амонт! Яйцо мамонта, значит, мамонтовое?
     - Дед, чье  тогда это яйцо?  Дорогое же! - совсем растерялся  Ромео. Но
растерялся, как ни странно, и дед.
     - Там поглядим, высижу сперва, - дед повертел яйцо, - попробую.
     Ромео  сильно  заторопился, похоже,  с остальными  родственниками он не
очень стремился свидеться. Дед определил яйцо в инкубатор, стоявший у него в
попугайном чуланчике, там, где он учил попугаев разговаривать. И решил, что,
кто бы из  яйца ни  вылупился, пусть он в  доме  поживет,  хоть  гусь,  хоть
канарейка. Вылупления  ждать пока было рано.  Но ясно было деду, что никакой
это не попугай. И тем его обычная мрачность только усугублялась.
     Вторая  печаль одолела  его вчера.  Позвонил прямо  из зоопарка  старый
друг-броненосник,  попросил срочно  приехать  и уже в зоопарке, укрывшись за
спинкой любимого обоими дедами белоспинного самца-гориллы, поведал  Корягину
невообразимую  историю.  Попал в  нее  он  сам  по вине давно покойных своих
приемных   родителей,   не   сумевших   должным  образом  утаить   настоящее
происхождение воспитанника. Сидел  друг Корягина не за  происхождение, а  за
попытку отколоть  Красноярский  край  - там  он жил  в те  годы - от СССР, и
тогдашние  спецы  до  его настоящей фамилии  не добрались.  А  вот  нынешние
оказались  не в пример квалифицированнее.  И  друг открыл  деду тайну  своей
жизни,  которую весь  век таил  и полагал,  что унесет  прямо из зоопарка  в
могилу. Ан нет.
     Оказалось, что лагерный друг-броненосник,  которого  дед  Эдуард добрых
четыре года кормил больничными кочерыжками, Юрий-то действительно  Юрий,  но
не Александрович, как всегда считалось, а Арсеньевич, и не Щенков, а, как ни
странно,  Свиблов. В  1918 году, когда  пьяная  толпа громила  под  Брянском
усадьбу, где  прятались  от  столичных  событий всемогущий  Арсений  Силич и
преждевременно одряхлевший на монтекарловской и тысяча девятьсот пятой почве
Сила  Димитриевич  со  своей  семьей  и  приживалами,  -  в  ту  самую  ночь
красноармеец Саша  Щенков  втихую  дезертировал.  Мальчик он был смышленый и
понял, что кто уж  очень смело  в бой пойдет  за власть  Советов, тот  очень
быстро так же и умрет весь, как один, в  борьбе за это бесплодное начинание.
Намереваясь впоследствии, когда эта  самая власть кончится,  обеспечить свое
будущее,  прихватил Саша  с  собой  последнего отпрыска  свибловской  ветви.
