но гоняющиеся за миражами, одержимые желанием переделать мир по своим
схемам, ничего общего не имеющим с реальной жизнью, без  всякого  на  то
основания полагающие себя солью земли - интеллигенты разожгли  в  России
революционный пожар. Н.А. Бердяев писал: "Интеллигенция скорее напомина-
ла монашеский орден или религиозную  секту,  со  своей  особой  моралью,
очень нетерпимой, со своим обязательным миросозерцанием, со своими  осо-
быми нравами и обычаями... Интеллигенция была у нас идеологической, а не
профессиональной или экономической группировкой... Для интеллигенции ха-
рактерна беспочвенность, разрыв со всяким сословным  бытом  и  традиция-
ми... По условиям русского политического строя  интеллигенция  оказалась
оторванной от реального социального дела,  и  это  очень  способствовало
развитию в ней социальной мечтательности".
   Вот только "мечтательность" эта сочеталась с револьверами и  бомбами.
Пятнадцать лет интеллигенты из "Народной воли",  равнодушно  списывая  в
"неизбежные издержки" десятки случайных жертв, охотились за  Александром
и убили-таки, за несколько дней до того, как государь намеревался  огла-
сить конституцию. Крайне любопытны обширные мемуары одного из участников
этой "дикой охоты" Н.А. Морозова [127]. Оказывается, он  и  его  друзья,
люди взрослые и образованные, были убеждены, что "казнь тирана"  и  про-
возглашение всех и всяческих свобод... автоматически приведут к  молние-
носному перерождению "темного народа", в России тут же воцарится  всеоб-
щая  братская  любовь.  Взрослые  люди...  Но  вот  означенный   Морозов
странствует переряженным по деревням. Чтение увлекательнейщее - романти-
ческий юноша впервые попал в "мир народа",  смотрит  прямо-таки  глазами
марсианина... И на каждом шагу убеждается, что кабинетные  схемы  ничего
общего с реальностью не имеют. Народовольцы отчего-то решили, что хлебо-
роб полагает городского ремесленника отбросом общества, но мужики,  ока-
зывается, питают нескрываемое уважение к имеющему специальность  горожа-
нину. По подложному паспорту Морозов числится печником, и его лепет, что
он-де ищет в деревенской жизни высшего совершенства, вызывает у мужичков
лишь недоумение. "Сектант, поди, какой" - наконец выносят они вердикт  и
успокаиваются. Кто ж еще, кроме сектанта, будет так себя вести?
   Вот "печника" обсчитала разбитная кабатчица, бойбаба, и юноша  задает
себе резонный вопрос: "Неужели после установления всеобщей  свободы  эта
хитрая баба станет святой Лукрецией?"
   Тут бы и остановиться, задуматься: если реальная жизнь ничуть не  по-
хожа на то, что народники о ней нафантазировали, не честнее ли забыть  о
бомбах и прокламациях? Увы, мышление народовольцев сворачивает  на  при-
вычную колею: "что ж, тем хуже для реальности..." Если народ  равнодушен
к новоявленным "избавителям" - его, темного, следует помимо желания вес-
ти к счастью железной рукой...*
   После смерти Александра III,  невероятными  усилиями  сбившего  волну
террора, гангрена распространяется вновь. И это уже не  деклассированные
одиночки вроде богатейшего помещика Лизогуба и крестьянского сына Халту-
рина. Общество охвачено какой-то жуткой паранойей либерализма и самораз-
рушения.
   * Морозов оказался из тех немногих, кого удалось вернуть к нормальной
жизни: отсидев в крепости двадцать пять лет, он поумнел и  стал  крупным
ученым.
   Несколько характерных примеров. В феврале 1899 г. ректор Санкт-Петер-
бургского университета вывешивает объявление, где пишет: в прежние  годы
студенты при наступлении каникул учиняли в  пьяном  состоянии  групповые
беспорядки в общественных местах, а посему он, ректор, ставит это госпо-
дам студентам на вид и предупреждает, что в нынешнем году полиция  наме-
рена гасить в зародыше подобные шалости. О революционных идеях - ни сло-
ва. Но господа юные интеллигенты, ужасно обиженные столь  явным  посяга-
тельством царского сатрапа на права личности, выходят толпой  на  улицу.
