать
навигатором по той простой причине, что  страдал  морской  болезнью,  но
это, понятно, во внимание не принималось...
   Обучение тех, кого послали в  Испанию,  выглядело  так:  ученики,  не
знавшие ни единого слова по-испански, часами слушали ученого  преподава-
теля, на своем родном языке объяснявшего непонятную  юнцам  премудрость.
Так же обстояло и с посланными в другие страны. О том, что,  прежде  чем
послать учиться, следует обучить языку, на  котором  предстоит  учиться,
как-то не задумывались. Нахватается вершков один из сотни - уже хорошо.
   При этом ученикам годами не высылали денег на содержание.  Легко  по-
нять, что они разбегались кто куда, от тоски пили и куролесили. В Тулоне
гардемарин Сунбулов так разошелся, что ненароком  пристрелил  из  пищали
местного жителя. Другие ученики, в той же Франции, так страдали от  без-
денежья, что решили "запродаться в холопы", в простоте душевной  не  ве-
дая, что во Франции такая практика отсутствует. Еще один, сбежав из  Зе-
неции, постригся на родине в монахи - не помогло, извлекли из  монастыря
и силком отправили обратно в Венецию...
   В самой России обстояло примерно так же. В школы загоняли силком,  не
озабочиваясь хотя бы поверхностным выяснением желаний и способностей.  И
держали впроголодь. Ученики знаменитой Навигацкой школы в 1711 году раз-
бежались, чтобы не помереть голодной смертью. Три года спустя из той  же
школы доносили наверх, что ученики, пять месяцев не получая  денег,  "не
только проели кафтаны, но и босиком ходят, прося милостыню у окон".  Чи-
новник адмиралтейской конторы так и написал  генераладмиралу  Апраксину:
"Ежели школе быть, то потребны на содержание ее деньги,  а  буде  деньги
даваться не будут, то истинно лучше распустить, понеже  от  нищенства  и
глада являются от школяров многие плутости". В тех случаях, когда деньги
все же платили, из них тут же начинали вычитать на покупку учебных посо-
бий и починку школы - что вряд ли способствовало улучшению быта и  иско-
ренению "плутостей"... Однако  за  побег  из  школы  навигатору  грозила
смертная казнь, а родителям, встревоженным условиями, в  которые  попало
их чадо, и рискнувшим бы подать прошение об отчислении его  из  школы  -
каторжные работы... Ну, а порка плетьми и штрафы  за  любую  провинность
были в Навигацкой школе делом вовсе уж житейским.
   То же самое творилось и в Морской академии. "Сорок два  гвардейца  не
ходили на учение затем, что стали наги и босы". В 1724 г. сам Петр, при-
ехавший на занятия, обнаружил, что иные "гвардейцы" одеты буквальным об-
разом в отрепья. Выяснилось, что 85 учеников уже пять месяцев не посеща-
ют занятий "за босотою и неимением дневного пропитания", а  многие  ушли
побираться...
   Вполне естественно, что молодежь, наслушавшись о таких порядках,  ук-
лонялась от ежегодных смотров, как могла. У "прогульщиков" отбирали име-
ния, били батогами, ссылали в Азов, даже объявляли вне закона - не помо-
гало. Вряд ли дело тут в "неприятии новшеств". Образование, насильно на-
вязанное, мало чем отличавшееся от каторги, не учитывавшее вкусов, жела-
ний и способностей, вызывало такое отвращение, что тысячи людей рискова-
ли попасть в ссылку  и  подвергнуться  конфискации  имущества,  лишь  бы
только не угодить в учение...