Маленький Юра прижился в сибирской  деревне, знал свою фамилию и помалкивал,
полагая, что  со Свибловыми на белом свете все кончено. Но вот недавно узнал
он, что не все  с ними кончено, ибо  в те же зимние  дни восемнадцатого года
двоюродный брат его родного деда Силы, Андрей  Григорьевич  Свиблов, спас, а
потом еще  десять лет воспитывал отца  нынешнего, то есть будущего, конечно,
императора, Федора Михайловича Романова.  Узнал об  этом Юрий  Арсеньевич от
тех, которые  его теперь вызвали, сообщили, что все все давно знают, кулаком
по  столу стукнули и ...  посулили  золотые  горы. Юрий Арсеньевич, которому
стукнуло уже семьдесят два, рассказал обо всем  этом Корягину, скрутил козью
ножку  и  залился  горькими слезами, а белоспинный самец гориллы, чуя  беду,
грозно зарычал у себя в клетке, еще более грозно бухнул себя кулаком в грудь
и стал яростно зевать на деда Эдю,  выражая тем самым высшую угрозу. Но  дед
Эдуард был все же на два года старше Юры, он в их союзе  всегда главным был,
он  дождался,  что верный друг  выплачется,  потом потрепал его  по колену и
постарался убедить в том, что ведь могли же предложить и нечто гораздо более
худшее, нежели золотые горы. К примеру, в прежние  времена вызывали и вообще
ничего  не предлагали, а  сразу  давали. А  тебе,  галоша старая, даже время
подумать обеспечили, вот ведь сидим  с тобой  тут на свободе и закусываем, -
или же, извини, тебя  горилла белоспинная, этот твой самый Роберт Фрост в ту
же  организацию защищать  ходил  и  зевал  на  всех?  Друг  разрыдался  пуще
прежнего. Пришлось дать по шее.  Щенков,  успокоившись,  поверил, что бравый
мужик в штатском, этот самый Дмитрий Владимирович, с которым довелось насчет
золотых гор болтать, ничего не имел в виду, кроме того, о чем говорил. А раз
так -  пусть слушает  условия.  Нужно  ему,  чтобы  Щенков  немедленно  стал
Свибловым?  Так  пусть  примет во  внимание,  что перед  ним  не  кто-то,  а
заслуженный работник  зоопарка,  знатный  броненосовод,  человек  известный,
графский  титул  и  родовые поместья дать  кому хочешь  можно,  а репутация?
Дорого  стоит  она,  репутация  эта!  Так  что  давай,  друг хороший, реветь
перестань, ясно объясни, чего он  тебе предложил. "А я  ему - оставьте  меня
при  броненосцах..."  -  "А он  тебе?" -  "А он мне  - Свиблово, мол,  район
хороший,  другие  поместья тоже  вернем,  а  впоследствии башню  кремлевскую
вашего имени тоже выделим, сейчас,  мол, это очень важно, чтобы вы все добро
назад приняли, оно у нас просто на  сохранении было. Намекает, мол, какая-то
сверхважная персона ставит условием, чтобы Свибловым все вернули, не то она,
персона, что-то там  натворит, не то на что-то не согласится, я  не понял. А
Свибловых нету никого, ни настоящих, ни косвенных, даже  за границей никого,
они  землю  любили,  тут их всех в нее и положили. Я, мол,  один  Свиблов. А
какой  я  Свиблов?"  -  старик разрыдался  пуще  прежнего. "Не  Свиблов,  не
Свиблов, - успокоил его  дед Эдуард, - ты  дурак старый". "Вот я и говорю, -
хлюпая носом, ответил  броненосник,  -  не Свиблов.  А он  мне настоятельно:
размышляйте, мол, дня три, а дальше - уж не знаем, что и предпринимать, если
не согласитесь, предпримем что-нибудь. И выписывает мне пропуск наружу.  Ну,
я сразу к тебе..." - "А я что?.." - "Я  решил - не  буду графом, если  ты не
будешь хотя  бы  князем. Вон, у нас даже слон еще  и "Боже, царя храни" петь
пытается, а вовсе не только матерится, как в газетах пишут, а майны, то бишь
индийские скворцы,  вовсе  Пуришкевича декламируют..."  - "Юра, а ты  не?.."
Щенков  неожиданно  обиделся.  Из дальнейшей беседы стало  ясно, что  старый
броненосник совсем рехнулся  и скорей погибнет,  чем примет титул  без того,
чтобы и дед Эдуард тоже титул получил.
     Дед поразмышлял  надо всем этим вечерок, умножил два на  два в  связи с
тем,  что теперь  одни только пни в лесу не знают про то, что в России скоро
царь  будет,  посоветовался с  попугаем  Пушишей,  большим  специалистом  по
вопросам Реконструкции, все  для себя решил -  и взял младшего зятя за вымя.