Полиция, понятно, принимает надлежащие меры. Тогда к студенческой забас-
товке подключаются все высшие учебные заведения империи  и  бастуют  два
месяца.
   (Между прочим, у замечательного русского  поэта  Афанасия  Фета  была
примечательная привычка. В течение многих лет он,  проезжая  по  Москве,
каждый день приказывал кучеру остановиться возле  университета,  опускал
стекло и плевал в сторону "цитадели знаний". Об этом рассказала в  своих
мемуарах сестра А.П. Чехова. Современный комментатор-интеллигент охарак-
теризовал действия Фета как "злобное невежество" - а это лишний раз  до-
казывает, что интеллигенция неизлечима...)
   14 мая 1906 г. в Севастополе брошена бомба в коменданта города  гене-
рала Неплюева. Генерал уцелел, но погибло восемь случайных  прохожих  (в
том числе двое детей), несколько десятков человек  ранены.  Но  депутаты
Государственной думы публично называют  суд  над  схваченными  на  месте
преступления  бомбистами  "кровопролитием",  а  левая  печать  призывает
родственников погибших отбросить эмоции и понять, что их близкие погибли
по чистой случайности, во имя святого дела...
   Впрочем, это не единственный случай, когда жертвами террора  станови-
лись абсолютно непричастные. Летом 1906 г. в Петергофе  вместо  генерала
Трепова убили генерала Козлова. В  Пензе  вместо  жандармского  генерала
Прозоровского по ошибке убили пехотного генерала  Лиссовского.  В  Киеве
вместо жандармского генерала Новицкого ударили ножом отставного  армейс-
кого генерала.
   В том же году депутат Думы Герценштейн с думской трибуны весело назы-
вает "иллюминациями" многочисленные поджоги дворянских усадеб, сопровож-
давшиеся убийствами, изнасилованиями, зверствами. Именно за эти слова, а
не за еврейское происхождение правые вскоре убили весельчака...
   14 мая того же года боевики из "еврейской самообороны" обстреляли ка-
толический крестный ход, что повлекло за собой еврейский погром, прекра-
щенный спешно прибывшими войсками. Комиссия из членов Госдумы... обвини-
ла правительство в организации погрома.
   В Сибири, в Томске, левые боевики начали стрелять из  револьверов  по
крестному ходу. Его участники, оказавшись под огнем, кинулись на револю-
ционеров, отобрали оружие, загнали "леваков" в здание народного  дома  и
сгоряча подожгли его, мстя за подлое нападение, за убитых и раненых. Пе-
чать окрестила эти события "зверствами черносотенцев".
   Эсерка Мария Спиридонова убивает на улице чиновника гражданского  ве-
домства. Из тюрьмы переправляет на волю бредовое письмо, обвиняя  допра-
шивавших ее жандармов в пытках и изнасиловании. Позже на суде она  отка-
жется от этих показаний, к тому же учиненная по горячим следам эксперти-
за не обнаружит следов пыток и констатирует, что девственность юной  фу-
рии никоим образом не нарушена. Однако оба офицера уже застрелены боеви-
ками...
   Только за первые шесть месяцев 1906 г. революционерами убито 499  че-
ловек - но Дума, к недоумению иностранных журналистов,  пытается  прота-
щить закон об амнистии за любые преступления, если только они имеют  по-
литический характер!
   Террористка, дочь  якутского  вице-губернатора  (!),  отправленная  в
швейцарский санаторий подлечить головку, прямо в  лечебнице  убивает  из
пистолета немецкого купца, имевшего несчастье быть похожим  на  министра
Дурново...
   Впрочем, это началось еще с Веры Засулич - когда юная особа,  всадив-
шая шесть пуль в "царского сатрапа", была не только оправдана судом,  но
и встречена аплодисментами толпы.
   Считалось само собой разумеющимся, что человек из "образованного  об-
щества" должен желать поражения России в японской войне. Купец, эмигрант
П. Бурышкин с горечью пишет в своих воспоминаниях, что "образованное об-
щество" проявляло фантастическое равнодушие к деятельности и нуждам рос-
сийских предпринимателей, купцов, заводчиков. "Купчина толстопузый"  был
лишь персонажем фельетонов и карикатур... [23]
   Однако и среди "образованного общества" находились  смелые,  болевшие
за Россию люди, не побоявшиеся выступить против либеральной чумы. В 1909
г. появилась книга "Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции", кото-
рую можно охарактеризовать кратко: "Интеллектуалы против  интеллигентов"
[38].
