анов; отчаявшись, они рвали
нить, как  рвут нить повествования в том случае, когда писатель окончательно
не  знает, что делать  с лишними героями, и спасти дело может авиакатастрофа
или взрыв  мартеновской печи, что позволяет угробить три четверти персонажей
и начинать  повествование по  новой,  до новой катастрофы,  вновь до полного
запутывания,  которое  взыскательный  читатель  считает  проявлением  потока
сумеречного  сознания,  - но в  свою комнату писатель все равно вернуться не
мог, разве что случайно, лабиринт  на то и лабиринт,  хотя вместо минотавров
по  нему  бродят благожелательные медсестры  со шприцами  успокоительного, -
писателю  оставалось  войти  в   первую   попавшуюся  пустующую  комнату   и
обосноваться там,  примирившись с тем, что разложенная  на  столе рукопись -
это  именно  его  родное детище,  именно этот роман ему предстоит продолжать
вплоть до очередной необходимости  выйти  в  коридор,  а  там  либо путаница
нитей, либо их обрыв не лишат  его и новообретенного жилища;  уже не однажды
бывало так, что писатель,  сменив три десятка комнат, все-таки попадал в ту,
с которой начал свое странствие по  лауреатскому  дому,  и  там  обнаруживал
рукопись  романа,  начатого им  много  лет  назад,  с  тех  пор  дописанного
десятками разных других сочинителей,  перечитывал рукопись, ну, а дальше все
зависело от характера писателя, одни садились строчить продолжение, уверенно
изгибая  повествование  к  начальному  сюжету,  из-за  чего  творение   явно
приобретало   гностический    характер,   уподабливаясь   Верховному   Змею,
традиционно  изволящему поглощать  свой  собственный  хвост;  другие,  более
решительные,   наскоро  сочиняли  книге  какой-никакой  эпилог,   вкладывали
рукопись  в  пакет  пневматической  почты  и  доверяли  ее  государственному
издательству, тискавшему пробные экземпляры книги и рассылающему их в другие
страны;  однако в испанских  странах спросом  пользовалась  только продукция
одного южного  новеллиста, ничего не сочинявшего  такого,  что  превышало бы
десять  страниц,  и  потому  в  любой комнате  успевающего  начать и кончить
очередной  рассказ, - спрос находила также  и продукция скитавшегося за этим
новеллистом  европейца, писавшего лишь об одном, о том, как старец-новеллист
ходит по коридорам лауреатского дома, пишет свои рассказы и дурно влияет  на
окружающих, соблазняя их грехом парадоксальной афористичности, в  творчестве
европейца   старец-новеллист    неизменно    представал    суровым,    злым,
энциклопедически образованным злодеем, норовящим вместо обеда сжевать  чужую
рукопись,  тогда как, быть  может, именно  в этой  рукописи было таинственно
зашифровано неведомое  имя  какого-нибудь  верховного  божества  хеттов  или
мидян, как бывает порою такое имя зашифровано в пиктограммах шкуры леопарда,
особенно  если  его  долго  не  кормили  и  из-под  его  шкуры  палимпсестом
проступают    еще   более   таинственные   письмена    ребер,   напоминающие
старославянскую  глаголицу, мелко  нашинкованную  кривыми мечами  триста лет
хозяйничавших на  Руси родичей  Чингис-хана, отчего глаголица,  минуя святой
труд  болгарских  мастеров  зонтичного  дела,  святых  Кирилла   и  Мефодия,
становится   похожа  не   на  столь  родное  каждому   индоевропейцу  письмо
деванагари,  а на битые  черепки кавказских азбук;  рукописи этого европейца
были  всегда обширны, притом создавал он  их только сам: даже отправляясь по
естественной  нужде в коридорное странствие, рукопись он брал с собой  и  не
зависел от того, что найдет  на  очередном письменном столе, его роман "Семя
крапивы"  расходился огромными тиражами  на всех  культурных  - и не очень -
языках, принося  автору бешеные деньги,  но  писатель в них не нуждался, ибо
полагал, что  в  жизни  имеют  ценность  только  лошади,  шампанские вина  и