Вымя  нынче  у  Аракеляна слабое было, он занимался одной только кулинарией,
прочее  его  не  касалось,  да  и  какие  могут быть  секреты  от  семейного
начальства, - и, не долго думая, выпалил он деду и  адрес в Староконюшенном,
и пароль для  входа, мол, сходите туда, Эдуард Феликсович, да выясните сами.
Дед  понял,  что  без  его  личного  вмешательства  Реконструкция,  глядишь,
расклеится,  а он  против нее  ничего  не имел, лишь  бы Юра  Щенков  рыдать
перестал  и попугаи  все  здоровы были с внуками вместе. И  решился  пойти к
Романову  сам, понятия  не  имея,  чего  он может там  добиться.  Разве  что
титула?.. Зачем он на старости лет? Вон, Игорь получил. Что толку? Ромео еще
больше получил. Что толку?  Яиц различать  не  умеет, тоже  мне... Свернув в
Хрущевский  переулок,  он  зябко повел  плечами,  давно не вспоминал,  что в
Москве такие названия  с восемнадцатого  века есть, однако же были в  России
дворяне!  Вдруг  уперся  дед  взглядом  в  неприметную вывеску:  "Посольство
Великого  Герцогства  Люксембургского". Как можно  забыть этот  дом! Прежний
посол вот уже седьмой год как  угнан террористами и не найден! Так что  вот:
ежели хочет император с ним, Эдуардом Корягиным,  иметь дело, пусть вызволит
этого очаровательного человека! А  тогда  добро,  приму любой титул, Щенкова
уломаю, еще и попугая подарю!
     -  Доктор медицинских  наук...  - начал было  швейцар по второму  разу,
полагая, что старик замешкался, но тот уже стоял  на пороге, обводя глазами,
по сути дела,  свою  собственную  семью с небольшими дополнениями,  старшего
зятя,  старшую дочь и с  ними... Господи  прости, вылитого императора  Павла
Первого, только сильно  помолодевшего.  Ну ладно, Свибловых там прочхали, но
как  человека  с  такой  внешностью,  да еще  Романова,  прочхали!  Впрочем,
кажется, он не прятался. Ну, тогда, конечно, и должны были прочхать.
     Павел  стоял,  понятия  не  имея, кого это  еще  принесло.  Незаменимый
Сухоплещенко молчал, положение опять спасла Елена.
     - Павлик, это мой папа.
     -  Очень приятно, - сказал Павел, с достоинством  пожимая руку старика.
Перед отцом такой милой женщины нечего было становиться в ледяную позу.
     - Я по делу,  Павел Федорович, - сказал Эдуард Феликсович,  опускаясь в
уступленное дочерью  кресло под латанией, - неувязка с  другом моим, с Юрием
Свибловым.
     Павел поперхнулся.
     -  Да, с  Юрой  Свибловым,  это мой  друг по  давним временам. Мы с ним
вместе...  э-э... служили. Под Воркутой, знаете  ли.  Тут кто-то  из  ваших,
некто Дмитрий Владимирович, кажется...
     Елена и Георгий переглянулись.
     -  Да,  Дмитрий  Владимирович...  Мучил  его, чтобы тот принял  на себя
станцию метро  Свиблово.  Ну, а человек  он и робкий  и ветхий, и  я  пришел
поговорить вместо него.
     Павел хорошо  помнил условия сношаря  и совершенно не  хотел жертвовать
присутствием  единственного приятного ему из родственников  на коронации. Он
сам дал указание - хоть из-под земли достать любого Свиблова  и полагал, что
никто пока не найден. А тут -  ну  и  сюрприз.  Сухоплещенко  молчал,  но не
краснел. Павел решил действовать сам.
     - Ах, вот что... Вот какое дело. Но ведь это и в самом деле необходимо.
Нужно,   чтобы   Свибловы   согласились   принять   назад   хотя  бы   часть
реквизированной  собственности. По заслугам и потребностям. Да ведь я  и сам
по прабабке Свиблов!