   В самом деле, наша милейшая интеллигенция обожает  в  спорах  с  про-
ворством карточного шулера подменять понятия. Тот, кто выступает  против
"интеллигенции", обвиняется в том, что... выступает  против  интеллекта,
против культуры, знаний, образования. На сем скользком поприще  интелли-
генция не чурается ни подлогов, ни лжи, ни демагогии.
   В жизни обстоит как раз наоборот. Интеллект - это одно,  а  "интелли-
гент" - это другое. Авторы сборника "Вехи" - не  какие-то  полуграмотные
лабазники-охотнорядцы*, а люди, с чьими именами прочно  связаны  эпитеты
"известный", "выдающийся". Бердяев, С. Булгаков,  Гершензон,  Кистяковс-
кий, Струве, Изгоев, Франк - интеллектуалы, историки, экономисты,  фило-
софы.
   * Слово "охотнорядцы" носит в интеллигентской  литературе  после  из-
вестных беспорядков 80-х гг. прошлого века символ чего-то зверски  реак-
ционного. Однако что плохого в том, что частные предприниматели разогна-
ли демонстрацию буйствующих юнцов-радикалов, пусть и приложив кому-то по
шее?
   Приведу лишь наиболее знаменательные отрывки, отнюдь не вырванные  из
общего контекста...
   Н.А. БЕРДЯЕВ: "В русской интеллигенции рационализм сознания сочетался
с исключительной эмоциональностью и со слабостью  самоценной  умственной
жизни... Сама наука и научный дух не привились у нас, были восприняты не
широкими массами интеллигенции, а  лишь  немногими.  Ученые  никогда  не
пользовались у нас особенным уважением и популярностью, и если они  были
политическими индефференистами, то сама  их  наука  считалась  ненастоя-
щей..."
   С.Н. БУЛГАКОВ: "Весь идейный багаж, все духовное оборудование  вместе
с передовыми бойцами, застрельщиками, агитаторами,  пропагандистами  был
дан революции интеллигенцией. Она духовно оформляла инстинктивные стрем-
ления масс, зажигала их своим энтузиазмом, словом, была нервами и мозгом
гигантского тела революции. В этом смысле революция есть духовное детище
интеллигенции, а следовательно, ее история  есть  исторический  суд  над
этой интеллигенцией... Наша интеллигенция в своем западничестве не пошла
дальше внешнего усвоения новейших политических и социальных идей Запада,
причем приняла их в связи с наиболее резкими и крайними формами  филосо-
фии просветительства (т.е. атеизма - А.Б.). Вначале было  варварство,  а
затем воссияла цивилизация, т.е. просветительство, материализм,  атеизм,
социализм - вот несложная философия истории среднего  русского  интелли-
гента...
   Героизм - вот то слово, которое выражает, по моему  мнению,  основную
сущность интеллигентского мировоззрения и идеала, притом героизм  самоо-
божания... Интеллигент, особенно временами, впадал в состояние героичес-
кого экстаза с явно истерическим оттенком. Россия должна быть спасена, и
спасителем ее может и должна явиться интеллигенция вообще и даже  имярек
в частности - и помимо его нет спасителя и нет  спасения...  Героический
интеллигент не довольствуется поэтому ролью  скромного  работника  (даже
если он и вынужден ею ограничиваться), его мечта - быть спасителем чело-
вечества или по крайней мере русского народа... Для него необходим  (ко-
нечно, в мечтаниях) не обеспеченный минимум, но героический  максимум...