женщины,  поэтому  все  гонорары шли на счет заведения Марии-Лусии, а уж она
заботилась, чтобы  под  окном у писателя  всегда  дежурила  на лошади верхом
девица  с  ящиком  шампанского и  приставной лестницей  на тот  случай, если
европеец позвонит в колокольчик, дальше все  ясно, кроме того, что писатель,
выпив  бутылку-другую,  остальное  забывал  в  той  же   комнате,  спеша  не
оторваться  от блуждающего  новеллиста; следующий владелец этого жилья, если
не находился еще в  полном маразме, имел возможность отвлечься от литературы
до той  поры, пока "Спуманте" не  выгоняло  счастливца  в коридор на  поиски
сортира, а дорога обратно среди  бесконечно двоящихся зеркал  и перепутанных
шерстяных нитей  бывала безвозвратно утрачена, - сам же европеец считал, что
должен работать и работать день и ночь, святой отец, ну разве же неправильно
он поступал,  разве не вы  отпустили  ему  грех непосещения  собора  Святого
Иакова Сальварсанского, попробовали бы не отпустить, мы-то с вами знаем, что
случается со священнослужителями, которые  осмеливаются  ковырять внутренние
дела любимого первого  друга и родственника, - показал, что нашел достойным,
а  потом  предложил  царю  погулять в окрестностях,  или  принять  ванну  из
распаренных  целебных  листьев,  или  посетить местный  филиал анастезийской
обители, или выпить настоя трав  с  повидлом из маримонды,  но хозяйственный
Павел  отказался от всего этого и поинтересовался, государство  ли  содержит
эту лабиринтообразную касу сентраль де лос  новелистас, российский бюджет, к
примеру,  такой  роскоши позволить  себе  не  может, и  не  писательские  ли
гонорары  идут  на  финансирование этой касы, неужто  они так велики, а если
именно  так велики,  то откуда  столько  великих писателей  удалось  набрать
глубокоуважаемому дяде, но его  президентское величество изволили  ответить,
что нет, ни бюджет,  ни гонорары тягости  такого заведения  не  потянули бы,
однако давно  уже разработан вариант фьючерсного финансирования  этого дома,
этих слов император не  понял, и тогда Президент терпеливо, покачивая  левым
плечом,  разъяснил  непонятливому и еще  неопытному в государственных  делах
племяннику, что фьючерсным финансирование на языке  гринго,  с  которыми он,
Романьос, пообщался в  жизни  больше, чем  того хотел бы, называется продажа
чего-то  еще не произведенного  заранее, что  это не имеет  в данном  случае
никакого  отношения к писательскому труду, потому  что в  Северном полушарии
гораздо выше ценятся произведения  латиноамериканской живописи и скульптуры;
и повел племянника в стоящую на отлете от писательской касы  меркадерию, где
бодрые старушки неопределенного возраста, темнокожие и приветливые, высыпали
наружу встречать высоких гостей, протягивая им кружки с гуанаковым  молоком,
грозди  бананов,  куски  жареной  козлятины  и  пачки американских  сигарет,
восторженно лопоча что-то на своем кечуа-гуарани,  в котором даже  Президент
понимал   одно  слово  из   трех,  но  понимать  ему  тут  было  нечего,  он
интересовался  лишь,  не  посетило  ли  хоть одну  обитательницу  меркадерии
вдохновение;  старушки смутились  и сообщили, что нет, что увы, что  пока не
посетило, но  подождите,  мой Президент, вот может быть на следующей неделе,
бабушка Сульма  три дня назад хваталась за кисть, но,  правда, размешала  ею
варево для своего кота Маркеса, и бабушка Хосефина Аурора тоже кисть из руки
не  выпускает,  но,  увы, обратную сторону  кисти  она держит во  рту вместо
соски,  но это  ничего, ничего, -  и  старушки  стали незаметно исчезать  по
кельям, а Президент  объяснил  племяннику,  что  именно  здесь  бьет  ключом
источник благосостояния писательской касы, ибо  пример прославленной на весь
мир  художницы, бразильской бабушки  Мозес, вполне  достоин  сальварсанского
подражания: памятуя, что великая  Мозес до семидесяти двух лет и красок-то с