     - Вот  что...  -  протянул  Эдуард Феликсович. Это  было  приятно,  что
император оказался родственником лепшего  кореша  по лагерю. Потом вспомнил,
что через  внука в  родственники  императору он и  сам  уже  попал,  и резко
помрачнел. -  В  таком случае, Павел  Федорович, должен  вам заявить со всей
ответственностью, что без выполнения предварительных условий Юрий Свиблов не
примет из ваших  рук решительно ничего. Он,  впрочем,  ставит условие  очень
вздорное, он требует титул, простите, для меня...
     Шелковников беззвучно присвистнул.
     -  Титул для меня, но я уговорю его эту блажь оставить. У меня, правда,
есть  свое  контрусловие, может быть, вы сочтете его незначительным, но  это
важно.
     Павел склонил голову - мол, слушаю.
     - Так  вот. Лучший мой  друг, посол  Люксембурга в...  Советском Союзе,
Жюль  Бертье,  вот  уже  семь... или  восемь?..  лет как  похищен ливийскими
террористами.
     При имени Бертье за дверью раздался грохот упавшего подноса.
     Дверь на этот раз даже и не открылась, но было ясно, что Тоня уронила и
второй  вариант ужина. Потом раздался  жалобный лепет чукчи: "Одна смелть  -
холосо, две смелти - лутьсе..." и звуки смолкли. Шелковников отлично помнил,
что  Тоня в свое время как раз обслуживала этого самого Люксембурга, то есть
посла,  украли  его не вовремя, но смолчал.  В нем росло тусклое раздражение
против этой девицы. Когда Сухоплещенко подыщет другую? Еще не хватало, чтобы
эта шлюха выбилась в царицы! Впрочем, и такое бывало... Надо быть готовым ко
всему.  Он  ощутил  прилив  яростного  голода,  но  лезть  в  портсигар  при
императоре не решался. Император, впрочем, тоже глотал слюну.
     - Отлично, - оборвал Павел монолог деда и  обратился к генералу. - Что,
можем мы этого посла вызволить?
     - Можем,  -  ответила  за  мужа Елена, - Бертье в Триполи,  в Ливии.  В
черной тюрьме,  в каменном мешке  и так  далее. Муаммарчик  требовал за него
выкуп атомными бомбами.
     Шелковников  поглядел на жену со  скрытым ужасом и еще - с восхищением.
Сам он ничего подобного не знал. Во женщина, а?
     - В ваших возможностях, Павлик, обратиться за содействием к дириозавру.
     Павел  вспомнил,  что  жену ему  доставил с Алтая  этот самый  персонаж
нынешних  довольно смешных  анекдотов,  и его  передернуло.  Но  мысль  была
неплохой, бомбежки каменными яйцами боялись сейчас во всем мире больше,  чем
атомной  войны. Уже  ни один политический деятель не  имел права  сбрасывать
летающее чудо-юдо со  счетов. Много десятков  страшных пятигранников,  грозя
ужасными  вылуплениями, уже лежало в самых неудобных местах по всему миру. И
жертвы тоже были.
     - А? - спросил он у генерала. Это осуществимо?
     - Дириозавр нам не подчиняется...  Но есть возможность запросить  через
дипломатические каналы, все-таки речь идет об освобождении заложника...
     -  Вот  и  отлично. Милостивый государь,  исполнение  вашей  просьбы мы
гарантируем.  А  вы  уверены,  что  ваш  друг,  если  все  условия соблюсти,
согласится?  - Павлу  исступленно хотелось  есть, и потому так же  хотелось,
чтобы  этот нескончаемый  поток посетителей иссяк.  - Может быть, вы все  же
согласитесь принять от нас... титул?
     Дед покосился на императора.
     - В мои-то годы... Подумаю. Но если гарантируете, что вызволите Бертье,
то приму, если такая надобность.
     - Вы откуда родом?
     - Э, не пойдет. Я, Павел Федорович, Крым люблю, вот вы  мне там чего не
то поскромней подберите...