Даже если он и не видит возможности сейчас осуществить этот  максимум  и
никогда ее не увидит, в мыслях он занят только им. Он делает  историчес-
кий прыжок в своем воображении и, мало интересуясь перепрыгнутым  путем,
вперяет свой взор лишь в самую светлую точку на краю исторического гори-
зонта... Во имя веры в программу лучшими  представителями  интеллигенции
приносятся жертвы жизнью,  здоровьем,  свободой,  счастьем...  ("худшие"
представители интеллигенции, которых гораздо больше, охотнейше  приносят
в жертву чужие жизни, здоровье, свободу и  счастье  -  А.Б.).  Хотя  все
чувствуют себя героями, одинаково призванными быть провидением и  спаси-
телями, но они не сходятся в способах и путях этого спасения... С интел-
лигентским движением происходит нечто вроде  самоотравления...  Интелли-
генция, страдающая "якобинизмом",  стремящаяся  к  "захвату  власти",  к
"диктатуре" во имя народа, неизбежно разбивается и распыляется на  враж-
дующие меж собой фракции, и это чувствуется тем острее, чем выше  подни-
мается температура героизма... Герой есть до некоторой степени  сверхче-
ловек, становящийся по отношению к ближним своим в горделивую и вызываю-
щую позу спасителя, и при всем своем стремлении к демократизму  интелли-
генция есть лишь особая разновидность сословного аристократизма, надмен-
но противопоставляющая себя "обывателям". Кто жил в интеллигентских кру-
гах, хорошо знает это высокомерие и самомнение, сознание своей  непогре-
шимости и пренебрежение к инакомыслящим... Вследствие своего максимализ-
ма интеллигенция остается малодоступна к доводам исторического  реализма
и научного знания...
   ...В нашей литературе много раз указывалась духовная оторванность на-
шей интеллигенции от народа.  По  мнению  Достоевского,  она  пророчески
предсказана была уже Пушкиным, сначала в образе вечного скитальца Алеко,
а затем Евгения Онегина... И действительно, чувства кровной исторической
связи, сочувственного интереса, любви к своей истории, эстетического  ее
восприятия поразительно мало у интеллигенции, на ее палитре  преобладают
две краски, черная для прошлого и розовая для будущего..."
   М.О. ГЕРШЕНЗОН: "Что делала наша интеллигентская мысль последние пол-
века? Я говорю, разумеется, об интеллигентской массе. Кучка революционе-
ров ходила из дома в дом и стучала в каждую дверь: "Все на улицу! Стыдно
сидеть дома!" - и все создания высыпали на площадь: хромые, слепые, без-
рукие, ни одно не осталось дома. Полвека толкутся они на площади, голося
и перебраниваясь. Дома - грязь, нищета, беспорядок,  но  хозяину  не  до
этого. Он на людях, он спасает народ - да оно и легче, и  занятнее,  чем
черная работа дома. Никто не жил - все делали (или делали вид, что дела-
ют) общественное дело... а в целом интеллигентский быт ужасен: подлинная
мерзость запустения, ни  малейшей  дисциплины,  ни  малейшей  последова-
тельности даже во внешнем, день уходит неизвестно на что, сегодня так, а
завтра, по вдохновению, все вверх ногами; праздность, неряшливость,  го-
мерическая неаккуратность в личной жизни, наивная  недобросовестность  в
работе, в общественных делах необузданная склонность к деспотизму и  со-
вершенное отсутствие уважения к чужой личности, перед властью то  гордый
вызов, то покладистость - не коллективная*, я не о ней  говорю,  а  лич-
ная...
   * Насмотрелись и коллективной покладистости, групповых призывов "раз-
давить гадину" и в 37-м, и в 93-м...
   Примечание ко 2-му изданию: эта характеристика нашей  интеллигентской
массы была признана клеветою и кощунством**. Но вот что, десять лет  на-
зад, писал Чехов: "Я не верю в нашу интеллигенцию,  лицемерную,  фальши-
вую, истеричную, невоспитанную, лживую, не верю даже, когда она страдает
и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр"  (письмо  к  И.И.
Орлову 22 февраля 1889 г. в вышедшем на днях сборнике писем А.П.  Чехова
под ред. Бочкарева). Последние слова Чехова содержат в себе  верный  на-
мек: русская бюрократия есть в значительной мере плоть от плоти  русской
интеллигенции...
   ...Чем подлиннее был талант, тем ненавистнее ему были  шоры  интелли-
гентской общественно-утилитарной морали, так  что  силу  художественного
гения у нас почти безошибочно можно было измерять степенью его ненависти
к интеллигенции: достаточно назвать гениальнейших: Л. Толстого и  Досто-
евского, Тютчева и Фета... То, чем жила интеллигенция, для  них  не  су-
ществовало... в лице своих духовных вождей она  (интеллигенция  -  А.Б.)