кистями  не  видала, а потом двадцать лет только и делала, что холсты почище
Гогена  стряпала,  так вот,  и сальварсанских бабушек сюда  свозят  со  всей
страны,  тут  для  каждой  мастерская  заранее  оборудована,  и как  посетит
старушку  вдохновение,  так она пишет, пишет, за ее картины, уже наперед все
проданные, платят столько,  что на всю писательскую  касу хватает, и еще  на
бензин  остается.  Павел  спросил, много  ли  бабушек  уже рисует, Президент
ответил плечом, что пока ни одна, но вот картины заранее все уже раскуплены,
в Лондоне гарантии с аукциона нарасхват идут, всех бабушек  там феминистками
числят, а что  картин пока нет, так ведь будут, в некоторых музеях векселя в
рамочках вешают, зрители  млеют,  читая: "Здесь будет висеть первый и лучший
из шедевров Дельмиры Ферреа", - словом, деньги идут, а уж когда  вдохновение
грянет,  это наверху решают - Господь там, а  если кто в него не верит,  так
Верховное  Существо, в него даже Робеспьер,  не  к ночи будь  помянут,  и то
верил.  Ночь и в самом деле наступала  тропически быстро,  но раздался рокот
мотора,   и  прямо   на  шоссе,  по  которому  высокие   гости  прибыли   из
Сан-Сальварсана в касу меркадерию, опустился  истребитель с шаровой  молнией
на  фюзеляже и с  зелеными  крыльями, из  него  вылетел запыхавшийся генерал
Марсель-Бертран Унион,  без  полагающегося  по  этикету  вступления  доложил
Президенту,  что,  во-первых,  Эль Боло дель Фуэго уже  наполовину сгорел, и
если гости хотят увидеть настоящий пожар, то нужно лететь немедленно, потому
что к  утру от  города  останется  одна  зола,  во-вторых,  на  относительно
небольшой  высоте  над  горящим городом  замечен  дириозавр,  это  толкуется
местным населением двояко,  одна половина народа считает это ужасным знаком,
предвещающим  ужасающий  пятигранный яйцепад, по сравнению с которым обычный
шаровой молниепад не  опасней партии в теннис,  но другая половина населения
считает появление дириозавра прекрасной приметой, предвещающей наступление в
стране такого  расцвета, по сравнению с которым даже повседневное нахождение
в переспевших гуавах  золотых монет  чеканки  бразильской принцессы Изабеллы
покажется сравнительно будничным явлением,  - самолет вполне готов отвезти в
Эль Боло дель Фуэго  Президента, императора  и еще четверых, которых выберут
высочайшие особы; Президент  выбрал  генерала Униона,  назначив  его  первым
пилотом истребителя и повысив в звании  до генерала нации, император  выбрал
канцлера,  которого  пришлось считать  за  двоих,  последним  же  в  самолет
поместился  чрезвычайный  и полномочный посол Глеб Углов; самолет немедленно
стартовал и помчался в густую северо-западную  темень, затем приземлился  на
голую скалу,  с  которой  вели  вниз неровные  ступеньки,  в  корытообразную
котловину,   где  разгорался  здоровенный  пожарище,   постепенно  превращая
цветущий  университетский  город  в  жалкое  пожарище.  Президент  спускался
медленно,  он  это  зрелище уже  трижды видел, он в  Сальварсане много  чего
навидался,  к примеру, в писательской касе ему вручили новое творение автора
"Семени крапивы", на этот раз  европеец сочинил  свободное продолжение "Анны
Карениной",  и Президент не  сомневался, что новая  книга не хуже созданного
тем же  автором в прошлом году свободного продолжения "Войны и мира",  автор
обеих книг утверждал, что  читает  Толстого в оригинале, но Романьос  сказал
ему на русском языке сперва  одну фразу, потом другую, писатель их не понял,
не  имело  никакого  значения, что у Толстого этих выражений нет, ясно,  что
автор  по-русски  читать и хотел бы,  но  не мог, -  Президент же мог, но не
хотел, так  пусть европеец идет  в свою касу и пишет дальше, а город  внизу,
там, куда вела лестница, город горел так, что даже на скалах было жарко.