   И.Т. Посошков оставил воспоминания об одном,  вовсе  уж  курьезнейшем
примере: "В Устрицком стану есть дворянин Федор  Мокеев  сын  Пустошкин,
уже состарился, а на службе никакой и одной ногой не бывал; и какие  по-
сылки жестокие за ним ни бывали, никто взять его не  мог:  одних  дарами
ублаготворит, а ежели кого дарами угобзить не может, то  притворит  себе
тяжкую болезнь или возложит на себя юродство и в озеро по  бороду  опус-
тится. И за таким его пронырством иные его и с дороги отпускали; а домой
приехав, как лев рыкает.  И  никакой  службы  великому  государю,  кроме
озорства, не показал, и все его боятся. Детей у него четыре сына выроще-
ны, младшему уже 17, и никто их в службу выслать не мог..."
   Можно, конечно, заклеймить этого Пустошкина  как  врага  прогресса...
Однако... Положа руку на сердце - кто из молодых  читателей  этой  книги
согласился бы, чтобы его, не спросив желания и не испытав  способностей,
загнали за тридевять земель слушать лекции на непонятном  языке?  Причем
вынуждая добывать средства на жизнь нищенством? Кто отдал бы своего  ре-
бенка в заведение вроде Навигацкой школы добром?
   Кстати, первая художественная зарубежная  книга  была  переведена  на
русский только в 1760 г. - французский куртуазный роман аббата  Талемана
"Езда на остров любви". До того переводились лишь учебники  артиллерийс-
кого дела и руководства по управлению парусами.
   Культурой и не пахло...
   Спустя десятилетия после смерти Петра образование, якобы поднятое ца-
рем-реформатором на недосягаемую по сравнению с "застойной Русью"  высо-
ту, оставалось в самом жалком состоянии. А это наглядно свидетельствует,
что и в этой области Петр ограничился скорее видимостью реформ...
   Слово писателю прошлого столетия: "По мысли Петра Великого и его пос-
ледователей, первые учрежденные в России высшие учебные заведения, имев-
шие целью "произвести людей, способных к наукам", должны были  послужить
рассадником просвещения и дать контингент учителей  и  воспитателей  для
вновь образуемых школ и вообще для образования "шляхетского"  юношества.
Но в какой степени они оправдывали это назначение и в каком размере про-
изводили людей, действительно "способных к наукам"  и  к.  преподаванию,
можно судить, например, по состоянию наилучше обставленных к тому време-
ни академических учебных заведений.
   В отчете академии наук за 1759-й год о подведомственных ей  универси-
тете и гимназии находим официальное известие, что "как между студентами,
так и гимназистами находится почти половина отчасти пьяниц, забияк,  ле-
нивых, непонятливых и в учении никакого успеха себе не оказавших,  кото-
рые признавали "учение себе крайним принуждениям и тягостию". Ввиду это-
го академия сознавалась, что состояние ее учебных заведений  "нимало  не
соответствует с высочайшим намерением Ея Императорского Величества  и  с
ожидаемой от академии народною пользою".
   Конечно, можно в очередной раз сослаться на то, что народ  вновь  по-
пался какой-то неправильный, не такой, однако гораздо честнее будет пос-
мотреть в корень: такие реформы именно таким бардаком и должны были  за-
кончиться. Петр всегда и во всем выглядел  полнейшим  антиподом  Мидаса:
все, к чему он прикасался, превращалось в дерьмо...
 
   РЕЛИГИЯ
 
   Еще до революции объективные историки, никоим образом не  принадлежа-
щие к атеистам, отмечали, что ко  временам  Петра  русская  православная
церковь переживала тяжелый кризис. Это мнение, в свою очередь, было  ос-
новано на свидетельствах современников событий, которые писали, что  "во
всем видится слабо и неисправно", что  единственная  в  Москве  духовная
школа пала так, что "живущие в ней скорбят и всего лишаются, и учиться в
ней невозможно, потолки и печи и иные строения обвалилися". Патриарх  же
"весь ушел в свои личные дела, строит свои  имения  да  отбывает  пышные
церковные церемонии". Верхушка духовенства стала практически  недосягае-
мой для рядовых священников, "как двери рая для изгнанных прародителей".