     - Согласен. Очень рад вас видеть.
     Дед понял, что время истекло, и поднялся.
     - Георгий, подвезешь?
     - Вас довезут, Эдуард Феликсович. Мне надо еще задержаться.
     Павел  поглядел  на  генерала, как  еж на змею.  И  снова  Елена поняла
неловкость  положения  и нашла из  него выход.  Она  поднялась с  кресла и с
грацией, которую нечасто встретишь у женщины  на пятьдесят пятом году жизни,
подошла к мужу.
     - Георгий, - мягко, но решительно произнесла она. - Дай сюда портсигар.
Точней, оба портсигара.
     Шелковников горестно,  но беспрекословно отдал  ей оба,  уповая лишь на
скорое возвращение Сухоплещенко с другой парой, заготовленной  в автомашине.
Сухоплещенко исчез. А Шелковников еще больше опечалился: что у нее, у Тоньки
этой,  руки  глиняные, и она подносы все  время роняет? Елена  тем  временем
открыла портсигары, взяла в руки и, словно два блюдца, поднесла Павлу, очень
удивленно взиравшему на эту сцену  с подоконника. Никогда не подумал  бы он,
что  дворянин Шелковников носит  при себе  два  бутерброда  с черной икрой в
одном  портсигаре,  два  бутерброда с  красной -  в другом.  Но как  же  это
своевременно! В свете  того,  что Тоня  еще когда-а  в  третий  раз  пожарит
осетрину. Чукча сегодня, видать, уже целого осетра съел.
     -  Угощайтесь,  Павлик,  -  сладко  сказала  Елена,  - Георгию  полезно
поголодать.  - При этом она  послала  мужу  такой взор,  что  тот  и вправду
сглотнул слюну, решил поголодать. Вдруг да талия наметится.
     Павел  в  одну   минуту  истребил  бутерброды   и  почувствовал  подъем
настроения. Елена  с  пониманием откланялась,  теперь мужчины,  если  хотят,
могут  говорить  о  работе  и  прочих  безделушках.  Откланялась  и  отбыла,
совершенно  очаровав будущего царя. И Сухоплещенко в  гостиную не допустила:
пусть Георгий худеет, а Павлик все же перекусил.
     Шелковников  дожидался, что  Павел вернется  под латанию и  прикроет по
своему  обыкновению  глаза.  Потом  генерал с трудом выловил  из внутреннего
кармана   сложенные   вчетверо  листки  -  плод  долгих   стараний   Мустафы
Ламаджанова.
     - Титул, государь. Я прочту вслух, как обычно.
     - Слушаю, милейший.
     - Итак... - Шелковников воровато надел на нос очки и стал читать:
     - Мы, кандидат в члены КПСС,  простите, сам  себя перебью: рекомендации
для  вас  готовы.  Если  не  возражаете,  вам  их дает  коллектив передового
магазина  номер 231 в вашем  родном городе, в этом  магазине  работал  герой
Петров.
     - Что с памятником ему?
     - Дано указание установить, его родной город на Брянщине...
     - Старая Грешня? - быстро переспросил Павел.
     - Совершенно верно...
     -  Вот  что,  милейший,  там  уже  есть  готовый  пьедестал,  прикажите
использовать!
     - Пьедестал?  -  в  который  раз  Шелковников удивился  хозяйственности
императора, он  не  ведал,  что Сухоплещенко приснопамятный пьедестал  давно
прибрал к  рукам. - Будет исполнено. Я продолжаю. Мы, кандидат в члены КПСС,
милостию  Божией  и миропомазанием  Павел  Вторый,  император  и  самодержец
Всероссийский:   Московский,   Киевский,  Владимирский,  Новгородский;  Царь
Казанский, Царь  Астраханский,  Царь  Финляндский... Простите,  я,  кажется,
забыл  доложить  - через  дипканалы стало известно, что Финляндия и  в самом
деле намерена просить о воссоединении...