творила партийный суд над свободной истиной творчества и выносила приго-
воры: Тютчеву - за невнимание, Фету - за посмеяние, Достоевского  объяв-
ляла реакционным, а Чехова индифферентным... А масса этой  интеллигенции
была безлична, со всеми свойствами стада: тупой косностью своего радика-
лизма и фанатической нетерпимостью. Могла ли эта кучка искалеченных  душ
остаться близкой народу?
   ** Ну разумеется, шум после выхода книги поднялся  страшный,  удивля-
юсь, как никого из авторов тогда не убили...  Однако  взбешенная  "либе-
ральная интеллигенция" разослала по России ораторов, читавших  лекции  о
реакционности, полнейшем ничтожестве и профессиональной несостоятельнос-
ти авторов "Вех"...
   ...Она выбивалась из сил, чтобы просветить народ,  она  засыпала  его
миллионами экземпляров популярно-научных книжек, учреждала для него биб-
лиотеки и читальни, издавала для него дешевые журналы - и все без толку,
потому что она не заботилась о том, чтобы приноровить весь этот материал
к его уже готовым понятиям, и объясняла ему частные вопросы  знания  без
всякого отношения к его центральным убеждениям, которых она не только не
знала, но даже не предполагала ни в нем, ни вообще в человеке... Сонмище
больных, изолированных в родной стране, - вот что такое русская интелли-
генция... в длинной веренице интеллигентских типов,  зарисованных  таким
тонким наблюдателем, как Чехов, едва ли  найдется  пятьшесть  нормальных
человек. Наша интеллигенция на  девять  десятых  поражена  неврастенией:
между ними почти нет здоровых людей - все желчные, угрюмые,  беспокойные
лица, искаженные какой-то тайной неудовлетворенностью,  все  недовольны,
не то озлоблены, не то огорчены..."
   А.С. ИЗГОЕВ: "До последних революционных лет творческие даровитые на-
туры в России как-то сторонились от революционной интеллигенции, не  вы-
нося ее высокомерия и деспотизма".
   Б.А. КИСТЯКОВСКИЙ: "Русская интеллигенция никогда не  уважала  права,
никогда не видела в нем ценности, из всех культурных ценностей право на-
ходилось у нас в наибольшем загоне. При таких условиях у нашей  интелли-
генции не могло создаться и прочного правосознания, напротив,  последнее
стоит на крайне низком уровне развития... Русская интеллигенция  состоит
из людей, которые ни индивидуально, ни социально не  дисциплинированы...
В идейном развитии нашей интеллигенции, поскольку оно отразилось в лите-
ратуре, не участвовала ни одна правовая идея. И теперь в той совокупнос-
ти идей, из которой слагается мировоззрение  нашей  интеллигенции,  идея
права не играет никакой роли".
   П.Б. СТРУВЕ: "В 60-х годах с их развитием журналистики и публицистики
"интеллигенция" явственно отделяется от образованного класса, как  нечто
духовно особое. Замечательно, что наша национальная литература  остается
областью, которую интеллигенция не может  захватить.*  Великие  писатели
Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Достоевский, Чехов не носят  интел-
лигентского лика... даже Герцен, несмотря на свой  социализм  и  атеизм,
вечно борется в себе с интеллигентским ликом...
   * Увы, с тех пор произошли роковые перемены.
   ...Интеллигенция нашла в народных массах лишь смутные инстинкты,  ко-
торые говорили далекими голосами слившимися в какой-то гул. Вместо того,
чтобы этот гул претворить систематической воспитательной работой в  соз-
нательные членораздельные  звуки  национальной  личности,  интеллигенция
прицепила к этому гулу свои короткие книжные формулы.  Когда  гул  стих,
формулы повисли в воздухе..."**
   ** Точное описание нашей "перестройки"...
   С.Л. ФРАНК: Русский интеллигент не знает никаких  абсолютных  ценнос-
тей, кроме критериев, никакой ориентировки  в  жизни,  кроме  морального
разграничения людей, поступков, состоянии на хорошие и дурные, добрые  и
злые.* У нас нужны особые, настойчивые указания,  исключительно  громкие
призывы, которые для большинства звучат всегда несколько неестественно и
аффектированно... Ценности теоретические, эстетические,  религиозные  не
имеют власти