Не то что простоватому сельскому попику, но и иному настоятелю  большого
монастыря с превеликими усилиями удавалось дойти даже не до патриарха  -
до патриаршего секретаря-дьяка.
   Архиерей в провинции заставлял водить себя под руки  и  шествовал  не
иначе, как под звон колоколов. Тех, кто являлся для поставления  в  свя-
щенники, владыка держал на крыльце в любую погоду  по  несколько  часов.
Перевестись из одного прихода в другой  можно  было  только  за  взятку.
Встречались архиереи, во всеуслышание бранившие прямо в  церкви  простых
священников, даже бившие их, сажавшие в цепи и в  колодки  (повторяю,  я
цитирую не "антирелигиозные" листки и брошюры, а работы православных ис-
ториков царских времен).
   Низшее духовенство, третируемое и угнетаемое, порой и не  заслуживало
"деликатного" обращения. В огромном большинстве своем оно не  только  не
могло "наизусть проповедовать догматы и законы Св. Писания", но  и  едва
разумело грамоте. Многие "проникали" в священники благодаря взятке. Отцы
Собора 1667 г. прямо констатировали, что в священники попадают "сельские
невежды, из коих иные и скота пасти не умели".
   Доходило до того, что этакие "отцы-пастыри", чтобы быстрее отвязаться
от длинной церковной службы,  читали  молитвы...  в  шапку,  принесенную
родственником того, кто не мог или не хотел идти в церковь.  Дома  "про-
гульщик" надевал эту шапку на специально выбритую макушку  -  и  считал,
что отныне на него и без посещения храма снизошла благодать.  Попадались
священники, служившие молебны под дубом, а потом раздававшие ветки и же-
луди, как освященные - конечно, не бесплатно.
   Небрежное отношение к себе и своему сану отражалось даже в одежде. По
словам современника, "...иной такой пресвитер возложит на ся одежду зла-
тотканую, а на ногах лапти во всякой грязи обваленные, а  кафтан  нижний
весь гнусен". Еще в XVII в. жаловались на  "безместных  попов",  кучками
сидевших у московских Спасских ворот и на Варварке: "...безчинства чинят
всякие, меж себя бранятся и укоризны чинят скаредные и  смехотворные,  а
иные меж себя играют и на кулачки бьются".  В  документах  того  времени
частенько попадаются даже дела о священниках, которых прихожане "били  и
увечили", не пуская в церковь - конечно, из-за  образа  жизни  "духовных
наставников".
   Опять-таки современники с нескрываемой горечью пишут, что в монастыри
стали уходить отнюдь не в поисках душевного спасения. Ростовский епископ
Георгий Дашков в письме царю с отчаянием сообщает, что чернецы его епар-
хии "спились и заворовались". Монахи за плату венчали браки (что им было
по церковному уставу строжайше запрещено), давали деньги в рост. Отмеча-
лись случаи, когда муж, желая избавиться от жены, призывал в дом  "неве-
домого монаха", и тот насильно постригал женщину в инокини.
   Дошло до того, что в Москве, в Успенском соборе, дьяконы из  озорства
бросали воском в служащих молебен  священников.  Митрополит  ростовский,
впоследствии канонизированный, Димитрий, с горечью писал: "Окаянное наше
время! И не знаю, кого прежде надобно винить, сеятелей или  землю,  свя-
щенников или сердца человеческие, или тех и других вместе? Иереи  небре-
гут, а люди заблуждаются, иереи не учат, а люди невежествуют, иереи сло-
ва Божьего не проповедуют, а люди не слушают и слушать не хотят. С обеих
сторон худо: иереи глупы, а люди неразумны... О, окаянные иереи, не  ра-
дящие о доме своем!"
   Св. Димитрий Ростовский подробно объяснял, что но имел в виду,  обру-
шиваясь на "окаянных иереев": "Что тебя привело в чин священнический, то
ли, дабы спасти себя и других? Вовсе нет, а чтобы прокормить жену, детей
и домашних... Ты поискал Иисуса не для Иисуса, а для хлеба куса!"