     - Сами осознали... Хорошо... - пробормотал Павел. - Дальше, дальше.
     -  Так...  Царь Финляндский, Лапландский  и  Аландский,  наследственный
победитель   Гангутский,  Царь   Польский,   Царь   Херсонеса   Таврического
Крещального, Царь Неаполитано-Скифский и  Всея Тавриды, Государь Псковский и
Великий  Князь  Смоленский, Литовский,  Волынский  и  Подольский, Государь и
Великий  Князь Нова-города  Низовския  Земли,  Великий  Князь  Черниговский,
Рязанский, Полоцкий,  Ростовский,  Ярославский,  Великий Герцог Курляндский,
Князь  Естляндский,  Лифляндский,  Семигальский   и  Самогицкий,  Архипелага
Западно-Естляндского Наследный Господин, Князь Гродненский, Брест-Литовский,
Могилевский, Витебский, Борисовский, Оршинский, Несвижский, Минский, Слуцкий
и Шкловский...
     - В самом деле так? - спросил Павел, открывая глаза.
     - Если угодно, можно убрать... Убрать?
     - Шкловский - уберите, никому не нужно... Слуцкий - пожалуй, оставьте.
     Шелковников черканул на листке и продолжил:
     -  Так... Барон Бродский, Государь и Великий Князь  Мстиславский, Князь
Черкасский,  Князь  Полтавский, Харьковский,  Сумской,  Юзовский, Винницкий,
Екатеринославский, Житомирский,  Галицкий, Станиславский,  Елисаветградский,
Луганский,  Князь Карпатский  и Авратынский,  Великий  Лесничий  Беловежския
Пущи, Верховный Блюститель  Аскания-Новы, Гетман Николаевский, Великий Князь
Ровенский,  Тернопольский,   Херсонский,   Буковинский  и  Гуцульский,  Граф
Измаильский,  Граф   Мариупольский,  Таганрогский,  Герцог   Бирзулинский  и
Крыжопольский, Великий Пахан Одесский...
     -  Что? -  заорал  Павел.  -  Великий  пахан?  Это  вы сами,  дворянин,
сочинили, или кто из доброжелателей помогал?
     Шелковников  похолодел. Ну  и подсиропил  чертов  татарин! Думал, никто
читать не будет?  На три месяца без прогулки  оставлю! А сам,  чистосердечно
сорвав очки, моляще сложил руки на груди. Павел быстро остыл, потянул носом:
снизу просочился  духовитый намек  на осетрину  -  и кивнул: мол, вычеркните
Крыжопольского вместе  с паханом и читайте  дальше. Шелковников тайком  тоже
вобрал в себя осетринный дух, но безропотно продолжил чтение.
     - Граф Мелитопольский и Бердянский, князь Павлоградский, Кременчугский,
Миргородский,  Батуринский,  Белгород-Днестровский, Господарь  Бессарабский,
Великий   Боярин   Тираспольский,    Бендерский,   Белецкий,   Дубоссарский,
Каларашский,  Ясский, Кагульский и Рыбницкий, Всезоркий Серпентолог  Острова
Змеиного  и  вод  Понта  Эвксинского всех  иных  островов  Хранитель,  Князь
Корельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и  иных; Князь
Великолуцкий,  Курский,  Белгородский,   Калужский,  Тульский,  Воронежский,
Брянский, Алешенский, Старогрешенский...
     - Это вычеркните. Этот титул я отдаю.
     - Есть! Продолжаю. Орловский, Екатеринодарский, Тьмутараканский...
     - В скобках укажите - Темрюцкий.
     - Есть! Продолжаю... Новороссийский... Может быть - Малоземельский?
     - Ничего не мало, в самый раз! Оставьте как есть. Дальше!
     - Есть! Сочино-Адлерский, Ставропольский, Адыгейский, Хунзахский, Ца...
Ца-та...  извините,  Цата-ныхский,  язык