     С  почти отвесного склона Сьерра-Путаны ползли в котловину  яркие шары,
иные  с  горошину,  иные десять метров  в  диаметре,  это  завораживало, это
вселяло в душу почтение  и трепет, не один герой, впервые  видя эту картину,
прямо на месте от  ужаса и  обделался, но ни единый член  свиты Президента и
императора,  - не говоря, конечно, о  них самих,  - конечно,  не  обделался:
горит,  ну  и  пусть себе горит, хотя красиво так  ложатся  на город молнии,
танцуют, разматываясь, как чалма,  зажигая все, что  может гореть и оставляя
на коже стоящих поблизости людей то  узор, то надпись на  неизвестном языке,
то  горный пейзаж, то  портрет Президента,  то портрет императора  в  манере
Бердслея, но танец молний длился уже  давно,  а вот за каким лешим ошивается
над  котловиной всем известный дириозавр,  даже близко  знакомый с чудовищем
Шелковников не мог с ним связаться, мешали электрические разряды, чем больше
молний  текло  по  склону,  тем  более низкие  круги  описывал дириозавр,  в
очередной заход  он проплыл буквально в десяти футах от  лестницы, с которой
император и Президент  созерцали стихийное бедствие; но тогда из-за  их спин
выступил чрезвычайный и  полномочный посол  Российской Империи  в Республике
Сальварсан Глеб Углов, он сорвал чехол с  длинного предмета, который носил у
левого бедра  вместо шпаги,  это оказался  старинный  вологодский валек  для
стирки  белья, Углов поймал на  конец валька шаровую молнию и, совершенно не
ведая, что творит, забросил ее в  разверстую пасть летающего чудовища. Павел
даже не  успел спихнуть  посла  с  лестницы, хотя  вообще-то  это  следовало
сделать  за самовольный хоккей с огнем, но ящер  вновь приблизился,  и Углов
вновь  запулил шайбу прямо в дириозаврову пасть, и вновь ящер вернулся, явно
прося третью порцию, и получил ее, а потом сам  накинулся на лавину молний и
стал набивать ими свои защечные мешки, так продолжался час,  второй, третий,
потом поток молний стал  иссякать, пожары в  городе сделали  свое  дело, Эль
Боло дель  Фуэго все-таки сгорел окончательно, и в  наступающем рассвете все
смогли  увидеть,  как  четырехсотметровый  ящер,  раздувшийся  от  принятого
защечно горячительного,  грузно  поднялся  на  излюбленную им  высоту в  три
километра  и  взял  курс на северо-восток, в воздушные  просторы  Карибского
моря, намереваясь пересечь Атлантический океан, достичь родного, на весь мир
прославленного устрицами городка под названием Аркашон, лечь поверх тамошней
прибрежной  достопримечательности,  известной как  "Пилатова  дюна",  и  там
проглотить  все, нахватанное  в защечные мешки, -  именно это и случилось на
следующий  день, дюна была безвозвратно раздавлена,  а посредине оплавленной
вмятины   сидел   жизнерадостный,   хотя   и   смертельно   усталый    майор
военно-трансформационных   сил    США,    наконец-то,    путем    поглощения
сальварсанской  дистиллированной  плазмы   сорта  "Шаровая   молния",  вновь
приобретший  человеческий облик; майор намеревался немедленно направиться  в
Париж,  в   издательство  "Галлимар",   и   заключить  договор  на   издание
сенсационной  книги   мемуаров  "Как  я   был   разными   вещами",   целиком
надиктованной  им  на кассетный мозгофон в бытность дириозавром, - пока  что
Рампалю не приходило в голову, что мемуары он сочинил по-английски, а отнюдь
не  каждый  день  "Галлимар"  горит  желанием  издавать  книги  американских
шпионов, да еще по-английски сочиненные.
     Смотреть на пожарище Эль Боло дель Фуэго поутру  было неинтересно, зато
предстоял  еще  визит  на  президентскую   кофейную  плантацию,  катание  на
катамаране по озеру Санта-Катарина, осмотр музея хрениров, бал в тайваньском
посольстве,  запуск первого русско-сальварсанского телевизионного  спутника,
посещение  дипломатического  ресторана  "Доминик",  торжественное   открытие
муниципально-водонасосного ведомства, того, на котором все ленточку никак на
дверях  четвертый год разрезать  было некому, бал в гренландском посольстве,
подписание договора о вечной  дружбе и бескорыстном сотрудничестве, запуск в
озеро  Санта-Катарина  золотоперых  подлещиков  и  дрессированных  одним  из
гренландских принцев  стерлядей, и  еще  многое  другое,  о  чем  невозможно
рассказать на страницах  одной всего-то  главы,  которую в  романе  осаждает
враждебное  по   стилю  реалистически-реальное  окружение,  -  но  все   это
состоялось, и  тысячи врагов  Сальварсана  и  России  долгие  годы  мучились
коликами в желчном  пузыре  и  прочих потрохах,  глядя  на то, как растет  и
ширится  российско-сальварсанская  дружба,  скрепленная  родственными  узами
монарха  и   Президента,  как   бросают  в   воздух  свои   головные   уборы
мулатки-анастезийки,  которых   удостоил  если  не  посещения,  то  хотя  бы
мутно-голубого, ласкового взгляда этот настоящий мужчина из далекой северной
страны, - а уж они-то, мой генерал, они-то знают толк в мужиках!