   Короче говоря, "церковное образование и просвещение народа  останови-
лось, церковная благотворительность не существовала, духовенство в массе
своей не стояло выше паствы, а паства опускалась до  глубин  невежества,
грубости, безнравственности, равнодушия в вопросах веры, суеверного  от-
ношения к ним. Церковь, как носительница нравственных начал в жизни  го-
сударства, переставала существовать, не в состоянии поддерживать себя  и
свое достоинство".
   Причина лежала на поверхности, ее видели уже тогда: деятельность  Ни-
кона, приведшая к расколу, "...из русского церковного общества  петровс-
ких времен осталось при старых обрядах, следовательно, вне влияния  гос-
подствующей церкви, очень большое сравнительно количество людей,  и  это
были как раз те, которые по складу своего ума и натуры  жили  деятельной
религиозной жизнью, любили мыслить и спорить на религиозные темы,  посе-
щали храмы, знали круг церковного пения и чтения и твердо  держались  за
церковные обряды и обычаи, какими они хранились древнерусской  церковью,
не допуская самой возможности каких-либо перемен в них... в массе  русс-
ких людей они были по-своему  передовые  люди,  охранители  благочестия,
жившие живой религиозной мыслью. Этим людям нельзя было приказать с уве-
ренностью в их повиновении верить так, а не этак, молиться вот так, а не
иначе, как это можно было делать по  отношению  к  безразлично-суеверной
массе, утопавшей в полном невежестве и  совершенно  не  подымавшейся  до
вопросов личного нравственного совершенствования во имя религиозных  по-
буждений".
   Увы, официальная церковь как раз и имела дело с этой "безразлично-су-
еверной массой" (которой, конечно же, гораздо  легче  управлять),  а  на
старообрядцев, "передовых людей и охранителей благочестия" при Петре об-
рушились массовые репрессии, о которых я подробнее расскажу чуть позже.
   В отношении к религии Петр по своему всегдашнему обыкновению,  о  чем
бы ни зашла речь, страдал шизофренической раздвоенностью теории и  прак-
тики, слов и дел. На словах он показывал себя ревнителем  православия  -
но преспокойно принимал в Англии причастие по англиканскому образцу, а в
Германии перед памятником Лютеру произнес хвалебную речь в  честь  "сего
великого пастыря". Когда случайно  произошло  какое-то  промедление  при
пострижении в монахини царицы Евдокии, Петр так рассердился на патриарха
Адриана, что тот, всерьез опасаясь за свою жизнь, свалил вину  на  архи-
мандрита и четырех священников - все пятеро были тут же арестованы и от-
правлены в страшный Преображенский приказ.  Когда  во  время  стрелецких
казней патриарх по стародавнему обычаю, побуждавшего его молиться за го-
нимых, возглавил двинувшийся в Преображенское крестный ход, Петр орал на
главу православной церкви, как капрал на недотепуновобранца...
   В то же время продолжал свои потехи "всепьянейший собор". Тот  самый,
где были шутовские фигуры "патриархов", "кардиналов", "епископов",  "ар-
химандритов", "попов и дьяконов" - около 200 человек. "Патриархом"  счи-
тался воспитатель Петра, ничтожный пьянчужка Зотов.  Доходило  до  того,
что священников (!) забавы ради заставляли по всем  правилам  венчать  в
церквах шута с вдовой или карлика с карлицей (помнится, кто-то негодовал
на большевиков, впоследствии венчавших священников с кобылами? Корни та-
ятся в петровских  кощунственных  забавах...).  Публичное  святотатство,
когда при шутовском "освящении храма бога Вакха во дворце Лефорта" народ
крестили табачными трубками, связанными в  виде  креста,  ужаснуло  даже
чуждого православию иностранца