     Десять  дней официального визита пролетели как один, назначенное на них
солнечное  затмение  было отменено,  дабы  не омрачать  радости от встречи с
высоким гостем, - а затем все десять лайнеров снова выстроились на аэродроме
Сан-Шапиро.  Грузовые  отсеки их отнюдь  не были пусты; Павел  увозил  домой
сотню  копий  с любимой  картины  Президента,  висящей  в  его  кабинете,  с
"Портрета  священнослужителя": Павел, мельком глянув на него у Президента, с
уважением  спросил:  "Репин?", а  Романьос  уточнил:  "Тициан",  копии  были
изготовлены и отгружены  в Россию; вместе с императором  в Россию отбывал  и
г-н  Дионисиос  Порфириос  в  количестве одного человека,  для  обследования
России на предмет оборотневых ресурсов страны и вербовки их в целях борьбы с
засильем гринго; ждали также и еще одного путешественника, ибо на пятый день
визита  императора  весь  Сальварсан  потрясла  новость  о чуде, явленном на
плоскогорье  Сан-Президенте:  старая-старая  восковая пальма  изогнулась над
юным настройщиком роялей, указала на него одним из своих листьев и скрипучим
голосом  благословила  на  путешествие  в  Россию,  а  зачем -  это  он  там
разберется  сам; гость  опаздывал, но из-за  него отлет отменять бы никто не
стал,  -  целый самолет загрузили отборным рисом с  президентской плантации,
этот  рис  лучше  всех  иных  годился  для художественной  резьбы,  а  Павел
собирался  возродить  в стране  отцовское искусство,  -  и многое другое еще
везли из Сальварсана в Россию  императорские лайнеры.  Павел  из своего окна
смотрел на огромное черное здание, на то, как обсели его стервятники-урубу и
долбят клювами, но его размышления заглушил рев моторов, десять лайнеров все
как один взмыли в голубой океан и направились в родимые свои далекие дали, -
и в этот миг на бетонную площадку сан-шапирского аэродрома выбежал сухощавый
человек, явный  горец,  он  пытался  догнать  хотя бы последний самолет и не
успевал, тогда подпрыгнул  в  воздух,  перекувырнулся, и вот уже по бетонной
полосе  вослед лайнеру  мчался крупный,  матерый  самец пумы, но и  он  едва
поспевал за самолетом, о  дальнейшем в народе  ходили  слухи  разные, то  ли
пуморотня смело  с бетонки воздушной  струей, то ли испепелило президентским
взглядом,  то ли он  успел  ухватиться  за  складывающееся шасси и  все-таки
влезть  в самолет, верной была последняя теория, поэтому ей не верил  никто,
но все помнили,  как  из-за изгороди для провожающих генерал Марсель-Бертран
Унион взял  хищника  на  прицел  своего  американского  автомата  "М-16",  а
Президент спокойно опустил ствол  генеральской "волыны"  жестом, из которого
явствовало, что ни  уроженцы провинции Сан-Президенте,  ни обычные пумы,  ни
покидающие страну гости Верного Соратника  Брата  Народа  в настоящий момент
главу республики Сальварсан совершенно не волнуют.



9
     Каковы гости, таков и пир.
     ВЛАДИМИР ДАЛЬ.
     ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ ЖИВОГО
     ВЕЛИКОРУССКОГО ЯЗЫКА, Т.3

     Позади Сары была  тьма, впереди тоже  мрак.  Помнится, для начала  Сара
хватил  стакан  Шато-Марго,  а  потом  еще такой  же  -  водки.  Потом  было
полстакана  неизвестно  чего, очень липкого, пахло  персиком,  а потом опять
Шато-Марго.  Голова  у  Сары  болела,  но  в  основном  потому, что  потолок
подземного  хода  оказался очень низким,  Сара постоянно  ударялся затылком,
хоть и двигался на четвереньках. Временами он ложился на сырой пол, прижимал
портфель к  животу,  нашаривал с